Этническая история восточных табынцев

Племя табын. Основным носителем табынского этнонима является род кара-табын. Аналогии табынскому племенному на­званию имеются лишь в родо-племенной этнонимии казахов. Ка­захское племя табъщ входившее в состав Малого Жуза, также было многолюдным и сложным по структуре образованием (Се-менюк, Моржанов, 1961, стр. 185; Востров, Муканов, 1968, стр. 96 и др.)- В XIX в. казахи-табынцы обитали на обширной террито­рии от Сырдарьи и плато Устюрта до Тобола и Оренбургских степей. Еще в XVIII—XIX вв. привычным маршрутом перекоче­вок казахских табынцев были Устюрт и дельта Амударьи зимой и южное Приуралье, степное Зауралье летом (Викторов, 1971, стр. 445). Поблизости от границ Башкирии табынцы-казахи частью кочевали в районе Оренбурга и Уральска, частью — по Тоболу и южнее, по Эмбе (Радлов, 1887, стр. 23).

О древних этноисторических связях башкирских и казахских табынцев свидетельствует тождество не только этнонимов, но и

тамг. Основной тамгой казахских табынцев, как и башкирских, был круг и его вариации: О у \ V (Гродеков, 1889, стр. 4;

Аманжолов, 1959, стр. 13). У казахов-табынцев исследователями отмечены и другие тамги: ГП ГТ1 ril LLJ \ (Соколов, 1904, приложение; Востров, Муканов, 1968, стр. 96—97), также имею­щие устойчивые аналогии у табынских башкир.

Некоторые аналогии наблюдаются и в уранах казахских и башкирских табынцев, а также в названиях тамг. Уран сырдарь-инских табынцев (по Н. И. Гродекову) —серке. Так же называ­ется тамга у кальсер-табынцев. Значение слова «серке» приме­нительно к тамгам неясно. Предположение, что оно эквивалентно термину квргв, свргв (*крюк для выделки кожи⁵ на южном диалекте башкирского языка), может быть лишь поздним осмыслением иного, более древнего значения слова. Но независимо от расшиф­ровки слова в приведенном примере мы видим обычный для ко­чевников случай перехода названия урана на тамгу и наоборот. У тех же сырдарьинских табынцев термин тастаган⁴³ служил и ураном и обозначением тамги (Гродеков, 1889, стр. 4—5). Но боевое значение, которое придавалось кочевниками уранам, обяза­тельно подразумевает в них определенный заряд экспрессии, при­зыва, например: уран у башкир племени кувакан каидал — на­ковальня; у части табынцев салауат — упорство, непреклонность (БШ, стр. 155). Поэтому слово «тастаган» едва ли могло быть ура­ном и представляло, очевидно, древнее название тамги. Именно в этой функции (тудтак) оно зафиксировано у башкирских та­бынцев и обозначало тамгу-круг. Следовательно, можно предпо­ложить, что термин серке первоначально был ураном табынцев как башкирских, так и казахских, и имел значение, соответству­ющее понятиям 'наступать, гнать' (ср. башк. hepey — изгонять, гнать, сослать; БРС, стр. 634). На башкирской почве этим словом позднее стали обозначать тамгу, в ряде случаев ассоциативно свя­зав его с внешней формой скребкового орудия: см. тамгу племени бишул свргв (табл. 5).

Итак, этническое родство и связи башкирских и казахских табынцев устанавливаются по нескольким признакам — этнони­мам, тамгам и их названиям, уранам. Н. А. Аристов, придававший табынцам крупную роль в этнической истории башкир, ориенти­руясь на тождество башкирского и казахского этнонимов, выска­зал мысль о происхождении башкирских табынцев в этнической среде казахов Малого Жуза (Аристов, 1896, стр. 287, 406). Однако

⁴³ Тастаган, башк. тудтаган, тудтак — деревянная чаша для питья кумыса.

в настоящее время появляется возможность поставить вопрос о происхождении табынцев вообще.

Каковы свидетельства самих башкир-табынцев о происхожде­нии предков? Кроме многочисленных преданий, в нашем распоря­жении имеется семь табынских шежере (БШ, стр. 155—165, 215). В отличие от генеалогий других башкирских племен табынские шежере почти не имеют текстового сопровождения. Обычно это сложные пирамиды имен, которые в большинстве случаев вен­чаются именем Майкы-бия, полулегендарной личности, одного из современников и военачальников Чингизхана (Рашид ад-дин, 1952, II, стр. 274). Майкы-бий получил от Чингизхана, согласно преданиям и шежере, страну (ил), птицу — орла-стервятника, де­рево—лиственницу, уран —салават (БШ, стр. 156). Реальный смысл предания в том, что Майкы-бий был в числе покоренных или, вероятнее, покорившихся монголам степных владетелей, получив­ших от завоевателей подтверждение прежним привилегиям. Впро­чем, об этом имеется прямое сообщение средневекового хрониста: Майкы-бий, «принеся подарки Чингизхану, стал его спутником, ездил вместе с Чингизханом в одной повозке» (БШ, стр. 165). Пра­внуком Майкы-бия был Кара-табын-бий (другое имя Кара-Газиз), который и дал якобы начало кара-табынскому роду (БШ, стр. 163, 165). Казахские табынцы Малого Жуза свою генеалогию также возводят к Майкы-бию (Аманжолов, 1959, стр. 32).

Древние легенды и предания табынцев указывают, что роди­ной их предков был Алтай. Вот одно из преданий: «В очень дав­ние времена табынцы жили на Алтае. Даже само имя табын озна­чает Алтай (?). Когда-то на Алтае жили и уйгуры; наши предки (оло атай?ар) были уйгурами. Однажды предводитель (роис) табынцев повел сородичей с Алтая на Иртыш. У раиса был струн­ный инструмент, и он под звуки волн Иртыша сочинял мелодии, которые и сейчас поют табынцы. Когда на Иртыше стало много народа, табынцы ушли на р. Белую» ⁴⁴. Алтай, Монголия или р. Ку-рулен называются в табынских сказаниях странами, в которых якобы Майкы-бий стал подданным Чингизхана⁴⁵.

Мысль о южносибирском или вообще азиатском происхождении табынцев высказывалась и раньше, но она основывалась лишь на

⁴⁴ Полевые записи 1953 г., стр. 201.

⁴⁵ Там же, стр. 263, 283. Аналогичный сюжет в начале XX в. записан
среди казахских табынцев Г. Н. Потаниным: «Чингизхан, когда был
ребенком, убежал вверх по р. Курлен на Алтае. Двенадцать
биев во главе с Майкы пошли искать его, чтобы убедить стать ханом.
Наконец, нашли Чингиза, построили телегу, в которую впряглись
11 биев, а Майкы-бий сел рядом с ханом и стал первым бием» (Пота­
нин, 1916, стр. 50—51).

толковании этнонима табын (табун) в значении ^?пять⁵ с позиции монгольского языка. При этом обычно ссылаются на название одной из высоких гор монгольского Алтая: Табын-Богдо-Ола — Гора пяти богов, или же приводят этнонимическое сопоставление с названием монголо-бурятского племени табунутов-табангутов (Рона-Таш, 1964). Как ни заманчив такой путь решения «табын-ского вопроса», он не кажется правильным. Вспомним попытки аналогичной этимологизации с позиции монгольского языка этно­нима найман в значении ^восемь' и убедительные доказательства лингвистами тюркского происхождения слова. В данном случае древнетюркский язык также дает немало возможностей для раз­личных построений: древнетюркские tabin, tapin, башк. табыныу ^с служить⁵, ^поклоняться', ^молиться⁵. Не исключено, что слово та­бын является поздней трансформацией или поздним осмыслением более древнего тюркского названия племени, которое могло зву­чать иначе, например, в форме несколько раз упоминающегося в надписи Кюль-Тегину этнонима та-табы, татабы (Малов, 1951, стр. 36, 38, 40, 43). Иными словами, монгольское происхождение этнонима табын и соответственно самого племени, на чем настаи­вает ряд исследователей, на наш взгляд, рано считать доказанным. В свете историко-этнографических материалов более вероят­ным представляется тюркское происхождение племени табын. В одном из башкирских шежере (БШ, стр. 158) указано имя предка Майкы-бия — Темэн-бий (Тумэн-бий). В предании, запи­санном К. Л. Задыхиной в 1947 г. в Кунгратском районе Кара­калпакии, Майкы-бий также назван потомком Тумэна (Задыхина, 1952, стр. 343). Эти сведения весьма существенны. Тумэн (или Бумын) — внук легендарного Ашина, был реальной исторической личностью. В русской транскрипции с древнекитайских источни­ков это имя передается в форме Тумынъ; в легенде о возвышении тюрков-тюгю говорится, что при Тумыне «аймак сей несколько размножился» (Бичурин, 1950, I, стр. 222). В другой легенде Ту­мэн — Тумынь — Бумын выступает создателем в VI в. ■ н. э. го­сударства древних тюрков — тюкю. Имя Тумыня или Бумын-ка-гана упоминается и в орхонских памятниках (Малов, 1951, стр. 36). В источниках Тумынь выступает как деятель, которому уда­лось поднять могущество своего племени и положить начало по­литическому возвышению тюрков-тюкю. Последний мотив соот­ветствует башкирским и казахским преданиям о Тумэн-бие, находившегося у истоков табынской генеалогии. Таким образом, предания об алтайской прародине предков, гипотеза о тюркском происхождении племени получают подтверждение в номенклатуре древнетюркских имен из табынских генеалогий.

Основной тип табынской тамги (тамга-круг) устойчив как у казахов, так и у башкир. Тамга этого типа (табл. 6, № 1) совер­шенно идентична основной тамге племени дулат — крупного родо-племенного образования Старшего Жуза казахов. В основе

дулатской тамги — О Y Ф У Y (Гродеков, 1889; Аманжолов,

1959) — тот же круг, а ее вариациям легко найти аналогии среди табынских тамг. Вопрос о происхождении дулатов (по Рапгид ад-дину — дуклатов) решался по-разному. Многие исследователи, в том числе В. В. Бартольд, опираясь, очевидно, на данные Рашид ад-дина, в этом случае очень неясные (1952, I, стр. 193), считали их монголами. Но еще в конце XIX в. Н. А. Аристов и Н. Ф. Ка­танов почти одновременно выступили с доказательствами тюрк­ского происхождения дулатов. Н. Ф. Катанов отождествил дула­тов с древними тюрками. Дулатское «царство существовало с VI в. до VIII в. по Р. X., — писал Н. Ф. Катанов, — в Тарбогатае и юж­ной Монголии. Столица этого царства находилась у подошвы Ал­тая» (Катанов, 1894, стр. 12). Современные исследования, преи­мущественно казахских ученых, подтвердили и конкретизировали выводы Н. А. Аристова и Н. Ф. Катанова. Дулаты — «прямые по­томки древних орхоно-енисейских тюрков VI—VII вв.»; по мне­нию автора этой цитаты С. А. Аманжолова, этноним дулат восхо­дит к домонгольскому дулу (ду-лу), появление которого связано с историей тюркских каганатов (Аманжолов, 1959, стр. 13). Общ­ность дулато-табынских тамг, древнетюркское происхождение ду­латов и их роль в истории тюркского каганата, возведение табын­ской генеалогии к основателю древнетюркской державы Тумэну — все это достаточно убедительно показывает не только древние этнические связи предков табынцев с дулатами, но и тюркское происхождение этнической основы племени табын⁴⁶. В этом

⁴⁶ Иную точку зрения о происхождении казахских табынцев высказали

B. В. Востров и М. G. Муканов. По их мнению, «в степях Западного
Казахстана и Зауралья» табынцы были «местным племенем», которое
в силу каких-то причин раскололось, и часть племени переселилась на
север к башкирам. Оставшиеся в Западном Казахстане табынцы
«в послемонгольский период приняли в свой состав выходцев из племен
Старшего Жуза», в том числе некоторые группы дулатов, чем авторы

склонны объяснить присутствие «дулатских» тамг у табынцев (Востров и Муканов, 1968, стр. 96). В подтверждение этой схемы со ссылкой на

C. И. Руденко (Руденко, 1955, стр. 50) говорится, что в составе башкир
племя табын относится к числу домонгольских. Однако это недоразу­
мение, так как С. И. Руденко передал лишь содержание предания, из
которого никакого вывода не сделал. «Местное» (западноказахстанское
или зауральское) происхождение племени табын аргументировать не-

аспекте становится понятным присутствие в этнонимии башкир дулатских названий. Одним из дулатских родов является суюндук. Этноним суюндук в разных формах зафиксирован у туркмен (племя теке), узбеков-локайцев, каракалпаков (племя кыпчак). В. В. Востров и М. С. Муканов, очевидно, правы, утверждая, что приведенные выше факты являются сохранившимися в течение многих веков доказательствами активного участия дулатов или их этнических преемников в становлении туркмен, узбеков (коче­вых), каракалпаков и других тюркских кочевников (Востров и Муканов, 1968, стр. 40). У башкир подразделения суюндук (heu-эндвк) имеются в составе рода кесе-табын, а также племен бишул и кыпчак (БШ, стр. 118, 156). В какую бы эпоху этноним суюн­дук ни появился в Башкирии, его носители унаследовали свое имя от древних тюрков.

Вэтнокультурной характеристике кара-табынцев имеются бро­сающиеся в глаза монгольские признаки: роды и родовые подраз­деления у табынцев обозначаются только монгольским словом аймак; решетчатые войлочные юрты у них (как, кстати, и у ка-тайцев) были островерхие, монгольского типа (в отличие от сфе­рических «казахских» или тюркских юрт в юго-восточной Башки­рии). Наиболее характерные орнаментальные узоры у табынцев — центральноазиатского и алтайского происхождения. Они близки к современному орнаменту монгольских народов Южной Сибири, а среди табынцев распространены преимущественно (а некото­рые мотивы — исключительно) в восточнотабынской группе (Ави-жанская, Бикбулатов, Кузеев, 1964, стр. 242). Считать, что та-бынцы приобрели монгольские черты в культуре в золотоордын-скую эпоху, было бы неправильно, так как преобладающее направление этнических процессов в Дешт-и-Кипчаке в XIII — XIV вв. было совсем другим: как свидетельствуют источники, сами монголы стали «словно кыпчаки». Следовательно, монгольское воздействие на табынцев, а точнее, тюрко-монгольское смешение имело место значительно раньше.

В этом свете не могут пройти незамеченными древние связи табынцев и катайцев — потомков киданей. Табынцы и катайцы с момента их миграции в Башкирию всегда расселялись смежно. В табынской и катайской культуре много сходных черт: вместе

возможно, хотя бы потому, что дулатская тамга как у башкирских, так и у казахских табынцев, является не привнесенной и второстепенной, а основной. В то же время надо иметь в виду, что пришлые табынцы ассимилировали или включили в свой состав в качестве самостоятель­ных групп (родов, подродов, подразделений) многие местные этнические образования.

17 Р. Г. Кузеев 257

с айлинцами они образуют северо-восточную группу башкир, го­ворят на близких говорах единого северо-восточного (или кувакан-ского) диалекта башкирского языка. Следы былой этноистори-ческой близости племен табын и кара-китай прослеживаются на этническом облике родо-племенных групп ктай в составе ряда других народов. Так, у каракалпакских и ногайских ктаев тамги

Go типу табынские: j (р. Общие черты в этнической характе­ристике табынцев и катайцев являются следствием весьма давних контактов древних табынцев — одного из ответвлений мощного объединения дулу (дулат) в период политического возвышения тюрков — с кара-китайской ветвью киданей, в то время южных соседей тюркских племен.

Вопрос о ранних тюрко-монгольских контактах выше затраги­вался. Из приведенных данных очевидно, что они были различ­ными в разное время и на разных территориях, причем этниче­ские последствия этих контактов могли колебаться от тюркизации монголов до монголизации тюрков. И все же, если от современной этнической карты Евразии бросить ретроспективный взгляд на тысячелетие, начиная примерно с IV до XIV в., инерция тюрки­зации не только монгольских, но и многих других племен на ог­ромной территории от Алтая до Дуная представится более сильной. В образовании этой ирерции существенную роль сыграли полити­ческие факторы, связанные с возвышением и историей тюркских каганатов. В данном случае один из северных флангов киданей также оказался, вероятно, в зависимости от древних тюрков и воспринял не только тамгу одного из правящих племен (дулатов), но и многие признаки тюркской культуры. Уже в ту эпоху, где-то в недрах тюркского каганата начался процесс тюркизации кида­ней. Только в этом аспекте возможно толковать те сведения из надписи на памятнике Кюль-Тегину, в которых ктаи (кьгтаи) упо­минаются в числе племен, подвластных тюркам (Малов, 1951, стр. 40, 43). В то же время проникновение в древнетюркскую среду и ассимиляция в ней монгольских групп неизбежно и на­долго оставляло на новотюркских образованиях отчетливые куль­турные признаки монгольского происхождения, которые еще и сейчас обнаруживаются в облике как дулатов (и их подразделе­ний), так и башкиро-казахских табынцев.

Дальнейшая история табынцев связана с их постепенным пе­редвижением на запад, Табынцы (в составе дулатов или вслед за ними) еще в эпоху каганатов продвинулись сначала на Черный Иртыш (о котором упоминается в сказаниях башкирских табын­цев), затем в Семиречье. С пребыванием табынцев в Семиречье

и последующим их движением на запад связан еще один момент в их этническом формировании. Речь идет о роли средневековых усуней в этногенезе табынцев.

В кара-табынском шежере о Майкы-бие говорится: «...имя его Уйшин Майкы-бий» (БШ, стр. 164). Генеалогия казахских та­бынцев также восходит к Уйшин или Уйшун Майкы-бию. Некото­рые казахские исследователи появление этого эпитета приписы­вают влиянию усуней на предков табынцев (Аманжолов, 1959, стр. 32). Действительно, Майкы (или Майку, Байку) — эмир ты­сячи в войске Джучи-хана, согласно Рашид ад-дину, происходил из племени уйсун (ушин, хушин) (Рашид ад-дин, 1952, I, стр. 78; II, стр. 274). Казалось бы, это свидетельство персидского исто­рика, подтверждая предположение о древних табыно-усуньских связях, исчерпывает поставленный вопрос. Однако проблема ока­залась значительно более широкой; здесь затрагивается одна из неясных страниц истории ряда тюркских народов. Дело в том, что Майкы-бий стоит у истоков родо-племенных генеалогий не только башкирских и казахских табынцев. К Майкы-бию ведут родословную все казахи Старшего Жуза, которые в большинстве считают себя потомками уйсунов. Генеалогия казахов Старшего Жуза, воссозданная по преданиям Ч. Валихановым, выглядит, если отбросить боковые линии, так: Тобей->Уйсун-»Майкы (Во-стров, Муканов, 1968, стр. 25—26). В генеалогиях, опубликован­ных Т. А. Жданко (1952, стр. 342—343), узбеки и каракалпаки представлены родственными народами, так как у них общий пре­док — Майкы-бий. В предании, записанном в Кунгратском районе Каракалпакии, дана генеалогическая схема, в которой Майкы-бий показан общим предком четырех народов: узбеков, каракалпаков, казахов и ногайцев. В составе узбеков, каракалпаков и ногайцев родо-племенных групп с этнонимом табын нет. Майкы-бий у этих народов считается родоначальником главным образом тех образо­ваний, которые имеют названия уйшин, ушин, уйшун, уйсун, усунь. Племя уйшун входило в состав кочевых узбеков (Семенов, 1954, стр. 21), а затем — зеравшанских узбеков (Гребенкин, 1872, стр. 59, 84). Род уйшун-митан зафиксирован также в составе каракалпаков. Родо-племенные образования сары-уйсунь, усон имеются в составе киргизов. Племя сары-усунь — одно из круп­ных образований казахов Старшего Жуза.

Прежде чем оценить эти факты в свете табынской (и соответ­ственно башкирской) истории, в самой общей форме коснемся вопроса об этнической принадлежности усуней. Во-первых, право­мерно ли отождествлять этнонимы хушин — уйшин — ушин — уй­шун — уйсунъ — усунь? Очевидно, да; казахские исследователи

259 17*

(как языковеды, так и этнографы) в этом не сомневаются. Более того, в литературе уже высказана мысль не только об идентич­ности упомянутых этнонимов, но и об общности происхождения средневековых усуней с киргизскими сары-уйсунами, узбекскими уйшунами, казахскими усунями Старшего Жуза (Pelliot, Hambis, 1957, стр. 71—72). Таким образом, замечание Рашид ад-дина о происхождении Майкы-бия из племени ушин (хушин) приобре­тает новый аспект, заключающийся в том, что табынцы, будучи тюрками по происхождению (близкими к дулатам) и смешав­шиеся еще на Алтайской родине с монгольскими племенами, могли позднее (например в Семиречье) включить в свой состав и группы усуньского населения.

Из множества гипотез о происхождении усуней заслуживают, на наш взгляд, внимания те, которые допускают определяющее участие в их этногенезе племен сакского союза, а позже — монго­лов и особенно тюрков. В литературе все более широкую под­держку находит идея о тюркоязычности усуней, высказанная в конце прошлого столетия Н. А. Аристовым. В недавнее время эта концепция получила развитие в работах Ю. А. Зуева, который, основываясь на сведениях китайских летописей, отождествляет усуней с гуннами и высказывает предположение, что «усуньский путь» был самым ранним направлением «распространения тюрк­ского массива на запад» (Зуев, 1960, стр. 18). Интересная идея Ю. А. Зуева может получить подтверждение в том случае, если будет более точно установлен этнический состав самих гуннов (хунну) на рубеже нашей эры. Участие монгольских элементов в формировании усуней (и напротив усуньских — в сложении этнического состава монголов), судя по сведениям Рашид ад-дина (1952, I, стр. 78, 122, 171) и родовому составу усуньских (уйшун-ских) образований, представляется все же довольно вероятным. Исследователям усуньской проблемы нельзя также сбрасывать со счета местные племена Семиречья. В целом же определение этнической принадлежности усуней не должно происходить безот­носительно ко времени. Если ранние этапы усуньской истории теряются пока в малэразработаиных этических процессах древ­ности, то доказательства тюркоязычвэсти поздних усуеей в Семи­речье выглядят убедительными.

История усуней до их расселения во II в. н. э. в Семиречье - (в долине р. Или) не очень ясна. Если гипотеза Ю. А. Зуева ю роли гуннов в формировании усуиой псд1£срдится, то древние усуни заняли территорию Семиречья, продвигаясь с востока. Однако до середины I тыс. н. э. роль восточной миграции в этни­ческой истории усуней, кажется, нет оснований преувеличивать.

'260

Генетические связи памятников усуньского и сакского времени, отмеченные многими археологами, свидетельствуют скорее об опре­деляющей роли местных ираноязычных сакских племен в форми­ровании сако-усуньского населения (Заднепровский, 1971, стр. 30—34; Гафуров, 1972, стр. 139). В то же время движение кочевников в Семиречье с первых веков нашей эры становится постоянным и поэтому логично предположить постепенное изме­нение этнического облика усуней, которые развивались в направ­лении дальнейшей тюркизации. С VI в. н. э. этноним усунь в прежнем смысле (как конфедерация племен) источниками не упоминается. Но усуньские племена не исчезают. Они стано­вятся частью тюркского кочевого мира каганата, подчинившего своему политическому влиянию огромные территории и различ­ные племена. В Семиречье, в частности, на одной земле с усунями расселяются дулаты, для которых, как утверждают В. В. Востров и М. С. Муканов, эти земли становятся «этнической территорией племен» (1968, стр. 37). Дальнейшая история дулатов и их актив­ное смешение с усунями подтверждает правильность вывода ка­захских этнографов: дулаты и усуни Семиречья становятся в конечном итоге этнической основой казахского населения Стар­шего Жуза.

Вернемся к истории табынцев. Их предки вместе с дулатами в эпоху подъема Тюркского каганата продвигаются в Семиречье, где в течение ряда десятилетий, а может быть и столетий, живут рядом и в тесном общении с усунями. Еще будучи в Семиречье, семиречинские племена к концу I тыс. н. э. должны были вступить в этнические контакты с кимако-кыпчакскими племенами, сила и влияние которых возрастали. Это был период начавшейся и очень активно развивающейся кыпчакской интеграции. Образо­вание кыпчакской группы тюркских языков (и соответственно народов) в XIV—XV вв. было не только следствием дифферен­циации племен Дешт-и-Кипчака и их участия в заключительных стадиях этногенеза башкир, ногайцев, татар, казахов, киргизов, каракалпаков и узбеков. Этой стадии предшествовал длительный и мощный процесс интеграции, кульминация которой падает на XI—XII вв., на период высшей политической активности кыпча­ков, хотя они и не создали единого государства. Кыпчакская культурно-языковая интеграция, подготовленная огузо-печенеж-ско-канглийским этапом тюркской истории, охватила широкую территорию и многие племена. Семиречье и его племена оказа­лись в сфере уже раннего периода кыпчакского влияния. Когда произошла массовая миграция кыпчаков на запад, в приаральские степи и далее в Поволжье, вместе с кыпчаками устремились в но-

вое путешествие многие другие кыпчакизированные племена. Волной этого движения были захвачены и оторваны от дулато-усуньского этнического массива и предки табынцев.

Правильность нарисованной выше схемы требует, естественно^ доказательств в той части, в которой она касается племени табын. Некоторые материалы для этого можно извлечь из истории госу­дарства караханидов. Столица Караханидской империи (X— XI вв.) Баласасгун находилась в Семиречье. Во главе государства, тюркские правители которого впервые приняли в качестве офи­циальной религии ислам, стояла династия илек-ханов (Бартольд* 19646, стр. 288). Основу этнического состава Караханидскога государства составляли, видимо, карлуки, а также тюркские ко­чевники, тесно связанные как с Алтаем, так и со степями Дешт-и-Кипчака. Усуни, дулаты и табынцы оставались в ту эпоху в Семиречье и, вероятно, вслед за караханидами приняли, точнее принимали, ислам, так как окончательное утверждение мусуль­манства в среде кожевников заняло еще немало времени. Основа­телем династии караханидов был Кара-хан, который, по рассказу Ибн-ал-Асира, первым принял ислам. Сыном Кара-хана был Богра-хан, его преемником Илек-хан — в начале XI в. наиболее упорный распространитель ислама среди тюрков-язычников. Мас­совое обращение тюрков в ислам произошло в 1043 г., когда 10 000 шатров кочевников приняли ислам (Ибн-ал-Асир) и в праздник курбана закололи 20 000 голов скота (Бартольд, 19646, стр. 290). Имена караханидов с поразительной закономерностью сохранились в шежере кара-табынцев, в которых, однако, произо­шли обычные для источников этого типа хронологические сме­щения: поздние, и потому более яркие реальные личности (Май-кы-бий), оказались на вершине генеалогии, а ранние, полулеген­дарные и забываемые, — их потомками. В генеалогии кара-табын­цев сыном Майкы-бия является Илек-^бий, его потомком — Булга (Богра) или Булгаир-бий, а его сыном — Кара-Газиз (Кара-хан) _у который, по словам летописца, стал основателем кара-табынского рода (БШ, стр. 165). Эпитет «газиз» (святой) указывает на при­нятие Кара-Газизом — «родоначальником» кара-табынцев — ис­лама, подобно его прототипу — Кара-хану. Судя по этим анало­гиям, в составе 10 000 шатров, упоминаемых Ибн-ал-Асиром, были табынцы, так как «эти тюрки летом кочевали по соседству с зем­лей болгар, зимой —около Баласагуна» (Бартольд, 1964б_г стр. 290). Уже тогда, в середине XI в., некоторые родовые группы табыно-усуньских образований могли оставаться на территории «по соседству с землей булгар». Об этом свидетельствуют парал­лели в этнонимии. В. В. Востров к числу древнеусуньских относит

род кырк в составе казахских сары-усуней (Востров, 1968, стр. 31). У башкир родовые подразделения кырккузяк (кырккузэк) и кырк­тар (кырктар) входят в состав рода кесе-табын и племени сырзы, а род кырк-уйле (кыркуле, кырк-вйле) — в состав племен кува-кан и мин. К этому же периоду истории восходит, очевидно, этно­ним илекаймагы (род илека), зафиксированный у табынцев дважды.

Перекочевки на дальние расстояния (в данном случае из района Баласагуна к «земле болгар»), как обычно, у кочевников были началом переселения на новые территории. Указанная Ибн-ал-Асиром дата, 1043 г., совпадает с временем кыпчакской окку­пации территории Западного Казахстана, Волго-Яицкого между­речья и движения кыпчаков в южнорусские степи. Табынцы и группы усуней, оторвавшиеся от дулато-табынских и усуньских племен Семиречья и оказавшиеся в землях Дешт-и-Килчака, не просто испытывали кыпчакское влияние, а превратились, как, впрочем, и немало других племен, в органическую составную часть этой степной политической системы, пестрой в этническом отно­шении, но достаточно целеустремленной и единой в организации опустошительных походов и набегов. Табынцы и «уйшуны» дошли в составе кьгпчакского движения до Причерноморья. В ис­торическом фольклоре табынцев сохранилось немало прямых ука­заний о пребывании предков «у берегов моря» или приходе их на Урал «со стороны моря» или «с берегов Черного моря» ⁴⁷. Заме­тим также, что племя алчин Малого Жуза, в состав которого вхо­дят казахские табынцы, в XI в. кочевало в причерноморских сте­пях (Востров, 1962, стр. 75—76). В географической номенклатуре Крыма сохранилось название Уйшун — топонимический памятник той эпохи (Маркович, 1928, стр. 8).

В пределах самого Дешт-и-Кипчака в XI—начале XIII в. происходили постоянное движение и перегруппировка племен, ко­торые, пребывая в обширной кыпчакской конфедерации, представ­ляли в то же время и определенную внутреннюю политическую ?илу. В сложных взаимоотношениях между кыпчакскими племе­нами это имело существенное значение. Табынцы и сплотив­шиеся вокруг них родо-племенные группы достигли в своих по­ходах Причерноморья, но основной территорией, где они локали­зовались, как установили В. В. Востров и М. С. Муканов, были степи Западного Казахстана, включая Устюрт. В преданиях та­бынцев рассказывается, что они, двигаясь «со стороны моря», пришли «на Иргиз», «на Узень», «на Актюбу» или «переправи-

⁴⁷ Научный архив БФАН СССР, ф. 3, оп. 21, д. 4, стр. 416.

лись через Волгу» ⁴⁸. На этой территории табынцы и вместе с ними группы усуней, поддерживая традиционные связи с соплеменни­ками в Семиречье и находясь, видимо, с ними в военном союзе, играли в Дешт-и-Кипчаке видную и крупную роль. Объединив вокруг себя ряд родо-племенных образований, в том числе и мест­ные племена, среди которых могли быть и остатки тюркизирован-ных аланов и угров, табынцы стали на какое-то время могуще­ственной силой в Дешт-и-Кипчаке. Известно, что Дешт-и-Кипчак не был единым государством, хотя тенденции к централизации власти существовали весьма явственные. Завершению этого про­цесса, кроме всего прочего, мешали отсутствие этнической моно­литности в Дешт-и-Кипчаке и центробежные силы племенной аристократии. Имея в виду именно эти особенности Дешт-и-Кип-чака XII в., Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский писали, что «можно говорить о существовании здесь нескольких княжеств» (1950, стр. 18). Одним из таких «княжеских» образований было табын-ское. К сожалению, из-за недостатка источников наши представле­ния пока схематичны, но все же совокупность имеющихся мате­риалов и логика развертывания событий той эпохи не дают повода не доверять тем фрагментарным данным, в том числе сведениям шежере и исторического фольклора, на основании которых мы пытаемся восстановить картины политической истории табынцев. Источники по интересующей нас проблеме были, но они не дошли до нас. Башкирский ученый XIX в. М. Уметбаев, ссылаясь на «старые рукописи», которые он читал, пишет: «Табынское хан­ство было могущественным» и включало 17 племен; «Уйшин-Майкы-бий» сначала «владел Крымом и Кубанью», а затем «с позволения Чингизхана» управлял страной «от вершины реки Урал до реки Иртыш» ⁴⁹. Конечно, и здесь могут быть обычные для степной фольклорной традиции преувеличения, но не в них сейчас дело. Главное в том, что в основе этих сведений была исто­рическая реальность: примерно к концу XII—началу XIII в. табынцы, подчинив или объединив вокруг себя ряд племен, со­здали в недрах Дешт-и-Кипчака племенную конфедерацию, соби­рателем и вождем которой был Майкы-бий. Усуни были наряду с табынцами важной составной частью табынской конфедерации или «княжества». Сам Майкы-бий, как отмечено, был по происхож­дению «уйшуном», хотя общая генеалогия табынцев, как мы видели, восходит к Тумэну — основателю государства Тюку и включает

⁴⁸ Полевые записи 1953 г., стр. 281, 290, 301.

⁴⁹ «События в Уфимском крае до основания г. Уфы». Рукопись. Хранится
в рукописном фонде ИИЯЛ БФАН СССР, л. 3 об.

имена из караханидской династии илек-ханов. О сильном табыно-усуньском смешении в пределах объединения Майкы-бия свиде­тельствует еще одно старинное предание, опубликованное Н. А. Аристовым. Чингизхан однажды позвал «бия уйшинов Уйшин Майкы-бия» и сказал ему: «Пусть твое дерево будет вяз, твоя птица — орел, твой клич — салават» (Аристов, 1896, стр. 28). Аналогичное предание записано и среди башкирских табынцев, причем в двух показателях (уран — салават, птица — орел-стер­вятник) р о до-племенные атрибуты «уйшинов» и башкирских та­бынцев полностью совпадают.

Заканчивая анализ табынской истории, вернемся к тем преда­ниям, с которых было начато изложение: Майкы-бий был «спо­движником Чингизхана», ездил с ним «в одной повозке» и т. д. Эти сюжеты в исторических повествованиях табынцев связаны с тем, что Майкы-бий с началом монгольского вторжения в Дешт-и-Кипчак встал на сторону завоевателей. Это обусловлено было уже описанными выше неурядицами и соперничеством в Дешт-и Кипчаке и присутствием, хотя и тюркизированного, но по проис­хождению монгольского компонента в табыно-уйсунском объедине­нии. Следы монгольской этнонимии достаточно хорошо просматри­ваются в названиях табынских родовых подразделений, анализ которым дан в начале настоящего раздела.

Кыпчакизированные табынцы, усуни составили вместе с соб­ственно кыпчакскими племенами основу населения Золотой Орды, пока оно не было расчленено и развеяно по разным территориям известными событиями в золотоордынской истории XIII—XV вв. Табынцы, оставшись на своей территории, в основном влились в состав казахов и башкир (и частично, видимо, ногайцев); усуни, оказавшись восточнее, растворились преимущественно среди пле­мен и народов Средней Азии и Казахстана.

Роды теляу-табын и кубаляк-табын. Роды теляу и кубаляк наиболее близки к кара-табынцам. Территориально ку-баляк-телевцы — южные соседи кара-табынцев. Оба рода считают друг друга родственниками: по преданию, Теляу и Кубаляк были братьями⁵⁰. Предание отражает этноисторическую близость те-левцев и кубалякцев. Эти роды по всем признакам принадлежали к восточным табынцам, в то же время имеют некоторые особен­ности в языке и культуре. Говорят они на так называемом куба-ляк-телевском подговоре, еще несколько столетий назад сильно ассимилированном табьшским говором. В кубаляк-телевском под­говоре имеются некоторые лексические различия в языке телев-

⁵⁰ Научный архив БФАН СССР, ф. 3, оп. 16, д. 1, стр. 45.

цев и кубалякцев. В разговорном языке кубалякских башкир_г в частности в терминах родства, чувствуется влияние их южных соседей — тамьянцев. Самобытны народная одежда и украшения кубаляк-телевских женщин. Кубаляк-телевцы, будучи самой юж­ной группой северо-восточных башкир, на фоне соседних бурзян, кыпчаков и тамьянцев заметно отличаются принадлежностью к другой этнографической зоне.

Этноним теляу, кроме башкир, известен казахам, каракалпа­кам (в форме тилеукусшщ см.: Жданко, 1950, стр. 167) и узбе-кам-кураминцам (Файзиев, 1963, стр. 45). Н. А. Аристов сближал казахов-теляу с раннесредневековыми тюркскими племенами теле (Аристов, 1896, стр. 297—298). В этом же аспекте анализируют происхождение казахского рода те^яу В. В. Востров и М. С. Му-канов; они считают, что предками казахов-теляу являются тюрки племени теле, которое «еще в VI в. входило в состав тюркского каганата» (Востров, Муканов, 1968, стр. 106). Этнонимы в форма теляу (а не теле\) зафиксированы только у башкир, казахов, узбеков и каракалпаков. Родство телевцев (точнее — теляувцев) в составе перечисленных народов еще не совсем забыто в истори­ческих сказаниях и преданиях. Об этом же свидетельствуют и некоторые особенности их расселения: казахи рода теляу еще в XIX в. кочевали летом на Яике и Эмбе рядом с табынцами (Радлов, 1887, стр. 23). Каракалпакское подразделение тилеу-кусши входит в состав племени ктай, этнически близкого табын-цам. В золотоордынскую эпоху роды теляу были в орбите табын-ской конфедерации; отсюда в силу сложившихся исторических обстоятельств они, оказавшись расчлененными, попали в соста