Глава 9. история джона и барбары

Джейн и Майкл ушли на день рождения. Они оделись во все самое нарядное. И Эллен, увидев их, воскликнула, что они «красавчики, прямо с витрины».

Весь день в доме было так тихо, точно дом о чем-то задумался или, может, задремал.

Внизу на кухне миссис Брилл, водрузив на нос очки, читала газеты, Робертсон Эй сидел в саду на скамейке и усердно предавался лени. Миссис Банкс устроилась на софе в гостиной, подложив под ноги подушечку.

В комнате наверху Мэри Поппинс просушивала на каминной решетке одежду детей, а солнечные лучи лились в окно, расцвечивая стены, и плясали в кроватях, где лежали близнецы.

– Пожалуйста, сдвиньтесь немного. Вы светите мне в глаза, – сказал Джон громко.

– Прости, но это невозможно, – ответил один луч. – Нам ведь надо обежать всю комнату. Так заведено испокон веков. Мы движемся весь день с востока на запад, и эта комната как раз у нас на пути. Советую тебе зажмуриться, и я как бы исчезну.

Золотистый столп лучей наискось падал в комнату. Он двигался довольно быстро, вняв, без сомнения, просьбе Джона.

– Какие вы нежные и теплые. Я так вас люблю, – сказала Барбара, стараясь поймать в кулачок хотя бы один луч.

– Милая девочка, – ответили лучи и стали гладить ее щечки. – Тебе нравится, как мы ласкаем тебя? – видно, им приятно, когда их любят.

– Очень! – вздохнула с наслаждением Барбара.

– Слова! Слова! Слова! Я нигде не слышал столько слов, как в доме N 17 по Вишневой улице. В этой комнате всегда кто-то болтает, – проверещал в окне чей-то голос. Джон с Барбарой повернули головы. Это был Скворец, живший на верху дымоходной трубы.

– Нет, как вам это нравится! – быстро обернулась Мэри Поппинс. – Посмотрел бы на себя. День-деньской прыгаешь по крышам и проводам. И без умолку трещишь, чирикаешь, орешь. Ты своим гамом мертвого разбудишь! Воробьи и те тише себя ведут.

Скворец склонил голову набок и глянул на нее одним глазом сверху оконной рамы.

– Ну и что? – ответил он. – У меня уйма дел: консультации, дискуссии, диспуты, переговоры. Вот целый день и нет языку покоя.

– Бедный язык, – съязвил Джон.

– А я, между прочим, молодой человек, не с вами разговариваю, – Скворец гордо тряхнул крылышками и слетел на подоконник. – И уж, во всяком случае, не тебе это говорить. Кто в субботу чуть не весь день голосил?

– Но я же не болтал языком, – смутился Джон. – У меня животик болел.

– Знаем, как болел! – Скворец с подоконника перелетел на шишечку кроватки, где лежала Барбара, и сказал тихим, вкрадчивым голосом:

– Есть сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки, Барбара?

Барбара села, держась за кроватку.

– Вот тебе половинка овсяного печенья, – протянула она в кулачке угощенье.

Скворец мгновенно вспорхнул с кровати, схватил кусочек печенья, вернулся на подоконник и стал быстро-быстро клевать.

– А где твое спасибо? – укорила Скворца Мэри Поппинс, но печенье было такое вкусное, что Скворец никого и ничего не слышал. – А спасибо где? – громче повторила Мэри Поппинс.

– Что такое? Ах, дорогуша, занимайтесь своим делом. У меня нет времени на всякие церемонии. – И он склюнул последнюю крошку.

В комнате воцарилась тишина. Джон, нежась в солнечных лучах, схватил свою голенькую ножку, сунул пальцы в рот, где уже белел первый зубик, и стал водить ими по губам.

– Что с тобой? Зачем это? – засмеялась Барбара. – Сейчас тобой никто не любуется.

– Знаю, – ответил Джон, ведя ножкой по губам, точно играл на губной гармошке, – но надо практиковаться. Взрослые от этого балдеют. Ты обратила внимание, тетушка Флосси увидела вчера этот фокус и чуть с ума не сошла. Столько глупостей наговорила – я и птенчик, и умничка, и золотце – словом, седьмое чудо света. Слыхала что-нибудь подобное? – Джон выпустил изо рта ножку и захохотал, вспомнив тетушку Флосси.

– Мои штучки ей тоже нравятся, – без тени хвастовства заметила Барбара. – Я начну снимать и надевать пинетки, а она мне – ты такая сладенькая, я тебя сейчас съем, смешно, да? Если я говорю, что съем, значит, и правда съем, например, яблоко или печенье. А у взрослых ничего не поймешь. Говорят одно – делают другое. Как ты думаешь, она понарошку хочет меня съесть?

– Конечно, понарошку. Это они так шутят. Мне никогда не понять взрослых. Они все-таки очень глупые. Даже и Джейн с Майклом не всегда умными назовешь.

– Да, – согласилась Барбара, сосредоточенно стаскивая пинетки.

– Например, они никогда не понимают, о чем мы говорим. Но самое страшное, они вообще не понимают ничей язык. Я сам слышал, как Джейн сказала: вот бы понять, что говорит ветер.

– И я удивляюсь на Майкла. Только и слышишь: «Ах, как поет скворец – ти-ви, ти-ви!» Да разве скворец поет? Он просто говорит, как мы с тобой. А уж от мамы с папой, конечно, и ожидать нечего. Они просто ничегошеньки не понимают. Но Джейн с Майклом, кажется, должны бы понимать…

– А они раньше и понимали, – вмешалась Мэри Поппинс, складывая стопкой ночные сорочки Джейн.

– Что? – воскликнули близнецы. – Понимали язык скворца и ветра?

– Да, и язык деревьев, солнечных лучей, звезд.

– Но как они могли разучиться? – Джон наморщил лобик, силясь постичь причину такого несчастья.

– Ты хочешь знать? – проверещал Скворец таким тоном, точно хотел сказать: а я знаю, как.

– Выросли и забыли, – объяснила Мэри Поппинс. – Барбара, надень, пожалуйста, пинетки.

– Глупая причина, – сказал Джон, сердито на нее глядя.

– Может, и глупая, но это факт, – Мэри Поппинс нагнулась к Барбаре и крепко-накрепко завязала пинетки.

– А Джейн с Майклом и правда глупые, – продолжал Джон. – Вот я вырасту и ни за что не забуду.

– И я тоже, – Барбара сунула палец в рот и стала, причмокивая, сосать.

– Забудете, – отрезала Мэри Поппинс.

Близнецы сели в постельках и уставились на нее.

– Ха! – презрительно воскликнул Скворец. – Вы только взгляните на них! Ишь, вундеркинды выискались! Бывают, конечно, чудеса. Но на этот раз никакого чуда не будет. Вы тоже все забудете, как Джейн с Майклом.

– Никогда! – воскликнули близнецы в один голос и взглянули на Скворца так, словно хотели его убить: очень он их расстроил.

– А я говорю, что забудете, – рассмеялся Скворец. – Впрочем, вы в этом не виноваты, – прибавил он, смягчившись. – Забудете, потому что выбора у вас нет. Не было еще на свете человека, который не забыл бы язык вещей и животных. Не считая, конечно, ее. – И Скворец кивнул через крыло на Мэри Поппинс.

– А почему она помнит, а мы забудем? – спросил Джон.

– Ишь, что захотели! Она не такая, как все. Она – Великое исключение. Вам с ней не равняться, – усмехнулся Скворец.

Огорченные дети замолчали.

– Видите ли, – продолжал Скворец. – Она совсем особенная. Я говорю не о внешности. Мои птенцы, им хоть от роду один день, и то красивее.

– Какая наглость! – возмутилась Мэри Поппинс и замахала на Скворца фартуком. Но Скворец вспорхнул на верх рамы, прыгнул на карниз и, оказавшись в недосягаемости, пронзительно засвистал.

– Опять не поймала! Небось, уже думала, я у тебя в руках! – И Скворец презрительно затряс крыльями.

Мэри Поппинс в ответ только фыркнула.

Солнечный столп продолжал скользить по комнате, волоча за собой золотистый шлейф. За окном подул легкий ветер и стал нежно шептаться с вишнями на улице.

– Слышите, что говорит ветер? – спросил Джон, склонив набок голову. – Неужели правда, миссис Поппинс, что мы вырастем и не будем слышать, что говорят ветер, лучи, деревья?

– Слышать, конечно, будете, – ответила Мэри Поппинс. – Но понимать – нет.

Барбару как будто ударили, и она тихонько заплакала. И у Джона на глаза навернулись слезы.

– Это непоправимо. Так устроен мир, – взывала к их разуму Мэри Поппинс.

– Взгляните на них! Нет, вы только взгляните! – насмешничал Скворец. – Ревут белугой! Да у моих едва вылупившихся птенцов мозгов и то больше.

А Джон и Барбара, лежа в своих уютных постельках, плакали навзрыд, такими они чувствовали себя несчастными. Вдруг отворилась дверь и вошла миссис Банкс.

– Мне послышалось, что дети плачут? – сказала она и подбежала к кроваткам.

– Что случилось, мои маленькие? Мои солнышки, мои птички? Почему они так горько плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие хорошие, не слышно было ни звука. Что тут произошло?

– Да, мадам. Нет, мадам. Конечно, мадам. Это, наверное, зубки, мадам, – говорила Мэри Поппинс, стараясь не глядеть на Скворца.

– Ну конечно, зубки, – поспешила согласиться миссис Банкс.

– Мне не надо никаких зубов. Я забуду из-за них все самое важное, – голосил Джон, катаясь по кровати.

– И я тоже, – рыдала Барбара, уткнувшись в подушку.

– Бедненькие мои, славненькие. Все, все будет хорошо. Вот только вырастут эти гадкие зубки, – успокаивала близнецов миссис Банкс, бегая от одной кроватки к другой.

– Ты ничего не понимаешь! – еще сильнее вопил Джон. – Мне не нужны твои зубки!

– Никогда, никогда ничего хорошего не будет, – плакала в подушку Барбара.

– Да, да, все будет хорошо. Мамочка жалеет, мамочка любит своих деток, – нежно ворковала миссис Банкс.

За окном послышался легкий писк. Это хихикнул Скворец, но поперхнулся, перехватив грозный взгляд Мэри Поппинс. И уже больше не позволил себе даже улыбнуться, наблюдая происходящее в комнате.

Миссис Банкс ласково гладила близнецов – то одного, то другого, шептала слова, способные, как она думала, утешить даже в самом большом горе.

И Джон вдруг перестал плакать. Он был уже воспитанный мальчик, любил мамочку и помнил, чем он ей обязан. Не ее вина, что она, бедняжка, всегда говорит не то, что надо. И все потому, что не понимает их. И Джон простил свою маму – лег на спину, всхлипнул, взял ножку и сунул пальчики в рот.

– Ах ты умница! Ну что у нас за умный мальчик! – восхитилась мама. Джон стал водить пальчиками по губам, как будто играл на губной гармошке, и миссис Банкс расцеловала его.

Тогда и Барбара – пусть и ее похвалят – оторвала от подушки мокрое личико и двумя ручками сняла сразу обе пинетки.

– Ах ты мое сокровище! – воскликнула с восторгом миссис Банкс, осыпая дочь поцелуями.

– Вот видите, Мэри Поппинс. Вот дети и замолчали. Я всегда их успокою. Все, все хорошо, – сказала миссис Банкс, точно пропела строчку колыбельной. – И зубки все вырастут, – прибавила она.

– Да, мадам, – вежливо ответила Мэри Поппинс.

Миссис Банкс улыбнулась близнецам, вышла из комнаты и тихонько притворила дверь.

В тот же миг Скворец разразился гомерическим хохотом.

– Простите, ради Бога, мою неучтивость! – воскликнул он сквозь смех. – Но я правда, правда не могу удержаться. Какая сцена! Боже, какая сцена!

Джон не обратил на него никакого внимания. Он просунул сквозь прутья кроватки голову и сказал Барбаре тихим, идущим от сердца голосом:

– Я ни за что не буду таким, как другие взрослые. Ни за что! – он кивнул головой в сторону Скворца. – Пусть они с Мэри Поппинс говорят, что хотят. Я никогда не забуду их язык.

Мэри Поппинс ничего не сказала, только улыбнулась загадочной, понимающей улыбкой.

– И я не забуду, – сказала Барбара. – Никогда!

– Пет, вы только послушайте их, сохрани, Господи, мои маховые перья, – просвистел за окном Скворец, прижал крылья к бокам и опять давай смеяться. – Как будто это от них зависит! Вот умора! Еще месяц-два, ну от силы три, и они забудут даже, как меня звать, глупые кукушонки. Глупые, желторотые, бесперые кукушонки. Ха! Ха! Ха! – И Скворец расправил свои крапчатые крылья и улетел…

Прошло немного времени, у близнецов появились зубки, как тому положено, и весь дом отпраздновал их первый день рождения.

На утро после торжества Скворец, только вернувшийся в дом N 17 по Вишневой улице с далеких Бермуд, сел по обыкновению на подоконник.

– Привет! Привет! Привет! Вот мы и вернулись, – весело насвистывал он. – Ну как вы, дорогуша? – не очень почтительно обратился он к Мэри Поппинс, склонив голову набок и глядя на нее ясным, блестящим глазом.

– В вашем приветствии никто не нуждается, – вскинула голову Мэри Поппинс.

– Узнаю старушку. Ни капельки не изменилась! А как наши кукушонки? – Скворец взглянул на постельку Барбары. – Ну, Барбарина, есть ли сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки?

– Ба-ля, ба-ля, ба-ля, – пролепетала Барбара, уписывая овсяное печенье.

Скворец, слегка удивившись, прыгнул на шишечку кровати.

– Я спрашиваю, – отчетливо произнес он, – есть ли что-нибудь вкусненькое для скворушки?

– Бу-лю, бу-лю, бу-лю, – пролепетала Барбара, глянула на потолок и проглотила последнюю крошку.

Скворец уставился на нее блестящими глазками.

– Ха! – вдруг воскликнул он и вопросительно взглянул на Мэри Поппинс. Она ответила ему долгим говорящим взглядом.

Скворец порхнул на кровать Джона. Джон крепко прижимал к себе белую кудрявую овечку.

– Как меня зовут? Как меня зовут? Как меня зовут? – пронзительно закричал Скворец, чувствуя какое-то беспокойство.

– Бе-бе-бе, – сказал Джон, открыл рот и ухватил зубками ногу овечки.

Тряхнув головой, Скворец отвернулся.

– Значит, свершилось, – тихо сказал он Мэри Поппинс.

Она кивнула.

Скворец какой-то миг удрученно глядел на близнецов. Потом пожал крыльями в крапинках.

– Ну что ж. Я ведь знал, что так будет. И всегда говорил им это. А они не верили. – Он немного помолчал, глядя на кроватки.

И вдруг резко встряхнулся.

– Да-а, надо скорее лететь домой. К себе на трубу. Пора приниматься за весеннюю уборку. – Он перелетел с кровати на подоконник и обернулся.

– А скучно будет без них. Я любил поболтать с ними. Мне будет их не хватать.

И он смахнул что-то крылом с глаз.

– Плачешь? – усмехнулась Мэри Поппинс.

Скворец сразу взял себя в руки.

– Плачу? Да нет. У меня… э-э… легкая простуда. Продуло на обратном пути. Ничего серьезного.

Он выпорхнул в окно, сел на карниз, почистил клювом перышки.

– Прощайте! – весело просвистел он, расправил крылья и улетел…

Глава 10. Полнолуние

Весь день Мэри Поппинс носилась как заведенная. В такие дни к ней не подступишься. Что Джейн с Майклом ни сделают, все не по ней. Близнецам и то сегодня досталось. Джейн и Майкл старались не попадаться ей на глаза.

– Давай превратимся в невидимок, – сказал Майкл.

– Давай. Спрячемся за софу, и нас никто не увидит. Возьмем копилки, посчитаем, сколько у нас денег. А после ужина, глядишь, она подобреет.

Так они и сделали.

– Шесть пенни и четыре – будет десять. И еще полпенни и три пенни… – быстро считала Джейн.

– Четыре пенни и три фартинга и… и все, – вздохнул Майкл, складывая монеты стопкой.

– Вполне хватит для бедных, – фыркнула Мэри Поппинс, заглянув за софу.

– Это не для бедных, – обиделся Майкл. – Я для себя коплю.

– А, хочешь купить аэроплан, – презрительно проговорила Мэри Поппинс.

– Не аэроплан, а слона. У меня будет собственный слон. Как Лиззи в зоопарке. И я буду вас возить, – сказал Майкл, искоса поглядывая на Мэри Поппинс: как она отнесется к этой идее.

– Хм! Какие глупости! – опять фыркнула Мэри Поппинс, но было видно, что она немного смягчилась.

– Интересно, – вдруг сказал Майкл, – что делается в зоопарке ночью, когда все уходят?

– Забота кота убила, – выпалила Мэри Поппинс.

– Так то забота, а мне просто хочется знать. Может, вы знаете?

– Еще один вопрос, и ты пойдешь спать, – Мэри Поппинс молниеносно стряхнула со стола крошки и вихрем прошлась по комнате, наводя порядок.

– Ты у нее не спрашивай. Она знает, но не скажет, – прошептала Джейн.

– Зачем тогда знать, раз никому не рассказываешь, – пробурчал Майкл совсем тихо – не дай Бог Мэри Поппинс услышит.

…Джейн с Майклом очутились в постелях, не успев глазом моргнуть. Мэри Поппинс дунула на свечу и выскочила за дверь, точно ее подхватил ветер.

Детям показалось, они пролежали всего пять минут, когда из-за двери послышался чей-то шепот:

– Джейн! Майкл! Одевайтесь, и скорее бежим!

Джейн с Майклом вскочили, смотрят кругом испуганно – никого.

– Скорее, Майкл! Начинается приключение! – Джейн заметалась в темноте – куда делась одежда?

– Спешите, а то опоздаем, – опять прошептал голос.

– Не знаю, где мой костюм. Вот только матросская шапка и перчатки, – Майкл шарил по полке, заглядывал в шкаф.

– Ну и надевай. Больше ничего не надо. Сейчас тепло. Идем скорее! – позвала Джейн.

Сама она с трудом натянула пальтишко Джона и открыла дверь. За дверью никого не было, но как будто кто-то сбежал по лестнице. Джейн с Майклом бросились вдогонку. Выбежали на улицу. Они чувствовали, что кто-то ведет их, но никак не могли догнать.

– Скорее, – позвал голос.

Дети припустили что было духу, слышалось только, как тапочки шаркают по асфальту. Свернули за угол – впереди опять никого. Схватились за руки и помчались дальше – по улицам, аллеям, переулкам. Бегут из последних сил, вдруг точно что-то остановило их. Видят – ограда, в ней вращающийся турникет.

– Вот мы и пришли! – сказал голос.

– Где это мы? – спросил Майкл. Голос молчал. Но Джейн, схватив Майкла за руку, потащила его ко входу.

– Гляди хорошенько, – сказала она. – Это же зоопарк!

Высоко в небе плыла луна, в ее ярком свете Майкл увидел чугунную решетку и заглянул внутрь сквозь прутья. Ну конечно! Какой он глупый, не узнал зоопарка!

– Как же мы войдем? – спросил он. – У нас ведь нет денег.

– Это не имеет значения, – произнес за решеткой чейто хрипловатый бас. – Для почетных гостей вход сегодня бесплатный. Толкните, пожалуйста, турникет.

Джейн с Майклом толкнули и в один миг оказались внутри ограды.

– Вот вам билеты, – сказал тот же бас.

Дети подняли головы и увидели, что голос принадлежит огромному Бурому Медведю, одетому в форменную куртку с медными пуговицами и фуражку с блестящим козырьком. Он протянул детям лапу, в ней были зажаты два розовых билета.

– Обычно мы подаем билеты, – сказала Джейн.

– Не все обычное бывает обычно, – ответил Медведь, улыбаясь. – Сегодня мы вам их даем.

Майкл внимательно поглядел на Медведя.

– А я вас помню, – сказал он. – Я как-то дал вам банку с медовым сиропом.

– Как же, помню, – ответил Медведь. – А крышку-то ты забыл открыть. Я десять дней с ней возился. Думать надо о других.

– А почему вы не в клетке? Вы всегда по ночам гуляете? – спросил Майкл.

– Нет. Только когда День рождения совпадает с полной луной. Но прошу извинить меня. Я при исполнении обязанностей. – И Медведь снова толкнул турникет.

Джейн и Майкл с билетами в руках пошли по главной аллее. В ярком свете луны деревья, кусты, цветы на клумбе, клетки и домики были видны как днем.

– Кажется, здесь что-то происходит, – заметил Майкл.

И правда, что-то происходило. По аллеям туда-сюда сновали звери, иногда в сопровождении птиц. Мимо протрусили два волка, что-то горячо обсуждая с белым аистом, который шагал между ними, изящно вытягивая и поджимая длинные ноги. Джейн с Майклом уловили слова «День рождения» и «Полнолуние».

В отдалении шествовали бок о бок три верблюда, а совсем рядом углубились в беседу бобер с американским грифом. Их всех, по-видимому, волновало одно.

– Интересно, чей это день рождения? – сказал Майкл, но Джейн ничего не ответила, ее внимание привлекло весьма странное зрелище.

Возле вольера слона толстый почтенных лет джентльмен на четвереньках катал на спине восьмерых мартышек. Они сидели на двух скамейках друг против друга и весело поглядывали кругом.

– Почему здесь сегодня все вверх тормашками? – воскликнула Джейн.

– Вверх тормашками?! – возмутился джентльмен на четвереньках, услыхав Джейн. – Это я, по-вашему, вверх тормашками? Неслыханная грубость!

Восемь мартышек визгливо рассмеялись.

– О, пожалуйста, простите, я хотела сказать… согласитесь, все так странно… – поспешила принести извинения Джейн. – Обычно люди ездят на животных, а сегодня наоборот. Я только это хотела сказать.

Но почтенный джентльмен, спотыкаясь и пыхтя, слышать ничего не хотел. С оскорбленным видом он повернулся и под верещание мартышек побежал следующий круг.

Джейн пожала плечами, взяла Майкла за руку, и они пошли дальше. Вдруг прямо у них под ногами раздался чейто сердитый голос:

– Эй вы, двое! Давайте сюда! Да поскорее! А ну, ныряйте вон за той апельсиновой коркой!

Дети глянули вниз: из залитого лунным светом бассейна на них злобно таращился Черный Тюлень.

– Ныряйте, кому говорю! Посмотрю, как вам это понравится!

– Но… но мы не умеем плавать, – пролепетал Майкл.

– Ничем не могу помочь! – отвечал Тюлень. – Надо было думать об этом раньше. Никого никогда не волновало, могу ли я плавать! А, что? Что такое? – повернулся он к другому Тюленю, который вынырнул из воды и зашептал ему что-то на ухо.

– Кто? – переспросил первый Тюлень. – Да говори громче!

Второй Тюлень опять что-то зашептал. Джейн услыхала только: «Почетные гости… друзья…», – и больше ничего. Первый Тюлень был явно разочарован, но все-таки вежливо сказал детям:

– Прошу прощения. Рад познакомиться. Еще раз прошу прощения, – он протянул свой ласт и, переваливаясь с боку на бок, пожал Джейн и Майклу руки.

– Ты что, не видишь, куда идешь? – вдруг закричал он, и что-то мягкое ткнулось в спину Джейн. Она испуганно обернулась и увидела огромного Льва, у которого при виде девочки в глазах вспыхнули почтительные огоньки.

– Ох, простите… – начал он. – Я не знал, что это вы! Сегодня здесь столько народу, а я так спешу – сейчас будут кормить людей. Советую вам тоже пойти, такое зрелище жалко пропустить.

– Может быть, – вежливо начала Джейн, – вы нас проводите? – Конечно, она немножко побаивалась Льва, но вид у него был вполне добродушный. «В конце концов, – подумала она, – сегодня и правда все вверх тормашками».

– С величайшим удовольствием, – ответил Лев с несколько преувеличенной любезностью и протянул ей лапу. Джейн взяла ее, но Майкла, предосторожности ради, не подпустила близко ко Льву. Он был такой пухленький, хорошенький мальчик, а лев, что ни говори, лев и есть.

– Тебе нравится моя грива? – спросил Лев, когда они пошли дальше. – По случаю праздника я сделал себе завивку.

Джейн взглянула на его гриву – она была вся в завитушках и напомажена.

– Очень! Но разве львы завиваются? Я думала…

– Что ты такое говоришь, юная леди! Лев, да будет тебе известно, – Царь зверей. Положение обязывает. Я просто должен заботиться о своей внешности! Не спешите, нам сюда!

Грациозно взмахнув передней лапой, он указал на строение с вывеской: «Семейство кошачьих» и подтолкнул туда Джейн и Майкла. Дети, разинув рты, остановились на пороге. Огромный зал был переполнен, животные теснились у барьеров, которые отделяли их от клеток; кое-кто стоял на скамейках, тянувшихся рядами вдоль противоположной стороны. Тут были пантеры, леопарды и волки, тигры и антилопы, обезьяны и лисы, горные козлы и жирафы. В одном углу чайки перекликались с ястребами.

– Великолепно, правда? – сказал с гордостью Лев. – Так оно и было в джунглях в старые добрые времена. Ну, идите скорее, надо занять хорошие места.

И он пошел сквозь толпу, выкрикивая: «Дорогу! Дорогу!» – и увлекая за собой Джейн с Майклом. В центре зала зверей было меньше, и они увидели наконец клетки.

– Что такое? – изумился Майкл. – В клетках-то люди!

В клетках и правда сидели люди.

В одной клетке два высоких джентльмена в цилиндрах и полосатых брюках ходили туда-сюда, озабоченно поглядывая сквозь прутья. Очевидно, чего-то с нетерпением ждали.

В другой бегали, ползали, возились дети всех цветов и размеров – тут были младенцы в длинных платьицах и шалуны лет пяти. Звери с интересом разглядывали их, совали сквозь прутья лапы и хвосты, и дети радостно смеялись. А жираф, протянув над головами животных длинную шею, сунул в их клетку нос, и малыш в матросском костюмчике стал его щекотать, что доставило жирафу огромное удовольствие.

В третьей клетке сидели взаперти три старых леди в дождевиках и резиновых ботах. Одна вязала, а две другие, стоя у решетки, кричали на зверей и тыкали сквозь прутья зонтиками. Только и слышалось:

– Гадкие звери! Убирайтесь отсюда! Почему не несут чай?

– Какие забавные, – говорили звери, весело потешаясь над ними.

– Джейн, смотри! – воскликнул Майкл, показывая на дальнюю клетку. – Это никак…

– Адмирал Бум, – закончила Джейн, совсем сбитая с толку.

Это действительно был их сосед Адмирал Бум. Он бегал и прыгал по клетке, кашлял и сморкался, бурля от ярости.

– Разрази меня гром! Всех свистать наверх! На горизонте земля! Гром и молния и тысяча чертей! – Он подбегал к самым прутьям, тогда Тигр не сильно отталкивал его длинным шестом, и Адмирал особенно страшно бранился.

– Кто их посадил в клетки? – спросила Джейн у Льва.

– Они потерялись, – ответил Лев. – Скорее всего, просто отстали. Не шли, а плелись. И не успели к закрытию ворот. Надо было куда-то их деть, вот мы и держим их в клетках. Вот тот, видите, очень опасен! Недавно чуть не убил смотрителя. К нему лучше не подходить, – Лев показал на Адмирала Бума.

– Посторонитесь, пожалуйста! Отойдите от клеток! – услыхали Джейн с Майклом. – Да не ломитесь так! Позвольте пройти!

– Ага! Сейчас их будут кормить! – заволновался Лев и стал проталкиваться вперед. – Вот идут смотрители!

По узкому коридорчику, отделявшему клетки от зрителей, четыре Бурых Медведя в фуражках катили тележки с едой.

– Посторонитесь! – кричали они зверям, оказавшимся на дороге.

Скоро началось настоящее представление. Смотритель открывал в клетке маленькую дверцу и совал на лопате еду. Джейн с Майклом устроились за собакой динго, и им все было видно. Самым маленьким детям полагалось молоко в рожках, малыши протягивали ручки и, схватив рожок, начинали жадно сосать. Дети постарше лакомились бисквитами и пышками с вареньем. Старые леди в резиновых ботах получили на тарелках бутерброды с маслом и ячменные лепешки, а джентльмены в цилиндрах – телячьи котлетки и яично-молочный кисель в стаканах. Джентльмены, взяв тарелки, сели в углу, постелили на колени салфетки и стали есть.

Вдруг из дальнего конца донеслись ужасные крики:

– Гром и молния и тысяча чертей! Разве это обед! Ошметок мяса с пятак и два листика капусты. Что?! Не будет йоркширского пудинга? Неслыханно! Отдать якоря! А где мой порт-вейн? Где порт-вейн, я спрашиваю? Эй там, на нижней палубе, немедленно порт-вейн Адмиралу!

– Слышите? Он становится опасен. Я говорил вам, к его клетке лучше не подходить! – испуганно проговорил Лев.

Джейн с Майклом не надо было объяснять, о ком шла речь. Они хорошо знали адмиральскую манеру выражаться. Наконец шум в зале поутих и Лев заторопился дальше.

– Ну, кажется, все накормлены, – сказал он. – Боюсь, мне придется с вашего позволения покинуть вас. Надеюсь, увидимся на Большом хороводе. Я вас там разыщу.

Выйдя из двери, Лев поклонился детям и устремился кудато влево, грациозно поднимая лапы и потрясая гривой в завитушках.

– О, пожалуйста… – начала было Джейн. Но его уже и след простыл.

– Я хотела у него спросить, а выпустят ли их когда-нибудь? Бедные человеческие существа, а ведь там могли оказаться и Барбара с Джоном, и мы с тобой, – она повернулась к Майклу, но его рядом не было. Он ушел далеко вперед, Джейн бросилась вдогонку, но тут Майкл остановился и заговорил с Пингвином, который стоял посередине аллеи, держа большую тетрадку одним крылом и карандаш другим. Он глядел на приближающуюся Джейн и задумчиво грыз кончик длиннющего карандаша.

– Не знаю, – сказал Майкл, по-видимому, отвечая на вопрос.

– Может, вы мне поможете, – обратился Пингвин к Джейн. – Не знаете ли вы рифму к «Мэри»? Можно, конечно, срифмовать с «контрери», но эта рифма уже навязла в зубах, да и не тот случай.

– Придумал! Мэри – двери! – воскликнул Майкл.

– Хм, но это не совсем поэтично.

– А если «звери»? – предложила Джейн.

– Мм… – соображал Пингвин. – Это, конечно, лучше. Но хотелось бы чего-то совсем особенного, – сказал он удрученно. – Боюсь, что ничего не выйдет. Я, видите ли, сочиняю стих для Дня рождения. И мне так нравится первая строчка: «О, Мэри, Мэри…» А дальше не получается. Это весьма огорчительно. От пингвинов вечно ждут чего-то необыкновенного. И я боюсь всех разочаровать. Да, да… но, пожалуйста, не отвлекайте меня. Я должен закончить поздравление, – и Пингвин куда-то побрел вперевалочку, кусая карандаш и уткнувшись в тетрадку.

– Ничего не понимаю, – сказала Джейн. – Чей это день рождения?

– Скорее! Скорее! – раздался у нее за спиной голос. – Сегодня такой день! Я не сомневаюсь, что вы хотите принести поздравления.

Джейн с Майклом обернулись и увидели Бурого Медведя, который дал им у входа билеты.

– Да, конечно, – ответила Джейн, подумав при этом, что неплохо бы сначала узнать, кого поздравлять-то.

Бурый Медведь, подхватив детей под руки, чуть не бегом повел их куда-то. Они чувствовали прикосновение мягкого, теплого меха и слышали, как в животе у Медведя, когда он говорил, как будто что-то крякало.

– Вот мы и пришли! – воскликнул Бурый Медведь, остановившись у маленького домика, окна которого так ярко горели, точно в них отражалось закатное солнце. Но была ночь, да еще полнолуние и, конечно, солнце здесь было ни при чем.

Медведь отворил дверь и ввел ребят в дом.

На какое-то мгновение свет ослепил их, но скоро глаза привыкли, и они увидели, что это террариум. Клетки были открыты, и змеи выползли наружу – одни лежали, свернувшись чешуйчатыми кольцами, другие плавно скользили по полу. И посередине этого змеиного царства, на толстом бревне, вытащенном, как видно, из клетки, сидела Мэри Поппинс. Джейн с Майклом своим глазам не поверили.

– Еще парочка гостей пожаловала к вам на День рождения, мадам, – почтительно поклонился Медведь.

Змеи вопросительно повернули свои крохотные головки в сторону двери. Мэри Поппинс не шелохнулась. Но, заметив, что на детях надето, сердито заговорила, не выказав, впрочем, никакого удивления:

– Где твое пальто, позволь тебя спросить? – Потом повернулась к Джейн и отчеканила: – А где твои шляпа и перчатки?

Но не успели они открыть рта, в террариуме началось движение.

– Ш-ш-ш, с-с-с, – свистели и шипели змеи, вставали на хвосты и кланялись кому-то, стоявшему позади детей. Бурый Медведь снял фуражку с блестящим козырьком. Мэри Поппинс тоже медленно встала.

– Мое дорогое дитя! Мое дорогое, золотое дитя! – послышался чей-то деликатный с присвистом голос. И из самой большой клетки выполз Очковый Змей и, плавно извиваясь, пополз мимо Бурого Медведя к бревну, возле которого стояла Мэри Поппинс. Приблизившись к ней, Очковый Змей вытянул вверх половину длинного золотистого тела и, выбросив вперед золотистую чешуйчатую головку, нежно поцеловал Мэри Поппинс сначала в одну щеку, потом в другую.

– Ну-с-с, – прошипел он, – вот и встретились! Очень, очень приятно! Как давно твой День рождения не приходился на Полнолуние, дорогая Мэри. – Он повернул голову в одну сторону, в другую. – Садитесь, друзья! – пригласил он, грациозно кланяясь змеям.

Те почтительно опустились на пол, опять свились кольцами, буравя острыми глазками Очкового Змея и Мэри Поппинс. Змей посмотрел на Джейн с Майклом, и они увидели, что личико у него совсем маленькое и сморщенное. Они шагнули к нему, точно их потянули за веревочку. Глазки у Змея были узкие, продолговатые, темные, сонные, но в самом центре этой дремлющей тьмы блестела, как алмаз, живая точка.

– А это, смею спросить, кто? – произнес он тихим, устрашающим голосом, вопросительно глядя на детей.

– Молодые господа Джейн и Майкл Банксы к вашим услугам, – понизив голос, прохрипел Бурый Медведь, как будто слегка-слегка испугался. – Ее друзья!

– А-а, ее друзья! Ну, тогда милости просим. Дорогие мои, пожалуйста, садитесь!

Джейн с Майклом вдруг почувствовали, что находятся в присутствии августейшей особы, чего не чувствовали даже разговаривая со Львом. С большим трудом они оторвали взгляд от этих повелительных глазок и осмотрелись в поисках кресла или хотя бы стула. Бурый Медведь поймал их взгляд, сел на пол и предложил тому и другому теплое мохнатое колено.

– Он говорит, как настоящий царь, – прошептала Джейн.

– А он и есть царь. Царь джунглей. Самый мудрый и самый грозный, – почтительно промолвил Бурый Медведь, прикрыв лапой рот.

Очковый Змей улыбнулся длинной, неспешной, таинственной улыбкой и повернулся к Мэри Поппинс.

– Кузина… – начал он, присвистывая.

– Она правда его кузина? – спросил Майкл.

– Правда, двоюродная сестра по материнской линии, – опять прошептал Бурый Медведь, – и он сегодня преподнесет ей царский подарок.

– Кузина, – опять просвистел Очковый Змей, – твой День рождения так давно не совпадал с Полнолунием, и мы так долго не могли отпраздновать его так, как празднуем сегодня. У меня было время обдумать, что тебе подарить, дорогая кузина. И я принял решение… – он умолк, и в террариуме было слышно только, как много-много змей одновременно затаили дыхание, – подарить тебе, – продолжал Царь джунглей, – одну из моих кож.

– Вы слишком добры, кузен… – начала было Мэри Поппинс, но Змей остановил ее, раздув свой воротник.

– О чем говорить, кузина! Ты же знаешь, время от времени я меняю кожу. Одной больше, одной меньше – какая разница. Разве я?.. – Тут он замолчал и медленно завращал головкой, оглядывая собравшихся.

– Да, да, ты – Царь джунглей! – дружно зашипели змеи: как видно, вопрос и ответ были непременной частью ритуала.

– А стало быть, – кивнул Очковый Змей, – мои решения для всех закон. Этот подарок, Мэри, – сущий пустяк. Но из него может получиться отличный пояс, или пара изящных туфель, или даже лента на шляпу. Словом, подарок практичный.

И с этими словами Змей стал мягко раскачиваться из стороны в сторону, потом по всему его телу от хвоста к голове побежали волны. Он вдруг сделал резкое длинное, извивающее движение, золотистая кожа соскользнула на пол, и он предстал перед всеми в новой, лунного цвета коже, блестящей, как серебро.

– Подожди! – воскликнул он, видя, что Мэри Поппинс нагнулась за подарком. – Я напишу на ней поздравление.

Он быстро прошелся хвостом по всей длине кожи, затем свил ее в кольцо, просунул в него головку – точно надел золотую корону – и уж тогда изящным движением протянул ее Мэри Поппинс, которая, глубоко поклонившись, взяла ее.

– Не нахожу слов благодарности… – начала Мэри Поппинс и замолчала. Подарок, как видно, и в самом деле доставил ей удовольствие: она несколько раз погладила золотистую кожу, не отрывая восхищенных глаз.

– И не пытайся найти, – сказал ей Очковый Змей. – Т-с-с-с, – просвистел он, раздувая воротник, точно слушал им. – Кажется, я слышу сигнал. Вот-вот начнется Большой хоровод…

Все прислушались: где-то в глубине зоопарка звонил колокольчик и чей-то глубокий, бархатистый бас повторял: «Большой хоровод! Большой хоровод! Все на Главную площадь! Начинается Большой Хоровод! Спешите! Спешите!»

– Да, начинается, – улыбнулся Очковый Змей. – Тебе пора идти, дорогая кузина. Там тебя ждут. Прощай! До следующего Дня рождения!

Он поднялся на хвосте, опять дважды поцеловал Мэри Поппинс в обе щеки.

– Торопись! – сказал он. – Я позабочусь о твоих юных друзьях.

Дети поднялись с колен Бурого Медведя, чувствуя, как он разминает затекшие лапы. Вокруг их ног скользили к выходу змеи. Мэри Поппинс церемонно поклонилась Очковому Змею и, не бросив на детей ни единого взгляда, чуть не бегом выскочила из террариума, спеша на Большой хоровод.

– И ты можешь покинуть нас, – сказал Очковый Змей Бурому Медведю. Медведь почтительно поклонился и побежал вместе с другими зверями – ползущими, бегущими, скачущими – вслед за Мэри Поппинс.

– Вы хотите пойти со мной? – ласково обратился Очковый Змей к Джейн и Майклу. И, не дождавшись ответа, скользнул к ним и очкастым воротником повелел одному идти справа, другому слева.

– Началось, – просвистел он с удовольствием.

Со стороны Главной площади доносился громкий шум – там, как видно, начался праздник. Шум становился громче, слышались рев, верещание, визг – дикие песни джунглей. И скоро их взору предстал Большой хоровод. Львы, бобры, змеи, верблюды, медведи, журавли, антилопы и все остальные звери и птицы образовали вокруг Мэри Поппинс кольцо, держась за лапы, ласты, крылья, хвосты. Они двигались вприпляску по часовой стрелке и обратно, менялись местами, кружились. Кольцо то смыкалось вокруг Мэри, то опять раздавалось. Громче всех пел тонким пронзительным голосом Пингвин:

О, Мэри, Мэри!

Ты моя пэри!

Ты моя пэри!

О, Мэри, Мэри!

Он плясал напротив Джейн и Майкла, махая короткими крыльями и в упоении закатывая глаза. Увидев их, поклонился Очковому Змею и крикнул детям:

– Слышали? Я нашел рифму! Самую точную рифму! Нет, я не посрамил пингвинов! – Он протянул крыло леопарду, и хоровод увлек его дальше.

Джейн с Майклом стояли и смотрели, а между ними покачивался безмолвный, таинственный Змей. Мимо проплясал Лев, держа за крыло бразильского фазана. Джейн попыталась выразить словами переполняющие ее чувства:

– Я подумала, сэр, – начала она и замолчала, смутившись, может, все-таки не стоит касаться этой щекотливой темы.

– Говори, мое дитя, – разрешил Очковый Змей. – Так что ты подумала?

– Смотрите – львы и птицы, тигры и мелкие зверушки…

Очковый Змей пришел ей на помощь.

– Ты подумала, что в природе дикие звери друг другу враги, что лев не упустит случая съесть попугая, а тигр – зайца?

Джейн покраснела и кивнула.

– Возможно, ты и права. Возможно, так оно и есть. Но только не в День рождения, – сказал Змей. – Сегодня – малый не боится большого, а большой – защитник малого. Даже я… – он замолчал, точно старался заглянуть в себя поглубже, – и даже у меня, столкнись я сегодня с диким гусем, слюнки не потекут. В сущности, – продолжал он в раздумье, высунув свой ужасный раздвоенный язык, – какая разница: съесть или быть съеденным. Это вещает вам старый мудрый Очковый Змей! Все живое вылеплено из одной глины: мы, обитатели джунглей, и вы, живущие в городах. И не только все мы, камни под ногами, реки, деревья и звезды – все, все сделано из одной материи. И все движется к одному концу. Не забывайте этого даже тогда, когда обо мне не останется и воспоминания.

– Как это дерево может быть камнем? И я совсем не похож на птицу. А Джейн – на тигра, – изумился Майкл.

– Вы так думаете? – прошипел Очковый Змей. – Ну так смотрите! – И он кивнул головой в сторону хоровода.

Птицы и звери кружились все ближе к Мэри Поппинс, а она стояла в центре, тихонько покачиваясь. Звери и птицы тоже стали качаться, как маятник часов. И деревья, казалось, кланяются. И даже Луна колыхалась в небе, словно корабль на волнах.

– Птицы и звери, камни и звезды – мы все одно, одно, – шипел Змей, раскачиваясь между детьми, и воротник его потихоньку опадал. – Дети и змеи, звезды и камни – одно…

Шипение становилось все глуше. Дикие песни затихали, смолкали. Джейн с Майклом слушали, и им казалось, что и они качаются, точно кто-то их нежно баюкает.

Неяркий свет упал к ним на лица.

– Спят и видят сны, – прошептал чей-то голос. Наверное, голос Очкового Змея, а может быть, мамин? Как всегда, она зашла в детскую поправить одеяльца.

– Пусть спят, – прошептал второй голос. Бурого Медведя или мистера Банкса?

Джейн и Майкл, качаясь, как на волнах, не могли понять… не могли…

– …Какой я видела странный сон этой ночью, – сказала Джейн за завтраком, посыпая сахаром кашу. – Как будто мы в зоопарке, и Мэри Поппинс празднует там день рождения. А в клетках не звери, а люди, а все звери разгуливают на свободе…

– Это мой сон. Я тоже видел зоопарк, – очень удивился Майкл.

– Один и тот же сон видеть нельзя, – сказала Джейн. – Так не бывает. Может, скажешь еще, что ты видел Льва, у которого грива в кудряшках? И Тюленя – он велел нам…

– Нырнуть в воду за апельсиновой коркой, – торжествующе закончил Майкл. – Конечно, я все это видел. И Пингвина – он никак не мог придумать рифму. И Очкового Змея.

– Тогда, значит, это был не сон, – выделяя каждое слово, произнесла Джейн. – Наверное, это было на самом деле. А если это не сон… – Джейн, сгорая от любопытства, посмотрела на Мэри Поппинс, которая, как ни в чем не бывало, кипятила молоко.

– Мэри Поппинс, – сказала она, – мы могли с Майклом видеть один и тот же сон?

– Уж мне эти ваши сны! – фыркнула Мэри Поппинс. – Ешьте, пожалуйста, кашу, а то не получите гренков с маслом.

Но Джейн было невозможно сбить. Она должна докопаться до истины.

– Мэри Поппинс, – сказала Джейн, очень строго глядя на нее. – Вы были этой ночью в зоопарке?

Мэри Поппинс широко раскрыла глаза.

– В зоопарке? Я – в зоопарке – ночью? Я? Уравновешенная, добропорядочная особа?

– Были или нет? – настаивала Джейн.

– Конечно, нет! Что за дурацкая мысль! – возмутилась Мэри Поппинс. – Сделайте такую милость, ешьте свою кашу и не болтайте глупостей.

Джейн налила в кашу молока.

– Значит, все-таки, наверное, это был сон, – сказала она.

Но Майкл во все глаза смотрел на Мэри Поппинс, которая поджаривала на огне камина гренки.

– Джейн, – прошептал он звенящим шепотом, – Джейн, смотри!

Он махнул рукой, и Джейн увидела то, на что смотрел Майкл.

На Мэри Поппинс был золотистый, из змеиной кожи, чешуйчатый пояс, на котором округлым, извивистым почерком было выведено: «Подарок зоопарка».