Глава 2 Вещественные доказательства 2 страница

Дело о краже этой мумии трехтысячелетней давности было одним из первых, что оформлял Анвин. Он помнил тот день, когда более пятнадцати лет назад курьер доставил ему первый рапорт Сайварта, положивший начало целой их серии. Это было в начале декабря, шел снег; весь офис тут же погрузился в молчание, показавшееся ему полным ожидания. За ним все наблюдали. Тогда он был еще новичком на этом этаже, у него дрожали руки, когда он второпях просматривал напечатанные Сайвартом страницы рапорта. Детектив подошел вплотную к раскрытию этого преступления, и Анвин испытывал нетерпение, дожидаясь конечного результата. И вот этот момент настал. Было раскрыто преступление высочайшего класса, крупная кража со взломом. Новость для первых полос газет.

Анвин точил карандаши, тянул время, чтобы взять себя в руки, не торопясь рассортировывал по размеру скрепки и резиновые колечки. Затем наполнил авторучку чернилами и освободил дырокол от бумажных кружочков, накопившихся за несколько трудовых будней.

В конце концов он все-таки принялся за работу, причем с полнейшей уверенностью в себе и целеустремленностью, теперь казавшимися ему полнейшим безрассудством. Он поменял местами и переформулировал все общепринятые рубрики, чтобы инкорпорировать в них детали и подробности этого дела, а также свел воедино все последующие рапорты и попутно установил и зафиксировал имена подозреваемых, впоследствии фигурировавших в файлах Агентства как повторяющийся дурной сон: Джаспер и Исайя Рук, Клеопатра Гринвуд и этот гнусный и двуличный чревовещатель Енох Хоффман.

Ему казалось, что успехи Сайварта в раскрытии этого дела зависят от его способности задокументировать его, что следующая улика останется без внимания, пока предыдущая не будет классифицирована должным образом. Детектив направлял ему сводки, разрозненную информацию, сведения об объектах, вызывавших у него подозрения; задача клерка состояла в том, чтобы рассортировать и систематизировать все это, затем исключить то, что оказалось не относящимся к делу, оставив одну только суть, ту самую сияющую во мраке неизвестности нить, что ведет к возможному и единственно мыслимому решению загадки.

Сегодня он уже не мог припомнить, чем занимался все эти недели, кроме того, что подбирал и собирал эти страницы и складывал их рядом со своей пишущей машинкой, а еще он помнил иней на окнах да ощущение удивления, испытываемое всякий раз, когда коллега клал ему руку на плечо в конце рабочего дня, когда все настольные лампы в помещении, за исключением его собственной, уже были погашены.

Анвин не любил, когда при нем вспоминали его старые дела, в особенности это. «Дело о старейшем убитом человеке» превратилось в нечто, уже не подвластное ему, не подвластное Сайварту, не подвластное даже Еноху Хоффману, бывшему фокуснику-иллюзионисту, чья злая и безумная воля и стала источником и причиной всех последующих событий. Всякий раз, когда кто-нибудь заговаривал об этом деле, оно все в меньшей степени представлялось тем, чем являлось в действительности, то есть тайной, переставшей быть таковой и переведенной наконец в разряд архивных материалов.

Двадцать лет Анвин работал в качестве куратора Сайварта, подшивая и систематизируя его рапорты, разбирая его заметки и создавая из них должным образом оформленные файлы по всем его делам. У него накопилось множество вопросов к этому человеку, касающихся методологии, применяемой в его детективной практике. Особенно он хотел побольше разузнать о «Человеке, укравшем двенадцатое ноября». Это дело знаменовало собой завершение некоей эпохи, однако записи детектива по нему отличались необычной лаконичностью. Каким именно образом Сайварт проник в суть мошенничества Хоффмана? Откуда он узнал, что в тот день был именно вторник, а не среда, когда все остальные обитатели города верили газетам и радио?

Если бы Анвину не посчастливилось случайно встретить детектива в коридорах Агентства или оказаться рядом с ним в лифте, он бы об этом никогда не узнал. На газетных фотографиях Сайварт обычно фигурировал где-то на заднем плане в виде некоей расплывчатой фигуры в плаще и шляпе, скрытой в тени и лишь слегка освещаемой тлеющим кончиком его сигары.

Обычная офисная суета всегда приводила Анвина в умиротворенное состояние. Вот где-то в конце ряда столов застучала пишущая машинка, вот зазвонил телефон, вот загремел выдвигаемый и задвигаемый ящик. Слышно, как кто-то хлопает по стопкам бумаг подравнивая пачку, со всех сторон доносится нечленораздельный гул – слова, слова, слова, извечно обреченные на то, чтобы повиснуть в безмолвном пространстве.

Ну разве не достойно восхищения такое усердие, такое поразительное рвение?! И как все это действительно актуально! Ведь никому другому, кроме самых доверенных клерков, не позволено отправлять папки с делами к месту их вечного упокоения, в архивы, где все тайны теперь классифицированы в строгом порядке, сгруппированы по темам и степени важности – тайны, полностью расследованные и раскрытые, со всеми деталями, представленными в фотографиях, распечатках перехваченных телефонных разговоров и расшифрованных письмах, в дактилоскопических картах и признательных показаниях. По крайней мере именно так представлял себе всю жизнь архивы сам Анвин. Вообще-то он там никогда не был и ничего этого не видел, так как допуск в эти святилища почему-то выдавался только младшим клеркам.

Он снял шляпу. Но на вешалке возле его стола уже болтался чей-то головной убор. Это была простая женская серая шляпка, а под ней висело клетчатое пальто.

На его стуле сидела она. Женщина в клетчатом пальто (в данный момент, правда, без оного) сидела на его, и в этом не оставалось ни малейших сомнений, стуле у его же собственного стола и что-то печатала на его, разумеется, пишущей машинке. Реальность происходящего подчеркивалась светом настольной лампы под зеленым абажуром. Она подняла взгляд, словно очнулась ото сна; ее пальчик завис над клавишей с буквой Y.

«Что такое?» – хотел было спросить Анвин, но, встретившись с ее взглядом, осекся; шляпа, казалось, намертво приклеилась к его пальцам, портфель словно наполнился свинцом. И опять у него возникло все то же ощущение, словно у его ног разверзлась бездна и от малейшего дуновения ветерка он может в нее свалиться. Но отнюдь не это привело его в замешательство, а ее глаза цвета тусклого серебра да еще нечто за ними, недоступное взгляду.

Он прошел мимо. Мимо своего стола, мимо клерков, чьи пишущие машинки при его приближении замолкали, не допечатав очередное слово. Он понимал, что сейчас в их глазах он имеет совершенно сдувшийся вид. Перед ними был потрясенный, утративший уверенность в себе Анвин; совершенно не тот, которого они так хорошо знали, а какой-то незнакомый и странный тип со шляпой их коллеги в руке.

Он не понимал, куда идет, пока не увидел своей цели. Помимо самого мистера Дадена, немногие когда-либо приближались к двери кабинета старшего клерка. Матовое стекло в двери показалось ему сейчас совершенно непроницаемым. Он поставил портфель на пол и поднял руку, собираясь постучать, но не успел: дверь распахнулась, и мистер Даден, круглоголовый человечек с бесцветными волосами, сбивчиво затараторил:

– Прошу прощения, сэр, но тут, кажется, произошла какая-то ошибка.

Анвина никогда до сего момента не именовали «сэр». Он всегда был просто «Анвин», не более того.

– Это я прошу прощения, мистер Даден, здесь в самом деле какая-то ошибка. Я сегодня опоздал на несколько минут. Разумеется, тому есть объяснение, и оно будет изложено в моем рапорте, напечатать который хотелось бы прямо сейчас. Но не имею, однако, такой возможности по причине присутствия на моем рабочем месте другого лица, кое, что тут скрывать, пользуется моей пишущей машинкой. К сказанному остается лишь присовокупить, что, несомненно, мне полагается служебное взыскание, поскольку я, как вы уже, наверное, успели заметить, все-таки опоздал на службу.

– Нет, это я прошу прощения, сэр, вы вовсе не опоздали. Вы просто… Я хочу сказать, что мне сообщили… как бы это получше сказать?., что вы получили повышение. И хотя мы, безусловно, весьма рады, что вы соизволили навестить своих прежних коллег, сэр, но это вообще-то нарушение правил внутреннего распорядка Агентства… Детективы, вы сами знаете, никогда напрямую не общаются с клерками, все бумаги нам всегда доставляет курьер.

– Правила внутреннего распорядка, конечно, кто же их не знает.

Это был самый длинный разговор, происходивший когда-либо между Анвином и его начальником, если не считать обмена служебными записками относительно распределения полок между обитателями восточного ряда столов, каковой обмен имел место где-то года три назад; но, строго говоря, в той форме общения преобладали какие-то казенные нотки и своего рода отчужденность. Так что сейчас Анвин, сделав определенное усилие, произнес:

– Но мы-то с вами можем теперь говорить свободно, не так ли?

Мистер Даден бросил взгляд вдоль рядов, образуемых столами. Машинки молчали. Где-то зазвонил телефон, но трубку никто не снял и он заглох.

– Вообще-то, хотя я и являюсь начальником на всем четырнадцатом этаже, – заметил мистер Даден, – я тоже обычный функционер, в техническом смысле, конечно. Так что, сами понимаете, это нарушение правил субординации и внутреннего распорядка Агентства.

– Стало быть, насколько я понимаю, – заключил Анвин, – нам следует прекратить этот разговор, чтобы не нарушать упомянутые правила, да?

Мистер Даден с облегчением кивнул.

– И мне следует искать свое новое рабочее место в другом подразделении Агентства?

Мистер Даден, не скрывая своего огорчения, сообщил:

– Вероятно, на двадцать девятом этаже. Комната 2919, судя по полученной мною служебной записке.

Да-да, конечно, служебная записка, единственное средство общения между департаментами! Пользуясь этим документом в качестве ключа, Анвин мог выяснить его источник и уладить проблему лично. Хотя требование показать документ, адресованный его начальству, будет расценено как несколько… неординарный поступок. Но мистер Даден, видимо, полагает, что Анвин теперь выше его в служебной иерархии, так что не сможет отказать в подобной просьбе. Однако использование замешательства бывшего начальника означало бы извлечение определенной выгоды из возникшего недоразумения, а именно с ним-то Анвин и желал покончить. Стоит только представить себе рапорт, который ему придется писать, чтобы объяснить свои действия: бесчисленные приложения и дополнения, указания и распоряжения, примечания, бесконечные сноски и ссылки. И чем больше Анвин их укажет в своем рапорте, тем больше их будет требоваться. В конце концов этот рапорт превратится в горы бумаги, образующие множество стен и коридоров, во всепожирающий лабиринт с самим Анвином в середине, запутавшимся в использованных лентах от пишущей машинки.

Мистер Даден, однако, избавил его от подобной участи, вручив ему для изучения – без каких-либо просьб с его стороны – служебный меморандум.

Кому: О. Дадену, старшему клерку, 14-и этаж

От кого: Ламека, супервайзера, 36-й этаж

Настоящим довожу до вашего сведения, что мистер Чарлз Анвин, сотрудник Агентства, работающий в вашем отделе, повышен в должности до ранга детектива со всеми Правами, Привилегиями и Обязанностями, соответствующими этой должности. Прошу вас переправить его личные вещи в офис 2919 и далее действовать в соответствии с Регламентом.

В нижней части меморандума красовалась гербовая печать Агентства, изображающая одинокий открытый глаз, парящий над словами девиза: «Неусыпно бдительный».

Анвин сложил лист пополам и сунул в карман пальто. Он видел, что мистер Даден желает заполучить его назад, чтобы сохранить в качестве оправдательного документа, но не осмеливается выступить с подобной просьбой. Так будет только лучше – Анвин сможет приложить меморандум к своему рапорту.

– Насколько я понимаю, – обратился он к бывшему начальнику, – женщина, что сидит за моим столом и чья фамилия мне не известна, будет заниматься той работой, которую в течение последних двадцати лет семи месяцев и скольких-то дней выполнял я.

Мистер Даден улыбнулся и несколько раз кивнул, не назвав, однако, ее имени.

Направляясь к выходу, Анвин избегал взглядов сослуживцев, особенно взгляда женщины, сидящей на его стуле. Но не смог удержаться и скользнул глазами по клетчатому пальто, что висело там, где должно было висеть его собственное.

В кабине лифта уже поджидали отправления трое тихо разговаривавших между собой мужчин в великолепных костюмах черного, зеленого и темно-синего цветов. Появление Анвина они встретили с подчеркнуто демонстративной индифферентностью. Это были настоящие детективы, и Анвину не нужно было самому быть детективом, чтобы признать сей факт. Он встал спиной к ним, а лифтер вскочил со своей трехногой табуретки и закрыл двери.

– Лифт идет вверх, – торжественно объявил он. – Следующая остановка – двадцать девятый этаж.

Анвин, с присущим ему скромным видом, попросил доставить его на тридцать шестой.

– Надо говорить громче, – резонно заметил лифтер, постучав себя пальцем по уху. – Какой этаж вам нужен?

Трое детективов навострили уши.

Анвин наклонился ниже и повторил:

– Тридцать шестой.

Лифтер пожал плечами и повернул рычаг хода. Никто не произнес ни слова, пока стрелка указателя миновала пятнадцатый, шестнадцатый, семнадцатый этажи, но Анвин-то отлично понимал, что детективы наблюдают за ним. Может, эти трое имеют какую-то связь с детективом Питом? Тот ведь какое-то время вел наблюдение за Анвином, достаточно долго, чтобы выяснить, что тот каждое утро отправляется на Центральный вокзал. И если это так, то другие тоже могли последовать его примеру – и не только в стенах офиса. Анвин чувствовал себя так, как будто недреманное око Агентства все время держит его в поле своего зрения и нет никакой возможности скрыться от этого взгляда.

За ним вполне могли наблюдать и в то утро восемь дней назад, когда он впервые обратил внимание на женщину в клетчатом пальто. Он тогда встал очень рано, оделся, позавтракал и отправился на службу, так и не сообразив, пока не проехал полпути до Агентства, что большая часть города все еще спит. Продолжать поездку не имело смысла, так как пройдет еще несколько часов, прежде чем прибудет вахтер со своими ключами. В общем, Анвин остановился, испытывая определенное замешательство, пока мимо него в утреннем полумраке проезжали грузовики, развозящие по магазинам всевозможные товары; уличные фонари, помигав, гасли у него над головой, а несколько запоздалых пьянчуг, обхватив друг друга за плечи, протащились мимо, расходясь по домам.

Сейчас все произошедшее тогда казалось ему сном: проход сквозь вращающиеся двери Центрального вокзала, стаканчик кофе у буфетной стойки, график прибытий и отправлений на информационном табло рядом со справочным бюро. Он мог бы купить билет на любое из этих направлений, подумалось ему, и позволить поезду умчать его из этого города, и пускай все эти рапорты и отчеты хоть еще век скапливаются горой на его столе. Все тайны, связанные с Сайвартом, теперь казались пустыми, особенно в сравнении с делами прежних лет. Братья Рук после «Дела о двенадцатом ноября» залегли на дно, а Клеопатра Гринвуд сбежала из города. Что же до Еноха Хоффмана, то он посредством поистине магического трюка просто исчез. Городу все еще казалось, что само его существование немыслимо без детектива Сайварта, но Анвин уже знал правду: Сайварт был теперь просто тенью, а сам он – тенью тени.

Вот так и случилось, что он оказался перед выходом на перрон номер четырнадцать с билетом на ближайший поезд, идущий неведомо куда, не имея никаких планов насчет возвращения, и сверял свои наручные часы с показаниями четырех циферблатов над справочным бюро. Подобное поведение даже ему самому показалось бы подозрительным: обычный клерк, зачем-то встал очень рано, действует, судя по всему, исключительно по наитию, собирается уехать из города, купил билет в совершенно несуразном направлении. Какие мотивы может кое-кто из Агентства усмотреть в таком поведении? Скорее всего там уже считают его «кротом» или двойным агентом.

Возможно, его повышение по службе вовсе не ошибка, а своего рода тест. Если так, то он докажет, что выше подозрений, продолжая утверждать, что это была ошибка, всего лишь ошибка. Он докажет, что намерен продолжать свою работу в качестве клерка, что ничего иного собой не представляет, он всего лишь клерк.

Так или иначе, но в то утро он все же не сел в поезд и не уехал в далекую провинцию. Он остановился, увидев женщину в клетчатом пальто. Она показалась ему воплощением тайны, не разгадав которой он не сможет уехать. И пока она приезжает на вокзал каждое утро, он будет подстерегать ее и потом наблюдать за ней в надежде на то, что появится тот, кого она ждет, – такова была тайная негласная сделка, заключенная с ней.

А три детектива в лифте все еще продолжали с профессиональным интересом смотреть на него – настойчиво и внимательно, чего нельзя было не почувствовать. Он постучал зонтиком по полу и пропел себе под нос несколько тактов из песенки, услышанной как-то по радио, но это, видимо, выглядело чересчур нарочитым, поскольку пение и постукивание зонтом по полу не входили в число его привычек, а потому он использовал свой зонт в качестве трости, то и дело налегая на него всем своим весом, а потом отпуская. Это была его глубоко укоренившаяся привычка. Но использование ее в качестве отвлекающего маневра показалось ему еще менее удачной выдумкой. Он пока не удосужился прочитать ни строчки из «Руководства по раскрытию преступлений», а эти детективы, вероятно, знают его наизусть, и даже могли бы рационально объяснить утверждение Сэмюеля Пита, согласно которому у оперативников должны быть собственные тайны.

Лифтер остановил кабину на двадцать девятом этаже, и детективы вышли, проследовав мимо Анвина. Потом обернулись. Тот, что был в черном костюме, почесал прыщик у себя над воротником, недовольно глядя на Анвина, словно именно он был причиной появления этого прыща. Господин в зеленом костюме грузно сгорбился; взгляд его полускрытых веками глаз был мрачным и весьма неприятным. Тот, что в темно-синем костюме, стоял впереди остальных, его усики кривой линией огибали верхнюю губу.

– Это совершенно неподходящая шляпа для тридцать шестого этажа, – вскользь заметил он.

Остальные двое загоготали и закачали головами.

Лифтер закрыл двери прямо перед лицом детектива и его злобным взглядом, и стрелка указателя снова сдвинулась с места, показывая продвижение наверх. Сверху доносилось поскрипывание подъемного механизма, этот звук постепенно становился громче. Когда двери наконец распахнулись, из шахты лифта вырвался порыв леденящего ветра, закрутившись вокруг щиколоток Анвина, а ведь его носки все еще были мокрые.

В коридоре мерцали желтоватые светильники, похожие на тюльпаны, а между ними виднелись двери, совершенно гладкие, без поперечных выступов. В противоположном его конце виднелось окно – прямоугольник серого света, исполосованный струями дождя.

– Тридцать шестой, – объявил лифтер.

Автор меморандума, Ламек, указал свою должность как «супервайзер». Суть ее была неведома Анвину, однако хитросплетения служебной иерархии Агентства не могли быть доверены рядовому сотруднику. Низшую категорию здесь составляли младшие клерки, находившиеся в подчинении сонмища клерков, над коими главенствовали старшие клерки; венчали эту пирамиду детективы. От этих странствующих рыцарей зависело очень многое. Их влияние передавалось и распространялось посредством торопливо снующих курьеров, служащих более низкого статуса по сравнению даже с младшими клерками, имевших, однако, особые привилегии, оформленные в виде повсеместного допуска и доступа, поскольку разносимые ими циркуляры и всевозможная основополагающая документация могли исходить из самых высоких кабинетов Агентства. А вот кто обитал на этом своеобразном Олимпе? Сколь проницательны были их умы, велики ли полномочия, высок ли статус? Об этих аспектах Анвин даже и не пытался задумываться, да и мы сейчас не станем, разве что вот в каком плане: на тридцать шестом этаже, за дверями с бронзовыми табличками, на которых были выгравированы их фамилии, сидели и выполняли возложенные на них обязанности эти самые небожители.

На седьмой двери по правой стороне (Анвин насчитал их там тринадцать) имелась табличка с искомой фамилией. В отличие от всех остальных дверей эта была распахнута настежь. Он слегка постучал по ней и окликнул:

– Мистер Ламек?

Никакого ответа. Он постучал громче, и дверь распахнулась еще шире. В комнате было темно, но в потоке света, проникающего из коридора, Анвин разглядел широкий темно-красный ковер, полки, заставленные толстыми томами с синими и коричневыми корешками, пару массивных кресел, стоящих перед сдвинутым к стене столом, по одну сторону от которого темнел огромный глобус. На него же была похожа и резко выделявшаяся на фоне окна могучая лобастая голова. На столе находились телефон, пишущая машинка и лампа.

– Мистер Ламек, – повторил Анвин, переступая через порог. – Извините за беспокойство, сэр. Я Чарлз Анвин, клерк с четырнадцатого этажа. Я хотел бы поговорить с вами по поводу своего повышения. Мне кажется, что тут имела место некая ошибка.

Ламек ничего не ответил. Может, он не хотел вступать в беседу, пока дверь распахнута. Анвин затворил ее и подошел ближе к столу. Когда его глаза привыкли к полумраку, он начал различать лицо с тяжелыми чертами, плечи, такие же широкие, как кресло с широкой спинкой, огромные, неподвижно замершие руки, сложенные на столе.

– Ошибка была допущена, конечно, не с вашей стороны, – уточнил Анвин. – По всей видимости, это опечатка машинистки или неправильно понятая телефонограмма, полученная по одной из старых телефонных линий. Там всегда полно статических разрядов и нередко происходят искажения.

Ламек безмолвно смотрел на него.

– И еще в последние дни, если вы, несмотря на свою занятость, все-таки заметили, все время идет дождь. Собственно, четырнадцать дней подряд, если точно. Гораздо больше осадков, чем у нас выпадало в предыдущие месяцы.

Анвин стоял прямо перед столом.

– Все дело в плохом водоотводе, сэр. Вода нередко нарушает связь.

Тут он заметил, что телефон Ламека отключен от линии, а провод с вилкой болтается, свешиваясь с края стола. Суперклерк ничего не ответил. Наступившую тишину нарушал лишь дождь, барабанивший по оконному стеклу. Это, подумалось Анвину, только подтверждает правоту его слов насчет скверной погоды.

– Если вы не возражаете, – решился Анвин, – я включу вашу лампу. Тогда я смогу показать вам ряд документов, достойных, я уверен, вашего внимания. Вам совершенно необходимо просмотреть их, прежде чем заняться моей проблемой. Мне бы не хотелось отнимать у вас слишком много времени. В наши дни никому ведь нельзя доверять, не правда ли?

Он дернул за шнурок. Лампа, точно такая же, как та, что стояла на столе самого Анвина, однако двадцатью двумя этажах ниже, бросила на стол круг бледно-зеленого света, выхватив из мрака протянутую руку Анвина, серые скрещенные пальцы сидящего за столом человека и его тяжелое и столь же серое лицо с уставившейся в пустоту парой припухших покрасневших глаз.

Для Анвина было не впервой иметь дело с трупом. Сотни их фигурировали в рапортах и отчетах, на протяжении многих лет поступавших к нему на обработку и оформление и всегда изобиловавших соответствующими деталями и подробностями. Отравленные, застреленные, зарезанные, повешенные, разрезанные на кусочки бензопилой, расплющенные между парой бетонных глыб, убитые ударом сковородки по башке, выпавшие или выброшенные из окна, распотрошенные, сгоревшие или закопанные живьем, долгое время находившиеся под водой, сброшенные с лестницы или просто избитые и изуродованные до полной утраты человеческого облика – все это стало его повседневностью, так сказать, частью рутинной работы клерка с четырнадцатого этажа. Все файлы и каталоги, кстати, оформлялись и комплектовались по категориям в зависимости от причины смерти. Сам Анвин время от времени заводил дополнительные разделы или подразделы, когда это мертвящее однообразие нарушалось действительно чем-то новеньким, для чего требовалось расширить имеющуюся систему классификации дел или актуализировать ее. Например, появление таких рубрик, как «Удушение оставленной без присмотра змеей породы боа-констриктор», а равно как и «Сдобная булочка с ядовитыми ягодами», доказывало то, что инновационные тренды не остаются без его внимания.

Человек, столь широко образованный в области разнообразных способов отправки на тот свет, мог, таким образом, с определенной индифферентностью лицезреть результат реального убийства, в данном случае подтверждаемого тем, что шея носила следы странгуляционного воздействия, язык вывалился наружу в результате удушения, а глаза почти полностью вылезли из орбит как результат вышеуказанных причин.

Анвин отдернул руку от лампы и, отступив на несколько шагов назад, споткнулся об угол ковра и упал в одно из кресел, комфортность которого отнюдь не ослабила его испуга и отвращения. В каждом углу Анвину теперь мерещился притаившийся убийца, дожидавшийся удобного момента, чтобы нанести свой удар. Выбравшись из кресла, он, несомненно, окажется в опасной близости по крайней мере с одним из них.

Так что он остался неподвижно сидеть в кресле, прижимая к себе портфель, словно и впрямь ведя беседу с мистером Ламеком. Это общение продолжалось в подобном режиме еще некоторое время, и лишь дождь издавал какие-то звуки, что-то говорил, но, как всегда, только о самом себе.

Глава 3 Трупы

Многие настоящие дела начинаются именно с трупа. Это может, конечно, привести в замешательство, выбить из колеи, однако по крайней мере вы знаете, в какой ситуации оказались. Бывает хуже, когда труп, не имея прямого отношения к вашему расследованию, усложняет дело. В таких случаях лучше всего продолжать свою работу, проявляя бдительность человека, заранее уверенного в том, что за следующим углом его непременно ожидает новый труп, однако скорее всего не его собственный.

Стук в дверь вывел Анвина из ступора. Интересно, сколько времени он здесь просидел? Достаточно долго, раз глаза полностью адаптировались к полумраку, обретя способность видеть, что он здесь совершенно один, наедине с трупом Ламека. Если кто-то намеревался наброситься на него и убить, то к настоящему моменту он уже проделал бы это.

Стук в дверь повторился, на сей раз громче. Ему бы следовало убраться отсюда, как только он увидел труп, надо было закричать или даже выбежать в коридор и там грохнуться в обморок. Такое поведение сразу выявило бы его истинную роль в этом инциденте: ему просто не повезло наткнуться на следы ужасного преступления. А что теперь подумают те, в коридоре, если он приоткроет дверь и, слегка смущаясь, скажет: «Прошу вас, проходите. Вот, смотрите сами, там, за столом, сидит мертвый человек. Странно, не правда ли?»

Он мог бы втиснуться в узкую щель за книжным шкафом, но это было явно не самое удачное место, чтобы хорошо спрятаться. Если он будет обнаружен скорчившимся за этим шкафом, подозрения на его счет только усилятся. Стоит, видимо, подождать еще некоторое время, надеясь на то, что тот, кто стучится в дверь, раздумает и уйдет.

Анвин ждал. Стук прекратился, но зато раздался женский голос:

– Мистер Ламек?

Значит, придется заняться телом. Что-то надо с ним делать, с этим телом. Он обошел кресло Ламека, встал за ним и уставился на огромный лысый череп. Если смотреть с этой стороны, то на первый взгляд ничего страшного с ним не произошло. Просто человек очень устал, устроился поудобнее в своем любимом кресле и вздремнул. Не ощущалось и запаха, обычно исходящего, по убеждению Анвина, от трупа. В воздухе лишь витала легкая нотка лосьона, употребляемого после бритья.

И тем не менее Анвин не мог заставить себя прикоснуться к мертвецу. Он взялся за спинку кресла и откатил его немного назад. Крупные руки Ламека при этом разошлись в стороны, скользя по поверхности стола, но пальцы оставались в закостенелом состоянии. Потом руки опали, и верхняя часть туловища резко наклонилась вперед. Анвину пришлось вернуть кресло в исходное положение, чтобы голова трупа не ударилась о край стола. Под тяжестью обмякшего тела кресло заскрипело.

Женщина снова постучала в дверь, на этот раз так громко, что стук наверняка услышали все сидящие на этом этаже.

– Одну минутку! – крикнул Анвин, и женщина ответила едва слышным «ох!», словно на самом деле вовсе и не ожидала ответа.

С нескольких попыток Анвину удалось спихнуть тело с кресла, и оно беззвучно рухнуло в темноту под столом.

Самым повелительным тоном, на который он только был способен, Анвин оповестил посетительницу о том, что она может войти.

Женщина была в черном платье с белым кружевным воротником и манжетами. Оно было прекрасно сшито, но подобный фасон в городе уже не носили более десяти лет. В руках она сжимала сумочку, тоже какую-то старомодную. Волосы у нее были собраны на затылке и упрятаны под черный кружевной венчик, все еще мокрый от дождя. Женщина была, наверное, лет на десять старше Анвина. Красота ее был сногсшибательна, как мог бы выразиться Сайварт. Но она выглядела до невозможности усталой – как самая усталая женщина, когда-либо попадавшаяся Анвину на глаза. Она опасливо заглянула в комнату. Темные тени под глазами так выделялись, что Анвин сперва принял их за некий изысканно экзотический вид косметики.

– Входите, пожалуйста, – пригласил он.

Она прошла вперед, неуверенно, словно сомнамбула, готовая, кажется, в любой момент упасть, но все же каким-то чудесным образом умудряющаяся держаться на ногах.