Датировка, место и участники 7 страница

Жизнь галерных рабов характеризуется всеми современни­ками как ужасная, причем не на одном только османском фло­те, но и на всех европейских. Прежде всего таких рабов ожидал тяжелейший и изнурительнейший труд. Ни один свободный человек, писал бывший галерный раб, не выдержал бы и часа пытки феблей, а «галерники-невольники продолжают эту рабо­ту иногда 10—12 часов без отдыха». Чешский дворянин Вацлав Вратислав, побывавший фебцом на турецкой галере, воскли­цал: «Невозможно представить себе и поверить нельзя, чтобы могла живая душа человеческая вынесть и вытерпеть такую ужас­ную страду...»

При этом османское военно-морское командование руко­водствовалось террористической системой управления и нака­зания, почему жесточайшее отношение к фебцам было нор­мой. В турецком морском уставе говорилось, что поскольку «не­вольники всегда хотят избежати от работы», следует «принуждати их к работе не токмо словом, но и жезлом, которым их страхом лутче может дело их управлено быть».

Гребцы группами по несколько человек сковывались между собой и за ноги приковывались к банкам или кольцам в палубе. Часто кандалы сковывали и руки, но так, чтобы не мешать гребле. Не покидая банок, рабы тянули паруса и по сменам ели и спали. Вовсе не преувеличением было описание страданий казаков-га-лерников в украинскихдумах: «Кайданы-зализо ногы поврывало, / Билэ тило козацькэ молодэцькэ коло жовтой кости пошмугляло»или «Кайданырукы-ногы позьидалы, /Сырая сырыця до жов­той кости /Тило козацькэе пройидала» (ноги и руки проедены до костей железными кандалами или сыромятным ремнем).

Галерный пристав и его помощники ударами ременных кну­тов по рукам и плечам рабов «управляли» их работой. Бич же служил «единственным средством против болезни», а падавших от изнурения выбрасывали за борт.

После осмотра в 1640 г. у Стамбула кораблей турецкой эс­кадры, направлявшейся против донских казаков под Азов, польский посол В. Мясковский написал:«... сердце наше очень щемило, когда мы видели братью нашу, подданных е[го] к[оро-левской] м[илости], столь многих, на галерах и лодках прико­ванных к веслам и тяжко и нагишом работающих».

Позже московскому паломнику И. Лукьянову, выходивше­му на галерах из османской столицы «на Белое море и на Чер­ное», удастся побеседовать с некоторыми соотечественниками-рабами, и его охватит ужас от их рассказов: «... как есть во аде сидят... Иной скажет: яде на катарге сорок лет, иной тридцать, иной двадцать... Уже на свете такой нужды нельзя больше быть!» А другой паломник, тоже поглядев на гребцов «наших русских и из других земель», запишет: «О, коль на тех каторгах многу нуж­ду претерпевают, ее же описати не вем...»¹⁰

Нет ничего удивительного в том, что пребывание на турец­кой галере, по выражению публикатора документов об одном из возмущений галерных рабов, доводило их «до крайнего предела возможных человеческих страданий, из которых не предвиде­лось никакого выхода до смерти», и стало «в представлении южнорусского народа... синонимом беспредельной скорби и безнадежного бедствия, хуже которого ничего не могло создать даже пылкое воображение». Более того, нечеловеческие усло­вия существования галерников, жесточайшие наказания, страш­ное переутомление при гребле, отвратительная еда, жара и хо­лод, худая одежда, паразиты — все это привело к тому, что само название османской галеры «каторга» (по-турецки «кадырга», от греческого «катергон»), употреблявшееся у казаков, вошло ввосточнославянские языки уже в другом значении, не имеющем никакого отношения к флоту, — в качестве синонима отбыва­ния наказания в особо суровых условиях.

«Свободны они или подневольны, — писал о казаках М. Бо-дье, — они не перестают... беспокоить турок». Действительно, казаки и другие галерные рабы, даже крепко скованные, непре­станно находились под подозрением. Опасаясь отчаянных не­вольничьих бунтов, командование имперского флота и капита­ны галер предпринимали особые меры безопасности.

Гребцы круглосуточно находились под неусыпной охраной, распорядок которой определял морской устав. Капитаны, гово­рилось в нем, «должны смотрит, чтоб сторожа всегда была во дни и в ночи крепка, и ружья бы сторожа из рук не выпускали и стояли б с великим опасением, а в нужное время ставит сторожу вдвое и втрое или как належит по их рассмотрению». Ночью особо требовалось смотреть, «чтоб сторожа была добрая на кор­ме». Капитаны обязывались иметь песочные часы прежде всего для того, «чтоб по них познават, когда переменять сторожу». «...И где порох стоит, чтоб там отнюд не ходил нихто». «Когда увидится флота неприятельская, тогда должно невольников-християн крепчее приковат...»

На галерах внимательно следили за состоянием кандалов и цепей у рабов, сурово наказывали их за отклонение от допусти­мого маршрута передвижения, в особенности за появление у мест содержания оружия и, разумеется, за невыполнение или медленное выполнение распоряжений, попытку оказать сопро­тивление и тем более попытку побега — били по пяткам, отре­зали уши и носы и просто убивали. На случай общего возмуще­ния устанавливались упоминавшиеся «органы», стрелявшие вдоль корабля.

Казаки-галерники, как и прочие рабы, но с еще большей стра­стью мечтали о свободе и, согласно украинской думе, «Господа мылосердого прохалы та благалы (умоляли. — В.К.)...: / Вызволь, Господы, всих бидных нэвольныкив / 3 тяжкой нэволи турэць-кой, / 3 каторга бусурманськой...», — и просили, чтобы буря со­рвала эти галеры с якорей. В донской песне казак-невольник «Богу молится, низко кланяется: / "Создай нам, Боже, буйного ветра, / Вынеси наш корабличек из синя моря!"». В некоторых вариантах известной донской песни казаки-пленники мечтают об освобож­дении, находясь на османских кораблях в водах Эгейского моря («Как по морю-морюшку, / Морю Эгейскому/ Плыли-восплывали / Три корабличка... / Все турецкие»)".

На Черном море, пишет П.А. Кулиш, «могли ежеминутно показаться козацкие чайки», что и являлось «самой поэтичес­кой надеждой на освобождение», но на Средиземном море ка­зачьих судов не было. Оставалось надеяться на неудачное сраже­ние кораблей Турции с ее тамошними неприятелями и на их победу.

Немецкий ландскнехт на московской службе Конрад Буссов сообщал, что руководитель восстания 1606— 1607 гг. казак И. Бо­лотников в Диком Поле «был захвачен... татарами... и продан в Турцию, где он был прикован на галерах и несколько лет был принужден выполнять тяжелую и грубую работу, пока, наконец, его не освободили немецкие корабли, одолевшие турок на море, и не отвезли в Венецию, откуда он направился через Германию в Польшу (и затем в Россию. — В.К.)...»

В 1617 г. вице-король Королевства Обеих Сицилии герцог д'Оссуна передал представителю Речи Посполитой Т. Замой-скому рабов-галерников, освобожденных неаполитанской фло­тилией у берегов Греции. Упоминавшийся выше казак И. Баку-лин, состоявший гребцом на галере Исуп-паши, в 1681 г., вовре­мя похода турецкого флота на Флоренцию, в Тирренском или Лигурийском море был отбит флорентийцами в числе 250 дру­гих полонянников. «Грандука князь Флоренской» (великий гер­цог Тосканский) отпустил казака в «Цесарскую землю» (Авст­рию), откуда он через Польшу добрался до Москвы.

На освобождение можно было надеяться, попав в руки вене­цианцев, испанцев или ускоков — южнославянских корсаров Адриатики, которые, однако, потерпели разгром в 1616 г.¹², но обычно отбитые рабы становились собственностью «освободи­телей». Мальтийцы, воевавшие с турками, таких рабов превра­щали в собственных невольников. Во второй половине XVII в. бывшие турецкие рабы, попадая во Францию, в большинстве случаев также не могли рассчитывать на свободу. В правление Людовика XIV на французских галерах находилось большое чис­ло русских невольников. Жан-Батист Кольбер, увеличивая мор­ские силы, приобретал множество рабов у Турции. «Неудачные набеги татар на Россию, — замечает в этой связи А.В. Фрейганг, — каждый раз отзывались крайне невыгодно для француз­ского гребного флота». Заметим, что торговля рабами-славяна­ми процветала в Марселе, Генуе, Венеции, Барселоне и иных центрах Средиземноморья. Таким образом, венецианцы и ис­панцы, предоставляя свободу вырвавшимся из турецких рук не­вольникам, как бы делали исключение из правил для героев.

Галерника еще могло спасти чудо вроде того, что произош­ло с костромитянином Василием Полозовым. «А на каторге, — рассказывал он, — был я... девять лет, руки и ноги были скова­ны... И божиею милостью каторгу разбило, и наши братья, не­вольники, и бусурманскиелюди все потонули, и я... [к] которо­му бревну был прикован, и на том бревне меня... и другова моего брата-товарища, обоих прибило волной к берегу. И оттоле я... пошел в Иерусалим»¹³. Однако надежды на такое счастье было ничтожно мало.

Чудовищной формой так называемого пассивного сопро­тивления каторжному рабству являлись самоубийства рабов. М. Нечаев писал, что многие невольники «от горести плачут и вопиют: «Лучше бы нам не родиться!», и что «многие себя в море сами бы пометнути готовы, но того они (турки. — В.К.) стерегут крепко: невольников приковывают». Если же самоубийство на галере все-таки случалось, то жестоко карали товарищей ушед­шего из жизни.

То же делали и в случае побега раба. В описанных условиях бежать с галеры было почти невозможно, но находились пленни­ки, которые, не падая духом и не ограничиваясь надеждой на Все­вышнего, упорно искали пути к свободе при малейшей оплошно­сти «басурман». Два случая побегас галеры упоминает Д.И. Эвар-ницкий. Оба они относятся ко второй половине XVII в. и, к сожалению, не содержат подробностей. В одном из них удалось бежать украинскому казаку, в другом —дворянину из города Рыльска. Рассказ В.С. Моложавенко о том, как казак Михаил Сама­рин из Маноцкого городка, оказавшись в плену, был прикован «вместе с другими к галере... целых десять лет изнывал... на ка­торге», азатем «бежал в наручниках в Венецию, добрался оттуда в Запорожскую Сечь», предполагаем, сочинен самим автором.

Но Я.Я. Стрёйс подробно описал реальный случай, кото­рый произошел с ним самим и его русским товарищем. В 1656 г. голландец, находившийся на венецианской службе парусным мастером, у Дарданелл попал в плен к туркам. «Шесть недель, — писал он, — просидел я на галере не без тяжких наказаний пле­тью от надсмотрщика, который угощал ею мою голую шкуру... Мой товарищ, русский, часто уговаривал меня бежать... Этот русский уже несколько раз пытался бежать; но его каждый раз настигали, вследствие чего он потерял уже уши и нос. Это на­гнало на меня страх, однако он придал мне бодрости следующи­ми словами: "Что же, ты предпочитаешь навсегда остаться в ду­раках, чем отважиться потерять что-нибудь ради свободы? И ее-ли случится так, что нас сразу поймают, то вся вина падет на меня, а ты отделаешься ударами по пяткам; что же касается меня, то они поклялись, что сожгут меня в случае нового побега; но я скорее умру, чем позволю этим чертовым собакам мучать и пы­тать меня. Нужна большая решимость, если хочешь добиться чего-нибудь значительного, а разве существует более прекрас­ное и лучшее сокровище, нежели свобода?"»

Я.Я. Стрёйс поддался на уговоры, и счастливый случай пред­ставился: в том же 1656 г., накануне сражения турецкой эскадры с венецианской у входа в Дарданеллы, русский и голландец, при­чем первый — получив ранение, смогли выбраться со своей га­леры и проплыть две мили до венецианского корабля «Авраамо-во жертвоприношение». Адмирал Лоренцо Марчелло пожало­вал обоим 50 талеров и «велел приготовиться к бою», в котором голландец и принял затем участие. Я.Я. Стрёйс не говорит, что его товарищ был казаком, но он проявил силу воли, которая была присуща многим казакам, попавшим, казалось бы, в со­вершенно безвыходное положение¹⁴.

«Сухопутным» рабам, находившимся в заморских странах, бежать было также непросто, но все-таки удавалось чаще, чем галерникам. Кроме того, рабовладельцы иногда отпускали од­ного из невольников для сбора выкупа за себя и за другого или других. Напомним, что казачий «капитан» Иван, сообщивший интересные сведения о походе с Яхьей, просил милостыню в Италии, чтобы собрать деньги на выкуп самого себя и сына, ос­тавшегося у хозяина, — надо полагать, в каком-то из средизем­номорских владений Турции.

Но так или иначе вырывавшимся из «беломорского» рабства приходилось покрывать громадные расстояния, чтобы вернуть­ся на родину. Существовали две признанные «дороги свободы». Одна из них вела в Италию и из нее через земли Центральной Европы в польские владения и для сечевиков на Запорожье, а для донцов еще через Украину на Русь и далее на Дон. Другая дорога шла из Восточной Анатолии, Сирии и прочих восточ­ных земель османов через Персию в русские кавказские владе­ния или по Каспию в Астрахань, а затем уже домой. В первом варианте особую роль играла Венецианская республика, помо­гавшая беглецам и служившая для них своего рода сборным пун­ктом. К российскому послу Ивану Чемоданову, прибывшему в Венецию в 1656 г., явилось более 50 русских, освободившихся из турецкого плена и сообщивших, что другие их товарищи уже пошли разными государствами на Москву.

Из конкретных примеров бегства казаков, которые находились в рабстве в средиземноморских владениях, приведем случай с донским атаманом Никифором Половневым. Это дело отложилось в источниках потому, что он, добравшись до Моск­вы, получил «за выход... и за раны... только пять рублев» госуда­рева жалованья и, «живучи на Москве, проел» его, в результате чего оказался «без пристанища» и без денег для возвращения на Дон, а прибывшая тем временем в Москву донская станица ата­мана Осипа Лосева обратилась к царю с просьбой о новом пожа­ловании бывшего пленника.

Оказалось, что Н. Половнев в 1636 г. был послан в качестве атамана на Азовское море для захвата языков, так как при­ехавшему к казакам «государеву дворянину» Федору Олябьеву требовалась информация о положении дел в Крыму. Н. По-ловневу не повезло: «... был бой стотары, и на том... боюево, Микифора, ранили и, ранив, взяли в полон», затем продали туркам, и атаман оказался «в полону в Турской земли на Бе­лом море». Но в 1637 или 1638 г. пленнику удалось уйти «ис полону... в немецкую землю на Виницею (Венецию. — В.К.) и на многие разные земли». После долгих скитаний он и по­пал в Москву, откуда в 1638 г. вернулся домой с упомянутой станицей О. Лосева.

Помимо пассивных форм сопротивления рабы по возмож­ности прибегали и к активным формам борьбы за свободу. Иног­да невольникам-гребцам хватало решимости, договорившись между собой, прекращать греблю в ходе сражения, в котором участвовал их корабль. Мы помним, что такое случилось в Кара-харманском сражении на галере самого капудан-паши. Возмож­но, подобные случаи бывали, причем не однажды, и в много­численных боях турок на Средиземном море.

Однако высшей формой сопротивления являлись прямые восстания, или, как часто говорят в морской истории, бунты рабов-гребцов на османских галерах. Б. Барановский утвержда­ет, что такие восстания являлись редкими событиями. У Н.И. Ко­стомарова же можно прочитать, что «не раз» казаки, «находясь в плену, успевали воспользоваться случаем, истребляли турок и, овладевши неприятельским судном, возвращались в отечество». Это действительно случалось не один раз, но все-таки из-за осо­бенностей содержания рабов успешные восстания на турецких галерах были чрезвычайно редки, и их можно привести напере­чет. При этом не исключается, что о некоторых возмущениях мы просто не имеем никаких сведений'⁵.

Известные же по источникам восстания с участием казаков и других представителей восточнославянских народов произошли в разных морях Средиземноморского бассейна, в том числе и за Босфором. Два из возмущений невольников вспыхнули на среди­земноморских османских галерах, когда они сражались с неприя­телем или когда неприятельский флот находился поблизости, а рабы, очевидно, могли надеяться на помощь врагов Турции.

Об одном из этих восстаний, самом раннем из всех, о кото­рых сообщают источники, рассказал московский посол С. Протасьев, направленный в Стамбул в 1613 г. и находившийся там в апреле —июне 1614г. Будучи по пути на Дону, дипломат разго­варивал с четырьмя донскими казаками, которые вернулись из османского плена. Г. Кудинов, А. Иванов, Степан Степанов и Д. Ильин пробыли в неволе от 10 до 20 лет и состояли галерны­ми гребцами. По их словам, во время морского боя в Средизем­ном море между турецкой и испанской эскадрами 400 рабов-христиан из разных стран на двух османских галерах, в частно­сти и они, казаки, взбунтовались, одержали победу и сдали свои корабли испанцам. Последние предоставили рабам свободу. Произошло это, видимо, в 1613 г.¹⁶.

Вместе с товарищами-католикам и донцы прибыли в италь­янский порт Мессину, а оттуда в Рим к папе. Казаки далее по­следовали в Венецию, через чешскую землю добрались до Кра­кова и затем Варшавы. В польской столице они пытались уви­деться с митрополитом и будущим патриархом Филаретом, отцом царя Михаила Федоровича, находившимся в плену, но не смогли этого сделать, поскольку «стража оказалась зорка», а «за­поры крепкие». Тем не менее казакам удалось получить от вла­дыки «способие» (благословение). Выдав себя за запорожцев, они через Запорожье вернулись на Дон.

Может быть, это то же восстание, о котором известно из биографии Ивана Сулимы, бывшего впоследствии гетманом ук­раинских реестровых казаков¹⁷.

Князь А.С. Радзивилл сообщал, что И. Сулима, перейдя в католичество, перед казачьей морской экспедицией 1635 г. на Балтике против шведов обратился к папе Павлу IV с просьбой прислать его золотой портрет за значительную победу, одержан­ную им, просителем, над турками, когда он взял османскую гале­ру, а 300 плененных турок подарил в Риме папе. Здесь содержит­ся ошибка: Павел IVзанимал римский престол в 1555—1559 гг., а в 1630-х гг. папой был Урбан VIII. По-видимому, речь идет о Пав­ле V, возглавлявшем католическую церковь с 1605 по 1621 г., и именно так понимают сообщение П.А. Кулиш и М.С. Грушев­ский. И. Сулима получил просимый портрет, с которым по жела­нию и был похоронен после казни, последовавшей в Варшаве за взятие казаками польской крепости Кодака на Днепре¹⁸.

«Судя по временам папы Павла УБоргезе, — пишет М.С. Гру­шевский, —...это (взятие галеры. — В. К.) могло случиться в один из морских походов, таких сильных и частых в середине второго десятилетия XVII в.; правда, из-за того, что со своими неволь­никами Сулима оказался в Риме, можно думать, что это не было результатом морской победы, как выходило бы из слов Радиви-ла (Радзивилла. — В.К.), а восстание украинцев-невольников на некой галере...»

Но значительно раньше к выводу о том, что речь должна идти именно о восстании на корабле, пришел П.А. Кулиш. «Был он (И. Сулима. — В.К.) в плену у турок, — замечал этот исто­рик, — и каким-то способом освободился от галерной каторги, овладел самой галерой... и положил триста турок¹⁹. Это случи­лось не на русском Черном, а на греческом Белом море — Архи­пелаге. Сулима направился с своей добычей в Рим и представил свой приз святому отцу Павлу V». «Не иначе можно объяснить подвиг Сулимы по ту сторону Босфора, как бунтом галерных невольников...»

В 1666 г. представитель московского правительства на Ук­раине дворцовый дьяк Евстратий Фролов, излагая собранные им сведения, сообщал, что узнал о новом восстании на турец­кой галере. По его словам, 27 апреля этого года вернулись на родину «турские полоненики, малоросийского города Кателвы (Котельвы, на Полтавщине. — В.К.) жители» Осип Михайлов и Роман Федоров. Они попали в плен «на Тору у соленого варенья тому пятой год», т.е. в 1662 г., были «проданы в турки» и оказа­лись на галерах. Находясь в Средиземном море и улучив мо­мент, украинцы вместе с невольниками «иных земель» «на дву каторгах турок повыкалали» (перекололи), после чего вышли в Венецию.

В «Тhеаtrum Еuropaeum» приводятся сведения о восстании славянских невольников на османской галере в 1665 г. Гребцы под предводительством поляка Самуэля Чарнецкого побили турок, захватили корабль и выдержали неравный бой с турец­ким военным судном. Затем они сумели уйти от погони и соеди­ниться с венецианским флотом, а несколько позже приняли участие в успешном сражении венецианцев против османской эскадры.

Ю.А. Мыцык считает, что среди восставших рабов были за­порожские и донские казаки, и это вполне вероятно. По наше­му мнению, немецкая хроника повествует о том же восстании, что и сообщение Е. Фролова²⁰.

Жители Котельвы О. Михайлов и Р. Федоров «по отпуску с проезжими грамотами шли (из Венеции. — В.К.)... на Краков, на Варшаву, на Лвов, на Киев». Е. Фролов излагал вести, кото­рые «выходцы» слышали в Турции, Венеции и Польше, в част­ности о том, что «у венецыян с турки война по-прежнему».

Источники сообщают и о средиземноморских восстаниях рабов на османских галерах без упоминания о близости непри­ятельского флота, когда невольники могли рассчитывать только на свои силы и удачу.

Ю.А. Мыцык обнаружил в пятой части «Тhеаtrum Еuropaeum» под 1644г. известие, согласно которому «христианские рабы освободились и захватили 5 турецких галер», убив при этом 400 турок, потом «затопили 4 галеры, а на 5-й приплыли к ост­рову Кандии» (Криту) и далее благополучно пришли в Неаполь²¹. Историк полагает, что речь идет либо об отголоске рассматри­ваемого ниже восстания 1642 г., либо, возможно, об ином, не­известном возмущении рабов. Мы склоняемся к тому, что это «новое» восстание, поскольку заход победивших невольников на Крит не отмечен ни в одном из других случаев, но допускаем, что рассказ о восстании передан с преувеличением.

О восстании 1655 г. известно от донского казака Фильки Исаева сына Новокрешенова, вышедшего 19 или 20 июля 1656 г. из турецкого плена в Путивль, а затем отправленного в Москву и там расспрошенного в Разряде. Казак был родом из «казанского пригородка Алат, толмачов сын», и около 1646 г. ушел на Дон. В декабре 1651 г. в бою с 200 азовцами «под Черкасским город­ком на реке на Дону», при отражении их нападения, Ф. Ново­крешенова «взяли в полон и свезли в Азов, и продали его в Азове царыородскомужильцу, янычаруДелибаглиту. И янычар... свез его с собою в Царьгород и продал его в Царегороде на каторгу каторжному паше Касым-бею» (Касым-аге).

На галере Ф. Новокрещенов находился свыше трех лет, пока указом султана Касым-аги не было «ведено быть на Червонном (Красном. — В. К.) море, от Индии на границе... в городе в Се визе воеводою». Ага вознамерился взять с собой к новому месту служ­бы одну из своих галер — «каторгу небольшую, на которой был он, Филька», а с ним еще «полоняники русские и белорусцы, ли­товские люди, всего 12 человек». Команда состояла из 35 турок.

Летом 1655 г.²², когда эта галера шла Белым морем и находи-,. лась «под турским городом под Станковым», рабы восстали и , «тое каторги турских людей всех до одного человека побили». Ф. Новокрещенов без каких-либо подробностей о ходе дела и последующих действиях сообщает, что он «в то время ушел и пришел в Венецию, а из Венеции... шпанского короля немец­кие торговые люди свезли его на корабле шпанского ж короля в город в Мальту», куда казак прибыл 15 августа 1655 г. В феврале следующего года «немецкие торговые люди взяли его с собою во Флорентскую землю», и таким образом Ф. Новокрещенов обо­гнул весь Апеннинский полуостров.

Но на этом странствия казака далеко не закончились. Вес­ной из великого герцогства Тосканского он зачем-то пошел «один сухим путем папежа (папы. — В.К.) Римского землею», был в Болонье и, переправившись на остров Эльбу, в Портофер-райо, затем из папских владений направился на север, снова в Венецию, а оттуда в Австрию. В Вене видел римского посла, присланного папой склонить императора к оказанию помощи Польше в ее войне с Россией, и у этого дипломата «на дворе... для милостыни был».

Далее путешественник шел «на Венгры, а из Венгрии в Польшу, в город Стрый, именье Конецпольского. А из Стрыя на Соколов да на Сапегину маетность (владение. — В.К.), на Журавну... а из Журавны на Галич да на Подгальцы (Подгайцы. — В.К.)... маетность Миколая Потоцкого; на Теребовли (Теребовлю. — В.К.), на Старый Костантинов да на киевские города — на Поволочье, на Хвастово (Фастов. — В.К.), — да в Киев».

В Польше Ф. Новокрещенов обнаружил сильные антимос­ковские настроения и заметил, что черкасы правобережья Днеп­ра доброжелательствуют Речи Посполитой, тогда как левобе­режные — российскому государю. «А русским... государевым лю-дем и полоняником, откуда кто ни придет, живота поляки не дают, побивают. Да и он... Филька, будучи в Польше, сказывал­ся черкашенином, а только б... сказался русским человеком, и ему б... бытьубиту». Из Киева он пришел в Путивль, а в Москве рассказал о крупном сражении испанского и французского фло­тов 29 июня 1655 г. на Средиземном море, ватиканских, цесар­ских, польских и украинских новостях.

Далеко не все восстания, а может быть, и большинство из них заканчивались победой и прибытием освободившихся не­вольников к «берегам свободы», и о таких неудачах в историо-графин практически ничего не известно. Приведем редкое со­общение на этот счет М. Бодье, рассказывающего о событиях после «сидения» казаков в монастыре у Сизеболы (о самом «си­дении» у нас пойдет речь ниже).

В 1629 г., после захвата османскими галерами на Черном море восьми казачьих судов, пишет французский современник, тур­ки отправили часть пленников в рабство на свои корабли, а «ос­тальные были отвезены в Негропонт (на остров Эвбею у восточ­ного побережья Греции. — В. К.) с несколькими другими их со­отечественниками... товарищами по несчастью. Первис, бей Андроса и Сиры (островов из Кикладского архипелага; послед­ний ныне называется Сирое. — В. К.), имел таких в большом числе, его галера находилась в Наполи -ди-Романия (Неаполе. — В. К.). Здесь он обращался с несчастными русскими с той стро­гостью и суровостью, с какой турки обращаются с христианами, попадающими к ним в руки, и плохое обращение довело этих рабов до отчаяния и заставило их посягнуть на тиранию бея и благородно окончить свою жизнь и свои бедствия». По контек­сту изложения, это произошло в 1630 г.

«Бей, — продолжает рассказ М. Бодье, — повел их (рабов. — В. К.) в какой-то магазин, чтобы взять там продовольственные припасы и отнести их на галеру; тут они на него набрасываются и убивают. Приходят, чтобы взять их и покарать за убийство, они принимают бой, убивают нескольких нападающих и уми­рают с оружием в руках».

Французский автор вслед за тем говорит и о втором, парал­лельном восстании: «Другие русские рабы, бывшие в Негропон-те, берутся за оружие и стараются овладеть площадью, но, встре­тив более сильное сопротивление, чем ониожидали, они сража­ются до последнего дыхания, так что на площади насчитали восемьсот человек убитых — какрусских, так и турок».