Историческое познание в эпоху Возрождения.

К пределам земного града. В мировоззрении эпохи Возрождения преодолевается односторонняя средневековая ориентация на веру как единственный путь к постижению истины. Получает развитие так называемая «доктрина двойной истины», в соответствии с которой проводится различие между истиной веры и истиной знания. Вера иррациональна и может быть достигнута только в откровении. В чувстве веры человек находит внутреннюю связь с иным вечным миром. Истина знания опирается на разум, логику и опыт. Посредством рационального познания человек ориентируется в земном мире, устраивает в нем свою временную жизнь.

С разделением двух истин утрачивается и средневековое единство двух историй – истории священной и истории мирской. Так в одноименных трудах Макиавелли и Гвиччардини, названных «История Флоренции» и написанных почти в одно и то же время, отсутствуют, обязательные для средневековых авторов, обращения к Библии. Земная история рассматривается здесь сама по себе, вне контекста Священного Писания. На смену описаниям различных святых чудес и ссылкам на Божественное Провидение приходит анализ реальных событий, личностей и их характеров. Основная задача изучения истории теперь видится не в подтверждении библейских пророчеств, а в осмыслении опыта прошлой жизни для применения его в будущих свершениях. «Если в истории что-либо может… оказаться поучительным, так это подробное изложение событий, а если какой-либо урок полезен гражданам, управляющим республикой, так это познание обстоятельств, порождающих внутренние раздоры и вражду, дабы граждане эти, умудренные пагубным опытом других, научились сохранять единство» – пишет Макиавелли.[15]

Именно человек в исторических сочинениях итальянского Возрождения становится той реальной силой, которая творит и изменяет мир. Человек в своей земной жизни не просто пользуется тем, что получает от Бога через природу, но и творит собственную реальность. Совершенство земного мира зависит от знаний и умений человека, в том числе и от знания своей истории.

Взгляд историка в эпоху Возрождения становится все более пристальным и внимательным к деталям, нюансам и подробностям. Изменяется оптика исторического видения, утрачивается, уходит за горизонт перспектива единой всемирной истории. В эти времена закладываются начала исследований истории политических режимов, права, искусства, литературы. Раздвигаются географические границы исторического мира, появляются описания жизни народов, о которых ничего не говорилось в Библии. Вслед за великими географическими открытиями следуют открытия и описания иных нехристианских цивилизаций Америки и Азии.

В XV-XVI веках существенным образом изменились представления европейского человека о пространстве и времени. Время наравне с деньгами становится одной из основных ценностей земной жизни. Оно даровано человеку Богом, перед которым придется держать ответ за то, как ты распорядился отпущенным тебе богатством. В эту эпоху в европейскую жизнь входят механические часы. Они становятся первым сложным механизмом, первой машиной для массового пользования. В начале часы устанавливаются на башнях городских ратуш. Первые из них были установлены в Болонье в 1450 году. К концу XV века у наиболее состоятельных граждан начинают появляться уже карманные часы и будильники. Часами регулируется время мирской деятельности, еще более привязывая бытие человека к ходу и ритму земных событий.

Внимание к времени это не только внимание к настоящему, но и озабоченность прошлым и будущим, которые теперь вступают в тесную живую взаимосвязь. Наше будущее, говорит Макиавелли, прежде всего, зависит от тех уроков, которые мы извлекаем из прошлого. Следует тщательно изучать прошлое и делать выводы, чтобы извлекать уроки для будущего. Люди же, по мнению Макиавелли, до сих пор в большей степени были склонны развлекаться прошлым, развлекаться историческими повествованиями как мифами и легендами. Но, если мы не делаем выводов из прошлых ошибок, то они будут повторяться вновь в будущем и тогда наше будущее станет воспроизведением нашего прошлого и, может быть, правы античные мудрецы, утверждавшие, что все в этом мире движется по кругу. Сам Макиавелли полагал, что это похоже на правду, так как власть над событиями лишь отчасти принадлежит человеческому разуму, а отчасти неподвластной ему, непостижимой Фортуне. Возрождение идеи Фортуны у Макиавелли и Гвиччардини означало определенное возвращение к сюжетам античной мифологии, к идее круговорота. История у этих авторов оказывается причудливой и во многом непредсказуемой сменой бытия и небытия, добра и зла, расцвета и упадка.

В то же время, модель истории в эпоху Возрождения не тождественна циклическим представлениям античности. Здесь круговорот событий определяется не метафизическими причинами (у Фортуны нет заранее заданной траектории движения), а волевыми действиями людей, за которыми скрывается неизменная человеческая природа, которая склоняет человека из век в век к одним и тем же стереотипам поведения. Понятие «естественного закона» объединяет картину природы и картину истории этого времени. В итоге изменяется ориентация исторической мысли, которая, формально признавая божественный промысел, направляется, прежде всего, на ближайшие, непосредственные земные причины исторических деяний.

В связи с этим происходит изменение шкалы ценностей. Если в культуре средних веков всему земному, мирскому как несовершенному противопоставляется небесное и священное, то в эпоху Возрождения начинает доминировать оппозиция старое – новое. В средние века новизна, сама по себе, не являлась достоинством и не привлекала внимания. Наоборот, именно древность явления повышала его статус. Чем вещь древнее, тем она ближе к своим истокам, к своему бытию, тем больше в ней существования. В эпоху Возрождения приоритет начинает переходить к новизне. Земное время не удаляет от подлинного бытия, а приближает к нему, ибо оно есть условие и место для человеческих деяний. На смену средневековому ощущению медлительности и никчемности земного времени приходит сознание его скоротечности и важности для человека. Это новое обостренное чувство времени «становится для людей Возрождения «шпорой», побуждающей их к своего рода панэнергетизму».[16]

В исторических сочинениях эпохи Возрождения значительное внимание уделяется вопросам исторического познания, анализу исторических источников и проблеме их достоверности. Исходной методологической установкой при изучении прошлого являлась идея антропоморфизма, согласно которой характер жизни целого общества или государства уподоблялся характеру деятельности самого человека. Деятельность государства представляется в виде суммы деятельностей составляющих его индивидов. Что же касается возможности достижения истины в историческом познании, то Франческо Патрици (1529-1597) в сочинении «Десять диалогов об истории» высказал достаточно серьезные сомнения по поводу достижения абсолютной истины в истории. Он отмечал, что практически не существует историков, которые всегда и обо всем сообщают только правду. Это происходит потому, что каждый человек наблюдает события с определенной позиции, которую он занимает в жизни и многое при этом остается скрытым для него. Историк способен, по мнению Патрици, постичь лишь общие черты и закономерности в развитии земных событий, но что касается действительных причин этих событий, то они, как правило, остаются скрытыми от его ограниченного взгляда. Поэтому основная задача историка состоит в описании наблюдаемых явлений с максимальной точностью. Объяснить же и понять происходившее в веках нам не дано.

Историзм Нового Времени

(Историческое мышление в поисках метода)

Философия истории. В результате научной революции XVII-XVIII веков возникла не только новая картина мира, но и сформировались основы методологии научного познания. Трудами Галилея, Ф.Бэкона, Ньютона и Декарта на месте отвергнутых умозрительных принципов схоластики были построены основы новой методологии познания, опиравшейся на разум и опыт. Ключевую роль в научном познании начинают играть количественные математические методы исследования. Знание, которое не поддается выражению в математических уравнениях, начинает называться неточным, нестрогим и подвергаться сомнению. Образцом научного знания становится математическая физика.

Р.Декарт (1596-1650) в «Рассуждении о методе» весьма скептически оценил возможности исторического познания, сформулировав свои антиисторические тезисы, в которых можно выделить четыре основных пункта. Во-первых, утверждает Декарт, история, конечно, любопытна и поучительна, но само историческое знание не имеет ничего общего с истиной. События, описываемые историками, никогда не происходили так, как они описываются. Исторические повествования недостоверны, субъективны и являются интерпретациями легенд. История – не наука, а скорее разновидность искусства, подобная поэзии. Во-вторых, занятия историей представляют собой бегство от реальности. Историк, путешествуя в других временах, становится несведущим в том, что происходит в его собственное время. В-третьих, недостоверность прошлого не дает нам ясного понимания подлинных причин настоящих событий, а все прогнозы относительно будущего делает беспочвенными фантазиями. В-четвертых, даже в самых достоверных исторических повествованиях «авторы почти всегда опускают низменное и менее достойное славы, а от этого и остальное предстает не таким, как было».[17] Исторические описания идеализируют прошлое и нередко формируют у человека, который доверяет им, ложные идеализированные модели поведения. «Поэтому те, кто соотносит свою нравственность с такими образцами, могут легко впасть в сумасбродство рыцарей наших романов и замышлять дела, превышающие их силы».[18]

В результате возникает альтернатива: или следует признать, что социально-историческое знание по своей природе не является собственно научным и никогда не сможет таковым быть, или необходимо создать некую универсальную методологию, посредством которой удалось бы включить познание человека, общества и их истории в контекст точной науки, основные принципы и методы которой сложились на фундаменте математического естествознания. Таким образом, именно здесь возникла и была впервые осознана основная методологическая проблема социально-исторического познания. Вопрос о том, должно ли социально-историческое познание в своем развитии стремится к реализации образцов естественнонаучного исследования или оно обладает своей особой спецификой, остается достаточно дискуссионным и в настоящее время. Но для того, чтобы проникнуть в суть этой затянувшейся дискуссии, мы должны вернуться в ситуацию Нового времени.

Задачу создания универсальной методологии, ориентированной на принципы математического естествознания, которая решала бы и проблемы социально-исторические, пытались разрешить Т. Гоббс (1588-1679) и Б. Спиноза (1632- 1697). Политическая философия Гоббса, в которой он рассматривал основные принципы общественного устройства, строилась по принципу так называемой «социальной физики». Анализируя социальную систему на основе законов механики, Гоббс выделяет ее элементы и силы. В роли элементов, тел общественной жизни здесь выступают люди, в качестве сил – человеческие страсти, то есть желания, интересы, стремления. Как и в неживой природе, которая описывается классической механикой, эти силы в обществе действуют в двух направлениях, как силы притяжения и как силы отталкивания. Причем, взаимное отталкивание является изначальной формой взаимодействия, определяющей жизнь человеческого общества, где идет война всех против всех. Человек в своих действиях руководствуется естественным законом самосохранения. И закон этот действует также объективно, как и законы природы, выражаемые математическими формулами. Различие же между познанием природных и социальных объектов определяется уровнями их сложности. Общественно-историческая жизнь является более сложным явлением по сравнению с природными процессами, происходящими в неживой и в живой природе. Но, с точки зрения Гоббса и его последователей, социально-исторические процессы есть также процессы природные.

Спиноза, отождествлявший Бога и Природу и назвавший это тождество Субстанцией, считал, что для достижения высшего блага человеку необходимо познать законы существования Субстанции, и, сообразуясь с этими знаниями организовывать собственную жизнь и общественный строй. Математика являлась для Спинозы идеалом научного познания и свой знаменитый труд «Этика», посвященный обоснованию основных норм и правил человеческого поведения, Спиноза создал, руководствуясь канонами математического мышления, где законы этики доказываются по аналогии с геометрическими теоремами.

По мнению Спинозы, естественный природный, он же и божественный разум, является родовой сущностью человека. Если освободить человеческий разум от ошибок и заблуждений, генерируемых чувственностью, то он с необходимостью, руководствуясь правилами логики и математики, достигнет истинного знания. В этом отношении Спиноза являлся продолжателем дела Декарта, развивающим идеи рационализма, но подход Спинозы не снимал сомнений Декарта по поводу истинности исторического знания. Ведь даже, если общество действительно является продолжением природы и его жизнь подчиняется тем же универсальным законам, которые определяют природное бытие, то каким образом возможно социально-историческое познание, предметом которого является то, чего сейчас уже нет. Прошлое недоступно ни непосредственному наблюдению, ни эксперименту, ни измерению. И если, мы можем, как полагал Гоббс, построить социальную физику, которая исследует настоящее состояние социума, то каким образом могут быть нам доступны его прошлые состояния? Не остаемся ли мы, занимаясь историей, действительно в плену домыслов и легенд, и не похожи ли наши историки в своих исследованиях на сказочников и поэтов?

Первым, кто выступил с аргументированными возражениями Декарту, был итальянский историк Джамбатиста Вико (1668-1744). Вико не разделял картезианских представлений о единстве Бога, природы и человеческого разума. В наиболее известной своей работе «Основания новой науки об общей природе наций»[19] Вико утверждает, что мир и жизнь не объяснимы только математическим законами. Но неприменимость в истории только естественнонаучных методов, отнюдь не означает того, что история не может быть наукой. Если с точки зрения картезианской методологии история есть нечто несостоятельное и подозрительное, то с точки зрения тех, кто занимается этим ремеслом, полагает Вико, такого рода философия представляется сомнительной. Если Декарт считает, что история не способна познать свой предмет и дать нам истинное знание, то, прежде чем согласиться с этим тезисом, мы должны прояснить вопрос о возможностях познания в целом.

Прежде всего, мы нуждаемся в гносеологическом принципе, руководствуясь которым, возможно провести границу между тем, что может быть познано человеком и тем, что не может быть им познано в принципе. Определяя эту границу, Вико формулирует свой знаменитый принцип «Verum et factum convertuntur» - истинное и содеянное совпадают. То есть, полностью без ограничения познаваемо то, что создается самим познающим. Так, например, математика - абсолютно познаваемая область, ибо ее понятия и методы искусственно созданы самими людьми, но природа, которую исследует царица естественных наук – физика, непознаваема, ибо сотворена Богом. История же, наряду с математикой, относится к наиболее удобным для познания, к наиболее проницаемым для мысли объектам, потому что историей становится все то, что делается людьми. Познавая историю, человек познает, осмысливает им созданное и, таким образом, познает самого себя.

Чем же должен руководствоваться историк, пытаясь проникнуть в тайны прошлого и тем самым – в тайну человеческого бытия? Основой исторического исследования у Вико является исследование лингвистическое, анализ языка, на котором говорили и говорят люди. Язык есть самое непосредственное выражение жизни народа, есть объективное свидетельство его существования. Историк должен, опираясь на лингвистические и филологические исследования, реконструировать духовную историю народов, так как именно дух является началом, определяющим ход земных событий. Наша духовность, идеалы, которые мы исповедуем, ценности, которых придерживаемся, определяют наш историческую судьбу.

Занимаясь такого рода исследованиями, историку не следует игнорировать преданий, мифов и легенд, которые представляют сложное соединение разумного, информации о действительных событиях с фантазиями и суевериями. Задача состоит в том, чтобы отделить одно от другого и отыскать под пластами позднейших домыслов следы подлинной жизни. Сами сюжеты и события мифов и преданий представляют ценный материал для исторического исследования. Но их следует понимать не буквально, а как смутные воспоминания о реальных событиях, искаженные игрой воображения. Мифы и предания несут в себе конкретную информацию, которую необходимо выделить и расшифровать.

Интерпретируя, таким образом, тексты, историк должен также избегать идеализации древности. Следует учитывать, например, национальное тщеславие всех летописцев, которые склонны преувеличивать значение исторических деяний своей нации, ее вклад в мировую историю. Историку также следует избегать при объяснении поступков исторических личностей наделения их собственным мировоззрением и логикой. В исторических сочинениях часто случается, что весьма далекие от образованности и культуры личности, жившие в весьма отдаленные времена, начинают вдруг рассуждать как наши образованные современники, имеющие опыт и знания совсем иной эпохи. Необходимо также, полагает Вико, избавится от ошибочного, но распространенного мнения, что древние должны быть лучше информированы о событиях более близких к ним по времени, чем современные исследователи. Находиться ближе - это еще не значит лучше видеть и понимать.

Философия истории Вико формировалась под влиянием как христианских, так и античных представлений о бытии. Темы библейской эсхатологии здесь вступают во взаимодействие с мотивами платоновского «Тимея». Поскольку все материальное склонно к изменению, деградации и хаосу, то этот мир, некогда сотворенный Богом, стремится к саморазрушению и гибели. С неуклонной последовательностью земной мир движется к распаду, но вновь возрождается усилиями духа. Поэтому историческое движение носит не прямолинейный, а волнообразный характер. Ничто в истории не повторяется, но существуют похожие, во многом аналогичные периоды, которые принадлежат различным эпохам, но имеют общие черты. Мы не можем точно воссоздать, повторить событий прошлого, но мы можем их объяснить и понять, пользуясь заключениями по аналогии.

В целом, историческое движение носит направленный характер. Сущность этой направленности состоит в том, что природа человека, хотя и определена Богом, но не является вечной, неизменной. Сущность человека изменяется и история есть процесс этого изменения, которое, в конечном счете, является переходом от подчинения природе к подчинению природы, а также – переходом от власти страстей к власти разума. Конечная цель земной истории, как ее понимает Вико, заключается в достижении такого состояния жизни, при котором ее исполнение определялось бы чисто разумными императивами.

Рассматривая человеческую историю сквозь призму данных принципов, Вико выделяет в ней три основных эпохи или века: век богов, век героев и век людей. Век богов – это первая эпоха земной жизни, в которую человек предстает природным, грубым и весьма примитивным созданием. Люди этой эпохи – дикие лесные великаны, похожие на животных, живущие без семьи, языка и представлений о Боге, создавшем их. Первые смутные догадки и представления о Боге (богах) формировались на основе чувств одиночества и страха перед окружающим миром. Религия рассматривается Вико как явление также историческое, развивающееся, которое существенным образом повлияло на формирование человеческого образа. Религия выделяет человека из природного бытия и открывает новое измерение существования. Народ, нация, утверждает Вико, формируются только на почве духовного единства.

Народы и племена при наличии соответствующих географических условий вступают друг с другом в весьма разнообразные отношения, в основе которых лежит отношение взаимной конкуренции. Конкуренция между народами приводит к конфликтам и войнам. Век героев – это эпоха, порождаемая взаимной борьбой, которая приводит к выделению особого человеческого типа – богатырей или героев. Это предводители и поводыри взрослеющего человечества. При их решающем участии выигрываются сражения, основываются города и государства, объединяются народы. В героях человечество находит идеалы, образцы, к которым следует стремиться, которым следует подражать. Воспевая своих кумиров, народы создают первую форму литературного творчества – героический эпос. Именно из авторитета и власти героев возникает такая форма государственности как монархия. Но монархии не устойчивы, так как сами монархи, превращаясь из героев в правителей, все реже появляются на полях сражений. Руки их и воля слабеют вследствие перегруженности государственными делами. Среди битв и государственных дел они недооценивают простых смертных, которые постепенно входят во вкус жизни и начинают требовать уважения, справедливости и равноправия. Так подходит к концу героическая эпоха, эпоха торжества силы и воли к власти, основным законам которой был неписаный рыцарский кодекс чести.

Век людей это время, когда нивелируются прежние различия и утрачивают значение былые ценности, а сами люди живут, в первую очередь, не размышлениями о Боге, добре и чести, а озабочены в большей степени приобретением материальных благ. Наступает время преобладания материального над духовным, выгоды над нравственностью, практической пользы над истиной. Сила и доблесть, рыцарский кодекс чести и аристократическая мораль заменяются юридическими законами, которые, подобно законам природы, уравнивают всех. Так наступают времена свободы и равенства, которые воспринимаются сначала как благо, но приводят с неизбежностью к разгулу страстей, эгоистических устремлений, к обострению борьбы за власть. Век людской это век восстания против всех прошлых авторитетов, в том числе и против религиозного авторитета, и живущие в нем люди оказываются в мире, где, говоря словами Ф.М. Достоевского, «все позволено».

Это весьма напоминает развитие событий в платоновском «Тимее», которое заканчивается тем, что демиург берет управление в свои руки и, предотвращая катастрофу, возвращает тонущий в хаосе мир к разумному, упорядоченному состоянию. Христианский Бог, по версии Вико, действует более тонко, не вмешиваясь непосредственно в ход земных событий, но воздействуя на него посредством Провидения.

Вико рассматривает три основных возможных исхода. Во-первых, среди всеобщего разброда и хаоса может появиться и прийти к власти сильный в волевом и духовном отношении человек (новый герой), который железной рукой наведет порядок и построит новое государство по образцам героического прошлого. Если этого не произойдет, то по второму сценарию, народ может оказаться легкой добычей внешнего завоевателя, который принесет на эту землю свой устойчивый порядок и свои ценности жизни. Но возможен и третий вариант развития событий, при котором даже внешнему завоевателю не удастся навести порядка и тогда Провидение прибегает к последнему средству, позволяя народу деградировать и падать все ниже. С порчей нравов исчезает и материальное благополучие. Города пустеют, некогда плодородные поля зарастают лесами, люди дичают, возвращаясь к чисто природному существованию. И тогда все начинается сначала, с новой веры, с нового алтаря. Вновь наступает век богов. В истории мы движемся от веры к неверию и от неверия к поискам новой веры, новых ценностей жизни, которые придают смысл нашему существованию.

Рассматривая вопрос о причинах исторических событий, Вико затрагивает проблему свободы и необходимости. С одной стороны, все происходящее в истории есть дела человеческие, но, с другой, история представляет собой одновременно и некоторый порядок событий независящих от воли и желаний отдельного человека. Чем же в конечном счете, определяется ход исторических событий, свободной волей человека или внешней необходимостью, высшим порядком бытия?

Вико не приемлет крайностей в решении этого вопроса. Ведь, если мы признаем, что существует только необходимость, а свобода есть иллюзия, то возвращаемся к языческим представлениям о судьбе и роке и признаем пассивную роль человека в бытии. Если же мы считаем иллюзией необходимость, то должны признать, что на самом деле есть только свобода воли, а история есть произвол сильных личностей, столкновение их воль, и, в конечном счете, тогда всем правит случай. Но, разделяя подобные точки зрения, отдавая себя року или случаю, полагает Вико, мы отрицаем Божественное Провидение, которое есть милосердная сила Бога, способная спасти и вывести человека на верный путь. Эта сила действует не в форме жесткого внешнего принуждения, а проявляет себя в деятельности нашего разума. Принимая исторические решения, мы идем на зов Провидения, но в силу ограниченности нашего человеческого разума у нас нет абсолютных гарантий в истинности избранного пути. Поэтому, как говорится, дорога, выстланная лучшими намерениями, часто приводит в ад. По этой же причине знания чисто человеческих намерений и целей недостаточно для понимания смысла исторических событий. «Этот мир, несомненно, вышел из некоего Ума, часто отличного, а иной раз совершенно противоположного, и всегда - превосходящего частные цели самих людей, тех людей, которые ставили себе эти цели. Делая из таких ограниченных целей средства для служения целям более широким, Ум всегда пользовался ими для сохранения Поколения Людей на земле».[20]

Столь внимательное отношение к концепции Вико на фоне нашего довольно краткого исторического обзора объясняется тем особым местом, которое она занимает в развитии исторического познания Нового времени. В «Новой науке» Вико перед нами предстает одна из первых философско-исторических систем. Вико был первым европейским мыслителем, в сочинении которого конкретное историческое знание его времени получило философскую интерпретацию. Здесь не только рассматривается история как некая данность, но происходит осмысление исторического процесса, а также разрабатываются основы методологии исторического познания, то есть конституируется особая область познания, которая через несколько десятилетий получит имя философии истории.

В отличие от историографии, как эмпирической истории, занимающейся описанием событий в их хронологической последовательности, философия истории содержит в себе два уровня знания: историософский или теорию исторического процесса и эпистемологический, на котором формулируются основные принципы и методы самого исторического познания. В XVIII-XIX веках философия истории выделяется в качестве относительно автономной области познания, расположенной на стыке философии и различных частных наук, изучающих жизнь и эволюцию человеческого общества. Сам термин «философия истории» впервые появился из под пера французского мыслителя Ф.М. Вольтера (1694-1778), для которого история, исторический подход играли определяющую роль в объяснении феноменов человека и человеческого общества. Это обстоятельство позволило А.С. Пушкину в свое время сказать: «Если первенство чего-нибудь да стоит, то вспомните, что Вольтер пошел по новой дороге – и внес светильник философии в темные архивы истории».[21] Но, может быть, Пушкин выразился и несколько иначе, если бы ему была знакома «Новая наука» Вико.

Франсуа Мари Аруэ (Вольтер) является одним из основателей Просвещения – культурно-идеологического течения, основные идеи которого явились развитием духовной традиции, сформированной Возрождением. Особое внимание к истории – характерная черта вольтеровских размышлений о человеке и обществе. Он полагал, что природа и жизнь человека могут быть поняты лишь на основе анализа и обобщения исторических знаний. Вольтер является автором большого количества исторических сочинений, среди которых следует особо выделить такие известные труды как: «История Карла ХП», «Анналы империи», «История установления христианства». При этом Вольтер занимался не только собиранием и анализом исторических фактов, но и рассматривал общегносеологические вопросы исторического познания. Он подверг критике теологическое понимание истории, сложившиеся в средние века, в рамках которого человечество развивается по воле Бога, а люди и народы оказываются лишь исполнителями божественных предначертаний.

Такой взгляд на историю оспаривался одним из предшественников Вольтера французским епископом Боссюэ (1627-1704), который в «Рассуждении о всемирной истории» утверждал, что Бог лишь в исключительных случаях вмешивается в ход исторических событий. Боссюэ разделил причины исторических событий на первичные и вторичные. К первичным он отнес волю Бога, к вторичным – различные естественные и, прежде всего, природные факторы, которые, в конечном счете, тоже определяются Богом и являются средствами, используя которые Всевышний определяет ход земных событий и судьбы народов. Задача истории, по мнению Боссюэ, состоит в изучении именно вторичных причин, ибо первичные причины в принципе недоступны человеческому разумению.

Второе ограничение, накладываемое Боссюэ на изучение истории, связано с разделением народов на «богоизбранных» и «обыкновенных». Мировой исторический процесс составляет лишь жизнь тех народов, которые в разные времена были избраны Богом для осуществления его замыслов. К таким народам относятся, прежде всего, иудеи, вавилоняне, египтяне, греки и римляне – в древнем мире, а после возникновения христианства – те народы, которые приняли эту религию. Народы, судьба которых оказалась непричастной к событиям Ветхого и Нового заветов, являются народами обыкновенными, то есть неисторическими. Их существование, по мнению Боссюэ, лишено смысла и приобретает его лишь в той степени, в которой данные народы приобщаются к жизни народов богоизбранных.

Вольтер отверг тезис Вико и Боссюэ о божественном провидении как движущей силе истории. Признавая бытие Бога, он отрицал возможность божественного вмешательства в историю и доказывал, что все без исключения исторические события объясняются только естественными причинами.

Определяя реальные причины исторических событий, Вольтер вступил в полемику с другим выдающимся французским философом и историком Монтескье (1689-1755), утверждавшим, что жизнь человеческого общества определяется природной средой. Географические условия, по мнению Монтескье, формируют обычаи, уклад жизни, характер общения и даже формы государственного управления. Споря с Монтескье, Вольтер показал, что перемены в нравах, духе народов и формах политической власти происходили и происходят без существенного изменения географических условий. Климат, несомненно, влияет на особенности физической организации человека и характер его жизни, но не оказывает решающего воздействия на ход исторических событий и политическую жизнь общества.

В поисках основных причин, оказывающих решающее влияние на судьбы народов, Вольтер остановил свое внимание на идеях, которыми руководствуются люди, совершая свои поступки. Под идеями в широком смысле он понимал религиозные верования, научные истины и правила здравого смысла. Идеи или мнения являются исходными определяющими факторами человеческого поведения и истории в целом. Отсюда известная фраза Вольтера: «мнения правят миром». Но это не мнения-заблуждения, как их понимали софисты и скептики, а мнения как идеи человеческого разума, в соответствии с которыми формируется человеческое бытие. Основными же средствами прояснения и распространения идей-мнений являются наука и просвещение. Причем идеи, как утверждал Вольтер, заочно полемизируя с Декартом, не являются врожденными и не возникают самопроизвольно, а формируются на основе опыта, который приобретается и накапливается человеком в ходе всей его жизни. Поэтому, для объяснения того, почему возникают те или иные идеи, следует изучать мир, в котором живут люди. Предметом исторического исследования должны стать, прежде всего, причины возникновения и распространения идей. Внимание историка должно направляться на изучение эволюции религиозных верований, на развитие научных теорий, стилей в искусстве, нравов, обычаев и т.п. Таким образом, главной задачей историка, с точки зрения Вольтера, является воссоздание истории духовной, идейной жизни человечества или «интеллектуальной истории».

Описывая исторический процесс в целом, Вольтер рассматривал его как процесс динамический, эволюционный. Человеческая история представляет собой направленное движение от дикости и первобытного варварства к цивилизованности и разумности. Именно Вольтеру, наряду с еще двумя известными просветителями – Тюрго и Кондорсе, принадлежит идея прогрессивного развития человечества. Сущность этой идеи состоит в том, что каждая новая эпоха в развитии человечества наступает тогда, когда появляются новые знания и учения, позволяющие расширить горизонты человеческих возможностей. Основными средствами, служащими этим целям, по мнению просветителей, являются наука и образование.

Поскольку разум является основополагающим фактором и одновременно целью исторического развития, постольку подлинный прогресс начинается только тогда, когда человек приходит к осознанию этой истины, то есть – с эпохи Просвещения. Поэтому Вольтер и его последователи весьма сдержанно оценивали возможность познания прошлого на большую глубину, полагая, что нашему историческому взору доступны лишь те эпохи, в которые человеческая жизнь приобретает подлинно разумный характер. Древность и Средние века рассматривались в этой традиции, как времена, где жизнь человека подчинялась слепым иррациональным силам и не могла быть постигнута научным разумом. Вольтер полагал, что европейская жизнь до пятнадцатого века в принципе недоступна для исторического познания. В связи с этим, характеризуя историческое мировоззрение Просвещения в целом, Коллингвуд заметил, что оно «не было подлинно историческим, главным в нем были полемичность и антиисторизм». [22]

Еще одной характерной чертой этого типа исторического мировоззрения является его телеологичность. У истории есть цель и этой целью является развитие разума. Эта идея получила дальнейшее развитие в исторических исследованиях Гердера и Канта.

Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803) – представитель немецкого просвещения в значительной степени расширил пространство исторического познания. В своей четырехтомной работе «Идеи к философии истории человечества» Гердер представил всю человеческую историю единым процессом, основой и истоком которого является развивающаяся природа. Цель развития природы состоит в создании человека как разумного, духовного существа. Человеческая история и есть движение, направленное к этой цели, которая еще полностью не достигнута в современном состоянии человека.

Природа, географическая среда определяет не только физические (расовые) различия между людьми, но и различия в мышлении, мировоззрении и культуре. История есть движущаяся во времени география, а география есть остановившаяся история. Расовые различия, по Гердеру, изначально определяются природными условиями, но, будучи уже сформированными, в дальнейшем не зависят от отношения человека к природному окружению, а приобретают врожденный характер, передаются по наследству. Среди различных рас населяющих Землю, в конечном счете, выделяется одна, та, которая наиболее способна к динамическому