Первая поэма» Древней Индии 3 страница. Довольству людскому служило протоков рожденье

Довольству людскому служило протоков рожденье.

И трое из них на восток понесли полноводье:

Где Храдини, Панаши, Налини — там плодородье!

На запад отправились трое, чаруя приятной

Красой и даруя прохладой своей благодатной:

Сучакшу, и Сита, и Синдху — названье тем водам

Божественной Ганги, с небесным расставшейся сводом.

Седьмым у великой реки был проток безымянный.

Последовал он за повозкой царя осиянной.

А праведный царь Бхагиратха, в могучей деснице

Сжимая поводья, скакал в золотой колеснице.

И вторили гулкие горы, гремя, как мриданги,

Ревущим потокам с небес низвергавшейся Ганги.

Созданья, рожденные влагой соленой и пресной,

Летели стремглав по течению Ганги небесной:

И в панцирях пестрых, семья черепах пресноводных

Среди серебром отливающих рыб разнородных,

И бездна творений морских: непонятные дива,

У коих окраска затейлива, стать прихотлива.

Порою внезапный толчок выбивал из потока

Живые, как ртуть, существа, что взлетали высоко

И вспыхнув, как молния, гасли в мгновение ока.

Поток закипал, белоснежною пеной блистая.

Казалось, над Гангой плыла лебединая стая.

Иль в неба густой синеве белопенной грядою

Беспечно неслись облака над священной водою.

Меж тем, безупречная, волны катящая плавно,

Красавица Ганга могла повернуть своенравно,

Подчас удивляя и струй неожиданным взлетом,

Как будто он в райском селенье рожден водометом.

Из горнего мира лиясь, человеку на благо,

Была восхитительна Ганги божественной влага.

Река, обладавшая даром смывать прегрешенья,

Исправно служила земле для ее украшенья.

В блистающих водах, что свежестью дивной дышали,

Ревнители веры свои омовенья свершали.

Иные созданья, прекрасные ликом и статью,

Утратили рай, ибо преданы были проклятью.

Но с тела великого Шивы упавшее — свято!

Несла очищенье пресветлая дочь Химавата

От скверны духовной,— не только от грязи телесной,

И грешным изгнанникам рай возвращала небесный.

Меж тем колесница с тогдашним Айодхьи владыкой

Неслась перед бурными водами Ганги великой.

И вслед за его колесницей бессмертные боги

Вдогонку пустились, покинув златые чертоги.

Толпою отшельники мудрые шли за богами,

Священную пыль поднимая босыми ногами.

Небесные не отставали от них музыканты,

И боговраждебные данавы — злые гиганты.

И слуги Куберы со статью своей двуединой,

Рожденные с телом людским, с головой лошадиной,

И странные жители царства змеиного — наги,

И злые болезни, что косят людей,— махораги.

И двигались поступью плавной небесные девы

За Гангой священной, упавшей с главы Махадевы.

А Ганга струилась, даруя земле орошенье,

И смыла навес, под которым богам приношенье

Готовил отшельник, от мира избрав отрешенье.

Был Джахну-мудрец раздосадован этим событьем,

Поскольку уплыли дары его разом с укрытьем.

И реку святую, такой оскорбившись гордыней,

Он выпил, как будто и не было Ганги в помине!

Восторгом охвачен был каждый божественный зритель:

Великое чудо и впрямь совершил святожитель!

Дивились бессмертные боги: «Проглочена в гневе,

Она у тебя, как дитя, помещается в чреве!»

И Джахну, что мастером был превращений волшебных,

Наслушался вдоволь таких восклицаний хвалебных.

Польщенный, он выпустил волны ее через уши,

И вновь разлилась полноводная Ганга по суше.

Но царь в преисподнюю мчится к двоюродным дедам,

И дочь Гималаев за ним устремляется следом.

И Сагары буйных сынов бескорыстный радетель, —

По дну океана несется Айодхьи владетель.

Могучую Гангу сдержал он с великим усильем.

Она колесницу теснила воды изобильем.

Он к пеплу двоюродных дедов приблизился с грустью,

Но Ганга омыла его и направилась к устью.

И что же? Царевичи ад покидают кромешный!

К высотам небесным возносится сонм их безгрешный.

Часть сорок пятая (Пахтанье океана)

Под стать Амаравати — Индры столице — дышала

Блаженством небесным представшая взору Вишала.

Царевич, сияньем ее восхищенный, учтиво

Ладони сложил, вопрошая про дивное диво:

Кто городом этим для подданных счастия правит?

Чей род знаменитый, какая династия правит?

Поведай, отшельник святой, мне и сыну Сумитры!»

И Рагху потомок услышал рассказ Вишвамитры:

Был век золотой, когда асуры, так же как боги,

Охвачены думой одной, пребывали в тревоге.

Они рассуждали: «Чем немощным стать или старым,

Не лучше ли впрямь заручиться счастливейшим даром —

Священною амритой, дивным бессмертья нектаром?

Для этого мы океан будем пахтать молочный.

Мутовку возьмем и обвяжем веревкою прочной.

Наместо мутовки пусть Мандары служит громада,

А крепче веревки, чем Васуки-змей, нам не ладо!»

На Мандару царственный змей был намотан кругами,

И асуры начали пахтанье разом с богами.

Пыхтя, он вгрызался в утесы, стоящие рядом.

От этого вырвало Васуки собственным ядом.

На скалы обрушившись яро, исполненный злобы,

Добытчик нектара отраву изверг из утробы.

Как будто бы пахтали тысячу лет они кряду

Затем, чтоб жильцы трех миров погибали oт яду!

Тут боги пустились на пастбище в поисках Рудры

И слезно взмолились ему: «Защити, Благомудрый!»

И бросились к Вишну другие: «От этой отравы

Не дай нам погибнуть, Живого Хранитель всеправый!»

С улыбкой приблизился Вишну — он был жизнелюбцем! —

К суровому Шиве, стоящему тут же с трезубцем:

«Узнай, Махадева, Властитель миров беспорочный!

Нам первую дань океан посылает молочный.

За то, что мы пахтали тысячу лет его кряду,

Ты первую дань океана прими, как награду.

О бог над богами! Твоей она будет по праву».

И Вишну исчез. Махадева же выпил отраву.

Богам остальным причинив огорчепья избыток,

Глотал он, как амриту, этот ужасный напиток.

Но Шива не умер, однако, по милости змея,

Навек у него посинела могучая шея.

Великого лука носитель,— он с этого часу

В свою удалился обитель, на гору Кайласу.

А боги и демоны вновь окунули в Кшироду

Мутовку громадную на удивленье народу.

Не пахтая, будто и не было привязи прочной,

Все глубже она в океан погружалась молочный.

Воскликнули боги: «Наплачемся с пахтаньем этим.

Бессмертья нектар не добудешь барахтаньем этим!»

Что делать? Пришлось обратиться к Нараяне снова:

«О Вишну, хранитель всего, что есть в мире живого!

Мы Мандару-гору не в силах поднять без подмоги!

Даруй нам опору», — взмолились в отчаянье боги.

Нараяна мудрый не медля придумал уловку

И, став черепахою, спину подвел под мутовку.

Он Мандару поднял, ее поместил посредине,

Но Васуки шея пришлась на одной половине,

А хвост на другой; за него небожители змея

Тащили, поскольку осталась у демонов шея.

К хвосту оттеснили богов злоприродные дружно,

И тысячу лет они пахтали вместе натужно.

Но рано ли, поздно ли час наступает урочный:

Из волн поднялся Аюрведы творец непорочный.

Сначала Дханваптари — то было первое чудо! —

С кокосовой миской и посохом вышел оттуда.

Небесные девы, как масло мутовкою, сбиты,

Душистыми брызгами пены молочной покрыты,

За ним появляются, пахтаньем чудным добыты.

Чарующей прелестью лиц эти девы блистали,

Но боги и асуры их за блудниц посчитали.

Прекрасная Варуни, мужа искавшая рьяно, —

За ними из волн показалась и дочь Океана.

С отвергнутой асурами, несмотря на богатство, —

В ней боги меж тем находили большое приятство.

Амброзией вскормлен и вспоен водою проточной,

Конь Индры всплывает, светясь белизною молочной.

Скакун быстролетный, что облака в небе воздушней,

Теперь у царя небожителей заперт в конюшне.

За белым конем — Кауштубха — божественный камень,

Из пены молочной возникнув, искрится, как пламень.

Все боги и демоны ждут вожделенного чуда:

Неужто не выйдет бессмертья нектар из-под спуда?

Но час для добра и для худа приходит урочный,

И амриту им океан посылает молочный.

С ее появленья — о Рагху потомок! — с богами

Свирепые асуры стали навеки врагами.

Упорно стремясь к обладапью нектаром волшебным,

Они обращаются к ракшасам боговраждебным.

В ужасной борьбе поколений, семейств и династий

Три мира не чают спасенья от этих несчастий.

Тем временем был озабочен картиной печальной,

Узрев истребленье взаимное, бог изначальный.

Он девы, по имени Мохини, образ прекрасный

Внезапно приняв, появляется в битве опасной.

Неузнанный, он похищает с великой сноровкой

Сосуд со священною амритой, чудной мутовкой

Добытый совместно из пены молочной богами

И асурами, что смертельными стали врагами».

Часть пятдесят вторая (Волшебная корова Камадхену)

Когда-то, в незапамятные времена, Вишвамитра был могущественным государем. Однажды, со своим многочисленным войском, прибыл он в обитель великомудрою подвижника, Васиштхи.

Мудрец добросклонный сказал Вишвамитре с улыбкой:

«Без пиршества с гостем расстаться я счел бы ошибкой.

А если царю и его многочисленной рати

Радушье я выкажу — будет пристойно и кстати!»

«Довольно того, что принес ты мне воду в кувшине,—

Изрек Вишвамитра. — Не надо иной благостыни!

С дороги уста освежить пересохшие смог я,

И смыл раскаленную пыль с обессилевших ног я.

Не нужно мне, Васиштха, лучшего благотворепья,

Чем эти, на пальмовых листьях, плоды и коренья!

Когда удалюсь из обители этой безгрешной,

Да будет мне благословением взор твой утешный!»

Однако мудрец не хотел с Вишвамитрой расстаться,

И царственный гость наконец принужден был остаться.

Не мешкая, Васиштха кликнул рябую корову.

К нему Камадхену явилась по первому зову.

Не то чтобы пестрая шерсть придавала ей цену:

Умела желанья людей исполнять Камадхену!

Отшельник премудрый сказал ей: «Лесную обитель

Украсил своим посещеньем великий властитель.

Царя с многочисленным войском порадую пиром,

И после того отпущу Вишвамитру я с миром.

Тебя, Камадхену, затем я призвал па подмогу,

Чтоб каждому яств и напитков досталось помногу.

Что — сладко, что — горько, что — терпко, что — остро, что — кисло,

Что — солоно, — сравнивать вкусы людские нет смысла!

Сластена — один, у другого душа просит перцу.

Старайся, чтоб каждому кушанье было по сердцу!»

Корова, премудрому Васиштхе вняв с полуслова,

С отменным стараньем исполнила волю святого,

Тотчас угощенье для пиршества было готово.

И сахарный свежий тростник, и душистая ладжа —

От жареных зерен таких не откажется раджа!

Холмы белоснежного риса и сладостей груды,

Молочные реки и с пальмовым соком сосуды.

Мясные навары, похлебки с приправою пряной,

Настойки, валящие с ног, и напиток медвяный.

Жpeцам и царевым советникам было раздолье.

Пришлось по нутру и воителям это застолье.

Тьма-тьмущая лучников там, не чинясь, пировала,

Но Васиштха всех ублажил, накормив до отвала.

Сияя, как солнце весеннее в месяце читра,

С восторгом сказал святожителю царь Вишвамнтра:

«Не ты мне, по я тебе, брахман, воздать был обязан

Почет небывалый, что здесь мне тобою оказан!

Отшельник святой! Предложу тебе славную мену:

Сто тысяч коров получай за свою Камадхену.

Тебе обещаю лелеять ее и беречь я.

Жемчужину эту отдай мне, Сосуд Красноречья!

Сокровища нужно вставлять в золотую оправу.

Сиянье камней дорогих венценосцам по праву.

Отнять у тебя Камадхепу могу я по праву!»

Но дваждырожденный ответил: «Мне цену любую

Сули — ни за чю не отдам Камадхену рябую!

Ты вверился ложной надежде, Врагов Истребитель:

Жилищем, как прежде, ей Васишгхи будет обитель!

Недаром пекусь я об этом созданье чудесном,

Как честью своей дорожащий — об имени честном.

Какую замену найду я священной корове?

Желанья и нужды мои Камадхену не внове.

Воздать ли дары прародителям, жертву ли богу —

Я кликну ее, и она прибежит на подмогу.

Возможно ль расстаться мне с этим твореньем волшебным —

Усердным, разумным и добрым, как воздух потребным?»

Горя нетерпеньем, властитель откликнулся с жаром:

«Тебя, святожитель, обрадую царственным даром!

Четырнадцать тысяч слонов получай, Добросклонный!

При них — золотые стрекала, украсы, попоны.

Вдобавок сто восемь златых колесниц,

Беспорочный, Коней, четвернями влекомых, окраски молочной.

А также объезженных славно, лихих, но не буйных

Одиннадцать тысяч моих скакунов златосбруйных.

И тысячу тысяч лоснящихся, сытых, дебелых

Коров — краспошерстых дымчатых, бурых и белых.

Отшельник премудрый, коль скоро мала тебе плата,

Проси у меня сколько хочешь алмазов и злата!»

Но Васиштха молвил: «Чрезмерна она иль ничтожна,

Желаний своих исполненье продать невозможно».

Тогда Вишвамитра, открыто не выказав гнева,

Велел Приближенным украсть Камадхепу из хлева.

«Была я доверчивой, преданной, кроткой, послушной!

За что ты отверг меня, Васиштха великодушный?

Утратив хозяина, в руки владельца второю

Попала я! — слезы лия, сокрушалась корова. —

Желанья святые твои выполнять было любо,

А царские слуги со мною обходятся грубо.

Тобою накормлена рать Вишвамитры радушно,

А этот злохитрый тебя обокрал криводушно!»

Постылую стражу свою разметав, Камадхепу

Тем самым конец положила докучному плену.

У хижины, листьями крытой, беглянка с любовью

Прижала к ногам святожителя морду коровью:

«Хозяин мой благорассудный, зачем ты дозволил,

Чтоб этот неправый властитель меня обездолил?

Зачем на глазах господина, рожденного Брахмой,

Меня увели, невзирая на горе и страх мой?»

Ответил подвижник: «Тебя он похитил бессудно.

Тягаться с монархом, владеющим ратью, мне трудно!

Неужто властителю мира терпеть прекословье,

Имея коней, колесницы, и войско слоновье,

И пешую рать, над которой колышутся сгяги,

И бьющих без промаха лучников, полных отваги?»

Спросила корова-пеструха, являя смиренье:

«Идет ли насилье с величием духа в сравненье?

В занятьях святых упражняясь, мудрец безгреховный

Владеет великим источником силы духовной.

О Васиштха, ты, со своим преимуществом главным,

Возьмешь перевес над могуществом самоуправным.

По если тебе, святомудрый подвижник, угодно,

При помощи силы духовной, что брахманам сродна,

На месте владений царя я оставлю пустыню,

Собью с него спесь, растопчу Вшнвамитры гордыню!»

Мясистые губы разжав, замычала корова

И рать создала, превзошедшую войско царево.

Усильем ее рождены, повинуясь ей слепо,

На царских воителей ринулись персы свирепо.

И стали глаза Вишвамитры от гнева багровы.

Обрушил он стрелы на войско волшебной коровы.

Увидя, что персов редеют ряды, Камадхену

Им шлет ионийцев и лучников шакских на смену.

По бранному полю кровавые хлынули реки.

Отменные были воители шаки и греки!

Там пик златоострых торчало, что желтых тычинок:

Не меньше, чем было у пестрой коровы рябинок!

И рать Вишвамитри, как пламень конца мирозданья,

Дотла истребили свирепые эти созданья!

Царь Вишвамитра, чья гордыня была сломлена неожиданной для него победой великого подвижника Васиштхи, убедился в преимуществе духовной мощи брахмана перед воинской силой кшатрия. Передав сыну престол, он удалился в священную местность, называемую Пушкарои. Питаясь плодами и кореньями, в ее дремучих лесах размышлял он о бренности мира и совершал подвиги, угодные богам.

Довольный его деяниями, четырехликий бог-мирознждитель даровал Вишвамитре брахманство и примирил его с Васиштхой.

Часть шестьдесят первая (Жертва царя Амбариши)

Айодхьи царем, Амбаришей, для жертвы, угодной

Бессмертным богам, уготован был конь благородный.

Но Индра из стойла украл скакуна, и, услыша

Об этой пропаже, разгневался царь Амбариша.

Айодхьи властителя жрец укоряет верховный:

«Ты худо смотрел за конем, государь безгреховный!

Богам обреченный, украден скакун чистокровный.

Не станут бессмертные боги внимать пусторечью:

Верни жеребца или жертву найди человечью!»

В дорогу отправился царь, чтоб восполнить утрату.

За жертву он тыщу коров предназначил в уплату.

Он грады, селенья, лесные обители видел,

В которых спасенье нашли святожители,— видел.

Он, горы и реки минуя, в долину спустился.

Однако никто на такую награду не льстился.

Тем временем бросилось в очи Айодхьи владыке

На склоне горы Бхригутупги жилище Ричики.

С тремя сыновьями разумными, с доброй супругой

Ричика премудрый владел этой ветхой лачугой.

Правитель к нему обратился с почтительной речью:

«Я жертву бессмертным богам обещал человечью!

Троих сыновей беспорочных счастливый родитель,

За тыщу коров одного мне отдай, святожитель!»

Ричика ответил: «Оставь себе стадо коровье,

Хотя бы стотысячным было его поголовье!

Владыка Айодхьи! Мне глаза дороже мой старший,

И первенца я не отдам за подарок монарший».

А женщина молвила: «Старший — мужчине дороже,

Но матери отпрыск милее, который моложе!

Мне Шумана, младший, великая в жизни отрада,

И чадо свое не отдам я за царское стадо!»

Меж старшим и младшим рожденный, сказал Шупашепа:

«Отец любит старшего, мать любит младшего слепо.

Тогда сам собою вопрос разрешается трудный:

Поскольку я — средний, бери меня, царь правосудный!»

За среднего сына, его здравоумьем довольный,

Дал перлов и злата родителю царь богомольный.

При этом к сияющим перлам и чистому злату

Обещанных тыщу коров он добавил в уплату,

Смышленому юноше сесть повелел в колесницу,

И царские кони обоих помчали в столицу.

У рощи священной коней осадили с разбега:

Красивую местность правитель избрал для ночлега.

Меж тем Шунашепа узрел Вишвамитру, что рядом

С другими святыми был занят вечерним обрядом.

Голодный и жаждущий, на расстоянии пяди,

Узрел он внушительный облик великого дяди.

Вконец опечаленный, бледный, почти без понятья,

Царю Вишвамитре упал Шунашепа в объятья:

«Я продан за стадо коровье и горстку жемчужин.

Откуда мне помощи ждать? Никому я не нужен.

Постылое чадо, — не старший, не младший, но средний,

Богам обреченный, лишенный надежды последней! —

С мольбой продолжал Шунашепа, в глаза ему глядя: —

Опорой мне стань, сердобольный и любящий дядя!

Как сына спасает от гибели добрый родитель,

Ты должен спасти меня, праведный царь-святожитель.

В делах благочестья не смею мешать Амбарише!

Однако обресть я хочу долгоденствие свыше.

Айодхьи властитель, — пускай совершает он требу.

Святая заслуга дорогу откроет мне к небу».

Сказал Вишвамитра, исполнен участья и ласки:

«Ты в Пушкаре, роще священной, живи без опаски!»

Созвав сыновей, изронил он премудрое слово:

«Потомство свое мы рождаем для блага людского.

Тому в подтвержденье сегодня представился случай:

Мы юношу можем спасти от беды неминучей.

Отшельника сын, он явился сюда, как изгнанник,

Но дорог мне, дети мои, как любимый племянник!

И волю того, кто сейчас пребывает со мною,

Исполнить вам должно, хоть собственной жизни ценою

Став жертвою богу Огня, пусть одно мое чадо

Поможет царю Амбарише в свершенье обряда.

Пусть Агни суровый увидит в нем веры укрепу.

Вдобавок от гибели мы защитим Шунашепу.

Спасая и тело его, и безгрешную душу,

Я клятвы своей пред лицом божества не нарушу!»

Но царские дети, не внемля его наставленьям,

На мудрое слово отца отвечали глумленьем.

И, вызвав насмешки других сыновей Вишвамитры,

К нему обратился тогда Мадхучанда злохитрый:

«О царь благосветлый, безмерна твоя добродетель!

Своих отвергая, ты сыну чужому радетель.

Впадая с людскими законами в противоречье,

Ты собственным отпрыскам выказал бесчеловечье,

Тому уподобясь, кто пищей пожертвует вкусной

Затем, чтоб отдать предпочтенье собачине гнусной».

Вскипел Вишвамитра, внимая сему срамословью.

От гнева глаза палились у подвижника кровью.

Придя в исступленье, он всвм сыновьям без изъятъя,

Как Васиштхи отпрыскам, вслух изрекает проклятья:

«За то, что моим наставленьям внимать не хотели,

За злые слова, что власы поднимают на теле,

На свете прожить суждено вам десятки столетий,

Собачиной мерзкой питаясь, как Васиштхи дети!»

Коль скоро с отцовским проклятьем покончено было,

Предстал мудрецу Шунашена, бродивший уныло.

И тут же заверил несчастного сына Ричики

В сердечной приязни своей покровитель великий.

«Запомни, — сказал Вишвамитра, — с той самой минуты,

Когда, ощущая на теле священные путы,

Сандалом натертый, в багряных венках и одежде,

К столбу Адидевы прикручен — есть место надежде!

На пальмовых листьях тебе начертал я два гимна.

Когда заповедный огонь воспылает бездымно,

Ты Паваке пой славословья, хвали Шатакрату

И честь непременно воздай его младшему брату!»

Подвижника слово для юноши было священно.

Два гимна твердил наизусть Шунашепа смиренно.

«О Индра среди государей! — царю Амбарише

Сказал он. — Престол твой блистающий — неба превыше.

Не мешкай теперь, святомудрый: коль скоро преграду

Тебе устранить удалось, мы приступим к обряду!»

И царь в колеснице примчался великоблестящий

Туда, где алтарь помещался, укрывшийся в чаще.

Затем у жрецов испросил Амбариша согласье

И жертву свою подготовить сумел в одночасье.

Он знаки и символы сам разместил в окруженье,

Как этого требует Агнц святое служенье.

К столбу Адидевы веревкою был конопляной

Прикручен отшельника отпрыск в одежде багряной.

Едва отошел от святого столба Амбариша,

Как ветер поднялся, бездымное пламя колыша.

Стал юноша Паваку славить, хвалить Шатакрату

И честь по заслугам воздал его младшему брату.

Громов повелитель доволен был пуджей успешной,

Великим богам угодил Шунашепа безгрешный.

Ему, ублажившему трех небожителей кряду,

Они долголетье теперь даровали в награду.

Властитель Айодхьи особенно рад был обряду.

Царю Амбарише за то, что явил благочестье,

Счастливое было ниспослано свыше предвестье.

Часть шестьдесят шестая (История Ситы)

Блистая, как солнце весеннее в месяце читра,

Явился к Митхилы властителю царь Вишвамитра.

«Стремятся увидеть, — сказал он, — два доблестных брата

Тот лук, что потомкам хранить завещал Деварата!»

Владетель Митхилы о луке чудесном преданье

Охотно поведал, царевичам двум в назиданье:

«Известно, что к тестю незваным пршёл Махадева

И требу нарушил в порыве обиды и гнева.

С издевкой сказал он: «О боги! Напрасно мой тесть вам

Сулился, что долю мою посчастливится съесть вам! —

Он поднял свой лук: — У меня вы сегодня во власти,

И стрелами ваши тела расчленю я на части».

От этой угрозы исполнились боги смиренья

И с Шивой, в тревоге, пустились искать примиренья.

Свой лук, оборотом событий доволен премного,

Богам он вручил наподобие дружбы залога.

При этом сказал обладатель волшебного лука:

«Храните его! Он теперь миролюбья порука.

По воле бессмертных берег его царь Деварата.

В огромный, булатом окованный ларь Деварата

Сей редкостный лук уложил, где, подобно святыне,

Оружье бесценное Шивы хранится доныне.

Однажды я в поле провел борозду, и оттуда

Дитя красоты несказанной глядело — о, чудо!

Для сердца отцовского лучшей не зная утехи,

Я девочку Ситой нарек и царевной Видехи.

Но время прошло, и теперь добиваются Ситы

Цари, что величьем и войском своим знамениты.

К пленительной деве моей, не из лона рожденной,

Держав повелители рвутся, что в град осажденный!

Притом беспокойство великое терпит столица

От уймы царей, пожелавших со мной породниться.

Сказал я, что дева Митхилы достанется мужу,

В котором отменную доблесть и мощь обнаружу.

Пусть лук Махадевы тугой тетивою он стянет,

Тогда лишь для девы желанным супругом он станет.

Пружинистый лук женихи не из лона рожденной

Стянуть не смогли тетивою, из мурвы сплетенной.

Никто и поднять не сумел боготворного лука!

Меж тем от приезжих была горожанам докука.

На них женихи изливали свой гнев и досаду,

Но длили годами упорную эту осаду.

Столица моя пострадала, казна поредела,