О том, как бургунды бились с гуннами

Слуг Этцеля отбросив, смельчак пробился в зал,

Дверь распахнул широко и на пороге встал.

Забрызган кровью витязь был с головы до ног.

В руке держал он наголо булатный свой клинок.

Окликнул брата Данкварт так, чтобы все слыхали:

«Не в меру, милый Хаген, вы засиделись в зале.

Поведать вам и Богу хочу я скорбь свою —

Всех наших слуг до одного лишились мы в бою».[320]

Владетель Тронье крикнул: «Кто уничтожил их?»

Ответил Данкварт: «Блёдель с толпой мужей своих,

Хотя он поплатился за это очень скоро:

Ему я голову мечом отсёк без разговора».

Сказал на это Хаген: «Жалеть его невместно.

Кто, с витязем сражаясь, погиб, как витязь честный,

Того должны живые счастливцем почитать,

И даже женщинам о нём не следует рыдать.

Но почему от крови броня у вас красна?

Сдаётся мне, вам рана была нанесена.

Того, кто поднял, Данкварт, на вас свой дерзкий меч,

Сам сатана от рук моих не сможет уберечь».

«Оставьте страх напрасный — ваш Данкварт жив-здоров.

Я мокр от крови красной, но это кровь врагов.

Их уложил я столько, что сбился бы со счёта,

Когда бы трупы сосчитать пришла мне вдруг охота».

«Мой брат, — воскликнул Хаген, — оберегайте дверь,

Чтоб ни один из гуннов не ускользнул теперь.

Я ласковых хозяев порасспросить хочу,

За что их люди предали всех наших слуг мечу».

«Покорён, — молвил Данкварт, — я нашим королям.

Коль скоро приставляют они меня к дверям,

Ручаюсь, не сыскать им привратника верней».

В унынье ввергла эта речь Кримхильдиных мужей.

А Хаген усмехнулся: «Я вижу с удивленьем,

Что гуннские герои охвачены смятеньем.

Наверно, им не любо, что у дверей застыл

Тот, кто об истребленье слуг бургундам возвестил.

Слыхал я, что Кримхильда о прошлом не забыла

И будет жажда мести кипеть в ней до могилы.

Помянем же усопших хозяйкиным вином[321]

И гуннам за него платить с наследника начнём».

На Ортлиба обрушил жестокий Хаген меч,[322]

И голова ребёнка, слетев со слабых плеч,

Кримхильде на колени упала тяжело,

И тут кровопролитие у витязей пошло.

Наставник принца тоже не избежал конца.

Застигнутый ударом бургундского бойца,

Простился с головою и навзничь рухнул он.

Ах, плохо воспитатель был за труд вознаграждён![323]

Играл на скрипке Вербель пред королём своим.

К нему метнулся Хаген, взмахнул мечом стальным

И руку музыканту по локоть отрубил.[324]

«На, получай за то, что ты гонцом к бургундам был!»

Несчастный шпильман вскрикнул: «Где ты, рука моя?

Что вам, владетель Тронье, худого сделал я,

Когда посольство правил и жил у вас в стране?

Чем, руку потеряв, держать смычок отныне мне?»

Но что за дело было до жалоб скрипача

Тому, кто исступлённо врагов разил сплеча?

Удары сыпал Хаген, клинок его свистел,

Валились на пол с грохотом десятки мёртвых тел.

Вступился шпильман Фолькер за друга своего,

И заходил со звоном смычок в руках его,

Но не по струнам скрипки — по темени врагов.

Их много стало у него меж гуннских смельчаков.

Три короля пытались унять бойцов лихих,

Но глас благоразумья был слишком слаб и тих,

Чтоб Хаген или Фолькер прислушались к нему.

Где вспыхнул бой, там гнев уже не обуздать уму.

Поняв, что нет надежды беду предотвратить,

За благо счёл и Гунтер оружье в ход пустить.

Кольчуг блестящих много король мечом рассек

И доказал в тот день, что он — бесстрашный человек.

Могучий Гернот в схватку вступил за братом вслед

И воинству хозяев принёс изрядный вред.

У смелого бургунда от крови стал багрян

Тот меч, что Рюдегером был ему в подарок дан.

Пришёл друзьям на помощь и Уты сын меньшой.

Им причинён был гуннам ущерб весьма большой.

Мечом он вражьи шлемы со звоном сокрушал.

Никто столь славных подвигов досель не совершал.

Отважны были люди бургундских королей,

Но Гизельхер рубился всех земляков смелей.

За витязем бесстрашным никто поспеть не мог.

Везде, где меч его взлетал, враги валились с ног.

Однако гунны были противникам под стать

И за себя умели нехудо постоять.

Сверкали и свистели мечи со всех сторон.

Стенаньями и воплями дворец был оглашён.

Дверь осаждали гунны из зала и извне:

Одни рвались снаружи на выручку родне,

Другие путь пытались пробить себе во двор,

Но Данкварт, на пороге встав, им всем давал отпор.

Шла там, где он сражался, жестокая резня.

Крушил на гуннах шлемы клинок его, звеня,

И всё же он навряд ли б остался жив и цел,

Когда бы старший брат его о нём не порадел.

Владетель Тронье крикнул лихому скрипачу:

«Друг Фолькер, об услуге я вас просить хочу.

Взгляните, как у входа мой брат тесним врагами.

Спасите Данкварта, иль он падёт под их мечами».

«Иду», — ответил шпильман и двинулся к дверям.

Играл всё ту же песню он по пути врагам —

На шлемах, а не струнах, мечом, а не смычком.

Остались рейнцы смелые довольны скрипачом.

Он Данкварту промолвил: «Прислал меня ваш брат,

И разделить я с вами ваш труд нелёгкий рад.

Спина к спине мы встанем, оберегая вход, —

Снаружи вы, я изнутри, и недруг не пройдёт».

Теперь снаружи Данкварт за лестницей следил,

И вниз катился каждый, кто к двери подходил,

А Фолькер отбивался от гуннов изнутри.

Отбросили противников назад богатыри.

И крикнул шпильман громче, чем сеча грохотала?

«Мы наглухо закрыли, друг Хаген, двери зала.

Их заперли для гуннов мечи двух смельчаков,

Надёжные и прочные, как тысяча замков».

Когда услышал Хаген о том, что вход закрыт,

Он за спину закинул стальной широкий щит[325]

И за обиды начал расплачиваться так,

Что перестал спасенья ждать отчаявшийся враг.

Вскочил правитель Берна проворно на скамью

И, увидав, что Хаген уже успел в бою

Десятки крепких шлемов на части раздробить,

Сказал: «Он чашу горькую заставит нас испить».

Был устрашён хозяин отвагою гостей.

Немало перебили они его друзей,

И сам он из-за вормсцев лишиться жизни мог.

От них и королевский сан его б не уберёг.

Кримхильда обратилась со слёзною мольбой

К владыке Амелунгов: «Спаси меня, герой,

И помоги нам с мужем покинуть этот зал.

Коль Хаген подойдёт ко мне, мой смертный час настал».

Но Дитрих ей ответил: «Как помогу я вам?

В опасности смертельной я нахожусь и сам.

Кипит такая ярость в бургундах удалых,

Что в пору мне теперь спасать себя, а не других».

«Нет, выведи отсюда меня, мой храбрый друг,

Не то погибнет Этцель, державный мой супруг,

И я паду с ним рядом от вражьего клинка».

Ни разу к смерти не была Кримхильда так близка.

«Ну что ж, я выйти с вами попробую во двор,

Хотя не приходилось мне видеть с давних пор

Богатырей столь многих в неистовстве таком.

Из-под разбитых шлемов кровь бежит у них ручьём».

Бесстрашный Дитрих начал скликать своих бойцов.

Его могучий, звонкий, как звуки рога, зов

Разнёсся над толпою и огласил дворец.

Безмерной силой наделён был бернский удалец.

Сказал бургундам Гунтер, как только понял он,

Чьим кличем грохот боя так властно заглушён:

«Я слышу, как взывает к друзьям правитель Берна.

Кого-то из его людей убили мы, наверно.

Взгляните, как рукою он машет, встав на стол.

Боюсь я, чтоб на помощь он гуннам не пришёл.

Прервите схватку, рейнцы, и Дитриха спрошу я,

За что к бургундам возымел он злобу столь большую».

Как только Гунтер отдал бойцам такой приказ,

Оружье опустили вассалы сей же час:[326]

Покорны государю все были, как один.

И вот что Дитриху сказал бургундский властелин:

«Коль причинили бернцам ущерб мои друзья,

Любое возмещенье вам дать согласен я.

Должны вы грех невольный нам, Дитрих, извинить.

У нас и в мыслях не было обиду вам чинить».

«Худого, — молвил Дитрих, — от вас я не видал.

Вы мне лишь дайте мирно покинуть этот зал

И вывести отсюда всех бернских удальцов.

За это верно вам служить до смерти я готов».

Но тут вмешался Вольфхарт: «Зачем просить о том,

Чтоб отперли нам выход, закрытый скрипачом?

Замки куда покрепче сбивал наш добрый меч».

Воскликнул Дитрих: «Чёрт бы вас побрал за эту речь!»

Ответил бернцу Гунтер: «Вы можете уйти

И всех, кого хотите, с собою увести.

Лишь тем, с кем мы враждуем, я ускользнуть не дам:

Урон чрезмерный нанесли сегодня гунны нам».

Услышав это, Дитрих обвил одной рукой

Дрожащую Кримхильду, а Этцеля — другой

И к выходу из зала повёл поспешно их.

Шли вместе с витязем шестьсот его мужей лихих.

А Рюдегер достойный, бехларенский маркграф,

Промолвил: «Будет лучше, коль, бернцам выйти дав,

И мне вы удалиться позволите из зала.

Досель меж мной и вормсцами вражда не возникала».

И Гизельхер Бургундский сказал ему в ответ:

«Причин для ссоры с вами у нас и ныне нет.

Бехларенцев мы любим, как истинных друзей,

И не мешаем вам уйти с дружиною своей».

Зал Рюдегер достойный оставил в свой черёд,

За ним — его вассалы, а было их пятьсот,

И каждый расположен к бургундам всей душой.

Но нанесли они потом гостям урон большой.

Один из гуннов видел, как Дитрих за порог

Пригожую Кримхильду и Этцеля увлёк.

По их примеру к бернцам пристроился и он,

Но был у двери Фолькером замечен и сражён.

По лестнице спустившись и выходя во двор,

Владыка гуннов бросил назад тревожный взор.

«Увы, теперь я тоже таким гостям не рад.

Они всех воинов моих сегодня истребят.

Зачем, — прибавил Этцель, — я праздник затевал?

Встал, на несчастье наше, скрипач у входа в зал.

Как дикий вепрь, он грозен, как сущий дьявол, зол.

Ещё спасибо, что хоть я от рук его ушёл.

Его напев смертелен, его смычок багров.

Играючи, прикончил он множество бойцов.

Не знаю я, чем Фолькер так сильно разъярён.

Вовек никто не причинял мне больше зла, чем он».

Уйти бургунды дали всем, кто им был не враг,

И тут же вновь на гуннов набросились, да так,

Что им сполна воздали за земляков своих.

Ах, сколько шпильман изрубил доспехов дорогих!

Поднялся шум у двери, и громко Гунтер рек:

«Вы слышите, мой Хаген, как Фолькеров смычок

Из шлемов исторгает напев свой удалой?

Покрыт он кровью алою, а не натёрт смолой».

«Король, — ответил Хаген, — жалею я безмерно,

Что в одиночку бьётся мой сотоварищ верный.

Прийти к нему на помощь я должен был давно.

Ведь мы с ним навсегда друзья, коль жить нам суждено.

Взгляните, как усердно он нынче служит вам,

Как расторопно ходит по вражьим головам

И пробивает шлемы смычок богатыря.

Брал Фолькер ваше золото и серебро не зря.

Я отродясь не видел такого скрипача.

На гуннов низвергает он лезвие меча,

И жалобную песню поёт на них броня.

Не грех ему в награду дать и платье и коня».

Дрались упорно гунны, оставшиеся в зале,

Но все в жестокой сече добычей смерти стали.

Умолкли крик и стоны, утихли лязг и стук,

И выпустили витязи оружие из рук.

Авентюра XXXIV