Мировые историографические традиции: xviii век 51

Появление «Республики письма»*

Тем не менее есть такие элементы просветительской мысли, кото­рые хорошо согласуются с нашим пониманием модерна, обозначен­ным нами во введении как познавательный ход, используемый для сравнения западной и не западной историографии в XVIII веке. Хотя никакого единодушия по поводу того, что есть историческая наука, не было, существовало широкое согласие в том, что историк должен стремиться к «истине», что означало исключение из нее вмешательст­ва сверхъестественных сил, легенд и мифических элементов. Совре­менной была и приверженность последовательно рассказанной исто­рии и, стало быть, преодоление свойственного прежним хронологиям и анналам представления об истории как совокупности часто несвя­занных событий¹. Кроме того, появилась «Республика письма». Как и в естественных науках, полученные данные и интерпретации истори­ков выносились на суд ученого сообщества. С появлением перевода основополагающих работ на разные европейские языки гуманитарное знание приобретало космополитический характер. Во всех европей­ских странах выходили научные журналы, немало журналов - таких как «Эдинбургское обозрение» (Edinburgh Review) в Шотландии -издавалось и за пределами относительно ограниченного круга акаде­мических историков и философов и читалось широко образованной аудиторией. Сам факт, что такая публика существовала, свидетельст­вовал о присутствии гражданского общества. Дополнением к библио­течному абонементу стал расцветающий книжный рынок. Работы Юма, Гиббона и Робертсона пользовались огромным успехом и стали бестселлерами. Но самой значительной особенностью, отличающей историческое мировоззрение эпохи Просвещения как мировоззрение модерна, была концепция линейно направленного времени.

«Республика письма» («Республика Litcraria») - понятие, часто используе­мое для определения интеллектуальных сообществ в конце XVII и XVIII веке в Европе и Америке. Особенно это касается интеллектуалов эпохи Просвещения, или «философов», как их называли во Франции. Республика письма появилась в XVII веке как самонровозглашенное сообщество ученых и литераторов, прости­рающееся за пределы национальных границ, но уважающее различия в языке и культуре. Эти транснациональные сообщества и легли в основу метафизической республики.

¹ Ibid., 14-19; Шлёцер противопоставляет всемирную историю, являющуюся «суммой» всех отдельных историй, - подразумевается критика английской «Все­общей истории» - такой истории, которая стремится выстроить «систему, в кото­рой мир и человечество едины».

ГЛАВА 1

От всеобщей истории

к европоцентричным идеям прогресса

Переход к этой современной концепции времени лучше всего можно проиллюстрировать теми изменениями, которые произошли в историописании на протяжении XVIII века. Традиция создания все­общих историй существовала давно, начиная с периода раннего хри­стианства, и первым ее значительным представителем был Св. Ав­густин. История рассматривалась как рассказ о мире от его сотворе­ния в библейские времена до второго пришествия Христа. Уже упо­мянутая нами английская «Всеобщая история с древнейших времен до наших дней», проект которой был запущен в 1736 году и дополни­тельные тома к которому появлялись вплоть до 1765 года, отражала не только важные сдвиги в подходе к историописанию, но и области, в которых продолжали существовать прежние представления. Это был выгодный коммерческий проект, организованный на средства различ­ных представителей среднего класса; среди его авторов только Джордж Сейл, переводчик Корана и явный вдохновитель проекта, об­ладал научной репутацией. Одной из целей проекта, как следует из вве­дения к первой главе, было откровенное развлечение читателя. Он со­стоял из двух отдельных частей - «Древней истории», написание кото­рой было начато в 1736 году, и «Современной истории», вскоре после этого переведенной на голландский, немецкий, французский и итальян­ский языки. «Древняя история», опирающаяся в качестве основного источника на Библию, хронологически и географически ограничива­лась христианскими цивилизациями и их ближневосточными предше­ственницами, а также Абиссинией. «Современная история», пытающая­ся охватить весь средневековый и современный мир, чуть более чем на пятьдесят процентов была посвящена Европе и ее колониям, где-то на неполную четверть - истории Китая и Японии, и оставшаяся часть -истории Азии, обеих Америк (особенно Мексики и Перу) и Черной Аф­рики, например Конго и Анголы, в последнем случае опираясь пре­имущественно на сообщения путешественников. Никакого намерения заявить о превосходстве европейской цивилизации не было и в помине. Исключением можно считать главу, посвященную европейской колони­зации, в которой автор приписывает воспитательную функцию коммер­ческой активности колонизаторов.

И все же, несмотря на свой коммерческий успех, «Всеобщая исто­рия» довольно скоро подверглась критике с позиции просветительского мировоззрения . Одним из самых откровенных критиков был Шлёцер,

¹ См.: Eduard Fueter, Geschichte der neueren Historiographie. Munchen, 1936, 322, где он утверждает, что Universalgeschichte не относится к Просвещению. Замечательное обсуждение критического восприятия «Всеобщей истории» см. в:

МИРОВЫЕ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ: XVIII ВЕК 53

критиковавший ее не только за недостаточное соответствие академиче­ским нормам, но даже в большей степени - за отсутствие цельной концепции исторического развития. Для него она представляла всего лишь компиляцию информации без объединяющей ее идеи. Сам он в 31-м томе немецкого издания, в своей знаменитой «Всеобщей исто­рии Севера» пошел совсем иным путем, пытаясь реконструировать культуры славянских и центрально-азиатских народов, используя для их понимания антропологические и археологические свидетельства и языковой анализ этих непохожих друг на друга народов.

Интерес к всеобщему глобальному взгляду на историю, нашедше­му свое выражение во «Всеобщей истории», заметно ослаб во второй половине XVIII века. В своем «Опыте о нравах и духе народов» Воль­тер по-прежнему обращается к Китаю, Индии и Персии, но центром цивилизации для него в этой работе, равно как и в его «Веке Людови­ка XIV», была уже Европа. Как свидетельствует название книги, Вольтер в этой работе сосредоточил свое внимание не на личности Людовика XIV, а на эпохе, которую он считал самой просвещенной в мировой истории. Если на рубеже XVII-XVIII веков немецкий фило­соф Готфрид Вильгельм Лейбниц все еще говорил о двух больших цивилизациях на евразийском континенте - Китае и Европе, то теперь Китай рассматривался как достигший своего звездного часа в глубо­кой старине и с того времени остановившийся в своем развитии. Уже в конце XVII века в знаменитом «Споре древних и современных» бы­ла подвергнута сомнению идея, согласно которой классическая куль­тура древних создала образец, который невозможно превзойти в рам­ках современной цивилизации.

Ко второй половине XVIII века было сформулировано несколько теорий прогресса, наиболее значительными из которых являлись тео­рии А. Р. Жака Тюрго и аббата Этьена Кондильяка во Франции и Исаака Изелина в Швейцарии; все они, как и маркиз де Кондорсе в его «Эскизе исторической картины прогресса человеческого разума» , рассматривали развитие человечества, начиная с примитивных и пол­ных суеверия времен до современного просвещенного состояния. Ту же направленность имели эссе Иммануила Канта «К вечному миру» и «Идея всеобщей истории с космополитической точки зре­ния», в которых автор рассматривал Просвещение как предтечу меж­дународного сообщества объединенных в конфедерацию и изживших войны республик. Направляющая сила должна была быть в Европе. Во многом перекликающаяся с этой концепция была выдвинута в

Johan van der Zande, 'August Ludwig Schlozer and the English Universal History' // Stefan Berger, Peter Lambert, and Peter Schumann, eds, Historikerdialoge: Geschichte, Mythen und Gedachtnis im deutsch-britischen kulturellen Austausch 1750-2000. Got-tingen, 2003, 135-156.

¹ Adam Ferguson. Westport, CT. 1979; Keith Michael Baker, Condorcet: from Natural Philosophy to Social Mathematics. Chicago, IL, 1975.

ГЛАВА 1

конце XVIII века шотландскими моралистами Адамом Фергюсоном , Адамом Смитом и Джоном Милларом, для которых самым важным фактором было развитие торговли, проходящей четыре стадии - от кочевого образа жизни до урбанизированных коммерческих сооб­ществ их времени; и опять-таки центр развития оказывался в Европе, которой предстояло принести цивилизацию и культуру в остальные части света. Кристоф Мейнерс из Гёттингена описал результаты предпринятого им широкого культурного исследования, включавшего такие аспекты повседневной жизни, как кулинарные предпочтения, одежда и жилища. Кроме того, он был одним из первых историков, обратившихся к истории женщин². На него повлияли дискуссии меж­ду антропологами Гёттингена, намерившимися поставить изучение человека на научную основу. В то время как одни настаивали на сущ­ностном равенстве людей, другие старались подвести под свое мнение эмпирический фундамент и начали измерять черепа. Будучи убежден­ным в том, что существует доказанная опытным путем иерархия рас, Мейнерс утверждал, что по своим умственным способностям и физиче­ской красоте народы желтой расы уступают представителям белой, а чернокожие едва ли отличаются от обезьян, оправдывая таким образом имперскую экспансию и рабство. Расизм Мейнерса ни в коем случае не был чем-то уникальным; он разделялся многими выдающимися мысли­телями XVIII века, включая Вольтера, Канта и Бенджамина Франклина³.

Мейнерс являл собой крайний случай, но вера в превосходство ев­ропейцев была широко распространена и связывалась с идеей прогрес­са. Были, однако, и несогласные. Самый известный из них - Иоганн Готфрид Гердер , воспринявший основную посылку Просвещения о равенстве всех людей, их Humanitdt (человечности). Он оспаривал идею, согласно которой человечество движется к унифицированной просвещенной цивилизации, имеющей европейские черты, и утверждал вместо этого наличие множества культур, европейской и других, каж­дая из которых обладает своим собственным характером и равным пра­вом на существование. Человечество включает в себя разнообразие эт­носов, названных им Volk, понятие не совсем эквивалентное англий­ским понятиям «народ» или «нация». Но, когда понятия «народ» (во французском people) и «нация» приобрели в годы Французской рево­люции иную коннотацию - нация, состоящая из своих граждан, - Гер-дер увидел в Volk живой надындивидуальный организм, проходя­щий, подобно человеку, все стадии от рождения до смерти. Критично относясь к просветительской идее абстрактного разума, он подчерки­вал роль иррациональных и эмоциональных аспектов в процессе позна-

Fergnson, An Essay on the History of Civil Society. 1763.

² Meiners, Oeschichte des weiblichen Geschlechts, 4 vols. Hannover, 1788-1800.

³ См. в Википедии статью о Вольтере; Google. «18-й век. Расизм».

⁴ См.: Е. М. Bernard, Herder on Social and Political Culture. Cambridge, 1969.

МИРОВЫЕ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ: XVIII ВЕК 55

ния'. Главным признаком народного характера для него была поэзия, и чем более ранней и сохранившей свой изначальный характер она яв­лялась, тем менее она была заражена цивилизацией и тем самым пред­ставляла собой большую ценность. Позже идеи Гердера подверглись трактовкам немецких и славянских националистов, пытавшихся оправ­дать свое неприятие демократических ценностей западного Просвеще­ния. Но Гердер приветствовал Французскую революцию на ее ранних, лишенных террора фазах. И он критиковал экспансию европейской власти, разрушившей культуру таких коренных народов, как американ­ские индейцы.

Заключение

В заключение этого раздела, посвященного Западу, отметим оче­видную трудность определения особенностей западной историографии, принимая во внимание все ее разнообразие. Легче указать на признаки модерна XVIII века, хотя они также разнообразны и неполны. Пере­ориентация исторической мысли оказала влияние на методы истории. Кроме того, научная переориентация способствовала секуляризации исторического мышления и историописания, хотя религия по-прежнему оставалась значимым феноменом. На деле процесс модернизации ни в коем случае не был завершен. Развитие капиталистической экономики и гражданского общества соседствовало с прежними институтами и представлениями. Вместе с тем, существовало широкое согласие по поводу особой роли европейской цивилизации - согласие, которое оправдывало колонизацию и империализм.

Ближний Восток

От Запада обратимся теперь к Ближнему Востоку. Не только пото­му, что этот регион географически примыкает к Европе, но и потому, что вплоть до современных времен путь его исторической культуры периодически пересекался с путем западной традиции больше, чем пу­ти других культур, расположенных далее к востоку. Уже в VIII-IX сто­летиях, отмеченных становлением исламской историографии, были заметны признаки «обмена историографическими идеями между му­сульманами, христианами и евреями» . Говоря более конкретно, опре-

¹ Herder. Ideas on the Philosophy of the History of Humanity. 1784-1791; Letters for the Advancement of Humanity. 1793-1797.

² Chase Robinson, Islamic Historiography. Cambridge, 2003, 48. Робинсон при­водит пример, что Historiae adversus paganos Орозия в десятом веке была переве­дена в Испании на арабский язык. Но Франц Розенталь в своей «Истории ислам­ской историографии» (A History of Muslim Historiography, Leiden. 1968, 80-81) не считает, что этот конкретный перевод оказал «какое-то влияние на исламскую историографию».

ГЛАВА 1

деленное библейское влияние обнаруживается уже в ранних историче­ских практиках мусульман Среднего Востока . Но едва ли обмен был односторонним. Столетия спустя, когда Жан Воден, один из первых европейских историографов, создавал свой «Метод легкого познания истории», он напомнил своим читателям, что мусульмане развили бо­гатую традицию историописания'.

Подъем ислама

и зарождение исламской историографии

Мусульмане и европейцы исповедовали одну и ту же монотеисти­ческую религию. Ислам можно рассматривать как вариант или про­дукт иудаизма и христианства, в которых ощущался и моделировался такой же способ отношения человека с Богом. Исламская религиозная традиция сформировала мировоззрение мусульман и их взгляды на историю. Действительно, подъем ислама в начале VII века стал важ­ным поворотным пунктом в мировой истории в целом и истории Ближнего Востока в частности. Он культурно преобразил регион, в котором были посеяны лишь первые семена человеческой цивилиза­ции. В 610 г. н.э., когда Мухаммед Ибн Абдалла начал получать от­кровения, он, являясь пророком мусульман, не только открыл арабам божественный замысел, но и принес Коран, или «новую литературную форму и шедевр арабской поэзии и прозы»³. Стихи, таким образом, стали самым ранним и самым уважаемым у мусульман жанром исто­риописания. Стихами описывались героические эпопеи и генеалогии. В качестве прототипов исламской историографии эпопеи и генеалогии в зачаточной форме существовали и в доисламские времена. Но лишь после возвышения ислама по причинам, которые мы объясним ниже, они стали значимыми жанрами исламской историографии⁴.

Успешное распространение ислама на Ближнем Востоке, последо­вавшее за переселением (hijrah ) в 622 г. пророка Мухаммеда из Мек-

' Franz Rosenthal, The Influence of the Biblical Tradition on Muslim Historiogra­phy' // Bernard Lewis and P. M. Holt, eds, Historians of the Middle East. London, 1962, 35-45.

² См.: Rosenthal, Muslim Historiography, 50-51. Было подмечено, что «Метод» Жана Бодена сопоставим с «Мукаддимой» (Muqaddimah) Ибн Хаддуна, поскольку последний также, среди прочего, обращался к исторической методологии.

³ Karen Armstrong, Islam: A Short History. New York, 2000, 5. См. также: A. A. Duri, The Rise of Historical Writing among the Arabs, ed. And tr. Lawrence 1. Conrad. Princeton, NJ, 1983, 137-138.

⁴ Tarif Khalidi, Arabic Historical Thought in the Classical Period. Cambridge, 1994, 4-5; Duri, Rise of Historical Writing among the Arabs, 12-20. См. также: Ro­senthal, Muslim Historiography, 18-24, хотя Розенталь оспаривает историческую природу героической литературы, потому что обычно она не содержала «причин­но-следственных связей в истории».

* hijrah (хиджра - араб, «£jS буквально - выселение, эмиграция).

МИРОВЫЕ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ: XVIII ВЕК 57

ки в Медину, стало началом исламского летоисчисления или отправ­ным пунктом исламского историописания. Фигура самого Мухаммеда тоже дала определенный толчок исламскому историописанию не только потому, что он придавал религиозное значение событиям и действиям прошлого, но и потому, что для ранних исламских истори­ков появление Мухаммеда стало «водоразделом в общем ходе исто­рии»¹. Опираясь на традицию эпопей и генеалогий, среди ранних му­сульман появляются два вида исторической литературы. Одним из них был hadith (хадис), сосредоточившийся на записи поступков и высказываний Пророка. Другим - khabar (хабар), описывавший гран­диозные достижения Мухаммеда и его соратников. Вдохновленные религиозным усердием, hadith и khabar таким образом усиливали же­лание мусульман сохранить память о появлении в их истории Мухам­меда. Кроме того, развитие знаний в рамках hadith и khabar позволило мусульманам ощутить изменения во времени: помещенные в hadith и khabar истории обычно предварялись isnad (иснад) (перечнем автори­тетных людей, передававших историю из поколения в поколение), который давал информацию о том, что отличало первоначальных со­ставителей историй (не обязательно бывших их авторами) от тех, кто передавал их более поздним поколениям. Таким образом, составление isnad показывало, что создававшие hadith и khabar ученые были заин­тересованы в подлинности исторических сведений².

Если Коран был для мусульман юридическим и моральным компа­сом, то литература hadith, иллюстрировавшая юридические и соци­альные аспекты раннего мусульманского общества (ummah), содержа­ла исторические прецеденты для управления их жизнью''. Таким обра­зом, для ранней исламской историографии традиционализм был raison d'etre . После смерти Мухаммеда в 632 г. она подпитывалась стремле­нием перечислить подвиги Пророка или описать его кампании (maghazT) против жителей Мекки. В результате военных успехов му­сульман в завоевании территорий современного Ирака, Сирии, Ирана и Египта им стала доступна бумага, особенно египетский папирус. На протяжении VIII-IX вв. hadith and khabar бурно развивались; ис­ламская историография также вступила в свой классический период, зафиксировавший колоссальное разрастание биографии пророка, или maghazi (магази) and sira (сира) .

Едва ли удивляет то обстоятельство, что именно на Мухаммеде сконцентрировался интерес мусульман к истории. Четыре десятиле-

¹ Rosenthal, Muslim Historiography, 26.

² Duri, Rise of Historical Writing among the Arabs, 23.

UUn, MSC Ш niMUIILill wilting aiinjug uiv i u uuj, *..,.

³ О краткой дискуссии о важности Корана и хадиса для управления мусуль­манами см.: R. Stephen Humphreys, Islamic History: A Framework for Inquiry. Prin­ceton, NJ, 1991,21-23.

* raison d'etre (фр.)- разумное основание, смысл.

⁴ Khalidi, Arabic Historical Thought, 30-34; Robinson, Islamic Historiography, 20-30.

ГЛАВА 1