Датировка, место и участники 2 страница

И. фон Хаммер, пользуясь сведениями Наймы и исчисляя казачью флотилию в 350 судов, однако, указывает, что он берет эту цифру из материалов Т. Роу. Каждую галеру из 21, по И. фон Хаммеру, атаковали уже от 20 до 30 чаек, что должно было в це­лом составить 420—630 судов. Те же 350 чаек и по 20—30 на га­леру находим и у И.В. Цинкайзена ¹¹.

Посольство Т. Роу, как мы видели, сообщало, что Трабзон разгромили казаки с 300 чаек. Потом запорожская и донская флотилии разошлись, однако при Карахармане у Т. Роу вместо уменьшения казачьих сил появляются уже 350 и даже свыше 400 чаек. Т. Роу и Ф. де Сези при описании сражения явно дове­рились «турецким» цифрам, но они, без сомнения, преувеличе­ны (И. фон Хаммер неслучайно взял у Т. Роу цифру 350, а не более 400) и, разнясь между собой, могут быть скорректированы в меньшую сторону.

У Э. Дортелли, который также писал о сражении по расска­зам турок, фигурируют уже не свыше 400, 380 или 350 лодок, а заметно меньше — «300 слишком челнов». А.Л. Бертье-Дела-гард, относящийся к этому современнику с большим доверием, в общем принимает указанный им состав флотилии, колеблясь между цифрами 300 и 350, хотя в другом месте говорит, что ка­заки были «в исключительно больших силах, вдвое — втрое пре­вышавших обыкновенные (80—100 чаек)», а это должно озна­чать от 160 до 300 судов¹².

У Эвлии Челеби находим число казачьих судов несколько меньше, чему Э. Дортелли, а именно ровно 300.0 техже 300 чай­ках, отправившихся к Трабзону, как помним, говорит и Найма. П.А. Кулиш и к этой последней цифре относится недоверчиво, но принимает ее с учетом сообщения митрополита Иова. «Хотя турки, — замечает историк, — и любили преувеличивать силу побежденного неприятеля, но как предыдущее показание ту­рецкой летописи относительно числа казацких чаек согласно с письмом Борецкого Радивилу (Иова К. Радзивиллу. — В. К.), то я принимаю здесь цифру 300 как вероятную, тем более что вы­везенная из Золотого Рога добыча давал а казакам возможность увеличить свою флотилию вдвое». Далее, говоря, по Найме, о числе чаек при Карахармане, П.А. Кулиш исправляет 350 на 300 ¹³. Согласно Н.И. Костомарову и Д.И. Эварнищкому, как при Трабзоне и Синопе, так и в Карахарманском сражении у казаков было 300 судов¹⁴.

Наконец, М.С. Грушевский, цитируя Мустафу Найму с его 350 чайками, добавляет: «Скромнее описывает эту битву не­сколько более позднее письмо каймакана Махмет-Джурджи. Чаек казацких, запорожских и донских, по его словам, было около 205...»¹⁵ Таким образом, состав казачьей флотилии, приводимый турецким современником, причем весьма осведомленным по должности, уменьшается ровно в два раза по сравнению с упоминавшимися ранее более чем 400 судами.

Очень близкие к цифре каймакама сведения находим у М. Бодье, который утверждает, что к Стамбулу намеревались подойти и участвовали в сражении 200 лодок. И еще меньшее число казачьих судов называет Р. Левакович. По его словам, Яхья отправился из Синопа к Босфору «со 130 парусами», составляв­шими передовой отряд флотилии и вступившими затем в сра­жение¹⁶.

Нам кажется, что есть способ произвести некоторую «проверку» последнего числа. Уже указывалось, что, согласно Р. Леваковичу, в начале похода у запорожцев было будто бы 660 судов, а у донцов 200. Эти цифры исходят от «капитана» Ивана, который их очень сильно преувеличивал, видимо, ис­ходя из «пропагандистских» соображений возвеличения ка­зачьей силы в глазах западноевропейцев. Представить себе приблизительную степень этого преувеличения можно исхо­дя из сообщенного атаманом А. Старым в Посольском прика­зе числа донских участников набега на Трабзон, а именно 2030 человек.

Если предположить, что на струг приходилось по 50 каза­ков, то тогда в донской флотилии окажется примерно 40 судов, т.е. в пять раз меньше, чем указывал Иван. Соответствующее пятикратное уменьшение цифры 660 дает нам 132 судна — чис­ло, практически равное составу отряда, который, по Р. Левако­вичу, участвовал в рассматриваемом сражении. Думаем, что око­ло 130 чаек, а не 200—400 и более, и находилось в действитель­ности при Карахармане.

«Полагают, — пишет А.Л. Бертье-Делагард, —что на челнах (участвовавших в сражении. — В.К.) было около 15 000 Коза­ков; но эта цифра определяется только соображением, считая, что на каждой чайке обыкновенно бывало около 50 человек; прямого показания о числе Козаков не имеется». В последнем историк заблуждается. Приведем имеющиеся сведения о чис­ленности личного состава казачьей флотилии.

Английские известия от 30 июля утверждают, что в Кара­харманском сражении на каждом казачьем «фрегате» насчиты­валось «от 40 до 80 мушкетеров» (казаков, вооруженных мушке­тами)¹⁷. Поскольку судов по этому сообщению было 350, то, взяв среднее число 60 человек на судно, получим всего 21 тыс. казаков. Несколько меньшая цифра содержится в письме Ф. де Сези от 5 октября (25 сентября): «Их армия была чуть меньше двад­цати тысяч человек...»

Согласно Мустафе Найме, во время сражения «каждая... чайка насчитывала пятьдесят вооруженных ружьями казаков», и, следо­вательно, если чаек было 350, то всего казаков должно было быть 17,5 тыс. (если 396—418 судов, то 19,8—20,9 тыс.). 50 казаков на судне видим и у И. фон Хаммера, и, значит, всего также 17,5 тыс. Отечественные историки, действительно принимая по 50 че­ловек на каждые из 300 судов, определяют число казаков, уча­ствовавших в походе и сражении, в 15 тыс. человек.

Это очень большое число, и потому А.Л. Бертье-Делагард, согласно которому казаков должно было быть даже больше 15 тыс., подчеркивает: «Козаки сделали неслыханное усилие, собрали более 15 000 товарищей на 300—350 челнах...»

Исключением служит Ю.П. Тушин, утверждающий, что, по свидетельству русских источников, весной 1625 г., перед штур­мом Трабзона, запорожцев было 10 тыс. на 300 судах, а присо­единившихся к ним донцов 2030 человек, всего, стало быть, 12 030 казаков. Потом, после Трабзона, флотилии разошлись, и получается, что в Карахарманском сражении участвовало 10 тыс. запорожцев. На самом же деле Ю.П. Тушин объединяет нескла­дываемые цифры: допустив небрежность, он путает рассматри­ваемую экспедицию с осенним походом того же года, когда, со­гласно отписке астраханских воевод, совместно действовали 10 тыс. запорожцев и «тысечи с две» донцов; по расспросным речам А. Старого, донских казаков было при этом осенью не около 2 тыс., а 1300 человек.

Источники «круга Яхьи», как отмечалось, определяют чис­ленность всего казачьего походного войска в 80—88 тыс. чело­век. Если и к этим цифрам применить пятикратное «урезание», то получится 16—17,6 тыс., что близко к приводившимся сведе­ниям. Но если мы принимаем состав флотилии приблизитель­но в 130 судов, то тогда экипаж одной чайки оказывается состо­ящим из 123—135 человек, и это, конечно, слишком много. Положив 50 казаков на судно, мы получим на 130 судах 6,5 тыс. человек, что, видимо, в общем соответствовало действительнос­ти и не требовало для сбора «неслыханных усилий».

Участвовали ли в Карахарманском сражении донские каза­ки? Хотя казачьи флотилии после Трабзона прекратили совме­стные операции, известное столкновение не имело катастрофи­ческих последствий, и разрыва между Войском Донским и Войском Запорожским не последовало; вообще похоже, что взаимное ожесточение быстро прошло. В принципе мы не можем исключить возможность того, что к запорожской флотилии, ушедшей из-под Трабзона, в ходе ее крейсирования по морю могли присоединиться и какие-то донские суда. Как знать, не это ли Обстоятельство, помимо рассказов перепуганных турок, также лежит в основе странных «увеличивающихся» указаний посоль­ства Т. Роу о присутствии 300 казачьих судов у Трабзона и 350 и Свыше 400 при Карахармане и М. Бодье о 150 судах у Трабзона и 200 судах, угрожавших Стамбулу?

Напомним, что в число примерно 205 казачьих чаек, уча­ствовавших в сражении, каймакам включал не только запорож­ские, но и донские суда. Но даже если последних не было при Карахармане, то донские казаки, без сомнения, там должны были быть: мы имеем в виду тех донцов, которые постоянно находились в Сечи и ходили в походы вместе с сечевиками.

Р. Левакович говорит, что на борту казачьих судов в рассмат­риваемом походе не было орудий. М. Бодье же отмечает в Кара­харманском сражении превосходство турок в пушках и, следова­тельно, уверен в их наличии у казаков. К этому времени они, оче­видно, уже использовали в морских походах фальконеты, и было бы удивительно, если бы их не взяли в такую большую экспеди­цию. Вместе с тем вряд ли в этом походе на каждой чайке находи­лось потри-четыре Фальконета, как считает Д.И. Эварницкий ¹⁸.

Ход и результаты

В литературе встречаются разные версии начала сражения. По А.Л. Бертье-Делагарду, турецкий флот, приближаясь к Карахарману, «вероятно, шел очень медленно, к тому же растянул­ся и расстроился... так что из 43 галер... только 21 оказалась в решительную минуту под руками». Казаки, скрывавшиеся в плав­нях, «все это видели», «не стерпели и неожиданно ударили на турок». Впрочем, автор далее утверждает, что казаки «по своему обыкновению подошли как можно ближе, чтобы, не будучи при­меченными, начать бой неожиданно; но это не совсем удалось, и флот встретил их в готовности. Козаки, пользуясь совершен­ной тишиной моря, бросились на рассыпанные галеры...»

«Всеобщая история о мореходстве» подает дело так, что капудан-паша искал казаков и наконец «нашел морских разбой­ников и вступил с ними в сражение». Один из авторов уверяет, что османский флот даже «настиг» казаков, возвращавшихся от Константинополя. Согласно И.В. Цинкайзену, капудан-паша «встретился... с пиратским флотом» и «ни на миг не поколебал­ся» принять в открытом море предложенный бой с мощным не­приятелем. М.А. Алекберли, наоборот, утверждает, что казачий флот, «не колеблясь, принял бой, навязанный ему сильным не­приятелем в открытом море».

По большинству источников, события развивались совсем не так. В известиях посольства Т. Роу от 30 июля рассказано, что капудан-паша отправился с флотом в сторону Босфора «и на следующее утро, на рассвете и в густом тумане, столкнулся с флотом казаков... и так смешался с ними, что не мог ни вос­пользоваться своим строем из-за опасности для своих собствен­ных галер, ни уклониться от них (казаков. — В.К.) без боя. Та­ким образом вовлеченные в бой, казаки неистово начали ата­ку...» В письме Ф. де Сези от 5 октября (25 сентября) также говорится, что казаки «храбро атаковали» турецкий флот.

Мустафа Найма сообщает, что когда флот Реджеб-паши на­ходился у Карахармана, «показались казацкие чайки; сделано затем приготовление к бою», но с капудан-пашой была только часть флота. «Пользуясь этими обстоятельствами, проклятые смело ударили на галеры...» Сражение началось «с самого утра». И. фон Хаммер, основываясь на османских же источниках, пишет, что галеры турок шли в семи-восьми милях от Карахар­мана, «когда раздался крик с мачты: "Козлиные бороды" (так называли они казаков)¹⁹. Все было приготовлено для их встре­чи... Казаки, увидев рассеянный флот и штиль, стремительно погребли в атаку...»

Как видим, источники недвусмысленно говорят о том, что казачья флотилия не находилась в засаде и что турки ее не на­шли и не догоняли — они просто столкнулись с нею. В этих условиях «великий адмирал», конечно, не мог ни навязать бой, ни уклониться от него: пришлось вступить в сражение, так как не оставалось ничего другого. У Реджеб-паши не было времени «все приготовить для встречи», в первую очередь — собрать га­леры; можно было только сделать поспешные и самые элемен­тарные приготовления перед тем, как казаки начнут жестокий абордажный бой²⁰.

Для последних встреча также явилась неожиданной, но, луч­ше организованные и управляемые, более стремительные, ре­шительные и смелые, а может быть, и шедшие более компактно, казаки первыми кинулись в атаку.

Резко противоречат изложенным известиям замечание Эвлии Челеби, что Реджеб-паша атаковал 300 казачьих судов на Черном море, и утверждение М. Бодье, что капудан-паша «несколько дней спустя (после того как вышел из Босфора в Черное море. — В.К.)... встретил казаков, окружил их своими многочисленными галерами, и поскольку у него было превосходство в судах, людях, пушках, он напал на них». Однако Эвлия говорит кратко и в общем плане обо всем сражении, а М. Бодье, который ошибается с «несколькими днями», вряд ли имел более точную информацию, чем посол его страны в Стамбуле.

Теперь рассмотрим изложение начального периода сражения в «прояхьяевских» источниках. «Капитан» Иван говорит только, что казаки, «направляясь на осаду Константинополя, встретились с турецкими галерами и сходу сразились», и это не противоречит известиям английского и французского посольств и турецким сообщениям. Но Р. Левакович и за ним В. Катуальди рисуют другую картину.

Первый пишет, что 6 августа «ветер стал более свежим и появилась зыбь, очень неблагоприятная» для Яхьи и казачьей фло­тилии, а «вместе с зыбью и ветром, который становился все силь­нее и был встречным для казаков», появились и галеры, «кото­рые с попутным ветром и надутыми парусами пришли захватить 130 лодок» Яхьи. При этом адмиральская галера пошла прямо на судно, в котором находился претендент. По В. Катуальди, галеры «пошли под полными парусами прямо на ладьи» каза­ков, причем адмиральский корабль направился на ладью Яхьи. Далее мы увидим, что ветер сыграл решающую роль не в на­чале сражения, а уже по его ходу, и что не галера капудан-паши атаковала лодку Яхьи, а наоборот, казаки атаковали эту галеру. Возникающая «зеркальность отражения» заставляет полагать, что Р. Левакович имел в своем распоряжении известие о дей­ствительном ходе сражения, но намеренно исказил первоначаль­ный источник, приспосабливая его показания «под Яхью» и выпячивая самозванца на первый план.

По сведениям английского посольства, казаки бросились на абордаж, «имея по 3—4 лодки на каждую галеру». Мустафа Най­ма же во много раз увеличивает это соотношение и заявляет, что каждая галера «имела против себя... почти по двадцать чаек». Сообщение Наймы принимают на веру П.А. Кулиш, М.С. Гру­шевский и Ю.П. Тушин.

Впрочем, И. фон Хаммеру и И.В. Цинкайзену и этого числа показалось мало. «От двадцати до тридцати судов, каждое с пятьюдесятью казаками, — пишет первый ученый, — погребло против каждой галеры...» «Как фурии, — читаем у второго, — ринулись их малые лодки по 20—30 сразу на каждую из тяжелых галер...» С этими цифрами согласны Н.И. Костомаров («двад­цать и даже тридцать чаек возились около одной галеры»), Н.А. Смирнов и М.А. Алекберли. Только А.Л. Бертье-Делагард несколько уменьшает цифры, полагая, что на галеру «пришлось по десяти и даже по двадцати и более челнов».

На наш взгляд, все эти большие соотношения не заслужива­ют никакого доверия. Затем мы увидим, что, по турецкому ис­точнику, на главную адмиральскую галеру ворвалось 200 каза­ков. Мы уже упоминали свидетельство Г. де Боплана об обыч­ном участии в абордаже половины экипажа чайки. Если предположить, что в данном сражении в абордаже участвовало даже две трети экипажа каждого казачьего судна (приблизительно 33 человека из 50), то для образования упомянутого десанта в 200 человек потребовалось бы не более 6 чаек. И наоборот, 200 участников десанта с 10—20 чаек составляли бы только от двух пятых до одной пятой их экипажей, что кажется нереаль­ным хотя бы из-за ожесточенности боя. Кроме того, 20—30 ка­зачьим судам было бы очень непросто пришвартоваться к одной галере.

Наконец, если мы принимаем общий состав флотилии в 130 судов, то на каждую из 21—22 галер должно было прихо­диться примерно по шесть чаек. Это немало: Мустафа Найма подчеркивал, что при благоприятном ветре «двадцати (чаек. — В. К.) мало против галеры», тогда как во время совершенного штиля, который как раз и был в начале сражения, с ней может успешно бороться и одна чайка. Так что, полагаем, гораздо бли­же к истине сведения посольства Т. Роу, а отнюдь не сообщение Наймы.

Последний источник замечает, что «ужасный штиль... не допуская подать взаимную помощь, каждую галеру оставлял собственной участи» и что только на девяти галерах находи­лись янычары²². По мнению Наймы, соотношение числа галер и чаек, янычар и казаков было опасным для османской эскад­ры. Но в целом, учитывая разные классы сражавшихся судов и галерную артиллерию, превосходство сил находилось на сто­роне турок. «Что казакам недоставало из других средств борь­бы, — впрочем, замечает, касаясь этого сражения, И.В. Цин-кайзен, — то возмещали они отвагой атаки и преимуществом личной храбрости»²³.

Описывая ту же битву, Мустафа Найма дал казакам и их военно-морской деятельности самую высокую оценку: «Смело можно сказать, что более дерзкого народа, чем казаки, менее аботящегося о жизни, менее питающего страх к смерти, найти на земле невозможно. По свидетельству лиц, понимающих толк в морском деле, сволочь эта ловкостью и мужеством в подобных на воде сражениях более страшна, чем другой какой-либо народ...» Это эмоциональное признание весьма знаменательно для официального хрониста Османской империи, особенно если учесть, что тогдашними главными врагами Турции на море, кроме казачества, были Венеция с ее великолепным, «эталонным» флотом и великая Испания — владычица Атлантики и Америки, обладавшая громадными океанскими военно-морскими си­лами.

Отвагу казаков при Карахармане А.Л. Бертье-Делагард оп­ределяет как «отчаянное мужество» («лезли на абордаж с отча­янным мужеством»), подумаем, что здесь подобрано не слиш­ком удачное выражение. Казаки, вовсе не считая свое положе­ние безнадежным, первыми атаковали и надеялись победить, а отчаянно сопротивлялись оборонявшиеся турки. Точнее выра­жается П.А. Кулиш: «Мусульмане бились отчаянно, казаки бе­шено». Собственно, об этом прямо говорит Найма: «Началась ужасная битва, в которой мусульмане сражались с несказанным мужеством и крайним отчаянием...»

Сильнейшей атаке подверглась капудана — флагманский корабль главнокомандующего флотом, великолепно украшен­ная галера, несшая на грот-мачте особый красный флаге изоб­ражением серебряного меча и арабесок и на корме три роскош­ных фонаря и имевшая больше обычного матросов, солдат, греб­цов (7 рядов) и пушек²⁴.

По словам Мустафы Наймы, «корабль капудан-паши ока­зался в страшнейшей опасности и едва не стал добычей разъя­ренной сволочи, ибо проклятые, узнав его по трем фонарям, украшающим корму, бросились на него с яростью с боков и спе­реди, потому что сзади [он] был обсажен орудиями и многочис­ленным ручным оружием²⁵. Несмотря на густо падающие тру­пы, двести негодяев взобрались на корабль²⁶, ожесточеннейший бой начался на палубе, и от носа корабля до мачты все простран­ство так было завалено телами неверных, что пробраться уже было невозможно».

Незавидное положение флагманской галеры заметно усугу­билось тем, что, согласно последнему источнику, ее гребцы, «все собранные из казацких пленников²⁷, перестали работать весла­ми и, наверное, ударили бы с неприятелем на мусульман, если бы им прежде не заковали ноги в железо».

Д.И. Эварницкий замечает, что атаковавшим казакам «по­могали гребцы-невольники тем, что, бросив весла, перестали управлять галерами». Это, конечно, сказано неточно, потому что гребцы и до того не управляли кораблями. А.Л. Бертье-Делагард отмечает «для ясности дела, что мужество Козаков и не­чаянность их нападения (в морских боях. — В.К.) имели огром­ное значение, но не меньшее имело также и то обстоятельство, что невольники, большею частью те же козаки, как только начинался абордаж галеры, бросали весла, переставали грести и тем лишали галеры возможности управляться и двигаться; так и было на капитане, да, вероятно, и на других (галерах. — В.К.)». С ав­тором в целом можно согласиться, добавив только, что источ­ники не подтверждают обычное большинство пленных казаков среди рабов-галерников и что Найма прямо не говорит об отка­зе работать веслами на прочих кораблях эскадры, однако пред­полагать это можно по замечанию об отсутствии при штиле вза­имопомощи между галерами, т.е. об их обездвижении.

Известия английского посольства от 30 июля и письмо фран­цузского посла от 5 октября (25 сентября) сообщают о бое на капудане короче, но в том же смысле и с дополнительными под­робностями. «Дважды они (казаки. — В.К.), — говорится в изве­стиях, — подступали к грот-матче адмирала турок, убив 3 (лю­дей. — В.К.) у штурвала и разбив руль, который опять был при­креплен 4 христианскими невольниками...» Казаки, читаем в письме, «были уже на реале, обрубая снасти²⁸ и снимая румпель, поставив пашу моря в бедственное положение».

Наконец, Э. Дортелли, ссылаясь на очевидцев сражения, сообщает, что казаки «уже было завладели рулем реалы»²⁹. Прав­да, под воздействием А.Л. Бертье-Делагарда, понимавшего эту фразу как фигуральное выражение, переводчик Н.Н. Пименов в полной русской публикации Э. Дортелли «руль реалы» заменил «кормовой частью адмиральской галеры». Сам же А.Л. Бертье-Делагард замечает, что в публикации дан хотя и не дословный, но зато-де более точный перевод. На этом примере видна необ­ходимость, по крайней мере во многих случаях, дословного, а не художественного перевода источников: из сравнения текстов Э. Дортелли, английских известий и Ф. де Сези ясно видно, что итальянец писал о конкретном руле галеры, а не о фигуральной корме³⁰.

Вместе с тем вся палуба капуданы стала ареной ожесточен­ий схватки. Казаки действительно были уже на корме и почти овладели ею, поскольку для турок речь шла о потере руля. В этом отношении неточен И. фон Хаммер, который, также прибегая к фигуральному обороту, говорит, что 200 казаков («пара сотен») взяли свои души, как сабли, в зубы и ринулись сломя голову на судно; они пошли на абордаж и прорвались до средней мачты»³¹. А.Л. Бертье-Делагард замечает, что эта фраза тюрколога «в военно-морском смысле... ничего не поясняет, а добраться до большой мачты не особенно много значит». Другое дело — овладеть кормой.

«На галерах, — пишет историк, — рули делались весьма простого устройства: большего размера, конечно, но по существу такие же точно, как на современных морских шлюпках; таким образом, самый руль, дерево, наложенное на его вершину, которым руль вращают (румпель), и рулевые... находились на корме. Частью поэтому, а частью и по многим иным, еще более важным причинам на корме же, великолепно убранной резьбой, роскошными тентами, коврами и флагами, помещался на троне (буквально) сам капитан, окруженный своими главнейшими подначальными благородными и свободными рыцарями и лучшими воинами, которые составляли главную оборону галеры; тут же на корме был склад провизии, стояли крупнейшие орудия для боя и мелкие для удержания в повиновении прикован­ных к галерным скамьям невольников или наемников, и тут же, наконец, поднимался флаг (знамя) галеры».

«Таким образом, — заключает А.Л. Бертье-Делагард, — на корме сосредоточивалось, оттуда исходило все управление и вся защита галеры... Из сказанного можно видеть, что корма галеры по своему значению была отчасти тем же, что капитанские мос­тик и рубка на теперешних кораблях, но еще важнее и суще­ственнее для жизни и действия галеры, — это была ее голова и сердце, ее святое место. Теперь будет понятно... выражение д'Асколи: овладели рулем, — что значит, в сущности, овладели жиз­ненным узлом галеры, ее кормою, без чего нельзя овладеть ру­лем»³².

Повторим, что, по Э. Дортелли, казаки «было завладели ру­лем». Последующая роковая роль кормовых орудий показывает, что полностью завладеть кормой не удалось.

Согласно хронике Мустафы Наймы, «когда другие корабли полагали, что адмиральский уже тонет, опустошенный казака­ми, почти сверхчеловеческое мужество доблестной его команды одержало тогда превосходнейшую победу, ибо как только освободили палубу от приступа проклятых, выстрел, данный с одно­го и с другого борта, отправил множество чаек в морскую пучину». Иными словами, янычарам и морякам капуданы крайним напряжением сил все-таки удалось отбить абордаж, а вслед за тем турецкие пушкари произвели по удачному выстрелу из бор­товых орудий.

И. фон Хаммер, ссылаясь на разные источники и ничего не говоря одействии упомянутых орудий, утверждает, что это «пуш­ки кормы потопили подступавшие с обоих бортов суда»³³. Так или иначе, корабельные орудия помешали продолжению абор­дажа, который мог возобновиться с новой силой. И.В. Цинкай-зен полагает, что адмиральский корабль, «вероятно, был бы по­терян, если бы не был спасен применением своей тяжелой ар­тиллерии».

Р. Левакович и на его основе В. Катуальди рисуют эти дра­матические события иначе. «Турецкая реала, — уверяет фран­цисканец, — шла прямо, чтобы захватить лодку, в которой на­ходился султан (Яхья. — В.К.), и до того потопила две казачьи лодки, и, проходя над второй, повредила свой руль таким обра­зом, что ею нельзя было управлять и преследовать султана. Ког­да казаки увидели это, они напали на нее, и если бы не подоспел ей на помощь отряд галер, то ей бы пришлось плохо, поскольку казаки уже начали взбираться на нее. Началась рукопашная и продолжалась несколько часов; султан находился все время впе­реди, чтобы могли его видеть...»

В. Катуальди пишет, что неизвестно, почему адмиральское судно направилось на лодку Яхьи: «потому ли, что узнало в ней ту, которая вела отряд, или случайно», — и продолжает: «Еше немного и оно было бы захвачено казаками, которые, узнав его по трем фонарям, окружили со всех сторон и полезли на него с саблями и дубинами. Они уже были на палубе у средней мач­ты, и гребцы... побросали уже весла, как выстрелами из кормо­вых орудий были потоплены ладьи, находившиеся с одной сто­роны судна, с другой — к нему подошли на помощь другие две галеры, открывшие по ладьям сильный артиллерийский огонь. Казаки, однако, были отброшены лишь после больших уси­лий...»

Как видим, у Р. Леваковичатакже были сведения о повреж дении руля капуданы, но причина поломки приведена другая. Освещение же событий в целом повернуто «с прицелом» на Яхью. Кстати сказать, претендент во время схватки едва ли мог находиться впереди с той целью, чтобы его могли видеть: у него не было казачьего опыта абордажного боя, а сам этот бой существенно отличался от битвы в поле с полководцем впереди войска.

В. Катуальди заметил некоторую конкретную нелепость, относящуюся к «поворачиванию» событий в сторону Яхьи, и попытался исправить положение объяснением курса капуданы. Почти вся остальная информация итальянского автора основана на труде И. фон Хаммера. Похоже, и две галеры, подошедшие на выручку к капудане, появились потому, что тюрколог при описании сражения кроме капуданы упоминает еще две галеры, говоря, однако, об их помощи флагману. Казаки яростно атаковали и патрону — корабль второго адмиралатурецкого флота³⁴, несший на грот-мачте флаг с изображением серебряных пушек и, как и капудана, вооруженный сильнее рядовой галеры³⁵. Должность терсане кетхудасы тогда занимал Мемибег. «Галера кетхуды адмиралтейства, — сообщает Мустафа Найма, — находилась в неменьшей опасности и с рав­ным же мужеством одолела своих налетчиков».

Й. фон Хаммер тоже говорит, что галера Мемибега «была близка к взятию», и, кроме того, добавляет, что «и галера Пияле выдержала очень жаркий бой». Тюрколог не указывает долж­ность Пияле, а А.Л. Бертье-Делагард по упоминанию в сраже­нии реалы полагает, что он был третьим адмиралом османского флота, т.е. терсане агасы. Не можем в точности сказать, так ли это, учитывая, что обычно терсане агасы оставался «наместни­ком» капудан-паши во время его отсутствия в Стамбуле. Турец­кая риала, галера третьего адмирала, несла на грот-мачте флаг с изображением трех серебряных пушек в красном поле³⁶.

Казаки абордировали и прочие суда эскадры, и Найма отме­чает, что «много других кораблей уже становилось добычей раз­горяченного иноверства».

Турецкую эскадру, находившуюся на краю гибели, спасло резкое изменение погоды. Согласно депешам английского по­сла от 30 июля, 11—12 августа и 24 сентября, в ходе сражения, проходившего сначала в тумане, «появилось солнце, так что га­леры могли применить свои большие ядра, и поднялся ветер», который был сильным. В письме Ф. де Сези от 5 октября (25 сен­тября) также говорилось, что когда казаки «были уже на реале», поднялся «в высшей степени свежий северный ветер». Собствен­но говоря, начинался шторм, и Э. Дортелли прямо указывал на «поднявшуюся сильную бурю»³⁷.

По Т. Роу и Ф. де Сези, ветер оказался «слишком сильным для фрегатов» казаков: «дурная погода затопляла их лодки»³⁸; турецкие же галеры, как сообщает Э. Дортелли, напротив, «мог­ли двинуться против неприятеля на всех парусах». У Мустафы Наймы читаем, что «уже мусульмане, видя неминуемую гибель, падали налицо, прося о помощи Бога, когда ужасная тишина... с приближением сильного ветра счастливо развеялась. Напол­няются паруса, жизнь и надежда возвращаются в сердца отчаяв-шихся воинов...»³⁹

Сильный ветер и начавшееся волнение, с одной стороны, не только чрезвычайно затруднили действия казаков, но и стали угрожать серьезной опасностью их судам, а с другой — оказал и огромную помощь галерам, которые теперь могли свободно дви гаться и маневрировать. Произошел решительный перелом н ходе сражения.

Источники единодушны в оценке той роли, которую сыгра­ла перемена погоды. Участник сражения Иван говорил, что «если бы не судьба и море не разбросало бы казачьи лодки, то туркам бы не уйти». Э. Дортелли, имевший информацию от противо положной стороны, замечал: «По словам всех очевидцев, если бы вдень битвы была тихая погода, то ни одна галера не верну лась бы обратно...»