Неудачный заговор. присяга мешико 5 страница

Дворцовый комплекс наш опять был подожжен в не­скольких местах, и вот Кортес, видя тщету дальнейших усилий, собрал всеобщий совет, где сообщил, что мы должны уйти и пробиться к суше, берегу озера; но спер­ва следует сделать еще одно, последнее и отчаянное уси­лие — не удастся ли нам напугать врага величиной его по­терь. Так мы и пытались на следующий день: убито было великое множество врагов, но ряды их все вновь смыка­лись; мы потеряли около 20 убитыми, но до суши не до­брались, так как мосты были разрушены, а там, где мог­ли бы пройти кони и без мостов, вбиты были крепкие па­лисады, занятые множеством индейцев. В вылазке этой участвовали, кроме наших конных, — Сандоваля, отлич­ного наездника Лареса, Гонсало Домингеса, Хуана Веласкеса де Леона, Франсиско де Морлы и других наших от­личных наездников, еще и кавалерия Нарваэса, хорошие наездники, но неумелые бойцы, совершенно не знавшие мешикских приемов. И со всех сторон, как мы убедились, нас окружали препятствия, опасности и гибель!

"НОЧЬ ПЕЧАЛИ"

Мы видели, что каждый день наши силы уменьшаются, а мешиков увеличиваются. Мы видели, что многие из нас уже мертвы и все много раз ранены, и хотя мы сражались как доблестные мужи, не мог­ли ни прогнать, ни заставить отступить их многочисленные отряды, воевавшие с нами днем и ночью, — запасы пороха таяли, и съестных припасов и, главное, воды почти не было совсем, и великий Мотекусома умер, и перемирие, нами предлагаемое, отвергалось с издевкой; и мы видели нашу смерть, со всех сто­рон окруженные восставшими. И было решено Кортесом и всеми нашими капитанами и солдатами, что ночью[334] мы должны уйти окончательно. Выбрано было ночное время, ибо бдительность врагов тогда не­сколько ослабевала; а чтобы окончательно усыпить их подозрительность, мы накануне выпустили одно­го papa [(жреца)], самого знатного из тех, что были у нас в плену, с предложением прекратить войну и через восемь дней дать нам свободный выход, за что мы готовы вернуть все их золото. Кроме того, был вместе с нами один солдат, которого называли "Бутыль" [(Botello)], казавшийся человеком больших зна­ний, знавший латынь и бывавший в Риме, говорили, что он был некромантом, умел вызывать умерших, некоторые называли его "Астрологом"; и этот "Бутыль" объявил, что, по его гаданиям или астрологиям, если мы этой же ночью не выйдем из Мешико, то через четыре дня мы заплатим своими жизнями, ибо больше нам надеяться не на что, и еще он сказал, что Кортесу удастся после многих трудов овладеть эти­ми землями и получить великие почести и что затем, вернувшись [в Испанию], Кортес станет великим сеньором, а также будет прославлен и очень богат, говорил он и многое другое.

Но оставим "Бутыля", мы вернемся и скажем о нем после; а теперь я сообщу, как мы приготовились. Прежде всего построен был переносной мост из надежных бревен и досок, чтобы перекидывать его через каналы взамен убранных; несли этот мост впереди армии. Для транспортировки его, установки и охраны назначены были 400 индейцев-тлашкальцев и 150 солдат; также для переноски артиллерии назначены были 200 индейцев из Тлашкалы и 50 солдат. Авангардом командовали Гонсало де Сандоваль и Диего де Ордас; а для поддержки их в бою были, между ними и серединой, Франсиско де Сауседо и Франсиско де Луго с отря­дом из 100 молодых и ловких солдат; затем в середине были Кортес, Алонсо де Авила, Кристобаль де Олид и другие капитаны; арьергард поручен был Педро де Альварадо и Хуа­ну Веласкесу де Леону. И присоединены были к середине капитаны и солдаты Нарваэса; а в середину, для переноса груза и охраны плен­ников и доньи Марины, и доньи Луизы, были назначены 300 тлашкальцев и 30 солдат.

Распределив все это, Кортес, уже с насту­плением ночи, велел снести все золото, сереб­ро и прочие драгоценности в один большой зал. После сего королевские чиновники Алон­со де Авила и Гонсало Мехия должны были отделить отсюда королевскую пятину. На­вьючена была вся эта масса на 7 раненых и хромых коней и на 1 кобылу и на множество наших друзей-тлашкальцев — больше 80, и со­стояла она почти целиком из крупных одина­ковых золотых слитков. И был составлен над­лежащий акт секретарем Кортеса и королев­скими эскривано, ибо Кортес хотел "получить точное свидетельство, что им сделано было все для спасения королевской доли". Затем Кортес призвал нас всех в свидетели, что больше унести нельзя, ибо носильщики и ло­шади были нагружены до предела, а посему позволил каждому из нас взять столько, сколько ему заблагорассудится. Как только это было сказано, люди Нарваэса да и кое-кто из наших, бросились на богатства и набрали столько, что едва могли брести. Я сам нико­гда не страдал алчностью, а посему забрал лишь четыре драгоценных камня chalchiuis [(нефриты)], столь высоко ценимые индейца­ми и которые мне очень пригодились, когда пришлось лечить раны и покупать съестное.

Наконец, согласно распорядку, установ­ленному Кортесом, мы этой же ночью вышли, направившись к мостам [на дамбе в Тлакопан]. Было около полуночи и довольно холодно, с неба падала какая-то изморось, а с озера под­нялся туман; и вот по нашему переносному мосту на дамбе перешли нагруженные золотом кони, кобыла и тлашкальцы, и перешел за авангардом Кортес и другие, и многие конные. И тут раздались крики, сигналы труб, вопли и свист мешиков, а со стороны Тлателолько кричали они на своем языке: "Воины на лодках, выступайте, teules и их союзники уходят, ни один из них не должен уйти!" В одно мгновение все озе­ро покрылось лодками, а позади нас столпилось такое множество отрядов врагов, что наш арьер­гард как бы завяз, и мы не могли продвигаться дальше. А тут случилось еще, что два наших коня поскользнулись на мокрых бревнах, упали в воду и при общей суматохе мост перевернулся, это ви­дели я и другие, вместе с Кортесом успевшие спа­стись, перейдя на другую сторону. Множество ме­шиков, точно облепив мост, захватили его, и как мы их ни поражали, нам так и не удалось им вновь завладеть. Между тем задние все напирали, и скоро в панике образовалась в этом промежут­ке [в дамбе] с водой великая куча людей, лошадей и поклажи. Всякий, кто не умел плавать, неминуемо по­гибал, и такая участь постигла большинство наших [воинов]-индейцев, индеанок[335] и индей­цев-носильщиков, нагруженных пушками. Немало было переловлено также из лодок, немедленно связано и отвезе­но для жертвоприношений. Со всех сторон слышались крики: "Помогите, я тону!" или "Помогите, меня хватают! Меня убивают!". Кое-кто пе­ребирался через головы и тела своих же товарищей; многие беспорядочно ринулись по дамбе назад, думая пробиться до суши, но немедленно попа­ли в самую гущу врагов, и все до единого полегли. Конечно, никто не думал о диспозиции, столь тщательно разработанной! Да и чудак бы был тот, кто при таких обстоятельствах не помышлял лишь о себе и своем собственном спасении. Кортес, капитаны и солдаты, которые перешли за авангардом, в карьер неслись по дороге [на дамбе] вперед, стара­ясь выбраться как можно скорее на сушу и спасти свои жизни; также вышли и спаслись сверх ожидания ло­шади и тлашкальцы, нагруженные золотом. Впрочем, даже конница и та не могла ничего сделать: всюду они встречали то палисады, то обстрел с домов, то грозную щетину наших же копий, подобранных и пу­щенных в ход неприятелем, который сумел насадить на древки и наши мечи. Не пригодились нам ни арке­бузы, ни арбалеты, ибо они отсырели в воде, да и темнота не допускала прицела. Согласованных действий не могло быть, и если мы не разбрелись окончательно, то лишь потому, что все одинаково рьяно неслись к одной цели, имея в своем рас­поряжении одну-единственную лишь дорогу. И все же мы про­двигались! Трудно сказать, что сталось бы с нами, если все произошло бы не ночью, в тем­ноте, а при дневном свете! Не­сомненно, не спасся бы ни один человек! Впрочем, и сейчас бы­ло ужасно: то тут, то там мешики захватывали кого-либо из наших и волокли его для жерт­воприношения; и еще то, что мы спаслись, было заслугой лишь Нашего Сеньора [Бога]. И тому, кто не видел этой ночи, тяжело представить, на­сколько было ужасно — множе­ство воинов окруживших нас и лодки, с которых они хватали наших солдат.

Наконец-то мы выбрались на сушу подле Тлакопана. Здесь, кроме авангарда Гонсало де Сандоваля и спасшихся от других частей, мы по голосам различали и самого Сандоваля, и Кристобаля де Олида, и других; они требовали от Кортеса, чтобы все немедленно вернулись на по­мощь отставшим, особенно застрявшим у злопо­лучного моста: "Иначе все там полягут! Ведь редко-редко кто-либо пробивается, да и то в полу­мертвом состоянии!" Кортес указывал, что вер­нуться — погибнуть, но все же с другими конными и немногими пехотинцами повернул обратно. Вскоре они наткнулись на раненного в ногу Педро де Альварадо, его рыжая кобыла погибла, и он бился пеший, с копьем в руке, и с ним также были 4 солдата и 8 тлашкальцев, все в крови от многих ран. Дальше проникнуть было немысли­мо, и Кортес вновь пробился к нам. Мы засели в нескольких строениях подле Тлакопана, но войска из Мешико уже подходили, а также сбежа­лось вооруженное население из Тлакопана и из другого поселения — Аскапоцалько. И опять-таки против нас было направлено наше же собствен­ное оружие, забранное у наших несчастных това­рищей. Тяжкая резня продолжалась!..

Вернемся к Педро де Альварадо. Он между тем сообщил Кортесу и другим капитанам об участи отстав­ших, и крупные слезы скатывались у него при этом донесении. И рассказал Педро де Альварадо, что Хуан Веласкес де Леон остался убитым со многими другими рыцарями, как нашими, так и Нарваэса, которых бы­ло больше 80, при опрокинувшемся переносном мосте, и что он и 4 солдата, которых он привел с собой, после гибели конных перешли со многими опасностями по заполнившим этот промежуток [в дамбе] мертвым [людям] и лошадям и поклаже; и сказал он еще, что все дороги и мосты заняты вражескими воинами. И при этом печально известном мосте и совершил Педро де Альварадо свой знаменитый прыжок. Было это или нет — я не знаю, да и не до того было нам тогда, знаю лишь, что потом, когда мы брали Мешико, мне не­однократно пришлось биться подле этого моста, который и сейчас называется "Сальто де Альварадо" [(Salto de Alvarado)], и могу уверить, что через канал там немыслимо перемахнуть при помощи копья[336]...

Бой при Тлакопане стоил нам еще трех убитых солдат, и пора было подумать о дальнейшем отступ­лении, пока не подоспели основные силы из Мешико. Мы ушли от этого поселения, и 5 индейцев из уце­левших тлашкальцев указали нам направление на Тлашкалу и с тонким умением повели нас по малолюд­ным проселочным дорогам, пока мы не наткнулись на довольно большой и крепкий си [(пирамиду храма)] со святилищем наподобие крепости, где смогли остановиться, развести огонь и наскоро перевязать свои раны, ибо враг все еще наседал; мешики обстреливали нас стрелами, дротиками и камнями из пращей.

И на месте этого си со святилищем, после взятия великого города Мешико, построили христианский храм во имя Нашей Сеньоры Исцеляющей, и слава его прогремела по всей Новой Испании. Тогда же нам и там пришлось туго: еды никакой, а перевязками должны были служить собственные наши грязные лохмо­тья. Многие раны уже воспалились, а промыть их не было возможности. Но хуже всего угнетало нас то, что потеряли многих рыцарей и храбрых солдат; не было Хуана Веласкеса де Леона, Франсиско де Сауседо, Франсиско де Морлы, отличного наездника Лареса и многих других наших — людей Кортеса. Люди Нарва­эса почти все погибли подле моста, ибо слишком нагрузились проклятым золотом; не избег смерти и наш астролог "Бутыль", и все искусство его не помогло ему; убиты были также сыновья и дочери Мотекусомы и Какамацин — сеньор Тескоко, как и все другие пленники — сеньоры провинций. Около сотни наших засели в одном из cues [(пирамид храмов)]; целых три дня и ночи они отбивали приступы всего Мешико, но потом, обезумев от голода и жажды, сдались; все они, как и прочие захваченные, были принесены в жертву идолам...

Да, положение было ужасное, мы думали о том, что нас ждет впереди, все мы были ранены и спасли лишь 23 лошади; не было пушек, да и пороха совсем не осталось; тем более что мы не знали, как отнесется к нам, побежденным, друже­ственная прежде Тлашкала. Но выбора не было; мы шли туда с поспешностью, на какую только бы­ли способны; колонну окаймляли боеспособные, конечно, все до единого тоже раненные; два де­сятка уцелевших всадников охраняли то тыл, то фланг, то отстраняли неприятеля с пути, который то нападал прямо, то крался за нами в отдалении, все время крича: "Спешите! Спешите! Никто из вас не избегнет смерти!" Посередке колонны брели раненые, а часть их была навьючена на раненых же лошадей; тут же были, к великой нашей радости, и наша донья Марина и донья Луиза, дочь старого Шикотенкатля, спасшаяся с несколькими тлашкальцами, а также одна женщина, которую звали Мария де Эстрада, других женщин из Кастилии, кроме этой, с нами в Мешико не было; также спаслись и вышли первыми несколько сыновей Шикотенкат­ля, — братьев доньи Луизы, но очень много наших тлашкальцев погибло в Мешико.

В этот еще день мы дошли до большого поселения Куаутитлан, которое после взятия Мешико принадлежало Алонсо де Авиле. Но и здесь нас встретили насмешками, камнями, дротиками и стре­лами; сделать мы ничего не могли, а посему поспешили дальше, ибо враг ни на шаг от нас не отста­вал, время от времени производя нападения, обстреливая нас камнями из пращей, дротиками и стре­лами, причем однажды, в небольшом ущелье, ему удалось убить двух наших солдат и одну лошадь и ранить многих из нас. Ночь мы провели кое-как, питаясь только что убитой лошадью[337]. К утру, очень рано, двинулись дальше, в несколько лучшем порядке; и про­шли немного больше одной легуа. Только что мы считали се­бя в относительной безопасности, как во весь опор прискака­ло трое наших, ранее отправленных на разведку, с ужасным известием, что вся громадная долина перед нами полным пол­на мешикских воинов ожидающих нас. Конечно, мы содрогну­лись при этих вестях, но все же не потеряли мужества и реши­ли биться до последнего издыхания; мы хотели отомстить за гибель и раны наших, и лишь благодаря Богу мы спасли свои жизни. И затем мы, вверив себя Богу и Санта Марии, весьма отважно с именем Сеньора Сантьяго, видя, что нас начали ок­ружать, врубились во врага пятерками конных, и все мы вме­сте с ними. Ох! Какая это была ужасная и жестокая битва; мы продвигались, дерясь с врагами, шаг за шагом, рубили и коло­ли их, но и они, собаки, с яростью сражались, раня и убивая нас своими копьями, палицами и двуручными мечами. Усло­вия местности были весьма выгодны для действий конницы, и наши конные кололи копьями, прорывали ряды врага, кружи­лись вокруг него, внезапно ударяя в тыл, по временам вруба­ясь в самую гущу. Конечно, все всадники и лошади, как и все наши, были изранены и покрыты кровью, своей и чужой, но натиск наш не ослабевал. Также хочется упомянуть, что Кор­тес, Кристобаль де Олид, Гонсало де Сандоваль, Гонсало Домингес и Хуан де Саламанка, появляясь то в одном, то в дру­гом месте, хотя и были сильно изранены, крушили отряды вра­гов; Кортес велел рубить и колоть предводителей — сеньоров врагов, легко различимых, так как на всех них были большие плюмажи с золотом, богатые доспехи и военные знаки раз­личия. Дабы поддержать нас, доблестный и энергичный Сан­доваль воскликнул: "Вперед, сеньоры! Сделаем этот день по­бедным; надеясь на Бога, мы выйдем живыми к хорошему окончанию". Замечу, что многих из наших солдат убили и ра­нили. И подбодрив нас, Кортес, Кристобаль де Олид, Сандо­валь, Гонсало Домингес и другие конные, которых не назвал, и Хуан де Саламанка вернулись в бой. И всех солдат Кортес воодушевил для битвы, и это Наш Сеньор Иисус Христос и Наша Сеньора Дева Санта Мария нам дали отвагу, и Сеньор Сантьяго несомненно нам помогал.

И по воле Бога добрался Кортес вместе с капитанами, со­гласно моим запискам, к месту, где шел с большим отрядом глав­нокомандующий мешиков[338] со своим дорогим, далеко видным штандартом, в золотых доспехах и с большим плюмажем с сереб­ряным шитьем. И когда его и находящихся с ним многих знатных мешиков, которые все были с большими плюмажами, увидел Кортес, то он сказал Гонсало де Сандовалю, Кристобалю де Олиду, Гонсало Домингесу и большей части капитанов: "Вперед, сеньоры! Пробьемся к ним, и пусть ни один из них не уцелеет!" И поручив себя Богу, Кортес, Кристобаль де Олид, Сандоваль, Алонсо де Авила и другие рыцари яростно атаковали врага; а Кортес так наехал конем на предводителя мешиков, что свалил его с его штандартом, а другие капитаны завершили разгром это­го отряда, хотя и было много индейцев; захватив знамя этого предводителя, особенно отличился Хуан де Саламанка, который через 3 года и получил от Его Величес­тва соответствующее прибавление в свой герб.

Вернемся к нашей битве, в которой лишь благодаря Нашему Сеньору Богу был убит этот полково­дец и взят мешикский штандарт, и множество врагов было убито, а другие дрогнули и бежали. Что бы­ли нам в момент победы раны, голод, жажда, усталость?! И наши друзья из Тлашкалы, как львы, очень хорошо и мужественно сражались своими мечами, двуручными мечами и другим своим удивительным вооружением, и возблагодарили мы Бога за победу над таким великим множеством людей, ибо нико­гда не видели во всех Индиях столь огромного числа воинов, собранных вместе для одной битвы, так как там был весь цвет Мешико, Тескоко и других городов, расположенных вокруг озера, и многих дру­гих областей, и из Отумбы, Тепоцотлана и Шальтокана, и каждый воин, разумеется, был уверен в пол­ном нашем уничтожении! Теперь же — победили мы, а они лежали на поле брани в своих богатых оде­ждах с замечательными доспехами и украшениями. Невдалеке находилось поселение Отумба, и по не­му эта битва и будет называться во веки веков. Много изображений ее я видел потом и у мешиков, и у тлашкальцев, и сделаны они были весьма правдиво.

А согласно моим записям, нас, прибывших на помощь Педро де Альварадо в Мешико, было: более 1300 солдат, конных было 97, и 80 арбалетчиков и столько же аркебузников, и больше 2000 тлашкальцев и много артиллерии, а вступили мы в Мешико в день Сеньора Сан Хуана в июне 1520 года; и был наш выход-бегство [из Мешико] 10 июля месяца этого же года [(эта дата по новому стилю, а по старому — 1 июля 1520 года, точнее в ночь с 30 июня на 1 июля 1520 года)]; а эта знаменитая битва при Отумбе — 14 числа июля месяца [(эта дата по новому стилю, а по старому — 4 июля 1520 года)][339]. Теперь же должен я приступить к горькому повествова­нию о великих наших потерях. За пять дней с нашего выхода из Мешико на мостах, дорогах на дамбах и во всех стычках и при Отумбе у нас убили и принесли в жертву более 860 солдат: а кроме того в поселении Тустепек было убито еще 72 и 5 женщин из Кастилии — все из отряда Нарваэса; и было убито свыше 1200 тлашкаль­цев. Наконец, в дороге убит был Хуан де Алькантара "Старый" с тремя товарищами, везшими причитающую­ся им долю золота в Вера Крус[340]. Да, коль хорошенько вдуматься, мало было нам радости от этого золота! Лю­ди Нарваэса потому и потерпели больше нас, старых вояк Кортеса, что слишком нагрузились золотом...

Все теперешнее наше войско состояло из 440 человек, 20 лошадей, 12 арбалетчиков и 7 аркебузни­ков, причем все, как уже сказано многажды, были изранены, запасы пороха истощились, тетивы у арбалетов взмокли... Итак, нас было теперь столько же, как при приезде с Кубы; тем осторожнее и сдер­жаннее должны мы были быть, и Кортес внушал, особенно людям Нарваэса, чтоб никто никоим об­разом не смел обижать тлашкальца...

После неожиданной блестящей победы мы под­крепились тыквами и бодро направились к границе Тлашкалы... Неприятель все еще нас преследовал, но на почтительном расстоянии. Ночь мы провели еще на мешикской территории, а наутро уже издали уви­дели холмы Тлашкалы. Радость наша была превыше всякой меры: точно пред нами предстала родина! Шевелились, правда, тревожные мысли: что стало с гарнизоном в Вера Крусе? По-прежнему ли верны нам тлашкальцы? Но Кортес и тут утешал нас, напоминая славную победу при Отумбе, указывая, что бестрепетная рука всюду и везде проложит себе путь.

Почти радостно перешли мы ручей, границу с Тлашкалой; помылись, поели, даже немного отдох­нули. Затем вновь двинулись вперед, пока не прибы­ли в поселение Уэйотлипан[341]. Прием был средний; даже еды не хватало, и за все приходилось платить. Один день пробыли мы здесь, чтоб хоть немного дать вздохнуть раненым людям и коням.

ВЕРНОСТЬ ТЛАШКАЛЫ

Как только в Тлашкалу пришло известие о нашем приходе, сейчас же Машишкацин, Шикотенкатль "Старый", Чичимекатекутли и другие многие касики и знатные, и большинство жителей Уэшоцинко, дви­нулись к нам навстречу. Свидание у этого поселения [Уэшоцинко] было сердечное, трогательное, и многие из индейских вождей плакали. Машишкацин, Шикотенкатль, Чичимекатекутли и Тапанека говорили Кор­тесу: "Ох! Малинче, Малинче, нас глубоко печалит твое горе, смерть стольких твоих и наших братьев! Сколько раз мы советовали тебе не доверять мешикам! Ну, что же, теперь нам остается лишь лечить ваши раны и укрепить вас доброй пищей. Считайте же себя у нас, как на родине; отдохните, сколько нужно, а там обоснуйтесь в городе Тлашкале. Но из-за беды не умаляйте своего дела; вырваться из недоступного Мешико — подвиг, и если раньше мы завидовали вашей храбрости, то теперь еще в большей степени. Конечно, многие из нас, особенно женщины, оплакивают своих погибших мужей, братьев, сыно­вей, что были с вами, но не слишком огорчайтесь их слезами и воплями!"

Кортес и все мы были глубоко растроганы, горячо обнимали этих честных, преданных людей, старались одарить их, насколько это было теперь в наших силах. Много было радости и ликования, но и немало слез; шумно приветствовали спас­шуюся донью Луизу, горевали о донье Эльвире и Хуане Веласкесе де Леоне, которо­му она была отдана.

Вскоре мы вступили в город Тлашкалу, окруженные попечениями великих касиков и прочей знати. Кортес поселился у Машишкацина, Педро де Альварадо — у Шикотенкатля. Раны наши стали подживать, но все же четверо еще умерло, а многие так и остались искалеченными на всю жизнь.

Первым делом Кортеса было выяснить положение в Вера Крусе. Ведь пока он знал лишь, что Хуан де Алькантара и двое других, посланные из Вера Круса за причитающимся им золотом, были перебиты и весь транспорт золота был захвачен.

Теперь же он послал трех тлашкальцев с письмом, извещая о главнейших событиях, но без особых указаний на величину наших потерь, а также требуя величайшей бди­тельности, осторожности и неослабного надзора за Нарваэсом и Сальватьеррой; кстати, велено было прислать в Тлашкалу возможно больше пороха и весь запас арбалетов. Другое письмо направлено бы­ло к адмиралу Кабальеро, чтоб он никоим образом не допус­кал сношений с Кубой, и прислал бы ненужных ему людей и лишние запасы оружия.

Посланцы быстро вернулись. Оказалось, что в Вера Крусе все благополучно, но несчастье наше уже известно в полном объеме, благодаря лазутчикам толстого касика Семпоалы. Кабальеро же прислал лишь семь человек, да и то ма­ло годных...

Между тем, в Тлашкале случились дела немалые. Моло­дой Шикотенкатль, как известно, всегда был нашим недру­гом. Теперь, по его мнению, наступил момент разделаться с нами, и он собрал своих близких для обсуждения плана о пол­ном нашем уничтожении, тем более, что возможно было заключить союз с Мешико на этот счет. Старый Шикотенкатль, конечно, узнал об этих интригах, страшно разгневался на сына и велел ему бросить пре­дательские козни. Но сын не унимался, и тогда слепой старик, позвав Машишкацина, Чичимекатекутли и других сеньоров Тлашкалы, заковал сына и всячески доказывал ему преступность его действий. Но и тут молодой Шикотенкатль оставался при прежних воззрениях, несмотря на угрозы и даже побои стар­ших; он отведен был в тюрьму, и с ним вместе посажены были его единомышленники. Кортес же, не вмешиваясь в это дело, даже делая вид, что он о нем ничего не знает, получил твердую уверенность в непо­колебимой лояльности вождей Тлашкалы.

Двадцать два дня продолжался полный наш отдых, после чего Кортес хотел совершить экспедицию в соседнюю Тепеаку, чтоб наказать ее за убийство множества испанцев. Слух о новом походе угнетающе подействовал на людей Нарваэса: опасностей и битв, по их мнению, было более, чем достаточно, и они мечтали об уюте на Кубе, о своих энкомьендах с индейцами и о безопасной эксплуатации тамошних зо­лотых россыпей. Они прямо заявили, что больше служить не желают, и громче всех вел себя Андрес де Дуэро, недавний сторонник Кортеса. Как ни пытался Кортес отговорить их, они составили даже фор­мальный акт протеста с перечнем всех наших потерь и нужд и с указанием, что, не воспользовавшись те­перь кораблями, мы скоро раскаемся, ибо они будут разрушены червем. Протест был предъявлен Корте­су, и тут вмешались мы, объявив, что войско никого домой не отпустит, так как дело государя и веры тре­бует не своеволия, а железной дисциплины. Нечего делать — пришлось им подчиниться! Правда, Кортес обещал им возвращение при первой возможности, но ропот не унимался: новая, дескать, война с Меши­ко — безумие; Кортес, дескать, настаивает лишь для того, чтоб потешить себя неограниченной своей вла­стью, а мы, дескать, идем за ним потому, что нам нечего терять[342]...

Для похода на Тепеаку Кортес потребовал от Тлашкалы 5 000 вспомогательных войск, что ему и было обещано с радостью, ибо тамошние жители часто нападали на тлашкальские пределы, разоряя поселения и уничтожая поля. Впрочем, неприятель тоже подготовился, а из Мешико прислали значительные военные силы.

Выступило нас 17 всадников, 6 арбалетчиков, 420 солдат, большинство с мечом и щитом, и 4000 тлашкальцев. Ни артиллерии, ни аркебуз у нас не было, так как пушки все погибли при отступле­нии из Мешико, а для оставшихся аркебуз у нас не было пороха. Провианта мы взяли тоже немно­го, так как путь наш лежал по богатой стране. Население бежало, все было пусто, и с большим тру­дом нам удалось схватить несколько мужчин и женщин. Их вскоре же отпустили, наказав отпра­виться в город Тепеаку с сообщением: пусть те немедленно отошлют мешикские войска и подчинятся нам, иначе их постигнет горькая доля, как бун­тарей и убийц столь многих испанцев. Посланные вскоре вернулись с двумя мешикскими сановника­ми, державшимися необыкновенно надменно. К тому же они знали, что испанцы никогда не обижа­ют послов, и это, как и недавние успехи, исполни­ло их гордостью и чванной уверенностью. Ни о ка­ком мире они и слышать не хотели, а требовали, чтоб мы "убрались туда, откуда пришли, иначе они на нас нападут, и будет еще большее пиршество, не­жели в битвах в Мешико и при Отумбе".

Кортес наскоро созвал военный совет, который решил, что провинция Тепеака, как отпавшая и воз­мутившаяся, должна быть примерно наказана. Бит­ву следующего дня мы выиграли при малых потерях — всего три тлашкальца и одна лошадь убитыми; кон­ница была выше всяких похвал, но и наши тлашкальцы бились великолепно. Пленных захватили мы большое количество.

Вскоре присланы были посольства от Тепеаки и соседних с ней поселений Куечулы, Текамачалько и других, названий которых не помню, о мире и подчинении. Кортес принял их довольно приветливо и заставил всех знатных вновь присягнуть наше­му государю. Затем заложен был новый город, на­званный нами villa de Segura de la Frontera [("Страж Границы")], поскольку он был на пути к Вера Крусу, а потом начались розыски, где и кем убиты были испанцы. Всем виновным выжгли раскаленным же­лезом букву "G" , что означало "война"[343], и они ста­ли рабами.

В Мешико же за это время произошли крупные изменения: сеньор, который выставил нас из Меши­ко, умер от оспы[344]; ему наследовал зять Мотекусомы, которого звали Куаутемок[345], обходительный и храбрый человек, не старше 25 лет, но быстро добившийся безусловного повиновения и почитания. Умом он также не был обижен и сейчас же, после поражения при Тепеаке, понял, что мы ищем союз­ников, а посему разослал послов по всем провинци­ям и окрестным землям, обещая подарки и уменьше­ние дани за верность и военную помощь.

НОВЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ

В это же приблизительно время прибыл гонец из Вера Круса с известием о приходе небольшого корабля с Кубы под командой Педро Барбы, который привез 13 солдат, 2 лошадей и большое количество писем на имя Нарваэса. Диего Веласкес в твердой уверенности, что Нарваэс овладел всей Новой Испанией, просил его прислать ему Кортеса, если он жив, и наи­более видных его сподвижников, чтоб он мог их переправить дальше, в Испанию, как то ему предписал дон Хуан Родригес де Фонсека — епископ Бургоса, архиепископ де Росано, пре­зидент [Королевского Совета по делам] Индий.

Когда наш адмирал, Педро Кабальеро, за­метил корабль, он сейчас же сел в шлюпку, яко­бы приветствовать вновь прибывших, взяв с собой значительное количество людей, хорошо вооруженных. На вопрос Педро Барбы о Нарваэсе и Кортесе он ответил: "Сеньор Панфило де Нарваэс здоров и в отличном виде, он богат и всеми почитаем; а вот Кортес с шайкой из двух десятков людей шатается по всей стране". Затем он пригласил Барбу высадиться и посе­литься неподалеку в прекрасных условиях. Тот с удовольствием согласился, но, как только они пристали, они были окружены, и Педро Ка­бальеро объявил: "Сеньор, Вы арестованы по повелению генерал-капитана Кортеса!" Прибывших разо­ружили, с корабля сняли паруса, руль, компас, и все это было послано в Тепеаку, где были мы с Кортесом.