Равноименность и ее разновидности 4 страница

Возможность достаточного контекста[175] (“хорошо выступающий соколок выжловки” и т. п.) спасает эти термины от неправильного понимания (соколок - “вид птицы” и т. п.), но не всегда приводит к правильному пониманию термина.

Во избежание этих неясностей терминология часто “отграничи­вает” термины от обычных слов фонетически или грамматически. Так, в отличие от обычного слова искра в технике употребляется искра, так как для искры свойственно “возгораться в пламя” (А. И. Одоевский) (в прямом и переносном значениях этого слова), “искры гаснут на лету” (Я.П. Полонский), но искра не “гаснет на лету” и из нее ни в коем случае не “возгорается пламя”. В этом случае использован акцентный дублет (т. е. то же слово с другим ударением) из южновеликорусских говоров (ср. злоба, свекла[176]), но это никак нельзя рассматривать просто как диалектизм, техни­ческое просторечие - нет, это стремление “отграничить” термин от слова в его обычном и привычном значении.

Другая возможность “отграничения” термина - морфологи­ческая. Так, обычное слово лоб склоняется с “беглой гласной”: лба, лбу и т. д., тогда как термин теннисной игры лоб - “удар, перебра­сывающий мяч через голову противника”, склоняется без измене­ния звукового состава корня: лоб, лоба, лобу.

В словообразовании производных терминов также может воз­никать различие терминов и не терминов; так, от слова шапка при­лагательное будет шапочный (“прийти к шапочному разбору”), а от полиграфического термина шапка (“общий заголовок для несколь­ких заметок в газете”) - прилагательное-термин шапковый (ср. “шапковая верстка газеты”).

Указанных трудностей избегают термины, являющиеся заим­ствованными чужими словами. Они входят в язык как кличка, этикетка, почти как собственные имена (комбайн, контейнер, буль­дозер и др.). Как названия вещей и явлений (фен, преамбула, эмбарго и т. п.) они при изолированном употреблении чисто но­минативны и получают семасиологическую функцию только после образования производных терминов, когда общность понятия вы­ступает как связующее разные номинации различных слов. Та­кие заимствованные термины - чужеязычные слова не смешива­ются с обычными словами; они отдельны, однозначны, стоят вне экспресии. И таких случаев много в любой терминологии. Выбор языка-источника этих терминов обусловлен реальной историчес­кой практикой, поэтому здесь очень ясно можно показать связь народов и наций и характер их культурного взаимодействия. В русском языке коневодческая терминология по преимуществу со­стоит из тюркских слов, благодаря общению с татарами (лошадь, табун, аргамак, аркан, буланый, каурый, чалый, игреневый и т.п.); морская - область голландизмов (бугшприт, фок, грот, ют, бак и т. п.); кулинария и театр, а также в более позднее время электро­техника и авиация - французские термины (меню, ресторан, буль­он, рагу, консоме, крем; партер, бенуар, бельэтаж, рампа, ант­ракт, афиша, дебют, па, ритурнель; пассатижи, монтер, шасси, фюзеляж, планер и т. п.); спортивные - английские (спорт, старт, финиш, чемпион, футбол, теннис, тайм, сеттер, пойнтеру, т. п.).

Недостатки заимствованных слов из отдельных языков заклю­чаются в том, что свой язык засоряется случайным чужеязычием, что отражается, прежде всего, на пестроте самой терминологии и на разрыве международных связей, так как разные народы могут за­имствовать терминологию той же области из различных языков. Так, в русском языке название мастера горного дела штейгер взято из немецкого (буквально “подъемщик”, от steigen - “поднимать”, чего русское штейгер никак не выражает); во французском эта долж­ность называется maître-mineur, т. е. “мастер-шахтер”, а в англий­ском head miner - “главный шахтер” (head английском - “голова, глава” и по конверсии “главный”). Еще интереснее случай с назва­нием той специальности, в ведении которой сосредоточена “стриж­ка, бритье, завивка”: в русском языке испорченное немецкое слово парикмахер, в немецком должно было бы быть Perückenmacher, т. е. “делатель париков” (от Perücke - “парик” и machen - “делать”), но немцы эту специальность называют Friseur (от французского friser - “завивать”), однако французы так ее не называют, а именуют coiffeur (буквально “причесыватель”, от coiffer - “причесывать”) таким образом, русские называют по-немецки, немцы - по-фран­цузски, а французы - по-своему, но не тем словом, что немцы. Эти примеры показывают, что ни систематичности, ни междуна­родности терминологии при случайных, хотя исторически и оправ­данных, заимствованиях терминов не получается. Кроме того, при устном бытовом усвоении терминов (что особенно часто встречается в области ремесленной техники благодаря непосредственному обще­нию ремесленников разных наций и языков) возникают искаже­ния слов на почве народной этимологии[177].

Очень характерны в этом отношении русские столярные тер­мины, во многом заимствованные от немецких ремесленников, но сильно русифицированные: верстак (из Werkstatt) по созвучию с верстать, струбцинка (из Schraubzwinge) по созвучию, а рас­труб, напильник (из Nadfil[178]) по созвучию с пилить и т. п.

Случайность заимствования из отдельных языков можно про­иллюстрировать следующим примером. Термин комбайн восходит к английскому combine [kеmbáin] - субстантивированному[179] глаголу to combine - “объединяться”, “комбинировать”, “сочетать”[180], а в ка­честве существительного - “трест”, “синдикат”, “комбинат”, “союз”; благодаря “английской окраске” этот термин оторван от этимологи­чески однокорневых с ним слов (из латинского и французского языков): комбинация, комбинировать, комбинатор, комбинезон и т. п. Если бы в русском языке это название было получено от фран­цузов, такого разрыва не получилось бы, так как французский язык лучше сохранил соотношения латинских гласных, чем английский[181].

Для образования терминов, кроме своеязычия и чужеязычия (в смысле заимствования из какого-нибудь отдельного живого язы­ка), существует, начиная с эпохи Возрождения, и третий путь - путь использования античного “ничейного” наследства, т. е. слов и словообразовательных моделей и элементов греческого и латин­ского языков.

Во-первых, в этих языках в античный период было создано много научных, технических и политических терминов (история, философия, пирамида, биссектриса, республика и т. п.); во-вторых, прямые значения греческих и латинских слов можно употреблять в переносных значениях как термины (греч. dekan - “десятник” и современный педагогический термин декан; лат. seminarium, множе­ственное число seminaria - “рассадник” и современные значения “духовная семинария”, “семинарий по истории русского языка” и т. п.); в-третьих, из древнегреческих и латинских корней и их сло­жения, префиксов и суффиксов можно в любом языке создавать бесчисленное количество искусственных терминов {термометр, пси­хология, интеллигенция, спектрограф, политеизм, монография и многие другие). Так как античное наследство существует в виде и слов, и их осмысленных словообразовательных элементов и никому уже давно не “принадлежит”, то использовать его могут все, т. е. любой народ, любая нация, приспособляя к внутренним законам своего языка, т. е. осваивая эти слова и словообразовательные комбинации по законам своей грамматики и фонетики.

Так, политический термин революция, принятый с одинаковым значением во всех новых языках, исходит от использования латин­ского глагола revolvo, revolvi, revoltum, revolvere со значением “воз­вращать назад”, “скатывать”, что в латинском понималось по пре­имуществу в материальном смысле движений. Однако revolutio мог­ло значить и “переворот”. Переносное значение слова революция переведено в социальный план - “переворот в общественно-поли­тических отношениях”, с новыми переносными значениями: “куль­турная революция”, “революция в тех или иных воззрениях” и т. п.

Общность лексического значения обеспечивает взаимопони­мание людей разных наций, употребляющих это слово, но каждый язык грамматически и фонетически осваивает такой термин по-своему. В русском языке термин революция относится к существи­тельным женского рода, 1-го склонения в особой разновидности, типа молния, с соответствующими формами множественного числа: революции, революций и т.д., с производными образованиями революционный, революционер, революционизировать и т.д.; фонетичес­ки русский термин характеризуется тем, что ц произносится твердо и после него на месте [и] звучит [ы], р произносится мягко, а безударные гласные подчиняются законам редукции[182] русских глас­ных, т. е. (р’и^эвÙл’ýцыjÙ).

В немецком это слово относится к женскому роду не оконча­нием (которого там нет), а артиклем die Revolution, склоняется оно по законам немецкой грамматики, имеет форму множественного числа (die Revolutionen), и произносится мягко, о - как [о].

Во французском языке род обозначен артиклем la, слово это не склоняется и не имеет формы множественного числа, так как этого нет во французском грамматическом строе, а сочетается с разными предлогами и меняет артикль на les [lɛ] для выражения множественного числа; фонетически во французском языке вмес­то русского [ц] и немецкого [ц'] - [с'] (мягкое с), а на конце носовая гласная [ɔ], т. е. слово звучит как [revɔlys'jɔo]. В английском этот термин не склоняется и не принадлежит к грамматичес­кому роду, так как такой категории английская грамматика не зна­ет. Сопровождается безразличным к роду и числу артиклем the, но имеет особую форму множественного числа с аффиксом -s [-z][183], фонетически в английском термине ударение на слоге [-lu], а в соответствии с русским [ц], немецким [ц'], французским [с'] - в английском [ш]: [rɛvəlŭ∫n].

Из этого перечня видно, что русская форма революция наиболее близка к исходной латинской. Но это несущественно для главного, которое состоит в том, что 1) различия в грамматическом и фонети­ческом оформлении международных терминов обеспечивают их самобытность и системность в каждом языке, а 2) общность лексического значения и оформления основы (хотя бы и не полностью) дает возможность взаимопонимания пред­ставителей разных наций.

Благодаря указанным свойствам терминологию в любом язы­ке можно и должно упорядочивать, приводить в единство синони­мию, уточнять значения, унифицировать форму терминов.

Одно из основных требований в этой области было высказано Ф. Энгельсом:

“В органической химии значение какого-нибудь тела, а, сле­довательно, также и название его, не зависит уже просто от его состава, а обусловлено скорее его положением в том ряду, к кото­рому оно принадлежит. Поэтому, если мы находим, что какое-нибудь тело принадлежит к какому-нибудь подобному ряду, то его старое название становится препятствием для понимания и должно быть заменено названием, указывающим этот ряд (парафины и т. д.)”[184].

На этом основании Н. В. Юшманов[185] выводит такую формулу упорядоченного термина:

«Упорядоченная терминология должна дать двустороннее соответствие:

Зная термин, знаешь место в системе,

Зная место в системе, знаешь термин».

Благодаря тому, что античный терминологический фонд лишен всякой “национальной” окраски, а используется как ничейное и все­общее достояние культурного мира, - несущественно, состоят ли та­кого типа термины из одноязычных или разноязычных элементов.

Так, термин термометр составлен из двух греческих корней: therm-os -“теплый” и metr-оп- “мера”, через соединительную глас­ную. Эти элементы-корни могут и сами выступать как термины: термос”, метр. Эквивалент составлен из двух латинских элементов, причем первый взят в словоизменительной форме (не aequus - “рав­ный”, a aequi, т. е. род. п. “равного”, valens, valentis - “сильный”, “крепкий”, т. е. “сильный в равенстве”, “равносильный”); и здесь могут быть отдельные образования от каждой половины: экватор, эквилибристика и т. п. и валентность, валентный и пр.

Такие же термины, как терминология, социология, построены из смешанных латино-греческих элементов: лат. terminus -“граница”, societas - “общество” и греч. logos - “наука”; используются для создания терминов и арабские элементы[186] как в чистом виде: алко­голь (арабск. al kuhl - “глазной порошок”), алканин - “вид краски в парфюмерии и индикатор при химических анализах” (от арабск. al kanna), алкил - “одновалентный остаток (радикал) какого-либо уг­леводорода (метил, этил и др.)” (от арабск. al kil), так и в комбина­ции с античными элементами, например: альдегид из al (cohol) (из арабск. al kuhl) + dehyd (rogenatum) (из de + hydro, греч. “вод-о” + genatum, лат. genus -“род”) - буквально “алкоголь, лишенный воды”.

Таким искусственным образом с приемами усечения слов и их сокращения могут строиться термины и из античных элементов например, философский термин солипсизм из латинского solus ipse sum (“один сам есть”) + изм или медицинский сальварсан из латин­ского salvus arsenicum (“здоровый мышьяк”)+ ан[187], таков же поли­графический термин дракопия из немецкого D-r Albert Kopie и т.п.

Используя международные модели терминов и их словообразо­вательные элементы (античные корни, суффиксы, префиксы), можно создавать термины и из своих элементов по этим образцам и с участием античных префиксов и суффиксов; таковы в русском тер­мины: военизация, яровизация, часофикация, теплофикация; очеркист, значкист, связист; отзовизм, хвостизм; усатин, осветин; соломит, победит, а также слова: антиобщественный, архинелепый, инфракрас­ный, суперобложка, транссибирский и т.п.