Раздача провинций и энкомьенд 1 страница

Пока Кортес был в Пануко, Сандоваль пребывал в провинции Туштепек. Он ее легко подчинил, но с соседними сапотеками[414] пришлось возиться немало. Жили они в малодоступных горах, куда конница никак не могла добраться, а пехота должна бы­ла идти гуськом, по узким, отвесным тропам, скользким от дождя и вечного тумана. Сапотеки, отлично вооруженные, крепкого сложения, необы­чайно ловкие, носились вдоль обрывов с такой уверенностью и быстротой, что мы никак не могли поспеть за ними; сигналы они давали свистками, и горное эхо усиливало все звуки во много раз.

Для их покорения Сандоваль сперва послал своего капитана, Брионеса, но тот ничего не смог сделать, попал в засаду и потерял много людей. Сандоваль был им недоволен, вспоминая, как часто тот рассказывал о своих подвигах в Италии. "Что же, — спросил он, — здесь Вам, товарищ, менее нра­вится, нежели в Италии?" — "По моему, сеньор, — ответил тот, — лучше уж биться против турок, чем про­тив этих неуловимых горцев!"

Сандоваль решил поэтому взять все дело в собственные руки, а пока отправился в провинцию Шалтепек, также населенную сапотеками, добровольно ему подчинившимися и приславшими в подарок све­женамытое золото. Просили они нас о помощи против соседнего народа — миштеков[415], но Сандоваль по­ка что имел слишком мало сил, а посему сулил им приход самого Малинче, а до тех пор послал Алонсо де Кастильо, "Осмотрительного", и меня, которого называли Кастильо "Любезник", с 6 испанцами для изучения тамошних золотых приисков. Мы велели пригнать нужное количество индейцев и очень удач­но стали промывать речной песок: вскоре мы добыли золота на четыре трубки, толщиною в палец.

Такая удача, разумеется, очень порадовала Сандоваля. Он немедленно роздал окрестные деревни тем из своих солдат, которые должны были тут остаться, самому себе приписал целых две деревни, а общее руководство возложил на капитана Луиса Марина. Построил он там и город Медельин. Впо­следствии, впрочем, мес­та эти не оправдали ожи­даний: добыча все умень­шалась, и город так и не расцвел.

Затем Сандоваль от­правился с нами на реку Коацакоалькос, проходя через провинцию Ситлу. Климат в ней прохлад­ный, здоровый, почва — плодородная, народу -масса. Она легко нам подчинилась. Не так бы­стро зато дела пошли на реке Коацакоалькос. Ме­стные касики долго не могли решиться: воевать ли им или замиряться. Наконец, они избрали мир, прислали подарки и перевез­ли нас через реку. Поселение подле реки мы прозвали Вилья де Эспириту Санто [(Villa de Espiritu Santu)]. В этой прекрасной миролюбивой провинции мы и решили поселиться. Нас было не мало: при торже­ственных случаях съезжалось до 80 всадников. Тогда это значило больше, нежели 500 в настоящее время, ибо коней еще было мало и стоили они бешеных денег. Мне досталась энкомьенда в Коацакоалькосе, и этой своей долей я был бы предоволен, если бы разные процессы и происки не отняли у меня значитель­ной части моих земель.

В это приблизительно время прибыл гонец с известием, что в плохую гавань на реке около поселения Айагуалолько, в 15 легуа от нас, прибыл корабль с Кубы, имея на себе избранное общество, между про­чим, много сеньор во главе с супругой Кортеса, доньей Каталиной Хуарес Ла Маркайдой. Сандоваль сейчас же собрал нас, и мы поехали их приветствовать. Дождь лил, как из ведра; реки раздулись и бур­лили; дул резкий норд, который и загнал корабль в эту плохую гавань.

Прибывших мы немедленно повезли в город Коацакоалькос, только что построенный Сандовалем, и известили Кортеса о благополучном приезде дорогой гостьи. Впрочем, сеньоры сами скоро отправи­лись в Мешико, а мы с Сандовалем их сопровождали. Супруге Кортеса всюду воздавались должные по­чести, а в самом Мешико празднества и турниры сменяли друг друга. Но, увы, уже через три месяца все окончилось: донья Каталина скончалась ночью от астмы...

Другой наш отряд под предводительством Вильяфуэрте направился, как было сказано, в провинцию Сакатулу, и еще один отряд под командой Хуана Альвареса Чико был послан в провинцию Колиму. Плохо им там пришлось: в беспрерывных битвах они потеряли множество людей. Когда поэтому Кристобаль де Олид весьма быстро вернулся с золотом и иным добром из Мичоакана, Кортес направил его в эти две провинции — Сакатулу и Колиму — на подмогу. По дороге и он претерпел немало, попал в заса­ду, но все же выпутался и пришел очень во­время, ибо люди Вильяфуэрте не дерзали жить в своих энкомьендах и держались вме­сте, после того, как четверо испанцев было убито в их же собственных поместьях.

Всюду и везде розданы были энкомьенды, и почти всюду на первых порах происхо­дили возмущения и беспорядки, но в Сакатуле и Колиме дело приняло исключительно опасный оборот, и Кристобалю де Олиду пришлось много потрудиться над замирением воинственных туземцев. Только что наступало затишье, и Кристобаль де Олид счел возможным уйти в Мешико, как возмущения загорались вновь. Кортес поэтому послал Сандоваля, отрядив с ним не­многих, но все людей "первого призыва", подлинных конкистадоров, и они, действительно, распорядились так, что впредь никому неповадно было возмущаться.

Впрочем, и нам на Коацакоалькосе приходилось туго: лишь только Сандоваль удалился, сопровождая супругу Кортеса донью Каталину Хуарес Ла Маркайду, как одно племя за другим бунтовало, с чем мы справ­лялись, но далеко не легко...

Что касается Педро де Альварадо, то он, после взятия Мешико, сей­час же отправился в провинцию Теуантепек[416], где было много больших поселений, на зов сапотеков из города Тототепека, которые воевали с этими местами. Лишь через 40 дней добрался он до Тототепека, где мест­ные касики встретили его дружелюбно и поместили в своем святилище. Дома их, по климатическим условиям, почти целиком были из соломы и тесно жались друг к другу; ежели бы случилась измена, легко бы испанцы погибли от пожара, а посему Альварадо ушел из святилища и поселился на самом краю города. Но жители не только не злоумышляли, но, наобо­рот, ежедневно доставляли свежие припасы, а для самого "Солнышка" [(Tonatio)], так называли они Педро де Альварадо, изготовили, и очень искусно, пару стремян из чистого золота. Все же Альварадо не доверял им, и, по общему обычаю[417], арестовал главного касика, который и умер в плену, хотя и заплатил более 30 000 песо; следующий касик, его сын, при­нужден был дать еще больше. Альварадо начал постройку города, распределил земли между остав­шимися там испанцами, а сам, забрав громадную свою добычу, поспешил в Мешико, не обращая внимания на недовольство колонистов. Впрочем, новый город скоро запустел: земля была плохая, воздух нездоровый, одо­левали москиты, грызуны, блохи и клопы, наконец, Альварадо выкачал все золото. Вот и решили уйти, и разбрелись одни в Мешико, а другие в Оашаку и другие места. Кортес хотел было жестоко покарать ослушников и дезертиров, но по просьбе Альварадо махнул на них рукой.

Колонии в провинции Теуантепек так и не привились до сих пор, хотя в недрах этой страны много сокровищ. А туземцы не раз бунтовали, так что Альварадо совершил туда еще вторичный поход[418]...

Необходимо теперь упомянуть еще об одной экспедиции, именно в Пануко, предпринятой сперва не Кортесом, а Франсиско де Гараем, губернатором острова Ямайки, о котором не раз уже шла речь[419], и который теперь, после ряда неудач, вновь захотел испытать свое счастье, слыша о гро­мадных успехах Кортеса. Разре­шение короля на колонизацию у него, как мы знаем, уже было, и вот он снарядил на сей раз круп­ную экспедицию: всего 13 кораб­лей со 136 всадниками, 840 пехо­тинцами и богатым набором во­енных и съестных припасов, В день Сан Хуана в июне 1523[420] года он с этой армадой покинул Ямайку; на Кубе он узнал подробности о дальнейших успехах Кортеса, а посему, застав там лиценциата Суасо, члена Королевской Аудьенсии на Санто Доминго, упросил его присоединиться на случай разногла­сий между ним и Кортесом. Затем он направился в Пануко. Но обстоятельства с самого начала сложи­лись неблагоприятно: бури отбросили весь флот далеко к северу, к реке Пальмас, и когда там сделали вы­садки, то многим страна показалась слишком бедной и неприветливой. Решили поэтому не задерживать­ся здесь, а двинуться в Пануко, хотя в то время они уже знали, что Кортес основал там город, то есть ов­ладел всей страной. Франсиско де Гарай заставил свое войско еще раз присягнуть ему на верность и за­тем двинулся сухим путем, приказав флоту следовать вдоль берега. Путь был пустынный, с массой топей и болот; поселков почти не было, припасы попадались редко, а индейцы спасались бегством. Опасные переправы через большие реки, вечное стояние в болотистой местности сильно понизили настроение и дисциплину; начались грабежи и насилия над индейцами.

Кое-как, наконец, добрались до Пануко. Надежда на обильный прокорм, однако, не оправдалась: съестных припасов в стране было мало, да и недавние экспедиции Кортеса сильно возбудили индейцев. При приближении большого войска население покидало свои поселки, унося все с собой; началась под­линная нужда, так как о флоте не было ни слуха, ни духа. При таких условиях они весьма обрадовались встретить одного из наших солдат, который, принадлежа к гарнизону города Сантэстебан дель Пуэрто и будучи приговорен к наказанию, бежал оттуда. По его словам, казалось, что богатый, плодородный Мешико совсем недалеко, и многие солдаты Франсиско де Гарая бросили строй и на собственный страх и риск рассеялись по стране.

Войско заметно таяло. Тогда Гарай, узнав о точном местонахождении Сантэстебана дель Пуэрто, по­слал к Педро де Вальехо, тамошнему коменданту, большое письмо с подробным изложением своих прав и намерений. Вальехо ответил почтительно, но уклончиво, ожидая дальнейших приказаний Кортеса, и лишь указал на то, что от индейцев поступило много жалоб на распущенность солдат Гарая. Кортес же, узнав о случившемся, немедленно послал туда Педро де Альварадо, Гонсало де Сандоваля, Диего де Окампо и многих других, передав им и документы, из которых явствовало, что во всей той стране по пра­ву, согласно воле Его Величества, распоряжается лишь он.

Впрочем, еще до прибытия этого посольства столкновения уже начались. Гарай двинул свое войско против Сантэстебана дель Пуэрто; его банды всюду творили насилия, и одну из них, когда она беспечно расположилась в только что разграбленной деревне, Вальехо накрыл и забрал в плен. Гарай разъярился, грозил, требовал вернуть пленных, но Вальехо стоял на своем, указывая, что он захватил не солдат, а про­сто мародеров... К счастью, подоспело посольство, и переговоры затянулись на много дней. За это время люди Гарая то и дело переходили к Вальехо, а к нашим прибывали все новые подкрепления; два корабля из флота Гарая затонули, а остальным Вальехо приказал сдаться; капитаны не соглашались, но, не имея поддержки со стороны Гарая, который как бы был ушиблен вели­ким счастьем Кортеса, постепенно уступали, пока сам Грихальва, ад­мирал, не передал свой меч Вальехо; сдача состоялась не только без кровопролития, но и без единого ареста. На Гарая эти события по­действовали ошеломляюще. Он предложил уйти из Пануко и на­правиться опять к реке Пальмас, ежели только ему вернут его лю­дей. Наши охотно на это соглаша­лись, но не было никакой возмож­ности собрать вновь всех перебеж­чиков и просто беглецов; даже ос­тавшиеся, и те недвусмысленно давали понять, что Гарай не го­дится в начальники, да и нанима­ли их только для экспедиции в Па­нуко, а не куда угодно. Узнав об этих затруднениях и жалея неудач­ника, Кортес пригласил его к себе, в Мешико, где и принял его с большим почетом. Стараниями Педро де Альварадо и Гонсало де Сандоваля отношения стали поч­ти дружескими, и было решено, что Гараю отдается его флот, с ко­торым он и направится на реку Пальмас, а Кортес, со своей сто­роны, даст ему ряд опытных капи­танов и солдат. Жил Гарай сперва у Кортеса, во дворце, но когда там начались большие перестройки, переехал на другую квартиру, где, между прочим, сошелся с Панфило де Нарваэсом. По настояниям Гарая Кортес разрешил, наконец, Нарваэсу вернуться на Кубу и да­же ссудил ему на этот предмет 2000 песо, за что Нарваэс унижен­но благодарил.

Итак, дела Гарая как будто по­правились. Но судьба решила ина­че. На Рождество 1523 года он си­льно простудился, слег и уж более не вставал. Через четверо суток он умер. Его похоронили с почестями, и сам Кортес и многие из нас наде­ли по нем траур, ибо горько уме­реть на чужбине, вдали от семьи. В Пануко, между тем, дела совсем расстроились: дисциплина ослабела до того, что никто не знал, кто же в данный мо­мент командует; отряды разбились на ма­ленькие банды с самозванными предводи­телями и жили разбоем и грабежом.

Индейцы рассвирепели, организова­лись и в течение нескольких дней переби­ли и принесли в жертву около 500 мароде­ров. Близость города Сантэстебан дель Пуэрто нисколько не помогла, ибо индей­цы не боялись и города, а вскоре, отбив неудачную вылазку, осадили его со всех сторон. Не будь нескольких подлинных конкистадоров, которые вместе с капита­ном Вальехо сумели отразить все присту­пы, погиб бы и город. Но помощи он ока­зать не мог, а свирепость индейцев все усиливалась, да и удача была на их сторо­не: вскоре капитан Вальехо и многие дру­гие пали, а небольшой отряд Гарая из 40 человек и 15 лошадей живьем был сожжен в одном поселке! Сам Кортес уже готовил­ся пойти и восстановить порядок, но сло­мал себе руку и должен был остаться. Вме­сто него направлен был Гонсало де Сан­доваль со 100 солдатами, 50 всадниками, 2 пушками, 15 аркебузниками и арбалетчи­ками, 8000 тлашкальцев и мешиков и с грозными инструкциями. Сандоваль, как всегда, осторожный и решительный, дви­нулся быстро, но задержка произошла уже при самом вступлении на вражескую тер­риторию: оба горных перевала были так хорошо укреплены и защищались так ус­пешно, что он не мог прорваться. Только когда он повернул назад, а защитники, предполагая бегство, хлынули за ним, он на их плечах мог пройти через горы, да и то в трехдневной битве. Впрочем, люди Сандоваля не все были на должной высо­те; у всадников, например, индейцы неоднократно вырывали копья, и сам Сандо­валь часто говаривал: "Не нужно мне много людей, а нужны опытные".

Тем не менее, хотя бы и медленно, Сан­доваль продвинулся к Сантэстебану дель Пуэрто. Радость была велика, ибо все за­щитники страдали от ран и болезней, а припасы были совсем на исходе. Подлинных конкистадоров, столь удачно и отважно защищавших город, Сандоваль горячо благодарил; все это были его старые товарищи, имена и привычки которых он доподлинно знал. Им то он и передал распоряжение дальнейшими действия­ми, ибо сам был ранен довольно серьезно и должен был отдохнуть, по крайней мере, дня три. Впрочем, капитаны из войска Гарая сочли себя обиженными, и как Сандоваль ни разъяснял им правильность и целесообразность своих назначений, они так и остались недовольными и, говорят, даже помышляли об измене.

Между тем, наши отряды действовали успешно. Множество касиков было взято в плен, и одно пле­мя за другим подчинялось и просило прощения. По приказу Кортеса устроен был особый суд, который немедленно и рассмотрел все дела: ряд касиков, наиболее виновных, были осуждены, и их заместили более верными и преданными, очень часто их сыновьями и братьями. Рассмотрены были также и действия солдат Гарая, тиранивших местное население: зачинщиков посадили на корабль и отправили на Кубу. Сам Сандоваль вернулся в Мешико, и въезд его был похож на триумф, ибо еще ни разу не было столь сильного восстания. Сам Кортес лобызал его неоднократно, открыто и честно восхваляя его заслуги. А в провинции Пануко с тех пор все было тихо и мирно...

Теперь остается сообщить еще об одном лице, связанном с экспедицией Гарая. Лиценциат Алонсо де Суасо согласился, как помним, нагнать войско Гарая, дабы быть посредником между ним и Кортесом. Действительно, он испросил разрешение Королевской Аудьенсии в Санто Доминго и вскоре сел на не-большой бриг, чтобы переехать в Новую Испанию. Неудачи начались с самой Кубы, с мыса Санто Антон: потерян был правильный курс, бриг подхватило сильным течением и понесло на рифы "Скорпионы". Только малые размеры судна спасли его от неминуемой гибели, но все же значительную часть груза пришлось выбросить за борт, между прочим, весь запас копченого мяса, и собралась такая уйма акул, что они схватили даже матроса, неосторожно спустившегося с судна. Наконец, бриг наскочил на берег (маленький остров, как выяснилось впоследствии), получив такие повреждения, что о дальнейшем плавании нельзя было и думать. Стали выгружать что поценнее, и тут убедились, что бочки с водой тоже бы­ли брошены за борт, и что нет ни питья, ни еды. К счастью, удалось найти небольшой ключ пресной во­ды, а затем, путем трения двух кусков дерева, добыть и огонь. Еда тоже появилась, ибо отмели острова кишели черепахами, за ними стали охотиться, перевертывая их на спину; затем набрали яиц черепах, очень вкусных и питательных, а там удалось побить несколько тюленей. Так и питались эти 13 спасших­ся, среди которых было и несколько индейцев с Кубы, ловких и выносливых.

К счастью, спасены были плотничьи инструменты, и двое матросов, бывших раньше плотниками, принялись за постройку лодки из остатков брига. Работа шла медленно, но все же удалась; на лодку на­грузили копченину из тюленей и черепах, снабдили ее водой, картой и компасом, единственным, кото­рый сохранился, и четверо матросов попытались на ней добраться до Новой Испании, чтоб оттуда при­слать на помощь потерпевшим.

Действительно, лодка добралась до реки Флажков, и матросы отправились в Медельин, где и сообщили коменданту об участи своих то­варищей. Комендант сейчас же отрядил неболь­шое судно и в письме к лиценциату Алонсо де Суасо выразил удовольствие Кортеса видеть у себя столь почтенное лицо. Кортес, узнав об этом, остался доволен распорядительностью коменданта и, со своей стороны, велел их ра­душно встретить, всячески угощать и с возмож­ными удобствами доставить в Мешико.

Так и случилось. Посланное судно быстро отыскало невольных островитян, из которых двое, между прочим, уже умерло от лишений, и благополучно привезло их в Медельин, откуда они немедленно двинулись в Мешико. Кортес приветствовал Суасо, поселил его у себя во дворце и вскоре сделал его главным судьей. Так кончились их злоключения.

ОХОТА ЗА ЗОЛОТОМ

Дух Кортеса всегда был направлен на высокое: с Александром Македонским хотел он сравняться; тем более, что располагал от­личными капитанами и превосходными солдатами. Восстановив опять великий город Мешико, умиротворив провинции — Оахака, Сакатула, Колима, Вера Крус, Пануко, Коацакоалькос и построив много новых горо­дов, он стал помышлять о Гватемале[421]. Велик был этот край, густо населен храбрым наро­дом, много золота лежало в его недрах, и ни разу туземцы не обращались к Кортесу с предложением подчиниться. Посему Кортес отрядил туда Педро де Альварадо с более чем 300 солдат, а среди них 120 аркебузников и арбалетчиков, более 135 конными, 4 пуш­ками, множеством пороха, артиллеристом Усагре[422], и более 200 тлашкальцев и чолульцев, 100 мешиков — самых отборных. Падре Ольмедо, давнишний друг Альварадо, тоже вызвался идти, и как его ни отговаривал Кортес, который привык обращаться к нему за советом во всех труд­ных случаях, Ольмедо не изменил своего решения; он надеялся, что его присутствие значительно смягчит участь индейцев, да и уговоры его не пропадут напрасно, и умычка людей и человеческие жертво­приношения скорее исчезнут.

В 13 день[423] месяца ноября 1523 года экспедиция выступила. Гор­ные племена чуть-чуть взволновались, но серьезного сопротивления не оказали; дальше же шли замиренные страны, и лишь около Сапотитана [(Zapotitan)] произошла первая, правда, удачная, битва. Но тут опять начались горы, и на одном крутом перевале испанцы на­шли две жертвы — старуху-туземку и собаку, из той породы, которая не лает, а разводится в качестве мяса. Жертвоприношение это было явным признаком войны, и вскоре, действительно, войско окружено было полчищами врагов. Борьба была тяжкой, особенно когда не­приятель, под видом бегства, завлек Альварадо в западню. С вели­чайшим трудом удалось выбиться из опасного места, дальше дело шло уже легче, и, наконец, у поселения Кецальтенанго, где прегради­ли дорогу жители этого поселения, и Утатлана[424] и других поселений, удалось нанести столь значительное поражение, что враг вновь опра­вился лишь на третий день. Но и это столкновение кончилось удачей, и вот появились послы с предложением мира и приглашением в Утатлан, горную крепость, расположенную среди непроходимых ущелий. На самом деле это была военная хитрость, но Альварадо этого не понял и направился в Утатлан. Вид был грозный, ничего доброго не обещающий: город имел лишь двое ворот, но к одним из них вела лестница, крутая и узкая, из 25 ступенек, а чтоб попасть в другие, нужно было пройти по отвесной насыпи, прорезанной несколько раз глубокими рвами; улицы были страшно узки, дома сильно укреплены[425], женщин и детей совершенно не было видно. Еда была доставлена плохая и в недостаточном количестве, а касики заговорили весьма дерзко. Словом, подозрения все увеличивались, пока не прибыли дружест­венные индейцы с сообщением, что на следующую ночь назначено общее нападение, что город будет зажжен со всех концов, а вне его стянуто множество воинов, прячущихся теперь по пещерам.

Поняв всю опасность, Альварадо созвал своих и изложил им суть дела; решено было немедленно по­кинуть город и пробиться в долину. Призвали касиков и объявили им, пока мягко и дружелюбно, что кони наши привыкли к подножному кор­му, а посему нам придется оставить их горное гнездо. Касики удивились, затем протестовали; тогда и Альварадо сбросил маску, велел заковать главного касика и судить его поле­вым судом. Войско было спасено, хотя неприятель сильно напирал на отступавших...

Имя Альварадо, а также слава об его многих победах были широко известны. Посему жители большого города, который назывался Гватемала, узнав об его прибытии и на­ходясь во вражде с Утатланом, тотчас снарядили посольство с богатыми дарами, предлагая подчинение и помощь против общих врагов. Альварадо принял посольство милостиво и, дабы испытать надежность обещаний, потребовал 2000 воинов на помощь. Они тотчас же были присланы, и при их помощи поко­рение Утатлана еще более ускорилось и было закончено в какую-нибудь неделю; непокорных и восстав­ших клеймили, а затем, отделив королевскую пятину, остальных распределили между солдатами[426].

Из Утатлана прошли прямо в город Гватемалу, где встретили отличный прием и полный отдых. Сам Альварадо не раз потом рассказывал, что борьба с провинцией Утатлан была одной из наиболее опасных, и что войско держалось выше всяких похвал. В Гватемале был воздвигнут алтарь, отслуже­на благодарственная месса, и вскоре появились первые 30 индейцев, пожелавшие креститься; за ними последовали и другие, ибо стало ясным, что испанцы далеко не одинаково относятся к крещеным или некрещеным.

Не прекращались и посольства о мире. Даже индейцы, которые называются пипиль[427], жившие у са­мого моря, подчинились Альварадо, и только Искуинтепек не засылал послов, а, наоборот, всячески до­нимал новых наших друзей. По просьбе потерпевших Альварадо пошел против строптивого города, не­ожиданно напал на него и произвел здесь такое опустошение, которое шло вразрез как со справедливо­стью, так и с прямыми повелениями короля.

Сам я в походе Альварадо не участвовал и лишь к концу 1524 года попал в эту провинцию, когда началось там новое поголовное восстание. Могу сказать лишь, что туземцы бились не слишком отважно; открытого боя они избегали, зато охотно прятались в ущелья и взбирались на отвесы, откуда и доставали врага стрелами, меткими, но несильными...

Давно уж Кортес слышал, что страны Гондурас и Игуэрас преизобилуют золотом и серебром. Иногда моряки, побывавшие там, рассказывали прямо чудеса: например, что индейцы тамошних мест при рыб­ной ловле употребляют грузила из чистого золота! Кроме того, предполагали, что именно здесь должен на­ходиться "Проход", и Кортес давно уже имел специальное поручение найти его во что бы то ни стало, ибо тогда открылся бы простейший и са­мый удобный путь в страны пряно­стей[428]. Все это побудило Кортеса не откладывать решения в долгий ящик, и он избрал руководителем экспедиции Кристобаля де Олида, так как он ему вполне доверял, ибо Кристобаль де Олид всецело обязан был своим возвышением Кортесу, да и семья его и владения находились поблизости от Мешико.

Сухопутный поход потребовал бы слишком много времени и средств, а посему Кортес наметил мор­ской путь, дав Кристобалю де Олиду 5 кораблей и 1 бригантину при 370 участниках, из которых около сотни были арбалетчики и аркебузники, и 22 всадника; среди отправляемых было пять подлинных конкистадо­ров, старых, испытанных товарищей Кортеса, прибывших с ним вместе в Новую Испанию; правда, они уже осели, обзавелись семьей, хотели бы отдохнуть, но разве можно было ска­зать Кортесу: "Повремените, я не хочу более воевать!" Нет, раз он хотел, нельзя было противиться, он все рав­но заставит, по-хорошему или сил­ком... Снабжение было отличное; особенно много было пороха и вся­кого военного припаса. К сожале­нию, среди участников было много имевших зуб против Кортеса: то из-за личных столкновений, то вследст­вие неправильного, по их мнению, раздела добычи и индейцев.

Инструкции Кортеса состояли в следующем: Кристобаль де Олид должен был сесть на суда в Вера Крусе, а оттуда направиться в Гавану, где забрать приготовленные уже съестные припасы и лошадей, а затем, никуда не заходя, прямо идти в Гондурас; к туземцам ему относиться с опаской, но благосклонно; затем выбрать место для постройки города с хорошей гаванью, попытаться найти "Проход", а также навести справки о городах и гаванях по ту сторону материка.

Дав эти и еще многие другие точные предписания, Кортес сер­дечно, как отец, простился с Кристобалем де Олидом и его отрядом. В Вера Крусе все, действительно, было приготовлено, и посадка произошла быстро, без помех. Переезд в Гавану совершился тоже удачно, и там опять-таки все было заготовлено по условию. Тут же к Кристобалю де Олиду присоединились пятеро видных солдат, изгнанных из Пануко за какие-то столкновения с комендантом; они то и подали Кристобалю де Олиду мысль отложиться от Кортеса. Немало способствовали этому и другие, особенно губернатор Кубы Диего Веласкес, смертельный враг нашего полководца; он отпра­вился к Кристобалю де Олиду и сговорился с ним совместно, во имя короля, завоевать и управлять Гондурасом и Игуэрасом. Раздели­лись они так: военное командование остается у Кристобаля де Олида, гражданское же управление перейдет к Диего Веласкесу, ибо все знали, что Кристобаль де Олид храбрый и опытный военачальник, но ничего не смыслит в управлении... В это время Кристобалю де Олиду было около 36 лет; внешность его была привлекательна — высокий рост, широкие плечи, приятные черты лица, чуть-чуть лишь нарушенные рассеченной нижней губой. Го­ворил он несколько надменно, порой грубо, но разговор с ним был приятен, тем более, что он отличал­ся редким прямодушием. В Мешико он был всегда верен Кортесу, но теперь подпал влиянию дурных лю­дей и впал в искушение власти; к тому же он с детства еще служил в доме Диего Веласкеса, так что даже знал кубинский язык, и вот воспоминания детства, привычка повиноваться Веласкесу вновь в нем вос­кресли, и он забыл, что Кортесу он обязан большим, нежели Веласкесу.

Во всяком случае, договор был заключен, а затем флот вышел в море; 3 мая[429] 1523 года он пристал к бе­регу вблизи от Пуэрто де Кабальос [(Puerto de Caballos)], и Кристобаль де Олид основал там город Триунфо де ла Крус [(Triunfo de la Cruz)]. Алькальдами и рехидорами нового города он назначил тех подлинных конкистадоров, которыми снабдил его Кортес, да и страной он овладел во имя государя и Кортеса; вообще, он в точности исполнял инструкции нашего полководца, чтобы его друзья до поры до времени ничего бы не могли заметить, то есть до той поры, пока он уверится, что страна богатая и у него хватит средств перетянуть всех на свою сторону. Ежели же Гондурас окажется ниже своей славы, Кристобаль де Олид ре­шил вернуться в Мешико и оправдаться пред Кортесом тем, что переговоры с Диего Веласкесом велись им лишь для получения провианта и солдат. Но оставим пока Кристобаля де Олида: ведь Кортес обо всем этом узнал лишь через восемь месяцев. Сейчас же нужно рассказать о других, не менее серьезных событиях.

Именно. Многие из нас, старых, подлинных конкистадоров, поселились в Коацакоалькосе, где у нас были крупные поместья. И тут случилось то же самое, что и в остальных провинциях: когда приходил срок сбора налогов, индейцы наши противились и пытались убить владельца энкомьенды. Бунты поднялись по­всюду, и мы, объединившись, без устали переезжали с места на место, чтоб восстановить покорность.

Таким же образом взбунтовалось и население Симатана[430]. Наш капитан, Луис Марин, считал доста­точным отрядить туда четырех испанцев, среди которых находился и я. Мы отправились туда, идя все время по трудной, болотистой почве со множеством рек. Немного не доходя до Симатана, мы известили жителей о цели нашего прихода; ответом послужило нападение с трех сторон: двое из нас пало, я полу­чил опасную рану в горло и истекал кровью; наконец и последний из нас тоже был изранен, и как мы от­чаянно ни бились, нам пришлось подумать о бегстве по направлению к большой реке Масапа [(Mazapa)], где стояли лодки. Мой товарищ Франсиско Мартин и устремился туда, а я, обессилев, забрался в густые заросли, где почти лишился чувств. Наконец, я оправился, собрался с силами и с криком: "Наша Сеньо­ра, помоги мне, чтоб эти собаки хоть сегодня меня не убили", — я бросился на индейцев и, несмотря на новые раны, пробился к своему товарищу Фансиско Мартину, который уже на­ходился подле лодок. Лод­ки наши спасены были че­тырьмя верными индейца­ми, подвиг которых тем вы­ше, что жители Симатана не столько интересовались нами, сколько нашим бага­жом. Нам всем удалось забраться в лодки и перепра­виться через реку, очень бурную и широкую.