Лекция 2. Проблема начала археологии. 3 страница

Здесь перечислено немало трудов по истории археологии. Ряд из них вы сможете найти в наших библиотеках. У каждого из них свои особенности, свой объем, своя авторская позиция, свои цели и задачи. В зависимости от целей читателя и его владения языками нужно обратиться к тому или иному из этих трудов.

Перечисляя книги по истории археологии, я здесь группировал их больше всего по их адресату и назначению, стараясь согласовать это с их сгруппированностью во времени. Между тем, возможны и другие деления, ибо есть много методологических проблем, с которыми сталкивается историограф-археолог и из которых он должен делать выбор.

5. "Проклятый вопрос" археологии. Первая из них – о выделении школ и концепций. В какой-то мере это продолжение вопроса о предмете нашей дисциплины. Так сказать, уточнение предмета.

Говоря о школах, концепциях или основных теориях археологии, мы сразу наталкиваемся на вопрос о том, какие теории считать основными, определяющими лицо науки целого этапа или большой группировки археологов. По этому вопросу есть ряд предложений. Преимущественно они определяют отношение к культурно-историческому процессу и выделяют несколько принципиально возможных ответов, которыми и определяются основные течения в науке. Так, Франк Феттен намечает основой вопрос - "обхождение с новациями" (т. е. гипотезы об их происхождении) и предусматривает четыре возможных ответа: 1) креационизм – создание относится к внешней силе, иному миру, божеству, 2) редукционизм – всё сводится к закономерному действию природных сил и условий; 3) преформационизм – всё признается генетически предусловленным, заключенным в предшествующем времени; 4) фульгурационизм – случайное сочетание различных причин (Fetten 1993). Есть и другие подобные схемы.

Я предпочел исходить из самой истории нашей науки. В ней рано определился "проклятый вопрос" археологии. "Проклятые вопросы" есть и у других наук – у каждой такой вопрос определяет основную трудность, главное противоречие в основе данной дисциплины. Каково же оно в археологии? Имея дело с древностью, с прошлым, с разными эпохами и разным обликом разновременных вещей, очень рано археологи научились видеть в них результат преемственного развития – говоря по-современному, стали понимать культурно-исторический процесс как преемственное развитие. Это напрашивалось само собой: ясно, что только на основе усвоения опыта предшествующих поколений возможно усовершенствование и дальнейшее развитие. Они ожидали увидеть в материале это преемственное развитие, постепенные изменения.

Но эти ожидания не оправдались – материал изначально предстал в виде череды культур, совершенно различных, сменяющих друг друга и не имеющих промежуточных, переходных звеньев. Между ними – разрывы, провалы. Археологи понимали, что преемственность должна быть, поскольку есть ее результат, но вот ее нет. И они стали изощряться в поисках ответа на вопрос, почему ее не видно. Может быть, просто лакуны в раскопанном материале? – это был бы эволюционизм. Или новая культура принесена в готовом виде со стороны? – это родился диффузионизм. Или переходных звеньев не видно потому, что переход осуществлялся в небольших коллективах, имеющих мало шансов попасться археологам, и т. д. Оказывается, что основные течения, основные концепции археологии отвечают именно на вопрос о причинах дискретности культурно-исторического процесса, о происхождении археологических культур. Ответ на этот вопрос, как правило, обусловливает многие другие вопросы археологического воззрения на материал – территориального распространения, межкультурных взаимоотношений, вопросы классификации и хронологии и проч.

Но этим, конечно, не исчерпывается методологическая проблематика археологической историографии.

6. Методологические подходы. В английском издании своей книжки чешские исследователи Вашичек и Малина описали пикантную ситуацию, в которой археолог оказывается, рассматривая историю археологии. Ситуация образуется его профессиональными навыками. В своем обычном археологическом исследовании он может придерживаться эволюционизма или миграционизма или таксономизма и т. д. Но рано или поздно он должен решить, по какому пути он пойдет, интерпретируя развитие своей собственной дисциплины – она ведь тоже открыта любой из подобных интерпретаций. Культурно-исторический процесс там, и культурно-исторический процесс тут.

"Давайте же будем мерить археологов тем самым аршином, которым они мерят других, - восклицают авторы, - то есть давайте построим типологию, типологические ряды, вертикальную стратиграфию, установим географическую среду, воздействие среды, диффузию и миграцию, и всё это применяя не к артефактам, а ко взглядам археологов" (Malina & Vašiček 1990: 103 – 104).

Именно это и было испробовано Уильямом Адамсом. Он испытал, как личные качества, различия в темпераменте могут влиять на позиции исследователей.

"В моей собственной семье, - написал он, - я считал себя хорошо одаренным человеком и я склонен думать, что нет ничего, что я не мог бы изобрести, если только я применю свой разум… Я признаю и за другими такие качества и склонен скорее к эволюционистским объяснениям культурных явлений. А вот моя жена как раз наоборот считает себя бездарью и убеждена, что без достижений домашнего сервиса она скоро вымерла бы".

Себя он считает склонным к эволюционистским объяснениям, жену – к диффузионистским (Adams 1968: 211). Примерно такую же аналогию я нашел у Бинфорда: "Мне стало ясно, что жизнь индивида разделяет многие черты с условиями, в которых эволюционные изменения появляются в культурных системах" – и он рассматривает происхождение своей индивидуальной культуры от Лесли Уайта (Binford 1972: 341).

Уподобить неким общим методологическим направлениям наши подходы к пониманию истории нашей собственной дисциплины – это хорошая идея. В историографии археологии есть и своя методологическая литература (Ashmole 1938; Schuyler 1971; Ганжа 1987; Bratti & Svestad 1991; Trigger 1994; Клейн 1995; Jensen 1997; Gustaffson 1996, 2001; Fernández Martinez & Sanchez Gomez 2001 и др.), проходили обсуждения методологических проблем истории археологии. Международная конференция 1978 г. по изучению истории археологии, труды которой вышли в 1981 (Daniel 1981b), как и сборник в честь Даниела (Evans, Gunliff and Renfrew 1981). Труды конференции 1987 г. в университете Южного Иллинойса вышли в 1989 (Christenson 1989), две последующие изданы в 1992 (Reyman 1992).

Однако в этом деле есть и свои сложившиеся в науковедении, на опыте многих наук, устои. В истории науки, сформировались свои методологические принципы рассмотрения истории любой научной дисциплины, разные представления о процессе развития частных наук. Как понимать этот процесс, какие явления в нем различать и выделять, какие факторы усматривать в его основе и т. д. – всё это решается по-разному. Особое внимание обращается на характер изменений – постоянство или непостоянство темпа развития. Используя принятые в науковедении термины, Триггер различает в истории археологии несколько основных концепций, предполагающих 1) парадигмальное развитие (научными революциями), 2) кумулятивный рост, 3) нелинейное и непредсказуемое изменение, 4) стабильное или циклическое состояние, 5) порегионное разнообразие (Trigger 1989:4 – 120). Сам он склоняется ко второй и отчасти пятой моделям. Парадигмальную он поставил на первое место не по хронологии, а по модности – она для него главный противник. Примерно такие же концепции выделяют в истории других дисциплин и в общенаучной методологии историографических исследований.

В своей "Истории антропологических учений" (еще не изданной) я сгруппировал их иначе, и здесь повторю эту структуру с небольшими модификациями (рис. 1). Сначала я разделил их по восприятию объекта на I) индивидуализирующие (биографический подход) и II) воспринимающие науку как социокультурный феномен. Затем по наличию развития выделил среди последних три рода концепций: А) постулирующие статичность, Б) предполагающие циклическую изменчивость, повторяемость, В) предполагающие развитие. Совокупность последнихя разбил по характеру русла развития на четыре группы: 1) предполагающие нелинейное (беспорядочное) развитие, 2) предполагающие направленное (однолинейное) развитие, 3) предполагающие параллельное развитие, 4) предполагающие контроверсное развитие. Те, которые предполагают направленное развитие, я разделил надвое: а) кумулятивные концепции (континуизм), и б) признающие развитие дискретным (дисконтинуизм). В свою очередь к дисконтинуизму я отнес три вида концепций: α) перманентной научной революции, β) спазматического развития (революциями и парадигмами). В этом древе оказывается девять конечных ответвлений: I, А, Б, 1, 3, 4, а, α, β. В истории археологии проявились далеко не все они.

Рассмотрим основные из общеизвестных концепций и их проявление в археологии.

а) Представление о статичной или колеблющейся (повторительной) науке, в котором наука мыслилась служанкой богословия и считалось, что она лишь временами поднимается до подлинного знания – религиозного. Хронологически с этой концепции нужно было бы начать, но это представление характерно для античной, средневековой и отчасти ренессансной эпох, а тогда археологии не было, стало быть, не было и ее историографии. Возможно, и позже эта концепция иногда проскальзывала в церковной литературе по археологии.

К этому представлению о постоянно повторяющейся исследовательской деятельности близка, однако, концепция перманентной революции в науке, выдвинутая философом Карлом Поппером (Popper 1959). История дисциплины для него - не история теорий, а история проблемных ситуаций и их модификаций, а в возникновении проблемных ситуаций нет прогресса, и они существуют долго, принципиально возможные модификации их наперечет. В археологии это представление попытался применить Брайони Орм (Orme 1973), обративший внимание на то, что многие идеи давнего времени затем повторяются не раз в истории науки.

Но это справедливо лишь в отношении отдельных идей или установленных фактов. Один из современных методологов истории науки А. Койре так выразил свое отношение к подобным представлениям: "Ничто так быстро не меняется. как неподвижное прошлое" (Koyré 1966: 354).

б) Концепция кумулятивного (накопительного) развития, инициированная в XVII веке, была особенно влиятельна в XIX веке. Наиболее известный труд (середина XIX в.), в котором она проводится – У. Хьюелл (у нас его чаще неправильно транслитерируют как Уэвелл) "История индуктивных наук" (W. Whewell 1837), также это работы Нильса Бора и Стивена Тулмина (Bohr 1913, Toulmin 1967, 1970). Это позитивизм и характерный для него индуктивизм. Наука сводится к серии открытий, фактов и выводимых из них теорий. Развитие постулируется постепенным, гладким, без скачков. Хьюелл (Уэвелл 1867, 1: 10) писал: "Прежние истины не изгоняются, но поглощаются, не отрицаются, а расширяются; и история каждой науки, которая может, таким образом, показаться сменой революций, в действительности есть ряд развития". Периодизация такого развития возможна, но лишь условная, искусственная, практически произвольная.

В истории археологии такого взгляда придерживались многие авторы дидактических и описательных историй (в частности Кюн), но также Кэссон, До, Триггер (Casson 1939, Daux 1942, Kühn 1960/1976, Trigger 1968, частично также Trigger 1989; Schnapp 1993/1996). В статье 1968 года Брюс Триггер высказал мнение, что "основные понятия преисторической археологии показывают удивительную преемственность в своем развитии". Он прослеживает их прогрессивные модификации "за более чем столетие" и утверждает "однолинейный" взгляд на развитие основных понятий археологии. Он заключает, что "развитие основных идей преисторической археологии показывает упорядоченный накопительный характер, который Тулмин ныне считает типичным для "строгих" (hard) наук, но который он считает явно отсутствующим в ряде социальных наук – таких, как социология" (Trigger 1968: 537). Этот взгляд защищает также Мельцер (Meltzer 1979). Ален Шнапп, хотя и назвал свою статью, посвященную этой проблеме "Между антиквариями и археологами – преемственность и разрывы" (Schnapp 2002), но утверждает в ней в основном преемственность, непрерывность, и выискивает ранние проявления признаков науки археологии. Охотой за такими ранними проявлениями в России отмечены археологические главы Арциховского (1955 – 1963) в коллективных "Очерках истории исторической науки", но там это была актуальная тогда в России националистическая охота за приоритетами.

в) Концепция, в основе которой обобщение и упрощение знаний с помощью описательных теорий. Основными пропагандистами были философы и естествоведы конца XIX - начала ХХ века Пьер Дюэм и Анри Пуанкаре, частично Норвуд Хэнсон (Duhem, русск. перев. Дюгем 1910; Poincaré, 1902, русск. перев. Пуанкаре 1904, 1910; Hanson 1958). Это вариант предшествующего представления, только механизм развития выглядит другим: теория выходит на первый план, но не как выявление глубинной истины, а лишь как инструмент, как средство описания и упорядочения фактов. При ее помощи вещи оказываются яснее и понятнее. В появлении и продвижении таких обобщений, в выдвижении и проверке таких гипотез и состоит прогресс науки. Историографу надо изучать теории, еще не сформированные, не развитые, чтобы увидеть первые идеи, проступающие еще в лоне более ранних теорий.

В археологии приблизительно такого курса придерживались Хайзер, также Уилли и Саблоф (Heizer 1962, Willey & Sabloff 1974). В русской археологии Формозов (1961) с особым вниманием выискивал первые ростки идей, впоследствии оказывавшихся ведущими и определявшими облик периода.

г) Концепция научных революций и парадигм характерна для ХХ века. В общем виде концепцию научных революций, резко разделяющих периоды прогресса науки, развивали лидеры естествознания де Бройль и Гейзенберг (Meldrum 1930, de Broglie 1953; де Бройль 1963; Heisenberg 1958; Гейзенберг 1963). По мысли Макса Борна периоды в науке различаются стилями мышления (1955; Born 1953), Гастон Башляр и Мишель Фуко называли их эпистемами, т. е. основами знаний (Bachelard 1951; Foucault 1968), Барт – экритюрами, т. е. разновидностями письма - ecritures (Roland Barthes 1968). В середине века Томас Кун в книге "Структура научных революций" (Thomas Kuhn 1957, 1962) обозначил методологическую установку, вводимую научной революцией, термином из грамматики – "парадигма". Парадигма - это новая жесткая система правил, которая вовсе не обязательно лучше предшествующей, но которую все соблюдают, даже если она и не сформулирована четко.

Теория здесь полностью доминирует. Каждая новая крупная теория приходит с революцией в дисциплине, научной революцией. Теория не вытекает из обобщения фактов, а прилагается к ним. С каждой новой теорией вся дисциплина меняется – сменяются ее методы и принципы, ее цели и отбор фактов. Вся парадигма. Затем на долгое время всё утихает и медленно работает "нормальная наука". Пока новая революция не переворачивает всё. Личности здесь очень важны: они инициируют новые периоды.

Такой подход к истории археологи защищается в ряде методологических работ (Sterud 1973; Sherratt 1990). В конкретных историях археологии этот подход виден уже у Глина Даниела – он с 1950 (еще до Куна!) говорил о революциях в археологии (например, Daniel 1962: 65 – 66; Daniel 1968: 91): революция антиквариев и геологов, затем скандинавская революция, потом британская, потом хронологическая, устроенная Либби, с его радиоуглеродным датированием, только Новая Археология для Даниела никакая не революция, а просто введение нового слэнга. Понятное дело: он противник Новой Археологии.

Вполне естественно, лидер Новой археологии Бинфорд придерживается противоположной точки зрения: он считает появление Новой Археологии истинной революцией, тогда как всё предшествующее было только ее подготовкой (Binford 1972: 128 – 133, 340 – 341, 452 – 453 и др.). То же и у Дэвида Кларка (1968): археология еще находится в до-парадигмальном состоянии, она еще слишком нерегулярна, но она созреет и тогда… У Джина Стируда (Sterud 1973) откорректировано так: до 1858 г. археология проходила пре-парадигмальное развитие, а потом сменили друг друга две великие парадигмы: эволюционистская и Новой Археологии. Примерно то же изложено у Скленаржа и Сэкета (Sklenař 1976; Sacket 1991). У последнего сменяют друг друга три великие парадигмы: формативная, Бордовская (Bordesian) и современная.

Правда, у Даниела каждая революция готовится постепенно, происходит не сразу, но ее результат означает качественный рывок. У других сторонников революций и парадигм перемена наступает быстро, в результате решающих научных событий – важнейших открытий, решающих дискуссий, ошеломительных публикаций. А затем некоторое время все работают в рамках новой парадигмы, которая держится до следующей революции.

Конечно, периоды здесь резко разделены, история дисциплины нарезана, но выглядит не как колбаса, а как разные виды мяса, нанизанные на один шампур. Чтобы не путать с политическим революциями у нас принято, называя каждое такое событие в отдельности научной революцией, в периодизации всё-таки именовать их переворотами: антикварианистский переворот, скандинавский переворот, и т. д.

Критик концепции парадигм Имре Лакатош, венгр, ставший в англоязычном мире Лакатосом (Lakatos 1970, 1971; Лакатос 1978), предпочитает говорить об "исследовательской программе", которая не столь жестка, не столь обязательна и не столь всеобъемлюща, как парадигма. Она охватывает цели и методы познания и преобладает в определенном регионе.

д) Концепция нелинейного развития, без закономерностей. Это современное постмодернистское представление. Согласно ему, две силы действуют на русло дисциплины: внешние воздействия среды (политика, экономика) и свободное творчество личностей. Внутренние законы развития отсутствуют. Русло дисциплины извилисто и капризно, непредсказуемо. Если представить историю дисциплины по-прежнему в виде колбасы, то здесь она подана кусочками разного сорта под политическим соусом в субъективистском салате.

В археологической литературе я не знаю последовательного проявления этой концепции, но элементы ее проскальзывают в индетерминистских представлениях Даниела и Пиготта (Daniel 1950, 1962, Piggott 1950, 1968, 1976). Этого можно было бы также ожидать от Ходдера, Шэнкса и Тилли, но они еще не написали историю археологии.

е) Концепция параллельного развития. Это некое соответствие неоэволюционизму Джулиана Стюарда. Именно так представляет историю науки Имре Лакатош. В каждом регионе и в каждой ветви дисциплины развитие пробивает собственную дорогу. Возникающие течения и школы несравнимы и мало связаны друг с другом. История дисциплины состоит здесь из малых колбасок положенных рядом друг с другом.

В археологии материал для такого представления дают два главных обстоятельства: параллельное развитие и очень сепаратное существование главных отраслей археологии (прежде всего античной и первобытной) на Западе и длительный раскол в науке между, с одной стороны, странами социалистического лагеря и, с другой, - остальным миром. Концепцию параллельного развития в археологии отстаивает Чейни (Chaney 1972) – по его мнению, в археологии существует множество существенно различных парадигм (см. также Clarke 1972, Klejn 1977, Binford & Sabloff 1982). Бинфорд и Саблоф считают, что в общественных науках в силу сложности предмета и заинтересованности разных социальных групп в разных концепциях старая парадигма не так быстро уступает место новой, как в естественных дисциплинах, и в науке оказывается одновременно несколько парадигм. В 1982 г. Триггер и Гловер даже организовали в рамках журнала "World Archaeology" в двух номерах специальные обзоры региональных традиций археологических исследований (Trigger and Glover 1981 - 1982), где был охвачен и советский регион (этот обзор был моей задачей).

ж) Диалектическая концепция (контроверсного развития), которая может рассматриваться как ответвление предшествующей. Она тоже признает раздельное развитие, но в соответствии с позиций таких критиков Куна, как социолог Барнс (Barnes 1974), видит в истории науки противостояние, соревнование и борьбу течений, нередко в виде борьбы региональных школ. Однако в то же время она воспринимает мир цельным и историю науки единой, а противостоящие теории во многом взаимодополнительными. Это моя концепция. Еще в своей "Панораме" 1977 г. я рассматривал теории обоих лагерей в их историческом развитии как влияющие друг на друга, взаимозависимые и взаимодополнительные, а в своих теоретических построениях я не предусматриваю отдельные теории для первобытной и античной археологии. Археология для меня, как для Чайлда, одна. В статье, написанной в 1978 г. как отклик на мою "Панораму" и озаглавленную "Теперь уже не с другой планеты" (Trigger 1978), Триггер отмечал удивительное сходство в идеях двух враждующих лагерей и позже, в книге 1989 г., признал, что "было бы неумно переоценивать отдельность или теоретические различия этих двух региональных археологий" (Trigger 1989: 9).

7. Движущие силы. По-разному может выглядеть и выявление определяющих факторов развития – искать ли их в самой дисциплине или извне дисциплины – в политике, экономике, идеологии, в других дисциплинах. И в этом плане историографы представляют себе то, что им предстает в материале, по-разному:

1 – совершенно независимое развитие дисциплины (такой взгляд – это интернализм). У развития - собственное русло, каждая стадия следует закономерно за другой и выглядит ее следствием, которое соответствует собственным законам этой дисциплины и логике развития. Из методологов истории науки такого взгляда придерживался А. Койре. Очень прямо и целенаправленно рисовали историю американской археологии Уилли и Саблоф, а российской – Лебедев.

2 – подчиненное развитие, совершенно не являющееся независимым, все определяется внешними факторами – воздействием экономики, государства, других дисциплин (экстернализм). Ранняя марксистская концепция принадлежала к этому роду. По ней события в социальной жизни и экономике полностью детерминировали ход развития дисциплины. Рассматривая развитие общества прямым и целенаправленным, марксисты изображали историю дисциплины в том же духе. Подчеркивая воздействие государства и его политики, а потом революции и большевистских репрессий на ход истории российской археологии, невольно той же марксистской схеме следовал Формозов. У Даниела, которого иногда характеризуют как интерналиста (Van Reybrouck 2002: 159), большую роль в определении хода развития науки играли открытия в других дисциплинах – геологии, биологии, радиохимии, физике. Тут, конечно, есть аналогия с диффузионизмом, которого Даниел придерживался в своих конкретно-археологических исследованиях (в частности, мегалитов).

3 – связанное с внешним, но автономное развитие (автономизм). Так история дисциплины трактовалась современными марксистами, например, канадцем Триггером. Близко к этому рассматривает историю археологии американец Стибинг.

4 – развитие, обусловленное больше всего взаимоотношениями личностей (интеракционизм). Сетевая или интеракционистская концепция появилась в последнее время на основе интеракционизма в психологии (там это учение Курта Левина и Роберта Мида) и культурной антропологии (там это идеи Роберта Лейтона и учеников Рэдклиф-Брауна). В истории науки это работы Б. Лейтура, М. Кэллона и Даниила Александрова, а на историю антропогенеза, близкую к археологии, их перенес Дэвид Ван Рейбрук (Van Reybrouck 2002). Суть учения заключается в том, что центр тяжести объяснений различных событий в истории науки переносится с внутренней логики развития дисциплины или внешних факторов (социология науки) на взаимодействие личностей и небольших групп, сеть их взаимовлияний и микроклимат среды. Поскольку здесь очень важен контекст событий, это направление называют в историографии науки еще и контекстным. В истории археологии эти идеи применила Тункина (2002). Если мы зададимся вопросом, а чем обусловены изменения микроклимата и среды исследований, мы всё-таки должны будем обратиться к социологии науки, к социальным факторам истории.

8. Выбор структуры изложения.Исследователь должен выбирать принцип группировки материала:

исходя из хронологии,

по биографиям,

по национальным и региональным школам,

по идеям, учениям и направлениям (Bruck 1990).

Что касается истории дисциплины, хронологический принцип неизбежен, но коль скоро я избрал историю археологического мышления как свою главную тему, на первый план должны выступить идеи, школы, течения и направления. Раз уж мы говорим об идеях, как можно обойтись без биографий? Так что придется применять комбинацию этих принципов, конечно с некой иерархией.

9. От периодов к течениям. Структурной основой всякой истории является периодизация. Периодизация истории дисциплины может проводиться по-разному:

- циклически, т. е. в уподоблении организму, по возрастам, как у человека: рождение, детство, юность, зрелость, старость, смерть. Близок к этому Даниел (в Daneil 1950/1975 и др.

- быть привязанной к общей исторической периодизации: Ренессанс, Реформация, научная революция, Просвещение, буржуазные революции и Наполеоновские войны, Реставрация и т. д. В советских исторических книгах такое деление используется очень часто, но оно не вполне подходит археологии: Октябрьская революция (или переворот) не означала немедленных перемен в содержании археологических исследований.

- подчиняться философскому развитию: индуктивизм, позитивизм, гегелианское или неокантианское направления, неопозитивизм, феноменология и герменевтика; этот путь предпочитают исследователи, отдающие приоритет историческому или философскому аспекту развития (Wahle 1950 - 1951);

- или подчиняться истории искусства: романская эпоха, готика, Ренессанс, бароккко, рококо, классицизм, ампир, романтизм, викторианский период или бидермайер, и т. п. Эту периодизацию предпочитают многие историки классической археологии, тесно связанной с идеями искусства (Sauer 1913; Wegner 1950, 1964). Связи, однако, не столь однозначны, не столь прямые и простые. К тому же это периоды искусства, а не его изучения.

- зависеть от позиции археологии среди дисциплин (как у Вале и даже более четко у Формозова 1961).

- рассматриваться просто по векам (как у Кюна).

- по великим археологам (как у Керама или у Лебедева, отчасти у Клиндта-Йенсена),

- использовать смесь этих принципов (как у Клиндта-Йенсена или у Скленаржа).

Шведский археолог Андерс Густафсон отобрал для анализа три влиятельных истории археологии, очень разных (Клиндта-Йенсена, Даниела и Триггера), и свёл на одной странице их оглавления, отражающие их периодизацию (рис. 2 = Gustaffson 2001: 146, fig. 5). На первый взгляд они очень схожи. Все три содержат 10 – 11 глав, у всех в начале есть период антикварианизма, но если приглядеться, они очень различны. Еще заметнее это, если расширить охват. Вот как выглядит периодизация в некоторых общих трудах по истории археологии:

Жорж До (Georges Daux 1942/1966):

От начала до конца XVIII века.

От экспедиции французских ученых с Наполеоном в Египет до наших дней.

Эрнст Вале (Ernst Wahle 1950 / 1964):

Формационный период – еще без исторических задач.

Романтический период – разрабатывается сеть фактов археологии, исследователи древностей вдохновлены задачами национального освобождения.

Время влияний естественных наук (естествоведческий век): стратиграфия, эволюция, типология. Господствует позитивизм.

Время исторической интерпретации – возвращение исторического воззрения (выявление индивидуальных деятелей – творцов истории), выяснение причинно-следственных связей.

Глин Даниел (Glyn Daniel 1950 / 1975):

классическая основа;

антикварии и геологи – скандинавская научная революция (переворот): 1800 – 1840;

рождение археологии – британская революция: эволюционизм, Дарвин и Лайелл: 1840 – 1870;

становление зрелости археологии – каменный век, классификации, Шлиман: 1870 – 1900;

мировая археология: 1900 – 1950;

послевоенное время: 1945 – (1970).

Герберт Кюн (Herbert Kühn 1960 / 1976):

Четыре периода, каждый (кроме первого) занимает полвека, каждый без обозначения, только пронумерован.

А. А. Формозов (1961) – археология России:

географические интересы;

интересы в сфере истории искусства;