Граф М. В. Толстой Рассказы из истории Русской Церкви 38 страница
[19] Курбский уверяет, что преподобный Корнилий и вместе с ним другой инок, ученик его Вассиан Муромцев, раздавлены каким-то мучительским орудием, и тела их положены в одном гробе. Теперь мощи преподобномученика почивают в закрытом дубовом гробе в пещерной Успенской церкви. Год кончины преподобного Корнилия трудно определить с точностию, но, принимая в соображение, что Курбский говорит о ней вслед за известием об опустошении Нарвы и других городов, можно полагать, что Корнилий умерщвлен в 1577 году. Надпись на гробнице о времени смерти его 20 февраля 1570 года совершенно ошибочна: в этот самый день преподобный Корнилий встречал царя во Пскове и был принят им ласково. Тогда убийств вовсе не было. Преподобный Корнилий написал "Повесть о Псковском Печерском монастыре". Позднее она была дополнена разными лицами (Обзор Русской духовной литературы, ч. I, с. 214) и многократно напечатана.
[20] В числе последних был боярин и знаменитый воевода князь Андрей Михайлович Курбский. Он бежал в Литву в 1563 году, в эпоху первых казней Грозного. Курбский был из числа образованнейших людей своего времени, ревностно заботился о поддержании православия в Литве, что видно из переписки его с разными лицами. Изменою государю и отечеству, столь несродною русскому сердцу, запятнав доброе имя свое и омрачив славу свою, прежде безукоризненную, князь не мог не чувствовать угрызения совести. Среди богатств и почестей в стране чужой он тосковал о России, о любимом отечестве своем и в летах цветущего мужества, убеленный сединами, страдал недугами: не раны телесные - раны сердца сокрушили его. Чтоб облегчить растерзанную душу и хотя несколько оправдать себя в глазах современников и пред строгим судом потомства, он взялся за перо и написал "Историю князя великого Московского о делах, яже слышахом у достоверных мужей и яже видехом очима нашима". Известны обличительные письма его к Грозному царю.
[21] О житии святителя Никиты мы говорили в IV главе 1-й книжки наших "Рассказов". Мощи его открыто почивают в Новгородском Софийском соборе, под аркою между приделами Рождества Богородицы и святых Богоотец Иоакима и Анны. Великолепная серебряная рака устроена в 1846 году усердием графини А. А. Орловой-Чесменской. В соборной ризнице хранится облачение, неистленно лежавшее 450 лет в земле на мощах святого Никиты: фелонь, омофор, епитрахиль, поручи и шапка.
[22] Святитель Никита изображается на иконах безбородым.
[23] В житии святого Никиты (Сборник библиотеки Сергиевой Лавры 1630 года, № 673) говорится, что православие святых мощей его обличило еретиков, последователей Бакшина и Феодосия Косого, отрицавших воскресение мертвых (лист. 371 обор.). Ту же мысль выражает и Зиновий, ученик Максима Грека, писавший против ереси Косого. Он говорит, что за обличение этой ереси прославлены чудесами мощи святителя Никиты и две иконы в Нарве (История Русской Церкви преосвященного Филарета, изд. 1, период III, с. 122).
[24] "Сказание о явлении и чудесах от иконы Богородицы Казанския" написано в 1594 году митрополитом Казанским Гермогеном (впоследствии Патриархом). Он был самовидец прославления иконы еще в сане священника. Автограф "Сказания" сохраняется в Московской Синодальной библиотеке под № 982. Тем же писателем писана и служба на 8 июля.
[25] Богородицкий Казанский 1-го класса монастырь принадлежит к числу знаменитых женских обителей в России. В великолепном соборном храме его, заложенном в 1798-м и освященном в 1808 году, хранится чудотворная икона Богородицы, покрытая золотою ризою со множеством драгоценных камней (История Российской Иерархии, III, с. 382-385).
[26] Во Пскове было до 30 тысяч защитников; но этого войска было недостаточно по обширности городовых укреплений. Рать Батория простиралась до 100 тысяч. А между том более 200 тысяч русских войск стояло в бездействии в Новгороде, Ржеве и Волоке-Ламском.
[27] Видение Дорофея было написано на иконе, которую воеводы прислали к царю, а царь, обложив ее золотом и жемчугом, возвратил во Псков и повелел поставить храмовою в церкви Покровского монастыря, получившего прозвание "у пролома". Эта Покровская церковь, построенная в XV веке, малая, с четырьмя столпами внутри и со множеством голосников в сводах, уцелела до нашего времени, хотя монастырь давно уже упразднен. Подле нее стоит Покровская башня, сохранившаяся в прежнем виде. За ручьем Свинорским, обнимающим южную стену города, расстилается поляна - место избиения врагов, бегущих до слободы Выползовой, а за этою слободою возвышается Никитская колокольня, с которой Баторий смотрел на приступ. Список с Покровской иконы находится в Московском Успенском соборе.
[28] По уверению летописца, сами ляхи и немцы Баториевы удивлялись, как эта малая крепостца, защищаемая монахами, служителями и поселянами, под управлением молодого и неопытного начальника Юрия Нечаева могла ускользнуть от рук их, и как они не одолели ее. Тот же летописец рассказывает со слов Козьмы Ляпунова, бывшего в то время в плену у турок, что султан Амурат-Селим, услышав о неудачных приступах короля Стефана, сказал: "Како сей несмысленный не соодоле безлюдному граду Пскову и монастырю Печерскому, неимущему войск?" В благодарность Богу Избавителю и в память для потомства учрежден крестный ход из монастыря с чудотворными иконами во Псков в седьмую неделю по Пасхе.
[29] При заключении перемирия с Баторием на 10 лет Иоанн уступил всю Ливонию и Полоцк с Велижем. Но если бы врагам удалось завладеть Псковом, царь неминуемо лишился бы всей северной земли, Смоленска и, может быть, даже Новгорода (Карамзин. История, IX, с. 206).
[30] С просьбою о посредничестве был отправлен к папе гонец Шевригин, но Григорий ХIII еще прежде собирался отправить посольство в Москву для совещаний о соединении Церквей.
[31] Несчастный царевич еще в 1570 году как будто предчувствовал, что ему недолго жить при таком отце, каков Грозный царь, и он "пожаловал в доме Пречистой и чудотворца Кирилла (т. е. Кириллов Белозерский монастырь) тысячу рублей... ино похочет постричися, царевича князя Ивана постричи за тот вклад, а если, по грехам, царевича не станет, то и поминати". В сборниках библиотеки общества истории и древностей № 39, 40, помещены: а) служба преподобному Антонию Сийскому, "описана Иваном Русином, от рода Варяжска" в лето 7086 (1578)"; б) "житие и подвиги аввы Антония чудотворца... переписано бысть многогрешным Иваном во второе по первом писатели"; в) похвальное слово преподобному Антонию того же сочинителя, царевича Иоанна, написанное в 1580 году. В послесловии царевич пишет, что при митрополите Антонии Сийский игумен Питирим и ученик преподобного Антония Филофей приходили в Москву просить об установлении празднования преподобному Антонию, и Собор повелел праздновать, и что тогда просили его, царевича, написать канон преподобному Антонию. Далее царевич называет Филофея первым списателем жития преподобного Антония и об этом жизнеописании замечает: "Зело убо суще в легкости написано". "После канона, - говорит он, - написал я и житие; архиепископ Александр убедил написать и похвальное слово". Царевич упоминает еще, что преподобный Антоний приходил в Москву к родителям его и весьма любил их духовно; особенно любил его мать, т. е. добродетельную Анастасию. Эта-то любовь угодника Божия и заставила царевича описать жизнь его. Таким образом царевичем Иоанном сочинены служба и похвальное слово преподобному Антонию. Что касается до жития, то при сочинении его, имел ли он в виду жизнеописание иеромонаха Ионы 1579 года, он не говорит о том, а пишет, что дополнял краткие записки.
[32] Синодики, в которых записаны имена жертв Иоанновой лютости, сохранились в Сергиевой Лавре, в Никитском Переяславском, Кириллове и в других монастырях. При многочисленности убийств иногда видим не имена, а только счет убиенных, с прибавкою слов: "ихже имена Ты веси, Господи!" За упокой значительных лиц вклады были крупнее прочих. После смерти царевича Иоанна на поминовение души его послано к четырем Патриархам вселенским до 20 тысяч червонцев, кроме вкладов в монастыри русские.
[33] Особенно замечательно послание к братии Кириллова монастыря, напечатанное в Истории Российской Иерархии, IV, с. 421-479.
[34] В письмах к изгнаннику князю Курбскому.
[35] В двух крюковых стихирарях начала XVII века, из которых один находится в библиотеке Сергиевой Лавры (№ 428), а другой в библиотеке Московской Духовной Академии (№ 78), читаем две стихиры святому Петру митрополиту (21 декабря) на Господи воззвах, с надписью: "творение царя Иоанна - деспота Российского"; две стихиры ему же "на исхождении" (т. е. на литии) с надписью: "творение царя и великого князя Иоанна Васильевича всея России", и две стихиры на сретение "Пречистой Владимирской" (26 августа). Для примера приводим одну из последних: Слава и ныне, глас 6. "Вострубите трубою песней во благонарочитом дни праздника нашего, и тьмы разрушение, и свету пришествие паче солнца воссиявшу во всех; се бо царица и владычица, Богородица, Мати Творца всех Христа Бога нашего, услышавши моление недостойных раб своих, на милосердие преклоняется и милостивно и видимо руце простирающи к сыну своему и Богу нашему, молитву о своей Руси предлагающи и согрешением свобождений даровати молящися и праведное его прощение возвратити. О великая милосердием Владычице! О великая щедротами Царице! О великая заступлением Богородице! Како убо молящи Сына своего и Бога нашего, пришествием честного образа град и веси избавляющи, яко да воспоим царице царя рождшей: радуйся христианам милости и щедрот промышление. Радуйся к тебе прибегающим пристанище и заступление и избавление и спасение наше" (Стихирарь Лаврский, л. 222-226). Молитвенное послание, писанное царем Иоанном в 1575 году к святым страстотерпцам князю Михаилу Черниговскому и боярину его Феодору пред перенесением мощей из Чернигова в Москву, напечатано в Памятниках Московских древностей, приложение, с. 4. Оно очень красноречиво.
ГЛАВА IV
Царь Феодор и правитель Борис Годунов. - Установление патриаршества. - Права и преимущества Патриарха. - Убиение царевича Димитрия. - Прославление мощей преподобного Антония Римлянина и святого князя Романа Углицкого. - Крымский хан под Москвою. - Достопамятное слово Феодора Годунову. - Бедствие Нижегородского Печерского монастыря. - Кончина Феодора. - Воцарение Бориса.
После ужасной грозы Иоанновой внезапно наступило время мира и всеобщего благоденствия. Двор царский не представлял уже страшной и отвратительной картины свирепства и разврата неслыханного; напротив того, юный венценосец был для подданных образцом кротости, сострадательности, искренней набожности, целомудрия и тихой семейной жизни.
Царь Феодор, рожденный от первого брака царя Иоанна Васильевича, был слаб душою и телом. Не одаренный от природы способностию к труду, почти постоянно больной он уклонялся от всех дел государственных. По словам современников, Феодор вставал обыкновенно в четыре часа утра и ждал духовника в спальне, наполненной иконами, освещенной днем и ночью лампадами. Духовник приходил к нему с крестом, благословением, святою водою и с иконою Угодника Божия, празднуемого в тот день Церковию. Государь кланялся до земли, молился вслух минут десять или более, шел к царице и вместе с нею отправлялся к утрене; возвратясь, садился на креслах в большой горнице, где приветствовали его с добрым днем некоторые ближние люди и монахи; в 9 часов ходил к литургии; в 11 обедал; после обеда спал не менее трех часов; ходил опять в церковь к вечерне и все остальное время до ужина проводил с царицею, с шутами, карлами, смотря на их кривлянья или слушая песни, иногда же любуясь работою своих ювелиров, золотарей, швецов, живописцев; ночью, готовясь к сну, опять долго молился с духовником и ложился с его благословением. Он любил пышность и благолепие обрядов церковных, любил звон колоколов, всякую неделю посещал монастыри в окрестностях столицы, иногда забавлялся медвежьею травлею. Случалось, что челобитчики окружали Феодора при выходе из дворца, "избывая мирския суеты и докуки" он не хотел слушать их и посылал к правителю.
Кто же был этот правитель, облеченный при жизни царя неограниченною царскою властию? Грозный самодержец, ясно сознавая неспособность своего преемника, назначил ему советниками "и блюстителями державы" пятерых знаменитых вельмож [1]; но один из них, ближайший к новому царю по родству и дружбе, Борис Федорович Годунов, сумел отстранить некоторых из них и вполне подчинить себе остальных.
Не только важное значение Годунова при жизни последнего царя из рода князей варяжских и по пресечении царского рода, но и влияние дел его на последующие судьбы Русской Церкви и государства заставляют нас ознакомиться ближе с этою необыкновенною личностию. Борис находился тогда в полном расцвете жизни, в полной силе душевной и телесной, имея 32 года от рождения. Величественною красотою, повелительным видом, умом быстрым и глубоким и сладкоречием обольстительным превосходя всех вельмож (как говорит летописец), Борис хотел и умел благотворить, но единственно из любви к славе и власти; видел в добродетели не цель, а средство к достижению цели. Если бы он родился на престоле, то заслужил бы имя одного из лучших венценосцев в мире; но рожденный подданным с необузданною страстию к господству, он не мог одолеть искушений там, где зло казалось для него выгодою, и проклятие веков заглушает в истории добрую славу Борисову. Блистая умом в делах внутренней и внешней политики, всегда осторожный и миролюбивый Борис спокойно благоустроял Русское царство, старался казаться беспристрастным, но всегда готов был жертвовать теми, кого считал своими врагами, не затрудняясь ни знатностию их, ни важными заслугами государственными [2]. В глазах России и всех, сносившихся тогда с Москвою держав, он стоял на высшей степени величия, как полный властитель царства, не видя вокруг себя никого, кроме слуг безмолвных, или громко славословящих его высокие достоинства, не только во дворце кремлевском, в ближних и дальних краях России, но и вне ее, пред государями и министрами иноземными, получая на свое имя грамоты и дары от союзных венценосцев. Все видели в нем правителя царства и притом "правителя изрядного" (т. е. превосходного, выходящего из ряда правителей обыкновенных).
В то время, когда все дела внутренние и внешние зависели вполне от правителя Годунова, только одно важное дело должно быть приписано собственному желанию царя Феодора: это учреждение патриаршества Московского и всея России. Со времен святого Владимира до царя Феодора, Русская иерархия не искала чести равенства с древними патриаршими престолами востока: Византия, державная и гордая, не согласилась бы на равенство своей иерархии с Киевскою или Московскою; Византия, раба Оттоманов, не отказала бы в том Иоанну III, сыну и внуку его. Русская митрополия в последнее время почти не зависела от Царьграда; Русского первосвятителя с половины XVI столетия называли "святейшим" и отличали особенным уважением, как предстоятеля Церкви обширной, наслаждавшейся благоденствием. Естественно, что благочестивый царь Феодор, услаждавший душу свою только делами набожности и благочинием церковных обрядов, желал почтить митрополита всея России саном Патриарха. К тому же надежда найти в Русском Патриархе защиту Православию, угнетенному на востоке игом мусульманства, а с запада теснимому папизмом, также располагала желать возвышения сана для Русского митрополита.
В 1586 году прибыл в Москву за милостынею Антиохийский Патриарх Иоаким. Благочестивый царь предложил Собору святителей и боярской Думе свое желание об учреждении патриаршеского достоинства в Русском царстве [3]. Годунову поручено советоваться о том с Антиохийским иерархом. Иоаким, соглашаясь с мыслями благочестивого царя, обещал предложить это дело Собору патриархов.
На следующий год получен был ответ из Константинополя, что патриархи Цареградский и Антиохийский согласны с желанием царя и что они послали за Александрийским и Иерусалимским патриархами для совещания и решения соборного, положив отправить в Россию Патриарха Иерусалимского. Но нужды Церкви Цареградской потребовали, чтобы отправился в Россию не четвертый, а первенствующий между патриархами, Патриарх Константинопольский, к области которого издревле принадлежала Церковь Русская. В июле 1588 года прибыл в Москву святейший Иеремия, пастырь знаменитый, как просвещением, так и страданиями за Церковь. Вся Москва была в радостном волнении, когда первенствующий святитель православного христианства, благословляя народ и душевно умиляясь его радостным приветствием, ехал на осляти к царю по стогнам Московским; за ним ехали на конях митрополит Монемвасийский (или Мальвазийский) Иорофей и архиепископ Элассонский Арсений. Когда они вошли в Золотую палату, Феодор встал, чтобы встретить Иеремию в нескольких шагах от трона; посадил близ себя, с любовию принял дары его: икону с памятниками страстей Господних, с каплями Христовой крови, с мощами святого царя Константина, - и велел Борису Годунову беседовать с ним наедине. Патриарх передал правителю свою историю. Главною причиною бедствий, говорил Патриарх, был один отступник грек, который, променяв веру на выгоду земную, донес султану, будто Иеремия богат, будто храм его владеет сокровищами, которым нет цены; к тому же другой претендент искал почести, от которой Иеремия готовился отказаться за старостью. Султан нарушил обещание Магомета II, давшего за себя и за своих преемников клятву не вступаться в дела христианства, и велел Феолипту быть Патриархом без соборного определения. Иеремия смело напомнил через пашей о клятве султана, и султан сослал его на остров Родос, где пробыл он четыре года. Амурат отставил и Феолипта, ограбил церковь Божию, превратил патриарший храм в мечеть и возвратил Иеремию из заточения к новым скорбям. "Обливаясь слезами, - заключил Патриарх, - вымолил я у Амурата позволение ехать в христианские земли за милостыней, чтобы построить новый храм истинному Богу. Слыша о таком благочестивом царе, пришел я сюда, чтобы помог нам царь в наших скорбях". Затем первосвятитель объявил, что прибыл с соборным определением об открытии патриаршества в России.
Оставалось избрать Патриарха. Бедствия святейшего Иеремии возбудили в Феодоре желание успокоить страдальца-святителя в России, что, по мнению царя, возвысило бы и достоинство Патриарха Русского. Но представились затруднения. Если Патриархом Москвы станет незнающий языка русского, трудно будет иметь с ним сношения, особенно по делам тайным; не хотелось также доброму царю огорчить Иова лишением Московской кафедры, особенно при просьбе правителя Бориса за Иова. Итак, царь велел предложить святителю Иеремии: "Ты известил, что по грехам христианским султан воздвиг на Церковь и на тебя гонение; посему благочестивый самодержец молит святыню твою остаться в Русском царстве и патриаршествовать на престоле Владимира и всей России с именем вселенского; он обещает во всем успокоить тебя и твоих". Иеремия искренно поблагодарил доброго царя; но дал заметить, что, оставаясь вдали от царя, будет он бесполезен и для Русской, и для Константинопольской Церкви; наконец, сказал, что желает лучше разделять скорби той Церкви, которую, "как мать, восприял", и куда его зовут скорби епископов и всей паствы. Святителю предлагал вторично о том же и Собор русских пастырей; но он опять отказался и благословил Государя избрать Собором Патриарха Русского с тем, чтобы и вперед патриархи поставлялись в России своими митрополитами, по чину церковному, не испрашивая разрешения Восточных Патриархов.
Собрался многочисленный Собор русских пастырей, и царь предложил им сделать совет о Патриархе. В храме Успения Богоматери, в приделе Похвалы Ее, где совершалось вообще избрание пастырей, происходило совещание о назначении великого первосвятителя Русской Церкви. По окончании совещания Патриарх обещал представить царю имена трех избранных, и выпал жребий на митрополита Иова. Поставление Патриарха происходило 23 января 1589 года. Престол, покрытый парчою, для царя и два стула, обитых темным (смиренным) бархатом, для патриархов поставлены были на амвоне, возвышенном 12 ступенями от помоста храма; по сторонам были скамьи для архиереев. Нареченный Патриарх исповедал на орле пред лицом всего Собора, пред Богом и избранными ангелами Церкви свою праведную и непорочную веру. По прочтении символа веры, взойдя на амвон, он приял осенение патриаршее и целование епископов и, поклонясь, удалился в придел Богоматери.
Когда служивший Патриарх со всем собором епископов вошел на малом входе в алтарь и пели песнь Трисвятую, протоиерей соборный и архидиакон привели нареченного Иова пред царские двери, а два епископа ввели его в алтарь. Патриарх вселенский, возложив на него руки, развернув над головою Евангелие, призывал божественную благодать, как на нуждающегося в сугубой благодати для высокого своего звания. Так совершилось посвящение Патриарха всероссийского. После литургии, которую совершили оба Патриарха, великолепное торжество в доме царя дополнило общую радость о великом святителе земли Русской. Патриарха вселенского долго еще честили в радушной Москве, так что он пробыл на севере со времени прибытия почти год. Избрание и поставление Патриарха царь велел описать на пергаменте, грамота была скреплена печатями царя, обоих патриархов и всех архиереев русских и греческих, а в приложении рук участвовали весьма многие архимандриты и игумены.
Чрез два года Патриарх Иеремия прислал соборную грамоту об утверждении патриаршества в России за подписями его самого, патриархов Иерусалимского и Антиохийского (Александрийский в это время скончался), 19 митрополитов, 19 архиепископов и 20 епископов. В грамоте писано: "Во-первых, признаем и совершаем в царствующем граде Москве поставление и поименовение патриаршеское господина Иова, да почитается и именуется и впредь с нами патриархами и будет чин ему в молитвах после Иерусалимского; а главным и начальным содержать апостольский престол Константина града, как и иные патриархи держат; во-вторых, дарованное ныне имя и честь патриаршества не только одному господину Иову дано и утверждено непоколебимо, но позволяем и по нем поставлять Московским Собором начальных властей в патриархи по правилам".
Так патриаршество Русское утверждено было всею Православною Церковию! Видимым поводом сего важного нововведения было, как сказали мы выше, благочестивое желание царя Феодора [4]; но Промысл Божий невидимо творил Свое дело в Церкви Своей. Он готовил в патриархах Русских защиту для отечества на близкое время скорбей и потрясений, которых не могли еще предвидеть люди. Он незримо устроил обстоятельства дела так, что патриаршество Русское явилось как бы по внезапному стечению обстоятельств, к взаимному утешению востока и севера.
Права нового первосвятителя - Патриарха - по управлению Церковью Русскою были те же, что и права митрополитов, его предместников. Только преимущества священнослужения, сообразные сану, возвышали его над прочими архиереями [5]. Но, как сан, так и эти преимущества придавали ему высокое значение в глазах духовенства и народа, и благочестие чад Церкви окружало его глубоким уважением.
Патриарху, как и митрополиту всей России, окончательно принадлежал суд церковный, но с прежним ограничением: дела, касающиеся всей Церкви, решались на Соборе. И Соборы при патриархах собирались часто. За Патриархом оставался особенно важный голос на Соборе. Область Патриарха, как епархиального святителя, была весьма обширна [6], но в сущности она была той же, что прежде была областью Московского митрополита. Впоследствии, она увеличилась частично за счет нескольких монастырей с принадлежащими к ним сельскими храмами, взятыми под непосредственное ведение Патриарха, частично селами, пожертвованными или купленными в пользу новых или прежних патриарших монастырей. Двор и управление прежних митрополитов сохранились в прежнем своем значении, но получили более внешнего величия: штат Патриарха был многочисленным; чиновников в его распоряжении было великое множество, как говорил очевидец. Штат был образован по примеру царского: были бояре, стольники, боярские дети и другие должностные лица.
Вместе с возвышением Московского первосвятительского престола на степень патриаршества возвышены и некоторые из епархиальных кафедр. Тою же грамотою Московского Собора, которою узаконено патриаршество, положено быть в России 4 митрополитам, 6 архиепископам и 8 епископам. Сему возвышению основанием поставлена сообразность с саном Патриарха и благолепием Церкви. Постановление Собора о митрополитах тогда же приведено было в исполнение: саном митрополита почтены были пастыри Новгородский, Казанский, Ростовский и Крутицкий, постоянный помощник (викарий) Патриарха. На степень архиепископа возведены прочие прежние епископы, кроме Коломенского. Из числа же новых кафедр епископских замещены только две: Псковская и Карельская.
Таковы были дела церковные в Московском государстве. Дела гражданские, внешние и внутренние, оставались в твердых руках Годунова; для него наступал решительный час, и самовластный правитель дерзнул, наконец, приподнять для себя завесу будущего!
По воцарении Феодора младенец царевич Димитрий, сын царя Иоанна от последнего брака его, как уже было нами замечено, был удален в предоставленный ему родителем город Углич вместе с матерью, царицею Мариею, и братьями ее, боярами Нагими. Мог ли Годунов спокойно наслаждаться величием и властию, помышляя о близкой кончине удрученного болезнью Феодора и о законном его наследнике [7], воспитываемом матерью и родными в явной, хотя и почетной ссылке, в ненависти к правителю, в чувствах злобы и мести? Что ожидало в таком случае Ирину? Монастырь. Что ожидало Годунова? Темница или плаха... Уже дела обнаружили душу Борисову: в ямах, на лобном месте погибали несчастные, которых опасался правитель: кто же был для него опаснее Димитрия? Борис не страшился случая, беспримерного в нашем отечестве от времен Рюрика до Феодора - трона упраздненного, конца племени державного, мятежа страстей в выборе новой династии, и твердо был уверен, что скипетр, выпав из руки последнего венценосца Мономаховой крови, будет вручен тому, кто уже давно и славно царствовал без имени царского. Алчный властолюбец видел между собою и престолом одного отрока безоружного, как голодный волк видит агнца! Сначала правитель надеялся возбудить в народе ненависть к царевичу, распуская слух, что отрок Димитрий есть совершенное подобие отца - любит муки и кровь, даже сам для потехи убивает животных. Эта сказка осталась без продолжения. Годунов думал объявить Димитрия незаконнорожденным, как сына шестой или седьмой супруги Иоанна; не велел молиться о нем и поминать его имени на богослужении; но рассудив, что это супружество, хотя и действительно беззаконное, было однако ж утверждено или терпимо церковною властию, что Димитрий, несмотря на то, во мнении людей остался бы царевичем, единственным наследником бездетного Феодора, - ненасытный властолюбец решился прибегнуть к яду или ножу; он искал только, кому доверить совершение убийства.
Начали с яда. Мамка царевича Василиса Волохова и сын ее Осип, продав Годунову свою душу, служили ему орудием; но зелие смертоносное не вредило отроку, по словам летописца, ни в яствах, ни в питии. Нашли человека надежного, дьяка Михаила Битяковского, ознаменованного на лице печатью зверства, так что дикий вид его ручался за верность во зле. Годунов высыпал золото, обещал совершенную безопасность, велел извергу ехать в Углич, чтобы править там земскими делами и хозяйством вдовствующей царицы, не спускать глаз с обреченной жертвы и не упустить первой минуты благоприятной. Вместе с ним приехали в Углич сын его Данило и племянник Никита Качалов, также удостоенные совершенной доверенности Годунова. И вот 15 мая 1591 года "царевича в Угличе не стало". Как же это случилось? В полдень, когда во дворце не было никого из Нагих, мамка Волохова вывела царевича на двор; сюда же сошла и кормилица, Ирина Жданова. Убийцы уже дожидались жертвы. Осип Волохов, взяв царевича за руку, спросил: "Это у тебя, государь, новое ожерельице?" Отрок поднял голову и отвечал: "Нет, старое". В эту минуту сверкнул нож; но убийца не захватил гортани и убежал. Димитрий упал. Кормилица пала на него, чтобы защитить его собою и стала кричать. Битяковский и Качалов отняли у нее царевича, дорезали и кинулись вниз с лестницы, в самое то мгновение, когда царица вышла из сеней на крыльцо... Восьмилетний страстотерпец лежал окровавленный в объятиях той, которая вскормила его своею грудью; он "трепетал, как голубь", испуская дух, и скончался, уже не слыша воплей отчаянной матери. По звону на соборной колокольне, откуда пономарь видел убийство, прибежали братья царицы, Нагие, двор наполнился смятенным народом. Угличане, озлобленные убиением царевича, умертвили убийц: Битяковского, Качалова, Волохова и еще несколько человек; мамку сохранили живою для показаний. Уверяют, что злодеи, издыхая, облегчили свою совесть искренним признанием; наименовали и главного виновника Димитриевой смерти - Бориса Годунова.
Но виновник преступлений сам был распорядителем следствия и суда: следователи, присланные в Углич, Крутицкий митрополит Геласий, боярин князь Василий Иванович Шуйский [8], окольничий Клешнин и дьяк Вылузгин в угоду правителю засвидетельствовали неправду: они объявили, что царевич играл в тычку ножом, и "тут пришла на него падучая немочь, и зашибло его и учало его бити; да как его било, и он покололся ножом сам". Самый первый вопрос на следствии предложен так: "Которым обычаем царевича не стало? И что его болезнь?" Вообще, следственное дело, сохранившееся до нашего времени, доказывает, что следователи действовали криводушно [9]. Царская Дума утвердила следствие и донесла царю, что "жизнь царевича прекратилась судом Божиим; что Михайло Нагой есть виновник кровопролития ужасного и действовал по внушению личной злобы; что граждане углицкие вместе с ним достойны казни за свою измену и беззаконие". Бояр Нагих сослали в отдаленные города и заключили в темницы; вдовствующую царицу, неволею постриженную, отвезли в дикую пустыню, в обитель святого Николая на Выксе (близ Череповца); тела злодеев, Битяковского и товарищей его, кинутые углицким народом в яму, вынули, отпели в церкви и предали земле с великою честию, а граждан тамошних, объявленных убийцами невинных, казнили смертию, числом около 200; другим отрезали языки, многих заточили, большую часть вывели в Сибирь и населили ими город Пелым, так что древний, обширный Углич, где было, если верить преданию, более 100 церквей и не менее 30 тысяч жителей, опустел навеки, в память ужасного Борисова гнева на смелых обличителей преступления. Тело невинного страдальца-царевича предано земле в Углицком Спасском соборе [10].