Правая, меньшая часть сцены: прихожая.

Москва, царский дворец, утро.

Левая, большая часть сцены: царские палаты с кроватью, ширмой и длинный стол, ломящийся от еды.

Царь лежит на кровати в пижаме и ночном колпаке; потягивается, встаёт, садится на край кровати, тоскливо оглядывается по сторонам, одевается и причитает. За столом сидит Скоморох.

Разделительная черта: двери.

Правая, меньшая часть сцены: прихожая.

В прихожей толпятся бояре, крестьяне и подглядывают в дверную щель за Царём.

СКОМОРОХ.

Во стольном граде, сто раз оболганном, в Московии далёкой, за церквями белокаменными да за крепостями оборонными, жил да правил, на троне восседал царь-государь Николай Хоробрый, самодур великий, со своей изюминкой, в общем, но дюже добрый: народу поблажку давал, а на родных детях отрывался. И была у царя супружница — молодая царица свет Забава Путятична красоты неписаной, роду княжеского. А с каких краёв — никто не помнил, а может и помнить было не велено.

КРЕСТЬЯНЕ.

И слух пошёл по всей земле великой

о красоте её дикой:

то ли птица Забавушка, то ли дева?

Но видели, как летела

она над златыми церквями

да махала руками-крылами.

Мы царю челобитную били:

голубушку чуть не прибили.

Приструни, Николаша, бабу,

над церквами летать не надо!

Царь кашляет от неожиданности.

ЦАРЬ.

Я отвечал на это:

наложил на полёты б я вето,

но как же бабе прикажешь?

Осерчает, потом не ляжешь

с ней в супружеско ложе —

она же тебя и сгложет.

СКОМОРОХ.

Вот так и текли нескладно

дела в государстве. Ладно

было только за морем,

но и там брехали: «Мы в горе!»

БОЯРЕ.

Впрочем, и у нас всё налаживалось.

Забава летать отваживалась

не над златыми церквями,

а близёхонькими лесами.

Обернётся в лебедя белого

и кружит, кружит.

КРЕСТЬЯНЕ.

Ух смелая!

Она нам машет крылами.

Мы б так хотели и сами.

БОЯРЕ.

А мы летать крестьянам запрещали;

розгами, плетью стращали

и говорили строго:

побойтесь, холопы, бога!

КРЕСТЬЯНЕ.

Мы бога привычны бояться,

он не давал нам браться

ни за топор, ни за палку.

Вот и ходи, не алкай,

да спину гни всё и ниже.

Не нами, то бишь, насижен

род купеческий, барский,

княжий род и конечно, царский.

ЦАРЬ.

Ну, оно то оно — оно!

Но если есть в светлице окно,

то сиганёт в него баба, как кошка,

полетает ведьмой немножко,

да домой непременно вернётся.

А что делать то остаётся

мужу старому? Ждать

и в супружеском ложе вздыхать.

(выглядывает в окно)

Вот и забрезжил рассвет,

а её проклятой всё нет.

Напущу закон на жену:

не пущу её боле одну!

КРЕСТЬЯНЕ.

«Пущу не пущу» — на то царская воля.

А наша мужицкая доля —

по горкам бегать,

царевну брехать.

Но в руки она не даётся.

Поди, ведьмой над нами смеётся,

сидя где-нибудь под кусточком?

Оббегали мы все кочки.

Нет, не сыскали девку.

Царь зовёт Бояр колокольчиком. Бояре и Крестьяне вваливаются гуртом, выламывая двери. Царь гневится.

ЦАРЬ.

Вы спали что ли, у порога?

Где моя недотрога?

БОЯРЕ.

Никак нет, не знаем.

Чёрта послали, шукает.

Все садятся за стол, затеяли пир, ждут чёрта. Появляется чёрт, отряхивается, бурчит, садится за стол, ест. Один из Бояр достаёт бересту, перо, пишет.

ЧЁРТ.

По лесу рыскать надоело,

до чёрта ёлок колючих и елей!

СКОМОРОХ.

Все выпили с горя, поели,

песни запели протяжные.

Посол грамоту пишет бумажную

на заставушку богатырскую.

БОЯРЕ.

Так и так, мол, силу Добрынскую

нам испытать бы надо.

Пропала царская отрада —

Забава Путятична легкомысленна.

Долеталась птичка, видимо.

Приходи, Добрынюшка, до Москвы-реки,

деву-лебедь ты поищи, свищи.

Точка, подпись стоит Николашина,

а кто писарь — не спрашивай!

Крестьяне свистят прилетает Голубь, к нему привязывают берестяную грамоту. Голубь улетает.

СКОМОРОХ.

Свистнули голубка могучего самого,

на хвост повесили грамотку сальную

и до Киева-града спровадили.

Чёрт хмельной говорил.

ЧЁРТ.

Не надо бы!

КРЕСТЬЯНЕ.

Но дело сделано, сотоварищи.

Пока голубь летел до градищи,

мы по болотам рыскали,

русалок за титьки тискали,

допрашивали их строго:

где царская недотрога?

БОЯРЕ.

А результат был отрицательный,

русалки плодились. И богоматери,

на иконках не помогали.

Малыши русалочьи подрастали,

шли дружиной на огороды:

«Хотим здесь обустроить болото!»

КРЕСТЬЯНЕ.

От вестей таких мы заскучали,

пили, ели, Добрынюшку ждали,

и отцовство признавать не хотели,

дескать, зачатие не в постели.

СКОМОРОХ.

Николай хотел было рехнуться,

но квасу выпил, в молодого обернулся

и издал такой указ.

ЦАРЬ.

На русалок, мужичьё, не лазь!

К водяному не стоит соваться,

а с детьми родными грех драться.

Посему, дружину ту вяжем

/войско царское обяжем/,

на корабелы чёрные сажаем

да по рекам могучим сплавляем

до самого синего океана,

там в пучину их морскую окунаем,

и пущай живут на дне, как челядь.

СКОМОРОХ.

Делать нечего, оковы надели

на водяных и русалок,

в трюмы несчастных затолкали,

да спустили по Москве-реке и далее.

И больше не видали мы

ни корабел наших чёрных,

ни русалок, водяных, ни чёрта.

Корабельщиков до дому ждать устали,

а потом рукой махнули, и слагали

былины да сказки об этом.

БОЯРЕ.

А 1113-ым летом

Добрыня пришёл, не запылился,

пыль столбом стояла, матерился.

Шумно и без стука входит Добрыня Никитич.

ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ.

Говорите, вы тут бабу потеряли

Забаву свет Путятичну? Слыхали.

Князь Владимир в Киеве гневится,

племянница она ему, а вам — царица.

Ну ладно, горе ваше я поправлю,

найду ту ведьму или навью,

которая украла лебедь-птицу.

Нам ли с нечистью не биться!

Добрыня Никитич садится за стол пировать. Все едят, пьют, звучит весёлая музыка.

СКОМОРОХ.

И после пира почёстного,

не отправлять же Добрыню голодного.

Опосля застолий могучих,

пошёл богатырь, как туча,

на леса, на поля, на болота.

Все встают, собирают Добрыню Никитича в дальний путь. Приводят Сивку.

ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ.

Ну держись этот кто-то,

вор, разбойник, паскуда!

Я еду покуда.

Добрыня Никитич берёт Сивку за уздечку и они вдвоём уходят со сцены. Оставшиеся их провожают, машут руками и садятся за стол, продолжают пировать.

Картина вторая