Старая династия дом таргариенов 32 страница

– Манса первого, – добавила женщина.

«Тебе с твоим красным богом за многое придется держать ответ, Мелисандра».

– Все, кто захочет, могут пойти с нами в Черный Замок. Там есть еда, есть где спать, а Стена защитит вас от нечисти, обитающей в этих лесах. Даю вам слово, что никого из вас не сожгут.

– Слово вороны, – бросила женщина, прижимая к себе дитя. – Кто ты такой, чтоб мы тебе верили?

– Лорд-командующий Ночного Дозора, сын Эддарда Старка из Винтерфелла. Скажи Рори и Пейту, чтобы привели лошадей, – велел Джон Ячменю. – Не хочу задерживаться здесь дольше, чем требуется.

– Слушаюсь, милорд.

Оставалось исполнить то, ради чего они сюда ехали. Новички преклонили колени перед чардревами, остальные стояли на почтительном расстоянии. День угас окончательно – свет давали лишь звезды и угли догорающего костра.

Шестеро присягающих в своих черных плащах казались выкроенными из тени, голоса звучали слабо среди необъятной ночи.

– Ночь собирается, и начинается мой дозор, – произносили они, как тысячи их предшественников. Атлас выпевал слова, Конь сипел и запинался, Эррон пищал. – Он не окончится до самой моей смерти.

«Только бы не слишком скоро она пришла, эта смерть. – Джон опустился в снег на одно колено. – Боги моих отцов, храните этих людей. И Арью, мою сестренку, где бы она ни была. Молю вас, пусть Манс найдет ее и благополучно доставит ко мне».

– Я не возьму себе ни жены, ни земель, не буду отцом детям, – звучали обеты, освященные годами и столетиями. – Я не надену корону и не буду добиваться славы. Я буду жить и умру на своем посту.

«Боги леса, ниспошлите мне сил, чтобы сдержать эту клятву, – молился Джон. – Ниспошлите мудрость, чтобы я знал, что мне делать, и мужество, чтобы выполнить это».

– Я меч во тьме, – говорили шестеро, и Джону казалось, что их голоса крепнут, обретая уверенность. – Я дозорный на Стене; я огонь, отгоняющий холод; я свет, приносящий зарю; я рог, пробуждающий спящих; я щит, охраняющий царство людей.

«Щит, охраняющий царство людей». Джон обнял ткнувшегося в плечо Призрака. Пахло грязными штанами Коня, благовониями Атласа, страхом и, поверх всего – великаном. Сердце стучало в груди, как молот. Женщина с ребенком, два старика, обмороженный Рогоногий – все они люди.

– Я вручаю свою жизнь и честь Ночному Дозору среди этой ночи и всех, которые грядут после нее.

Джон поднялся первым.

– Встаньте же мужами Ночного Дозора, – сказал он и подал руку Коню.

Ветер поднимается… Пора ехать.

Обратно они двигались куда медленней, чем сюда. Великан при всем своем росте шагал неспешно и все время сбивал дубиной снег с веток. Женщина ехала на одном коне с Рори, ее сын – с Томом-Ячменем, тенн боялся лошадей и ковылял, несмотря на раны, пешком, Рогоногого и худющую умирающую старуху пришлось приторочить к коням, как мешки.

Так же, к удивлению Железного Эммета, поступили и с двумя мертвыми.

– Они нас только задержат, милорд. Давайте порубим их на куски и сожжем прямо здесь.

– Ничего, возьмем, – сказал Джон. – Пригодятся.

Луны не было – дорогу указывали лишь звезды. Черно-белый мир молчал, снег налипал на бриджи и сапоги, ветер шумел в соснах и хлопал плащами. Вон Красный Скиталец смотрит сквозь голые ветви – вольный народ зовет его Вором. «Женщин лучше всего красть, когда Вор в Лунной Деве», – всегда говорила Игритт. А великанов когда или там мертвецов?

Близился рассвет, когда они снова увидели Стену.

Рог часового, словно огромная птица, пропел единожды: разведчики возвращаются. Большой Лиддль протрубил в собственный рог. Они подождали у ворот, пока Скорбный Эдд отодвигал засовы и поднимал решетку. Увидев кучку одичалых в лохмотьях, Эдд поджал губы, а великана долго рассматривал.

– Этого маслом придется смазать, чтобы пролез, милорд. Послать в кладовую?

– Попробуем обойтись без масла.

Сказано – сделано. Великан опустился на четвереньки и пополз. В нем было не меньше четырнадцати футов – больше даже, чем в Меге Могучем. Мег погиб в этом самом туннеле, ведя смертный бой с Доналом Нойе… Слишком много хороших людей потерял Дозор.

– Ты говоришь на его языке – позаботься о нем, – попросил Джон Кожаного. – Вели его накормить, найди ему место где-нибудь у огня и будь при нем неотлучно, чтобы его не вздумали задирать.

– Ладно, – сказал Кожаный, помедлил и добавил: – Милорд.

Живых одичалых отправили врачевать раны. Джон надеялся, что горячая еда и теплая одежда помогут им оправиться, хотя Рогоногий скорее всего лишится обеих ступней. Мертвых отнесли в ледовые камеры.

Джон, вешая плащ, краем глаза заметил Клидаса, оставившего письмо на столе. Из Восточного Дозора или Сумеречной Башни, больше неоткуда… Хотя воск не черный, а золотой. Печать – голова оленя в пылающем сердце. Станнис! Джон вскрыл письмо, развернул, прочел. Рука мейстера, слова короля.

Станнис вместе с горными кланами взял Темнолесье. Флинты, Норри, Вуллы, Лиддли – все были с ним.

Другую помощь, нежданную и оттого еще более ценную, король получил от дочери Медвежьего острова. Алисанна Мормонт, прозванная Медведицей, спрятала своих людей в рыбачьих лодках под неводами и захватила врасплох отчаливших от берега Железных Людей.

Ладьи Аши Грейджой захватили или сожгли, уцелевшие бойцы сдались в плен. За капитанов, рыцарей, видных воинов король возьмет выкуп, остальных намерен повесить…

Ночной Дозор обязуется не принимать ничьей стороны в раздорах внутри государства, но Джон был доволен.

Прослышав о победе, под знамя Станниса пошли северяне, продолжал читать он. Рыбаки, вольные всадники, дровосеки из Волчьего леса, крестьяне, бежавшие с Каменного Берега от Железных Людей, солдаты, выжившие в битве у Винтерфелла, присяжные люди Хорнвудов, Сервинов, Толхартов. «Нас уже пять тысяч, – писал король, – и численность растет с каждым днем. Меня известили, – говорилось далее, – что Русе Болтон со всем своим войском идет в Винтерфелл, дабы женить там своего бастарда на твоей младшей сестре. Нельзя допустить, чтобы он снова укрепил замок, поэтому мы выступаем туда же. Арнольф Карстарк и Морс Амбер присоединятся к нам по пути. Я спасу твою сестру, если сумею, и найду ей жениха лучше, чем Рамси Сноу. До моего возвращения за Стену отвечаешь ты со своими братьями».

«Писано при Свете Владыки», – гласила сделанная другой рукой подпись. Скреплено печатью Станниса из дома Баратеонов, первого этого имени, короля андалов, ройнаров и Первых Людей, владетеля Семи Королевств, Хранителя Государства.

Отложенное письмо тут же свернулось опять, оберегая свои секреты. Последняя его часть Джону не слишком понравилась. При Винтерфелле и раньше происходили сражения, но без Старка на той или иной стороне не обходилось ни разу.

– Там остались одни развалины. Это не Винтерфелл, а его призрак. – Джону почему-то стало легче, когда он сказал это вслух.

Любопытно, сколько мечей приведет Воронье Мясо, сколько соберет Арнольф Карстарк. Второй Амбер будет драться под знаменем Дредфорта, и больше половины латников обоих домов так и не вернулись, уйдя на юг с Роббом. Винтерфелл, даже разрушенный, будет хорошей подмогой тем, кто его займет. Роберт Баратеон сразу смекнул бы это и двинулся на замок ускоренным маршем, совершая прославившие его ночные набеги. Сравнится ли с ним в доблести его брат?

Вряд ли. Станнис – осторожный военачальник, и войско его представляет собой недоваренную кашу из горцев, южных рыцарей, людей королевы и людей короля, посоленную крупицами северных лордов. Но если поход на Винтерфелл не будет молниеносным, его лучше отменить вовсе. Не дело Джона советовать королю, и все же…

Он еще раз пробежал глазами письмо. «Спасу твою сестру, если сумею». Несвойственная Станнису доброта, немного подпорченная этим «если сумею», не говоря уж о завершении: «найду ей жениха лучше, чем Рамси Сноу». Но что, если Арьи там не окажется? Если пламя леди Мелисандры сказало правду, и сестра бежала из плена? Хотел бы Джон знать, как это ей удалось. Арья всегда была умницей, но ведь она еще ребенок, а Русе Болтон не из тех, кто упустит столь ценный трофей.

Может также статься, что Арьи у него вовсе не было, а свадьба – всего лишь уловка, чтобы подстроить Станнису западню. Эддард Старк, у которого, насколько Джон знал, не было причин жаловаться на Болтона, тихоголосому белоглазому лорду не доверял никогда.

Девочка в сером на умирающей лошади, бегущая от своего жениха. Под влиянием этих слов Джон отпустил Манса-Разбойника и дал ему шестерых копьеносиц, молодых и пригожих, как тот просил. Мнимо сожженный король назвал имена, а Скорбный Эдд ловко вывел названных из Кротового городка. Сейчас это казалось Джону чистым безумием. Надо было зарубить Манса, как только тот открыл свое подлинное лицо. Бывший Король за Стеной – хоть и вызывает невольное восхищение – клятвопреступник и перебежчик. Веры ему еще меньше, чем Мелисандре, однако Джон все же надеется на него. Лишь бы сестру спасти… Хотя в Ночном Дозоре ни у кого нет сестер.

В Винтерфелле героем Джона был Молодой Дракон, завоевавший Дорн в четырнадцать лет. Джон Сноу вопреки своему незаконному происхождению – а может быть, именно из-за него, – мечтал прославиться, как король Дейерон, и стать таким же завоевателем. Теперь он вырос и отвечает за Стену, но не в силах побороть даже сомнения, которые одолевают его.

ДЕЙЕНЕРИС

– Не следовало бы вашему величеству дышать этими миазмами, – морща нос, заметил сир Барристан.

Смрад здесь в самом деле стоял удушающий.

– Я от крови дракона, – напомнила Дени. – Видели вы когда-нибудь дракона с поносом?

Визерис часто повторял, что Таргариенов никакая зараза не трогает, и это, судя по всему, было правдой. Дени случалось мерзнуть, голодать и бояться, но она никогда ничем не болела.

– И все-таки вашему величеству лучше вернуться в город. – Разноцветные кирпичные стены Миэрина виднелись в полумиле от лагеря. – От кровавого поноса страдали все армии, начиная с Рассветных Веков. Позвольте нам самим раздать пищу.

– Раздадите завтра. Я все равно уже здесь. – Дени пустила Серебрянку рысью. Чхого ехал впереди, Агго и Ракхаро с длинными дотракийскими кнутами – сразу за ней. Справа на сером в яблоках коне следовал сир Барристан, слева Саймон Исполосованный из Вольных Братьев и Марслин из Детей Неопалимой. Полсотни конных – дотракийцы, Бронзовые Бестии, вольноотпущенники – охраняли повозки с провизией; отвращение к порученному делу связывало их воедино.

Следом тянулась жуткая процессия астапорцев, удлинявшаяся с каждым пройденным ярдом. Некоторые говорили на языках, незнакомых Дени, другие совсем не могли говорить. Многие тянули к ней руки и становились на колени, когда она проезжала.

– Матерь, – взывали они на диалектах Астапора, Лисса, Волантиса, на гортанном дотракийском, певучем квартийском, даже на общем языке Вестероса. – Матерь, помоги… спаси больную сестру… накорми малышей… мой старый отец… помоги, помоги, помоги…

Дени с отчаянием сознавала, что помочь им не в силах. В лагере за стенами Миэрина их несколько тысяч: мужчин, женщин, детей, стариков, новорожденных младенцев. Больных много, голодных еще больше, и все они обречены на скорую смерть. Дени не осмелится открыть им ворота. Она сделала что могла: послала им лекарей, Лазурных Благодатей, заклинателей и цирюльников. Многие целители заразились сами, и никто не приостановил занесенного сивой кобылой мора. Крепкие Щиты стойко пытались отделить больных от здоровых, разлучая мужей с женами и детей с матерями. Беженцы рыдали, отбивались и швырялись камнями; через несколько дней больные перемерли, а здоровые заболели.

Кормить их тоже затруднительно. Еду в лагерь возят каждый день, но людей там все больше, запасов все меньше, и не так просто найти возниц, согласных ехать туда: зараза слишком прилипчива, а нападения на обратном пути учащаются. Вчера, когда убили двух солдат и перевернули повозку, Дени решила отправиться в лагерь сама. Все советники – Резнак, Лысый и сир Барристан – протестовали с пеной у рта, но успеха не добились.

– Я не стану отворачиваться, – твердила она. – Королева должна видеть, как страдает ее народ.

Чего-чего, а страданий у них в избытке.

– Многие из них приехали на лошадях или мулах, а теперь животных не осталось ни одного – всех съели, – докладывал Марслин. – Крыс и бродячих собак они тоже извели; кое-кто за мертвецов принимается.

– Человек не должен есть человека, – заявил Агго.

– Это все знают, – подтвердил Ракхаро. – Их постигнет проклятие.

– По-твоему, оно еще не постигло их? – спросил Саймон.

Дети с раздутыми животиками были слишком слабы или напуганы, чтобы просить подаяния. Изможденные люди испражнялись кровью среди песка и камней – у них недоставало сил доползти до канав, которые велела выкопать Дени. Две женщины дрались из-за голой кости, мальчик поедал крысу, сжимая другой рукой заостренную палку, чтобы никто не отнял. Черный плащ, покрывавший распростертого на земле человека, оказался несметным полчищем мух. Похожие на скелеты женщины прижимали к груди умирающих детей.

– Матерь… – лепетали те, кто еще мог. – Помоги… да благословят тебя боги…

Благословят они, как же. Астапор сгорел дотла, умирают его жители сотнями, а у нее нет для них ни пристанища, ни лекарств, ни надежды. Черствый хлеб, червивое мясо, засохший сыр, немного молока – вот и все. Да благословят ее боги.

Что это за мать, которой нечем кормить детей?

– Мертвых надо бы сжечь, – сказал Агго.

– И кто же будет это делать? – осведомился сир Барристан. – Каждую ночь их умирает не менее ста.

– Нехорошо это – трогать мертвых, – сказал Чхого.

– Это все знают, – хором отозвались Ракхаро и Агго.

– Но что-то делать все-таки нужно, – подытожила Дени. – Я поговорю с Серым Червем: Безупречные покойников не боятся.

– Безупречные – лучшие ваши воины, – возразил сир Барристан. – Нельзя подвергать их такому риску. Пусть астапорцы избавляются от своих мертвецов сами.

– Они слишком слабы для этого, – сказал Саймон.

– Им бы побольше еды… – заикнулась Дени.

– Нельзя тратить запасы на умирающих, – строго ответил Саймон. – Живым уже не хватает.

Он, в общем, прав, но тяжело в очередной раз слышать это.

– Мы уже далеко отъехали, покормим их здесь. – Дени вскинула руку, повозки остановились, всадники выстроились вокруг.

– Дождитесь очереди, – кричали они напирающим астапорцам. – Не толкайтесь, всем хлеба дадим. Потерпите!

– Сир, – не выдержала Дени, – неужели мы ничего больше не можем им уделить?

– Нам нужно кормить солдат, ваше величество. Город скорее всего ждет осада: Воронам-Буревестникам и Младшим Сыновьям не под силу обратить врага вспять. Если бы ваше величество разрешили мне набрать армию…

– Если нам предстоит битва, лучше вести ее за стенами Миэрина. Пусть-ка попробуют взять их приступом. Может быть, мы поделим запасы поровну?

– Астапорцы съедят свою часть за несколько дней, а доля города сильно убавится.

Воздух гудел от криков и мух.

– Боги наслали этот мор в назидание мне… Но я не допущу, чтобы здесь ели трупы. Скачи к воротам, Агго, и приведи сюда Серого Червя с полусотней его Безупречных.

– Кровь твоей крови повинуется, кхалиси. – Агго умчался, а сир Барристан снова завел свое:

– Не стоит здесь оставаться, ваше величество. Еду уже раздают, а больше мы ничего для этих несчастных сделать не можем. Прошу вас, поедемте.

– Ступайте, если желаете, сир. Я никого не задерживаю, – сказала Дени и спешилась. – Я не могу их вылечить, но пусть они видят, что их матери есть дело до них.

– Кхалиси, нет! – Чхого тоже спрыгнул с коня, звякнув вплетенным в волосы колокольчиком. – Не подходи! Не позволяй им прикоснуться к тебе!

Дени шла прямиком к лежащему на земле старику – он стонал, глядя в небо.

– Он весь горит, – сказала она, потрогав его лоб под грязными волосами. – Его надо выкупать, можно в морской воде – не привезешь ли, Марслин? И масло для погребального костра тоже. Кто поможет мне хоронить мертвых?

Когда Агго вернулся с бегущими за его конем Безупречными, Дени помогали все, кто с ней был. Саймон Исполосованный со своими людьми отделял живых от мертвых и складывал тела в груду, дотракийцы сопровождали ходячих к морскому берегу для мытья и стирки одежды. Агго вытаращил глаза, дивясь такому безумию, но Серый Червь опустился на колени и сказал, что готов служить.

К полудню в лагере загорелось десять костров. Жирный черный дым поднимался к равнодушному небу.

– Ваше великолепие, – сказал Серый Червь перепачканной копотью Дени, – ваши слуги просят позволения омыться в соленой воде, завершив эту работу, и очиститься по закону нашей великой богини.

Дени не знала, что у евнухов есть свое божество.

– Что это за богиня? Гискарская?

– У нее много имен, – смутился Серый Червь. – Владычица Копий, Жена-Воительница, Матерь Многих, но истинное ее имя ведомо только тем, кто сжег свое мужское естество на ее алтаре. Ваш слуга нижайше просит прощения: с посторонними о ней нельзя говорить.

– Купайтесь, я разрешаю. Спасибо за помощь.

– Мы покорные ваши слуги.

К себе в пирамиду Дени вернулась разбитая телом и духом. Миссандея читала старый свиток, Ирри и Чхику спорили из-за Ракхаро.

– Ты тощая, как мальчишка, – говорила Чхику, – а Ракхаро с мальчиками не спит, это все знают.

– Все знают, что ты корова, – огрызалась Ирри, – а с коровами Ракхаро тоже не любится.

– Ракхаро – кровь моей крови. Его жизнь принадлежит мне, а не вам, – прекратила спор Дени. Ракхаро за время своего отсутствия вырос почти на полфута, набрал мускулов, вплел четыре колокольчика в косу и возвышался над Чхого и Агго, что не укрылось от внимания обеих служанок. – Мне нужно выкупаться. – Никогда еще она не чувствовала себя такой грязной. – Сожги всю одежду, что была на мне, Чхику. Пусть Квецца даст мне взамен что-нибудь легкое – очень уж жарко.

Дени с блаженным вздохом погрузилась в бассейн на террасе; туда же по ее приказу залезла и Миссандея.

– Вашей слуге ночью снилось, что астапорцы скребут городскую стену, – сказала девочка, принимаясь тереть Дени спину.

– Глупости, – воскликнула Чхику. – Что значит «скребут»?

– Руками. Кирпич старый и крошится. Пророют ход и войдут в город.

– На это у них уйдет много лет, – рассудила Ирри. – Стены очень толстые, это все знают.

– Это все знают, – согласилась с ней Чхику.

– Мне они тоже снятся. – Дени взяла девочку за руку. – Но их лагерь в полумиле от города, милая, – в стену они никак не могут скрестись.

– Вашему величеству лучше знать. Голову тоже помыть? Пора, мне кажется. Резнак мо Резнак и Зеленая Благодать придут говорить…

– О свадьбе. – Дени села, произведя громкий плеск. – Чуть не забыла. – Видимо, ей очень хотелось забыть. – А после них я буду обедать с Гиздаром. Принеси зеленый токар, Ирри, – шелковый, с мирийскими кружевами.

– Зеленый в починке, кхалиси – кружево оторвалось. Зато голубой в исправности.

– Хорошо, неси голубой – им, думаю, все равно.

Права она оказалась только наполовину. Жрица и сенешаль умилились, что она, как подобает миэринской аристократке, надела токар, но истинной их целью было раздеть ее донага.

– Не хочу никого обижать, – сказала Дени, выслушав их, – но матери и сестрам Гиздара я голой показываться не стану.

– Но это необходимо, ваше величество, – заморгал Резнак. – Перед свадьбой родственницы жениха всегда осматривают чрево и… женские части невесты. Дабы удостовериться, что она хорошо сложена и…

–…способна к продолжению рода, – завершила Галацца Галар. – Это древний ритуал, ваша блистательность. Три Благодати, присутствующие при церемонии, произнесут подобающие молитвы.

– А затем, – подхватил Резнак, – все едят особый женский пирог. Его пекут только к свадьбе, и мужчинам не позволяется его пробовать. Вкус, мне говорили, просто волшебный…

Существует ли пирог для бесплодного чрева и женских частей, на которых лежит проклятие?

– Гиздар зо Лорак сможет обозреть это все после свадьбы. – Кхал Дрого никакого изъяна в ней не нашел, чем Гиздар лучше? – Пусть его матушка и сестрицы осмотрят одна другую и съедят свой пирог без меня. И ноги благородному Гиздару тоже не буду мыть.

– Ваше великолепие не совсем понимает, – ужаснулся Резнак. – Омовение ног освящено традицией. Тем самым вы показываете, что готовы быть служанкой вашего мужа. А свадебный наряд, также традиционный, состоит из темно-красного покрывала и белого шелкового токара с каймой из мелкого жемчуга…

Кроличья королева не должна венчаться без длинных ушей.

– Я же дребезжать буду.

– Жемчуг символизирует плодородие. Чем больше жемчужин, тем больше здоровых детей.

– Зачем мне столько детей? Если бы мы женились по вестеросским обычаям…

– Боги Гиса не сочли бы законным такой союз. – Из-под шелкового покрывала Галаццы Галар виднелись только глаза – такие же зеленые, мудрые и печальные. – Для жителей этого города вы были бы благородному Гиздару наложницей, а не законной женой, а ваши дети – бастардами. Брак должен быть заключен в Храме Благодати в присутствии всех миэринских вельмож.

Хороший предлог выманить их из пирамид, по словам Даарио. Отбросив эту мысль как недостойную, Дени вздохнула.

– Хорошо. Я принесу свой брачный обет в Храме Благодати, завернутая в белый токар с мелким жемчугом. Еще что-нибудь?

– Всего одна мелочь, ваше великолепие, – сказал Резнак. – Ко дню свадьбы было бы хорошо открыть бойцовые ямы. Сделав такой подарок Гиздару и своим верноподданным, вы бы дали понять, что готовы следовать древним обычаям Миэрина.

– И богам это угодно, – мягко добавила Зеленая Благодать.

Оплаченное кровью приданое. Дени устала вести этот бой, и даже сир Барристан не верил больше в ее победу. «Ни один правитель не способен изменить людей к лучшему, – говорил он. – Бейелор Благословенный молился, постился и выстроил Семерым великолепнейший храм, но войны и нужда от этого не перестали существовать». Королева должна прислушиваться к мнению своего народа.

– Гиздар после свадьбы станет королем, вот сам пусть и открывает. Я не хочу быть причастной к этому. – Кровь будет не на ее руках – на его. Дени встала. – И если мой муж хочет, чтобы я омыла ему ноги, пусть сперва омоет мои – я так и скажу ему вечером. – Любопытно, как воспримет такие слова ее нареченный.

Ее беспокойство было напрасным. Гиздар зо Лорак прибыл через час после заката в токаре винного цвета, окаймленном золотой полосой с золотыми же бусинами. Дени, наливая ему вино, пересказала свою беседу со жрицей и Резнаком.

– Давно пора отказаться от всего этого, – сказал в ответ Гиздар. – Миэрин слишком долго варился в соку нелепых старых поверий. Дейенерис, королева моя, – добавил он, поцеловав ее руку, – если для того, чтобы стать вашим королем и супругом, вас нужно омыть с головы до пят, я охотно сделаю это.

– Чтобы стать моим королем и супругом, надо всего лишь добиться прочного мира. Скахаз говорит, что вы получили кое-какие послания?

– Да, получил. – Гиздар, весьма довольный собой, скрестил длинные ноги. – Юнкай готов заключить мир – на определенных условиях. Прекращение работорговли причинило великий вред всему миру; Юнкай требует, чтобы мы выплатили ему и его союзникам контрибуцию в золоте и драгоценных камнях.

Ну, это пустяки.

– Что еще?

– Юнкай восстановит рабство как у себя, так и в Астапоре. Вы не должны препятствовать этому.

– Юнкай восстановил рабство, не успела я удалиться от его стен на две лиги, и что же? Разве я вернулась назад? Король Клеон умолял меня пойти на Юнкай совместно, но я осталась глуха к его мольбам. Сколько раз мне повторять, что я не желаю воевать с ними? Каких им еще заверений?

– В том-то и подвох, моя королева. Никаким вашим обещаниям Юнкай, увы, не поверит. Они без конца поминают о неком после, которого воспламенили ваши драконы.

– Сгорел только его токар, – бросила Дени.

– Тем не менее Юнкай и Новый Гис к вам не питают доверия. Слова – это ветер, как вы сами изволите говорить. Словами вы себе мира не обеспечите: ваши недруги требуют дел. Они ждут нашей свадьбы и моей коронации.

Дени, страстно желая вылить вино прямо ему на голову и смыть с его лица сострадательную улыбку, вновь наполнила его чашу.

– Брак или бойня, свадьба или война. Таков, значит, мой выбор?

– Мне думается, он очевиден, ваша блистательность. Произнесем свои обеты перед богами Гиса и будем создавать новый Миэрин вместе.

Обдумывая ответ, Дени услышала шаги за спиной. Повара обещали приготовить любимое блюдо Гиздара – собаку в меду, начиненную перцем и сливами, – но это был не подающий на стол слуга, а сир Барристан. Отмытый дочиста, весь в белом, с длинным мечом на боку.

– Извините, что беспокою, ваше величество, – сказал он с поклоном. – Я решил незамедлительно сообщить вам, что в город вернулись Вороны-Буревестники со свежими новостями. Юнкайцы, как мы и опасались, выступили в поход.

– Королева изволит ужинать, – с легким раздражением заметил Гиздар. – Наемники могли бы и подождать.

– Я попросил лорда Даарио вручить письменный доклад мне, как приказывали ваше величество, – не обращая на него внимания, продолжал рыцарь, – но он засмеялся и сказал, что напишет его собственной кровью, если ваш маленький писец покажет ему, как это делается.

– Кровью? – вскричала Дени. – Что это, шутка? Я, конечно же, приму его лично. – Она совсем еще молода, а молоденькие женщины славятся своей переменчивостью. – Созовите моих капитанов… Вы, Гиздар, простите меня, я уверена.

– Миэрин прежде всего, – улыбнулся ее жених. – У нас впереди еще много ночей… тысяча.

– Сир Барристан вас проводит. – Дени выбежала прочь, скликая служанок: капитана в токаре принимать не годится. Дени перемерила дюжину платьев и отвергла предложенную Чхику корону.

При виде преклонившего колено Даарио Нахариса у нее сжалось сердце. В его волосах запеклась кровь, на виске багровела свежая рана, правый рукав был красен по локоть.

– Вы ранены, – прошептала Дени.

– Вы об этом? – Даарио потрогал висок. – Арбалетчик целил мне в глаз, но я обогнал стрелу. Торопился домой, погреться в лучах улыбки моей королевы. А это, – он тряхнул рукавом, – не моя кровь. Один мой сержант подговаривал меня перейти к юнкайцам. Сердце, вырванное у него из груди, я вез в дар моей серебряной королеве, но меня окружили четверо шипящих Котов. Отбиваясь, я швырнул кому-то из них в лицо сердце изменника.

– Доблестное деяние, – произнес сир Барристан тоном, противоречащим сказанному, – но вы, как я понял, имеете сказать ее величеству нечто важное?

– Вести у меня плохие, сир дедушка. Астапор пал, и рабовладельцы идут на север всем своим войском.

– Эта новость уже протухла, – буркнул Лысый.

– Как говорила твоя матушка о поцелуях отца, – не замедлил с ответом Даарио. – Я приехал бы намного быстрее, сладчайшая королева, но в холмах от юнкайских наемников продыху нет – целых четыре отряда! Вашим Воронам-Буревестникам пришлось прорубать себе путь мечами, и это еще не самое худшее. Юнкайцы идут по прибрежной дороге с четырьмя легионами из Нового Гиса, сотней одетых в броню слонов, толосскими метателями камней и квартийцами на верблюдах. Еще два гискарских легиона сели на корабль в Астапоре. Если верить взятым нами пленникам, они намерены высадиться за Скахазадханом и отрезать нас от Дотракийского моря.

Дени морщилась всякий раз, когда капля крови падала с его рукава на мраморный пол.

– Велики ли потери? – спросила она.

– Наши-то? Не считал; мы приобрели больше, чем потеряли.

– Вы о перебежчиках?

– Да, к нам пришли храбрецы, желающие сразиться за правое дело. Они вам понравятся, моя королева: один, топорщик с островов Василиска, побольше Бельваса будет. Есть и вестероссцы, десятка два – эти из Сынов Ветра, Юнкай им чем-то не угодил. Из всех выйдут славные Буревестники.

– Что ж, хорошо. – Дени не привередничала: у Миэрина каждый меч на счету.

– Вы упомянули о четырех вольных отрядах, – хмуро напомнил сир Барристан, – нам же известны только три: Сыны Ветра, Длинные Копья и Дикие Коты.

– Вы мастер считать, сир дедушка. К Юнкаю переметнулись Младшие Сыновья. Тьфу на Бурого Бена Пламма! Дайте только встретить его в бою – я вскрою ему грудь и вырву его черное сердце.

Дени не находила слов. Она так доверяла Бену! Перед ней стояло его смуглое лицо с перебитым носом, белые волосы, морщинки в уголках глаз. Даже драконы любили старого Бена, а он похвалялся, что в нем есть капля драконьей крови. Три измены должна ты испытать… одну из-за золота, одну из-за крови, одну из-за любви. Которую из них приписать Бену Пламму – третью или вторую? И куда в таком случае отнести медведя-изменника сира Джораха? Неужели никому из ее друзей нельзя доверять? Что толку в пророчествах, если они не поддаются разгадке. Не выйти ли ей за Гиздара еще до восхода солнца, чтобы все эти армии испарились, как утренняя роса?

Слова Даарио вызвали большой шум. Резнак скулил, Лысый бранился, кровные всадники клялись отомстить, Силач Бельвас бил себя по животу кулаком и обещал съесть сердце Бена с луком и сливами.

– Тише, прошу вас, – воззвала Дени, но расслышала ее одна Миссандея. Королева поднялась на ноги. – Тихо! С меня довольно.

– Приказывайте, ваше величество, – опустился на одно колено сир Барристан. – Мы почтительно внемлем вам.