Граф М. В. Толстой Рассказы из истории Русской Церкви 46 страница
В пределах Тотемских подвизался преподобный Вассиан. В мирском быту он был портным, жил в браке и имел двух сыновей. Потом в Тотемской обители приняв монашество, года два провел в подвигах послушания под настоятельством настоятеля Ферапонта. Ревнуя же о высшем совершенстве, по благословению игумена поселился в 50 верстах от Тотьмы, на реке Тиксне, при храме Святого Николая. Сперва жил он здесь на паперти храма, потом упросил причт и окрестных жителей уступить ему место в 20 саженях от храма для хижины. Ему поставили келью, и он начал уединенно подвизаться в посте и молитве. Это было в 1594 году. Он приходил в храм на каждую службу, а в келье совершал иноческое правило. По благословению наставника своего Ферапонта возложил он на тело свое вериги: на плечи - цепь, на чресла - железный обруч, а на голову под куколем надел железную шапку. В таком одеянии подвизался он 13 лет. Он не пускал никого к себе в келью, кроме духовного отца, и питался подаянием, которое принимал в оконце кельи. Так подвизался раб Божий в строгом затворе, очищая дух страданиями грешной плоти для жизни небесной. Уразумев близкую кончину свою, преподобный Вассиан призвал духовника, исповедался, приобщился Святых Тайн и тихо предал дух свой Богу 12 сентября 1624 года. Только при погребении узнали, какими тяжестями смирял он тело свое [9].
Другой подвижник того же времени, Симеон Верхотурский, или Меркушинский, был родом из дворян, но, скрывая знатность свою в смирении христианском, вел жизнь бедняка. Переходя из деревни в деревню, шил он платье преимущественно для бедных; кончив работу, уходил из дома рано поутру, когда все спали, чтобы избежать не только денежной платы, но и слова благодарности за работу. Он доволен был и тем, что давали пищу и кров. Чаще всего проживал он в погосте Меркушах, в 50 верстах от Верхотурья, где была пристань для судов, плававших по реке Type. Он любил в тиши уединения наслаждаться красотами природы и прославлять Творца ее. Когда не было работы, брал он уду, садился на берегу реки и доставал оттуда лишь нужное для одного дня. Еще поныне цела ель на утесистом берегу реки Туры, где полюбил сидеть блаженный, занимаясь ловлею рыбы. Вогуличи и другие инородцы края тогда были новыми христианами; блаженный Симеон вступал с ними в разговоры и учил христианскому благочестию. Располагая к себе бедных своею услужливостию, он находил сердца их открытыми для принятия наставлений его и усердно сеял в простых душах правила страха Божия. Никогда не оставлял он посещать Богослужение храма, и особенно храма Меркушевского. Чистая жизнь его служила примером для других; а этот пример особенно нужен был и благотворен для края еще дикого, недавно увидавшего свет христианский. Блаженный Симеон, страдавший грыжею, скончался нестарым, около 35 лет, в 1642 году и погребен был при церкви Архистратига Михаила [10].
Земледелец из отчины Волоколамского Иосифова монастыря Симеон, принявший иночество с именем Симона в Пинегской Макариевой обители, в 1613 году поселился в 80 верстах (к юго-западу) от Устюга, на реке Кичменге в лесу Воломском. Здесь он пять лет прожил один, незнаемый людьми; питался овощами, которые сам садил, а иногда выпрашивал хлеба в каком-либо селении. Когда понемногу стали являться к нему ревнители благочестия, он построил по грамоте царя Михаила и по благословению Ростовского митрополита Варлаама храм в честь Воздвижения Креста Господня и в 1620 году посвящен был в сан игумена своей обители. Строгий подвижник, служивший для других примером трудолюбия, простоты сердечной, поста и молитв, 12 июля 1641 года злодейски умерщвлен был в своей обители. Подвижник рубил лес, когда подошли к нему три крестьянина и стали требовать, чтобы он отдал им царскую грамоту на землю обители. Они навалили на него колоду и грозили смертию; преподобный едва упросил отпустить его в обитель за грамотою. Монастырские люди бросились искать злодеев, но те скрылись. Когда приблизился праздник блаженного Прокопия Устюжского, народ пошел на поклонение святому, и большая часть братии Симоновой пустыни отправилась также в Устюг. Злодеи, узнав о том, воспользовались благоприятным для них временем. Ночью, найдя преподобного Симона одного в пустыни, стали терзать его пытками, требуя царской грамоты; потом послали его в церковь искать грамоту. Преподобный со слезами молился Богоматери, причастился Святых Тайн и затем сказал: "Теперь делайте со мною, что хотите". Злодеи осыпали его ругательствами и побоями, потом отсекли ему голову и бросили тело близ кельи [11].
Читатель, без сомнения, заметил, что число подвижников, угодивших Богу в первой половине XVII столетия, весьма невелико. Мы не видим здесь ни тех великих святителей-чудотворцев, ни тех дивных основателей обителей иноческих, какие просияли в предыдущих веках. Упадок истинного искренно-благочестивого монашества был очевиден в пределах Московского государства. Вместе с ним постепенно развивалось и другое зло - упадок просвещения, начинавшийся еще прежде. В страшном перевороте междуцарствия, нашествия ляхов исчезли последние остатки школ; в разоренных храмах и обителях Богослужебные книги, истребленные пожарами, заменены новыми рукописями - работами полуграмотных писцов со множеством грубых ошибок, или вновь напечатанными без надлежащей проверки и исправления. А между тем слепая привязанность к букве и обряду возрастает по мере возрастания невежества. Мы видели, какую бурю гонения воздвигло одно слово, невежественно внесенное в Требник и исключенное из него преподобным Дионисием. Чего же можно ожидать от других изуверов, подобных уставщику Филарету и громогласному певцу Логгину, когда будет предпринято полное исправление Богослужебных книг? Ответ на этот вопрос последует вскоре - во время первосвятительства великого Никона.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] В рукописных святцах: "Преподобный Дорофей трудник, бысть ученик преподобного Дионисия архимандрита; преставися в лето 7130" (1622).
[2] Мощи преподобного Дионисия погребены в палатке при юго-западном притворе Троицкого собора Лавры. Житие его и канон ему написаны келарем Симоном Азарьиным. По словам Симона, Дионисий был роста высокого, с лицом благолепным, с очами светлыми, веселыми, с бородою долгою и широкою. Портрет, снятый с него по преставлении, хранится в Сергиевой Лавре.
[3] Житие преподобного Иринарха написано (около 1640 г.) Калязинским игуменом Иларионом, постриженником Соловецким. Мощи его почивают под спудом в особой часовне.
[4] Келарь Сергиевой Лавры, старец Александр Булатников, из знатного рода, заступил место знаменитого Авраамия Палицына, возвратившегося (в 1621 г.) в Соловецкий монастырь "на свое обещание". Александр был келарем около 20 лет и принес Лавре богатые вклады. Он был восприемником от купели царевича Алексея и царевен, сестер его.
[5] Мощи преподобного Диодора почивают под спудом в храме бывшей обители его, ныне приходском Янгорского погоста.
[6] Акты Археографической Экспедиции III, 402.
[7] Дополнение к Актам Историческим, V, 465, 474.
[8] Мощи блаженного Прокопия почивают под спудом в соборной церкви Вятского Успенского монастыря.
[9] По кончине преподобного Вассиана на месте подвигов его устроился монастырь с церковью в честь Нерукотворной иконы Спасителя. В этой церкви (ныне приходской) находится могила преподобного Вассиана. Почитание памяти его началось с моровой язвы 1647 года, когда у гроба его многие получали исцеление.
[10] Праведный Симеон, по преставлении своем совершал много чудес и в Меркушах, и в Николаевской Верхотурской обители, куда перенесены мощи его в 1704 году по распоряжению Сибирского митрополита Филофея. Особенность в явлениях праведного Симеона состоит в том, что он, исцеляя телесные недуги, вместе с тем подавал наставления для души. Так например, в 1749 году он явился жителю Невьянского завода, раскольнику Василию Масленикову, три года лежавшему в параличе, и сказал ему: иди в Верхотурье, в обитель святого Николая, помолись там с усердием над моими мощами, а "крестное знамение изображай на себе, во образ Пресвятой Троицы, тремя первыми перстами". После явления Василий почувствовал себя исцеленным и обратился от раскола к истинной вере (Рукописное сказание о житии и чудесах праведника Симеона, составлено митрополитом Сибирским Игнатием Корсаковым. Здесь описано до 50 чудес).
[11] Мощи преподобного Симона погребены подле построенного им храма (ныне приходского). В 1646 году после многих чудес, совершившихся над мощами преподобного Симона, сочинена ему служба с описанием жития и чудес.
ГЛАВА III
Страдания южнорусского народа от унии. - Иосафат Кунцевич. - Восстановление православной иерархии. - Архипастыри киевские: Иов Борецкий и Исаия Копинский.
Между тем, как Московское, или, лучше сказать, - севернорусское, государство начинало успокаиваться после бедствий и кровопролития Смутного времени под скипетром первого самодержца из дома Романовых, православный народ южной Руси претерпевал тяжкие страдания за веру отеческую. Насильственное введение унии сопровождалось мучительством и страшными гонениями, о которых мы говорили уже прежде. Дикий фанатизм короля Сигизмунда и иезуитов не уступал в свирепости языческим гонителям христианства. В Малороссию введены были войска, и начались преследования вооруженною рукою. Полилась кровь. Гетман Наливайко, пламенный защитник прародительской веры [1], защищал родину, счастливо разбил ляхов и старался возвратить слабых духовно к долгу их по вере и в жизни. В 1597 году войсковые депутаты отправлялись по обыкновению на главный сейм. Наливайко вместе с ними явился засвидетельствовать верность королю. Но всех депутатов в первую же ночь схватили и бросили в подземную темницу; здесь, ни днем ни ночью не давая отдыха гетману, сторожа будили его обухом секиры, а на третий день он и депутаты выведены были на площадь, посажены в медного быка и сожжены медленным огнем. Однако и этим злодейством, нарушавшим все права политики и совести, рассудка и чести, не удовольствовались. Польские солдаты с обнаженными саблями принуждали в храмах народ преклонять колена и ударять себя в грудь по обычаю римскому и читать Символ Веры о Святом Духе не по православному. Храмы насилием отнимали и объявляли униатскими. Духовенство латинское переезжало от храма к храму в повозках, в которые впрягали до 20 и более человек, вместо скотов. Те храмы, где прихожан никаким насилием не могли вынудить к унии, отданы были в аренду жидам; ключи от храмов и колоколен перешли в жидовскую корчму.
На сейме в Варшаве один депутат (Волынский) говорил: "В войне турецкой много ратных людей потребуется от народа русского греческой веры - того народа, который если не будет удовлетворен в своих нуждах и просьбах, то может ли поставить грудь свою оплотом державы вашей? Как может он стараться о доставлении отечеству вечного мира, когда дома не имеет внутреннего спокойствия? Каждый видит ясно, какие великие притеснения терпит этот древний русский народ относительно своей веры. Уже в больших городах церкви запечатаны, имения церковные расхищены, в монастырях нет монахов - там скот запирают; дети без крещения умирают; тела умерших без церковного обряда из городов, как падаль, вывозят; мужья с женами живут без брачного благословения; народ умирает без исповеди, без приобщения. Неужели это не самому Богу обида, и неужели Бог не будет за это мстителем? Не говоря о других городах, скажу, что во Львове делается: кто не униат, тот в городе жить, торговать и в ремесленные цехи принят быть не может; нельзя мертвое тело погребать, нельзя к больному с Тайнами Христовыми открыто идти. В Вильне, когда хотят погребсти тело благочестивого русского, то должны вывозить его в те ворота, в которые одну нечистоту городскую вывозят. Монахов православных ловят на вольной дороге, бьют и в тюрьмы сажают" [2].
Более двадцати лет (считая от низложения на Брестском Соборе 1596 года увлеченного в унию митрополита Михаила Рагозы) кафедра православных первосвятителей Киевских оставалась праздною; не подчинившихся унии епископов оставалось только двое: Гедеон Львовский († 1607) и Михаил Перемышльский († 1612). Епископы, увлеченные в соединение с Римом, заняли престолы святителей православных и употребляли все средства, не стыдясь даже и самых преступных, для умножения своего стада. Между ними особенно отличался бесчеловечною жестокостью Полоцкий униатский епископ Иосафат Кунцевич. Он запечатал православные храмы по всей Белоруссии и открыто требовал выгнать православных вон из государства; мучил народ следствиями и судами, домогаясь одного - перехода в унию; издевался над совестью и над самыми мертвецами [3]. В ноябре 1623 года Кунцевич был умерщвлен жителями Витебска, в котором он запечатал храмы, и где надругался над святынею и над клиром, сохранявшим верность отеческой вере [4]. Смерть одного мучителя дала повод другим к усилению мучительства.
Но Церковь Православная, утвержденная на незыблемом основании, на самом Христе Спасителе, и Его Единого признающая своим главою и верховным Пастырем пастырей, пребывала неодолимою, несмотря на отпадение многих чад своих, увлекаемых лестию или отторгаемых насилием [5].
Слабыми в вере оказались некоторые из дворянства, прельщаемые богатством и почестями. В числе их находился и сын святопамятного князя Константина [6], последний князь Острожский - Иоанн (Януш), принявший латинство из опасения лишиться своих богатых владений [7]. Самою чувствительною потерею для Православной Церкви было отступничество князя Иеремии Вишневецкого, владетеля неизмеримых пространств и неисчислимых поселений в южнорусском крае.
Главными опорами Православной Церкви в это тяжкое время были казачество и школы, учрежденные братствами.
Непоколебимая твердость в вере казацкого войска удерживала иногда порывы фанатизма папистов. Шляхта ненавидела казаков, но короли дорожили ими, понимая значение войска Запорожского в деле обороны королевской власти от непокорных и мятежных панов, а потому опасались слишком раздражать казаков гонениями на Православие. Так особенно при воинственном гетмане Петре Сагайдачном польское правительство не нарушало прав казацких, и уния в Малороссии утихла. Даже на Волыни, в Червонной Руси и в Литве при жизни Сагайдачного, всегда готового извлечь меч на защиту веры, гонения ослабели. По смерти его они возобновились с прежнею силою.
Мы имели уже случай говорить о церковных братствах и основанных ими школах. В начале XVII века они усугубили ревность свою на защиту веры; явились и учители, достойные Православия. Одним из самых достойных представителей Православия был Леонтий Карпович, воспитанник Острожских школ, строитель и первый архимандрит виленского Духова монастыря, с 1616 года епископ Владимирский и Брестский. Он еще тогда, когда был иеродиаконом Печерской Лавры в 1608 году, написал обличение на унию: он описал унию, как очевидец Брестского сейма 1595 года, и пером, достойным событий. В звании архимандрита виленского братства Леонтий в 1615 году произнес две проповеди: одну - на Преображение Господне, другую - на Успение Богоматери. Эти проповеди - образец сердечного красноречия, плод глубокого знания слова Божия - искусства, достойного церковной кафедры; современники не напрасно называли сего страдальца за веру "подобным Златоусту в витийстве".
Мелентий Смотрицкий, преемник Леонтия в управлении виленскою обителью и воспитанник того же Острожского училища, сперва был самым ревностным защитником Православия, но отягченный злобным гонением латинян и униатов, имел слабость (1627 г.) перейти на сторону унии; по мнению некоторых современников, он раскаялся пред смертью († 1633).
В том же Острожском училище написано было весьма дельное сочинение об унии - "Апокризис, или ответ на Ипатиево описание Брестского Собора" [8]. К числу училищ южной Руси в 1615 году присоединилось еще одно, которому суждено было стать во главе всех прочих. Жена Стефана Лозки, маршалка Мозырского повета, Анна Гулевичевна Лозкина по наследственной набожности и из любви к русскому народу с согласия своего мужа отдала киевский дом и двор свой в пользу общественную, а именно на устроение там монастыря, школы для детей всякого сословия и гостиницы для духовных странников "греко-восточного исповедания", а чтобы ее "фундация" пришла в действие, она немедленно ввела туда священника Исаию Копинского с несколькими монахами и светскими лицами и завела там школу; это распоряжение свое она утвердила на суде записью в 1615 году, 14 октября. С этой записи и начинается положительная и достоверная история киевского братства [9]. "Богомысленный муж" (по выражению современников), Исаия Копинский был первым исполнителем распоряжений достопамятной основательницы киевского братства и первым его устроителем. Вскоре явился новый попечитель киевского братства - "муж христианских добродетелей и милостынь полный", по словам митрополита Иова Борецкого. То был питомец Острожских школ и Запорожской Сечи гетман Петр Конашевич Сагайдачный, уроженец червонорусский. После многолетних войн и походов он в 1619 году, "вспомогая православным монастырям и церквам на Украине", построил в киевском братстве деревянную Богоявленскую церковь с приделом Благовещения.
В 1620 году среди Великого Поста в братской гостинице остановился достопамятный духовный странник - Иерусалимский Патриарх Феофан, возвращавшийся из Москвы, где он посвятил в сан патриарший государева отца Филарета Никитича. При нем находился экзарх патриаршего престола константинопольского Арсений, архимандрит Великой церкви. Тогда киевское братство около десяти месяцев было, можно сказать, средоточием киевской иерархии, куда со всех ее концов стекались обрадованные православные люди. Феофан дал киевскому братству две благословенные грамоты и признал его патриаршею ставропигией.
Пребывание Патриарха Феофана в Киеве составило эпоху в управлении южнорусской митрополии. К празднику Успения Пресвятой Богородицы (15 августа 1620 г.) съехалось, по обыкновению, множество знатнейшего духовенства, дворян и запорожских казаков со своими начальными и гетманом Петром Конашевичем Сагайдачным. Скорбя о бедственном положении сиротствующей киевской иерархии, все, и особенно казаки, стали неотступно просить Патриарха Феофана поставить им православного митрополита и епархиальных епископов. Долго не соглашался осторожный святитель; но когда ему представили сеймовые польские конституции, определявшие свободу восточного вероисповедания, и указали на примере прежних константинопольских патриархов, которые присылали в Киев ими самими избранных митрополитов, тогда Феофан склонился на общую просьбу, посвятил Иова Борецкого, игумена Михайловского монастыря, в сан митрополита и рукоположил еще десять епархиальных архипастырей.
Восстановление православной киевской иерархии встревожило униатских епископов. Тотчас по отъезде Феофана из Киева они подали донос Сигизмунду III о том, что приезжавший Патриарх был никто иной, как султанский шпион и возмутитель малороссиян, что Иов Борецкий и другие посвященные Феофаном епископы суть его соумышленники, что самое посвящение их без королевского разрешения есть нарушение закона и презрение к высшей правительственной власти. Окруженный иезуитами, король забыл на этот раз, что сам он в том же году предписывал киевским гражданам принимать священного гостя с почтением, что сам он в ту пору повелевал всем украинским и польским жителям провожать его "честно, безопасно и со всяким удобством". Без всякого исследования доноса он немедленно велел разослать универсалы, где все новопосвященные епископы объявлены были изменниками, которых следует ловить и представлять королевскому суду. Напрасно митрополит Иов посылал для оправдания себя Иосифа, епископа Владимирского: король требовал, чтобы к нему явились и все прочие. Исполнить волю королевскую значило бы подвергнуть себя крайней опасности, и потому Иов написал только свое "Оправдание невинности", посланное им к Сигизмунду III [10].
Тогда-то ожесточенные изверги поднялись с огнем и мечом на верных чад Церкви Православной. Иезуиты и униаты, будто соревнуясь друг с другом, употребили все, что только могут внушить нетерпимость и изуверство. Описание этих ужасов до глубины волнует душу самого спокойного исследователя дел человеческих...
В это бурное время наравне с прочими и киевское училище подверглось опустошению. Братство было рассеяно; ученики и учителя умирали в истязаниях; церковь разграблена, гостиница разорена, и не остаться бы камню на камне, если бы гетман Сагайдачный со своими казаками не остановил буйства грабителей и убийц. Огорченный вероломством поляков, он отказался помогать им в войне против турок и, поднявшись со своим станом, перешел через Днестр и вступил в Малороссию. С прибытием Сагайдачного в Киев гонение на православных стало значительно утихать. Он начал отнимать вооруженною рукою церкви, занятые католиками и униатами, овладел остатками Киево-Братского монастыря и занялся возобновлением, как его, так и находившегося при нем училища. Не жалея никаких издержек, Сагайдачный дал монастырю села и восстановил школу, пожертвовав ей свое достояние. Там же покоится и прах его [11].
Митрополит Иов Борецкий (1620-1631), посвященный из игуменов Киевского Михайловского монастыря, был, по словам святого Димитрия Ростовского, "благочестив и премудр, в Божественном Писании искусен, греческий и латинский языки добре умевый и тех языков иные в школах учивый" [12]. Им в 1621 году издано "Советование о благочестии", сочинение столь превосходное, что полностью переносит читателя во времена мужей апостольских. Вот некоторые правила его: "Возбуждать и приготовлять к святому мученичеству, как самих себя, воспоминая слова Христовы "пастырь добрый душу свою полагает за овцы", так и сердца народа, и чтобы с радостию переносили расхищение и разграбление своих имуществ и терпели бы, как за вины, притеснения от властей, а также и оковы; наконец, охотно, мученически принимали бы всякую смерть ради Господа... Не должно гневаться на младших и низких степенью клириков, если они архиереям и другим начальникам напоминают что-нибудь или от чего предостерегают; напротив, позволить им это делать, помня, что и царей, и патриархов предостерегали и обличали... Если архиереи и другие настоятели с любовию допустят делать себе замечания и будут исполнять все предписанное, то отцы в сынах, а сыны в отцах пребывать будут, и таким образом последует согласие и приверженность к ним народа".
Когда православный епископ Полоцкий Мелентий Смотрицкий после путешествия в Рим написал "Защищение путешествию по восточным землям", в котором он не только высказал желание, дабы "Восточная Церковь соединилась с Западной", но и написал оскорбительную клевету на Церковь Восточную и русских защитников Православия, митрополит Иов созвал Собор (в 1628 году) в Печерской Лавре. Общим приговором сочинение Мелентия признано противным истинной Церкви, а сам автор принужден был торжественно отказаться от своих мнений.
Между тем иезуиты и униаты, оспаривая законность существования киевской школы, воздвигнутой Сагайдачным без королевского разрешения, делали ей разные притеснения и обиды. Многочисленные вкладчики и покровители училища не смели продолжать своих благотворений: если бы кто даже по духовному завещанию и отказал что-нибудь в пользу церкви и училища, принимать не дозволялось.
Налоги, утеснения, гонения на Малороссию до того усилились, что, наконец, воевода киевский счел себя вынужденным принести королю и сенату жалобу о горестном состоянии народа русского, доведенного до крайности. Тогда же митрополит Иов отправил из Киева в Москву Исаакия, епископа Луцкого, с просьбою к царю и Патриарху принять Малороссию под свое покровительство. Уважая права народные и не желая поступить против чести, царь Михаил Феодорович не захотел воспользоваться этим и нарушить мир с Польшею [13]; но щедро одарил митрополита и посланника его. Малороссия опять продолжала бороться своими собственными силами. После кровавой борьбы разбитые поляки старались помириться с казаками и предложили им в гетманы коневского уроженца Тимофея Арандаренка. Митрополит Иов и новый вождь храбрых запорожцев, съехавшись в Черкассах, положили отправить к королю двух представителей с жалобою на разорения, причиняемые Украине войною. Вместе с тем Иов поручил исходатайствовать у короля привилегию на заведенную в Киеве братскую школу. В 1629 году последовала королевская грамота, которою утверждалось устроение на усадьбе, подаренной Анною Гулевичевною, братства милосердия и богадельни с тем, дабы все что "они своим иждивением ни построили бы, то на вечные времена должно остаться во власти и ведомстве, как их самих, так и их потомков". О школе, впрочем, тут не было упомянуто ни слова; очевидно, что грамота эта писалась под редакциею ближайших советников короля - иезуитов, для которых борьба с училищами была во сто раз трудней, чем разграбление церквей, монастырей и богаделен. Но на этот раз довольно было и такой привилегии: все-таки она могла служить хоть какою-то защитой от беспрестанных нападений заклятых противников православного училища. Наконец, на сейме после самого шумного заседания повелено и духовным, и мирянам обоих вероисповеданий сохранять мир и спокойствие, а за насилия и наезды на владения, принадлежащие православным, положен штраф в три тысячи гривен. Таким образом, при конце жизни своей митрополиту Иову привелось увидеть хотя бы малые плоды своих многолетних попечений о спокойствии угнетенного края.
Преемником святителя Иова был Исаия Копинский, воспитанник Острожских училищ, с молодых лет до гроба подвижник. Он 14 лет провел в Антониевой пещере и был ее настоятелем, потом короткое время начальствовал в Богоявленском братстве при самом учреждении училища. По просьбе старцев принимал он на себя заботы об устроении нового Густинского монастыря, по его ходатайству князь Михаил Вишневецкий обезопасил существование новой обители своими распоряжениями; а супруга его княгиня Ирина (Раина) Вишневецкая назначила, как для устроенного им Мгарского Лубенского монастыря, так и для нового Ладинского скита угодья с тем чтобы последний был женским, а игумениею была сестра отца Исаии Александра [14]. Из игуменов Межигорского монастыря посвящен он в 1620 году Патриархом Феофаном в епископа Перемышльского. Гонение, воздвигнутое иезуитами и униатами, принудило его оставить Перемышль. В Ладинском скиту с послушником Геннадием выкопал он своими руками пещеру, построил кельи и другие принадлежности, а в Густыне и Мгаре построил и освятил храмы. Любимым местом пребывания его был Ладинский скит [15]. В звании архиепископа Смоленского и Черниговского присутствовал он на соборе, призывавшем Мелентия к раскаянию. В том же звании он подписался при исправлении Служебника, изданного в Киеве в 1629 году.
Блаженному Исаии обязана Церковь превосходным назидательным сочинением - "Духовною Лествицею". Это сочинение издается вместе с сочинениями святого Димитрия Ростовского, но ему принадлежит разве только перевод сочинения на славянский язык [16]. Особенно важно и по содержанию и по духу послание святителя к князю Иеремии Вишневецкому, сыну благотворительницы основанных им монастырей, с увещанием возвратиться к прародительской вере: "Милостивый князь, - взывал к отступнику богомысленный старец, - сердца всех нас духовных и всего благочестивого христианства преисполнились скорбию неизреченною, когда мы увидели, что ваша княжеская милость, вожделенная утеха наша, отрекаетесь от святой веры ваших предков и родителей. Плачет и сетует Церковь Божия, вами покинутая. Всем нам ведомо, какими страшными клятвами связала вас относительно религии родительница ваша, блаженной памяти княгиня Раина, отходя от мира сего. На чью душу падает грех, Господь ведает. Но мы знаем, что отцовская клятва сушит, а материнская искореняет. Спросил бы я всех, зачем отрекаются от древней и чистой веры? Если для мудрости мира сего, то оная мудрость есть юродство пред Богом, по слову Апостола. Если для избежания заблуждений, то да ведают все, что нет и быть не может заблуждения в Православной Церкви Христовой; скорее там оно найдется, где ежегодно что-нибудь прибавляется или убавляется по изволению человеческому. Если же для почести мира сего и для корысти - то это дело постыдное и низкое, недостойное вашего славного рода" [17].
Кратковременное управление митрополиею Исаии (1631-1633) ознаменовано в юго-западной России приобретением некоторой льготы для Православия, а по отношению к Киево-братскому училищу - полным развитием многополезной деятельности Петра Могилы.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] По словам польского фанатика патера Янчинского, отец гетмана Наливайки имел трех сыновей, отличавшихся нечестием (т. е. приверженностью к Православию). Старший был соборным протопопом в Острожском замке и притом самый закоснелый схизматик: пред смертию своею он запретил похоронить себя в церкви. "Знаю (сказано в его завещании), что в Остроге водворится латинская вера, почему похороните меня в поле, чтобы и кости мои не сблизились с латинскою церковию". Меньшой брат Наливайки, шинкарь, торговал шубами, не уступая старшему в нечестии (т. е. в искреннем благочестии). (См. у Б. Каменского в Истории Малороссии, 1, прим. 119).
[2] Так было в Белоруссии и на Волыни во все времена царствования Сигизмунда. По словам современника, "в Луцке храмы Божии обращены в питейные дома... В Вильне церкви стали кабаками и гостиницами. Невинных людей выгоняли из магистратов и цехов и сажали в подземелья... В Минске церковную землю отдали на построение мечети. В Полоцке принуждали к унии кандалами и несогласных выгоняли из города. В Турове насилием отобрали храмы с утварью и выгнали благочестивого епископа. В Орше, Могилеве, Мстиславе даже в шалашах запрещено было молиться... В Бельске составлено было определение: если кто из мещан не пойдет за крестным ходом в костел, казнить смертию" (Лифостратон або камень, Киев. 1642).