Человек, обнимающий Солнце 2 страница

— Не выбрасывай его, пока не завянет, тётенька. И вы, тётеньки, тоже не выбрасывайте.

— Как тебя зовут, милая? — одна из девушек присела перед Леной, взяв её за плечи и тепло разглядывая её.

— Лена.

— Мы не выбросим, Лена. Ни за что не выбросим эти цветы. Правда, девчонки?

— Правда, — ответили её подруги.

Потом та, которая была беременна, еще раз тихо проговорила:

— Правда...

Мы двинулись дальше. Теперь наступила очередь Лены дарить цветы. Но она не думала об этом. Она беззаботно и вприпрыжку бежала, дотрагиваясь свободной рукой до листочков кустов, растущих возле обочины. Скорее всего, девочка даже не обратила внимания на показавшегося вдалеке человека. Он быстро приближался к нам. Он миновал Лену, но малышка не дала ему цветок. Он шёл навстречу мне.

«Как же так? — подумал я. — Она, наверное, забыла. Она, наверное, считает, что я должен...».

Я посмотрел на встречного. Его возраст не превышал пятидесяти лет. Он был одет в серый костюм с галстуком; на его пиджаке, возле нагрудного кармана, висел бридж с какой-то надписью — что-то вроде: «Федеральный судья... и т. д.». В руках он нёс чемоданчик... Его лицо имело типичные чиновничьи формы: стандартные лоснящиеся щёки, стандартный нос... И ещё. У него были стеклянные, неживые глаза.

Я видел, как Лена остановилась и обернулась. Она смотрела на цветок в моей руке, на то, как, не заметив подарка, мужчина зацепил эту руку, пройдя мимо. Цветок упал на землю. Мужчина же, почувствовав столкновение, остановился, обернулся и злобно уставился на меня.

— Ты чё, козёл, с травой на башке, — сказал он хриплым голосом, глядя на мой венок. — По роже захотел?

Ему показалось, что я толкнул его. Не зная, что ответить, я безмолвно стоял, сжимая букет в руке. У меня было слишком тёплое настроение, чтобы на грубость отзываться грубостью.

Видя, что я молча стерпел обидное слово, он, решив, что отомстил мне достаточно, сказал:

— Смотри по сторонам, когда по дороге идешь. А то можешь без головы остаться, придурок.

Сказав это, он продолжил свой путь. А я остался стоять, чувствуя, как хорошее настроение улетучивается секунда за секундой. В глубине души закипала злость. Мне всё больше и больше казалось, что этого так оставить нельзя. И я решил догнать обидчика. Я уже собрался было бежать за ним, как вдруг почувствовал уже знакомое дёрганье за майку. Я посмотрел вниз и увидел Лену. Она улыбнулась мне, потом, присев, подняла с земли упавший цветок и вложила его в мою руку.

— Не злись на него, пожалуйста, Максим. Лучше пожалей его, пожалуйста, — просила она, как-то странно произнося местоимения «него», «его»... Я тогда не обратил на это странное произношение особого внимания, потому что сама просьба меня удивила.

— Почему я должен его жалеть?

— Потому что он жалкий.

— Но почему, Леночка?

— Потому что он злой. Потому что у него глаза пустые.

— Ну и что же?

— Это значит, что он никого не любит. Он не любит лес. Он не любит небо и звёзды. И море не любит. И людей. У него нет любимых...

— За что же его жалеть, Леночка? За то, что он никого и ничего не любит?

— Да. Потому что его тоже никто не любит.

С самого начала этого разговора у меня уже была заготовлена для маленькой девочки обширная нравоучительная проповедь о злых людях и о том, что, если их жалеть, то они усядутся на голову, и о том, что добро должно быть с кулаками и еще много всего прочего. Но последняя её фраза, произнесённая с особой интонацией, с интонацией неописуемого участия, поразила меня. И я вдруг понял, как тяжело жить тому человеку, который недавно прошел мимо нас. Правда, чистая правда, что его никто не любит. Никто во всём белом свете. Потому что любить могут живые люди, в глазах которых ещё горит огонь, глаза которых не абсолютно пусты. Но живые люди избегают мертвецов, подобных этому человеку. Живым людям невыносимо с такими. И поэтому мертвецы одиноки. Абсолютно одиноки. Во всём белом свете одни.

Напрашивался ещё один вывод. Чем больше ты любишь, тем больше любят тебя, тем счастливее ты себя чувствуешь.

Я вспомнил слова: «Возлюби ближнего своего»... И поразился опять. В этих трёх словах, в трёх простых словах — великая формула счастья. Ближний — это тот, кто тебе дорог. Одни считают ближними свою семью, другие — семью и друзей, третьи — улицу, четвёртые — город. Есть такие, для которых дорог целый народ. Наверное, такие есть. Может есть и такие, для которых ближний — это любой человек. А может быть не только человек? А может быть вообще всё, что рядом? И возможно, что говоря: «Возлюби...», под словом «ближний», Он имел ввиду весь мир. Любить, самозабвенно любить весь мир — не это ли счастье? Ведь тогда весь мир будет самозабвенно любить тебя...

Я посмотрел на Лену и пожалел в душе оскорбившего меня человека. Потом я подумал:

«Откуда же в столь ещё маленькой девочке такое большое, огромное понимание человека? Откуда? Может быть прав Олег, говоря: «Она не моя?»

— Чего мы ждём? — спросил он, когда догнал нас.

— Тебя, — сказали мы с Леной хором.

Он улыбнулся, и мы пошли дальше. Мы с Леной забыли про злого человека. И опять принялись раздавать цветы. И опять стало хорошо. Необыкновенное счастье опять расцветало в сердце чудесной музыкой, той, которую я уже слышал когда-то. Когда-то в детстве...

Глава 3

Имя

«Это слово, которое не есть слово, однажды было распространено по всему земному шару, и оно всё ещё сохраняется, как отдалённое замирающее эхо в сердцах некоторых привилегированных людей...»

Е. П. Блаватская

«Разоблачённая Изида»

Мы спустились к пляжу. Тёплая музыка из детства окутала моё сердце ласковой пеленой. Ретроспектива счастливых кадров из ленты детства волной любви захлестнула сознание, и я превратился в маленького ребёнка. Все проблемы, заботы, страхи и комплексы оставили меня. У Лены же их, судя по всему, просто не было. И поэтому мы с ней веселились, как могли. Раздарив все цветы, мы принялись петь песни. Сначала мы спели напару песенку из детского фильма «Красная шапочка». У нас это очень мило получилось, и люди улыбались, когда мы вместе с Леной повторяли слова внучки-путешественницы, носившей красный головной убор:

А-а, в Африке горы вот такой вышины.

А-а, в Африке небо вот такой ширины.

А-а, крокодилы, бегемоты,

А-а, обезьяны, кашалоты,

А-а, и зелёный попугай,

А-а, и зелёный попугай!

Потом мы решили спеть «Крылатые качели», потом мы исполнили «Над нами огромное небо», затем ещё что-то.

Удивительный дар маленькой девочки, её умение вкладывать всю душу в песню привлекали внимание многих отдыхающих, которые уже заполнили весь пляж. Когда мы проходили мимо группы сидевших в тени деревьев молодых людей, один из них сказал:

— Эй, артисты! Ай-да к нам.

— К вам? — спросила Лена.

— Да, к нам. Мы ведь тоже поём, — ответила ей молодая девушка. — У нас есть, к тому же, инструмент.

Мы увидели под деревом гитары, гармошку и даже саксофон.

— Где же вы поёте? — спросил я.

— Вообще-то мы — студенты. Сейчас на каникулах. Помимо отдыха катаемся в электричках и веселим народ. А народ, в свою очередь, иногда подкидывает нам деньжат. Свои деньги у нас давно кончились, а на море хочется ещё побыть, — ответили мне.

— Понятно, — сказал Олег.

— Ясно, — сказал я.

— Пошли за мной, — радостно воскликнула Лена. — Я знаю хорошее место.

— Что, прям вот так сразу? — переглянулись озадаченно студенты.

— Да!

Музыканты задумались.

— Ну, что ж, пойдем — после некоторой паузы произнёс один из них, шутливо окая.

— Пойдемте, — стали окать другие, вставая и собираясь. Лена, смеясь, подтвердила:

— Да-да, пойдем.

И мы пошли. Мы отстранённо и легко брели по горячему песку мимо шума прибоя, детских ликующих криков, смеха и радости пляжных отдыхающих. Праздник жизни радовал меня в тот день. Мне было не жарко, но тепло, несмотря на то, что солнце нещадно палило. Было какое-то приятное светлое тепло, оно было в сердце. И вокруг. Вокруг, возле нас — идущих, лежащих, плавающих, смеющихся, плачущих, воюющих, мертвых и живых. Оно окружало людей и меня, но тогда я не обратил на это новое и все же давным-давно знакомое чувство должного внимания. Я невольно сосредоточился на другом. Чем радостнее билось мое сердце, тем теплее становился талисман, подаренный Леной. Случилось даже так, что некоторое время он жёг мою грудь, как горчичник. Он реагировал на радость. Чем больше радости наполняло мою грудь, тем горячее он становился. Это странное свойство небольшого талисмана в тот день немного озадачило меня, и я, думая над этим, шёл молча, пока Олег и Лена болтали со студентами-музыкантами.

Через некоторое время мы прибыли на центральную, если можно так выразиться, площадь базы отдыха, в одном из стационарных домиков которой жил я и те, с кем я приехал на море. Студенты принялись готовиться, раскладывать свои инструменты, а я присел на корточки в тени дерева. Олег уселся на железные перила, огромным обручем охватывающие площадь и болтал ногами, а Лена подошла и сдула на меня одуванчик.

— Вот я тебе задам, — сказал я ей шутливо, но как-то задумчиво.

Мой, украшенный морщиной глубокомыслия лоб, наверное, привлек её внимание. И она, как будто догадавшись о ходе моих мыслей, вдруг произнесла:

— Там, на чёрном талисмане буковки, они очень похожи на те, которые были давно-давно в Риме и которыми сейчас называют лекарства и букашечек с травкой.

— Про что ты говоришь?

— Ну, про буковки же! Я говорю про буковки, которыми врачи называют лекарства.

— Про латынь?

— Про неё самую. Буковки на талисмане похожи на латынь. Но читаются они не слева направо, а справа налево.

— Как на иврите?

— Иврите?

— Ну да, еврейский язык.

— Да-да, как по-еврейски. Там семь буковок, и читаются они наоборот. Эти буковки странные, но если присмотреться, то они похожи на латынь. Прочти их, когда никого не будет рядом. Если ты прочтёшь, ты узнаешь, как Его зовут.

— Его?Кого это – Его?— шутливо спросил я, принимая слова девочки за игру.

— Просто Его.

— Но кто это?

— Ты не поверишь…

— Как так? Ну-ка, скажи, кто это – Он? Теперь я точно от тебя не отвяжусь, пока не скажешь.

— Это ты…

— О чем ты говоришь, Лена? Не понимаю.

Посмотрев на меня с некоторой долей наигранной укоризны, она сказала:

— Я говорю про Его Имя. На самом деле это твое настоящее Имя. Это слово, если его произнести... Это очень доброе слово. Оно... Оно очень сильное. Но ты никогда не говори его просто так и тем более вслух. Только в опасности. И тогда оно соберёт всё добро, находящееся рядом, и прогонит опасность...

И опять мне показалось, что рядом кто-то есть. Опять возникло ощущение наполненности окружающего пространства чем-то живым и разумным. Чем-то огромным, похожим на пропасть, на бездну. Может быть, это чувство было только плодом моего разума? Тогда почему студенты вдруг перестали заниматься своими инструментами, и все дружно сначала уставились на нас, а потом принялись удивлённо оглядываться? Почему некоторые из проходивших мимо людей вдруг останавливались, растерянно моргали и с интересом, но всё также растерянно начинали озираться. Ни студенты, ни прохожие не могли слышать нашего разговора с Леной, но все они чуяли то же, что и я. И чем ближе к Лене находился человек, тем более сильными становились ощущения...

— Привет, Максим. — обратился ко мне кто-то. — Где тебя носит?

Я оглянулся и увидел девчонку из нашего домика. Она с большими сумками проходила мимо меня.

— Я гуляю. А ты куда с сумками-то?

— Как куда? Мы же сейчас уезжаем! Ты что, забыл?

Сначала до меня не доходило, но потом я понял. Я почти опоздал на автобус. Вон он стоит, уже заведённый, а возле его открытой двери собрались наши «туристы». Все с сумками. Все готовы к отъезду. Один я не готов. Один я забыл про то, что сегодня и сейчас должен отбыть домой. Ну, конечно же, я совсем забыл.

Знакомая девчонка стояла и смотрела, как я растерянно соображал, потом сказала, слегка улыбаясь:

— Да не волнуйся ты. Твоя сестра собрала все вещи. Мы все уже готовы. И вещи все готовы. Вот тебя только ищем, да найти не можем. Гуляка!

— А я взял, да и нашёлся, — сказал я. — Давай помогу нести сумки. Тяжёлые небось.

— Да уж, тяжёлые.

Я взял у неё сумки, и мы пошли к автобусу. Там мне сказали, что у меня ветер в голове, что я растяпа, ну и так далее. Я довольно-таки спокойно всё это выслушал, ответил что-то невнятное и помог сложить сумки в багажник. Затем мы все расселись по местам. Быстро расселись, потому что водитель попросил поторопиться. Он стоял возле открытой двери автобуса и докуривал сигарету, когда на площади заиграла музыка.

Музыка, как музыка, но вдруг... Мы все услышали этот чудесный звонкий детский голос. Голос Лены. Она пела одну из самых моих любимых песен. И исполнение было безупречным. Площадь как будто замерла. Все остановились и слушали знакомые слова незнакомого красивого голоса маленькой девочки:

Слышу голос из прекрасного далёка,

Голос в утренней серебряной росе.

Слышу голос, и манящая дорога

Кружит голову, как в детстве карусель...

Мы все слушали. Я это заметил. Мои попутчики прильнули лицами к окнам автобуса. В салоне стало удивительно тихо, хотя пять минут назад он гудел, как улей с пчёлами. Да и на улице всякое движение прекратилось. Все, кто был в это время на площади, подошли к студентам, чтобы посмотреть на юное дарование. Даже продавцы мороженного оставили свои лотки и смешались с гигантской толпой, окружившей крохотный оркестр. Из-за этой толпы я не видел ни Лену, ни Олега. Зато я слышал этот волшебный голос. Студенты даже не посмели подпевать. Они не хотели портить это волшебство. В самом деле, происходило что-то нереальное. Как в кино...

Когда пение прекратилось, наступила глубокая тишина. Все молчали. Было тихо, как в лесу зимой. Потом кто-то хлопнул в ладоши, ещё и ещё, и вот уже гром аплодисментов захлестнул площадь и наш автобус. Все сидящие в автобусе тоже хлопали.

Водитель уже перебрался в кабину, и, поаплодировав некоторое время, закрыл дверь и принялся заводиться.

Люди в салоне стали возражать, они хотели остаться и посмотреть на концерт. Но водитель сказал, что у него строгий график и что он не может ничего поделать. Смирившись с этим, люди успокоились. А я...

До меня только тогда дошло, что в суматохе я не взял у Лены и Олега никаких координат, чтобы с ними связаться. Я вообще ничего не знал о них, у меня не было никаких путей для общения с ними, которое так сильно хотелось продолжить. Я даже не попрощался с ними...

Вдруг осознав, что весь пережитый день и события были похожи на сказку, на радостную счастливую сказку, которую, возможно, я больше никогда не увижу, я бросился к кабине водителя. Просил остановиться, говорил, что сам найду способ добраться до дома, но все попытки уговорить водителя оказались тщетными. Он объяснял, что должен доставить каждого из нас в целости и сохранности, всё дальше уезжая от музыкальной группы студентов. Никто из пассажиров не мог понять, что я расстаюсь с чем-то необыкновенным, поэтому никто не поддержал меня.

Махнув рукой в сторону кабины, я прошёл в конец салона и посмотрел в задние стёкла. Другие тоже смотрели. Толпа, окружившая Лену, вдруг повернулась к нам и замахала руками, как будто говоря: «До свиданья!».

— Смотрите, они нам машут.

— Да ну?

— Правда, нам!

— Чего это они? — то тут, то там возле задних стёкол раздавались возгласы удивления. Многолюдная толпа сотней рук провожала автобус. И среди этой сотни я пытался отыскать ту одну, ту единственную ручку, которая, я знаю, махала мне, именно мне, прощаясь. И вся толпа по просьбе юной обладательницы этой руки махала именно мне. И я был растроган. Мне захотелось плакать.

Глава 4

Человек, обнимающий Солнце

В глубинах Своего разума Ты владеешь всем Знанием, и тайны будущего ведомы Тебе.

Любые сердечные устремления открыты Твоему взору; Ты знаешь все решения прежде, чем кто-либо их примет.

Для Твоего всеведения нет непредвиденного; Твое провидение не знает случайного.

На всех стезях Своих Ты прекрасен; промыслы Твои неисповедимы; Твое знание превыше мирского понимания.

Переделанное изречение Эхнатона.

(около 1350 г. до н. э.)

Поездка на море надолго запомнилась мне. Первые дни после приезда я часто думал об Олеге и Лене и об их удивительном отношении к жизни и ко всему, что происходит в ней. Наша жизнь — это череда непрерывных событий, порою радостных, часто монотонных и скучных, иногда ужасных и пугающих, горестных и печальных. Любое событие заставляет нас переживать его в себе, реагировать на него импульсами своей натуры и часто, очень часто наши реакции — это страдание. Многие лица омрачены выражением страдания, которое люди прячут под искусственной маской благополучия и довольства, удовлетворения и даже счастья. Но увидев однажды сияющие глаза маленькой Лены и красоту Олега, я понял, что искусственное счастье — это всего лишь маска, которую никогда не спутаешь со светом счастья настоящего.

Там, на море, гуляя вместе с маленькой девочкой, я невольно любовался необычным притягивающим светом. Светом настоящего счастья, с которым она принимала любые подарки жизни.

— Скажи, что такое, по-твоему, счастье? — задал я тогда малышке взрослый вопрос.

— Счастье — это когда много улыбок, когда много любви. Это — когда много-много добра. Счастье — это когда всем хорошо. Когда радостно.

— А что заставляет тебя быть такой радостной, Лена?

— Я рада, потому что все люди вокруг — мои знакомые. Все цветы и травы, все зверюшки и птицы в лесу — мои знакомые. Лес — мой большой и добрый друг. У меня много друзей, — с этими словами она рукой показала на пляж, к которому мы приближались. Пляж был усеян многочисленными отдыхающими.

— И я всех их люблю, — добавила она.

— Ты хочешь сказать, что любишь всех этих людей? — удивленно спросил я.

Она посмотрела на меня ласково и с недетской осмысленностью мягко ответила:

— Да, Максим. Очень люблю.

— Как можно любить человека, которого не знаешь? — вслух размышлял я над словами девочки.

— «Я» знаю их всех. И тебя «Я» тоже знаю, — в тот раз она снова как-то странно произнесла местоимение я... Её интонация выделяла это слово, неся в себе некий глубинный смысл. Здесь и далее, используя разные шрифты, я стараюсь подчеркнуть это её особенное смысловое произношение, которое, как вы вскоре поймете, обладало сакральным внутренним значением. Тогда же, ещё не зная этого значения, я, взглянув на Лену, просто сказал:

— Действительно, меня ты уже знаешь. Но знать всех невозможно. Даже жизни не хватит, чтобы перезнакомиться со всеми этими людьми и пообщаться с ними. Наша жизнь так коротка, Леночка.

Она улыбнулась и ничего не ответила. Она взяла мою руку обеими своими и прильнула щекой к моему локтю. Так мы и стояли некоторое время. Потом я другой своей рукой погладил ее по волосам. Она опять заговорила. Тихо, самозабвенно и пылко она произнесла:

— Счастье — это море. Счастье — это Вселенная в зрачке каждого глаза. Счастье — это бьющееся сердце в груди ближнего. Это музыка природы в тишине горного леса. Это — журчание ручья. Счастье — это ты, Максим; это — Олег. Счастье — когда я могу видеть вас, когда я могу видеть их, — она вновь показала рукой на пляж. Потом тихо воскликнула: «О, Боже, сколько света! Неужели ты не видишь, Максим? Свет везде! О, Боже, сколько света...»

Она отпустила мою руку и, обратив свои ладони к солнцу, закружилась. Она кружилась и смотрела в небо, на огненный шар и облака. Она говорила удивительные слова, а я завороженно слушал её — кружащуюся маленькую красавицу:

— Песок окутан светом. Небо золотое. Твои волосы, твои глаза, Максим, залиты светом. Свет окружает нас. Счастье окружает нас. Мы утопаем в волнах этого счастья, как в океане. Но люди не чувствуют, они не видят. Ты не видишь, Максим, что счастье заливает всю Планету... В этом счастье живут наши души, и, если ты знаешь свою душу, ты знаешь всех...

Уже тогда эти слова показались мне слишком необычными, тем более для языка девятилетней девочки. Может ли ребенок сказать такое? Может ли? Если бы я своими ушами не услышал вышесказанное непосредственно от Лены, никогда бы не поверил, что это — слова маленького ребёнка...

Может быть, действительно, мы многое не знаем о наших детях? И, наверное, потому, что «наши дети — не наши...». Они рождаются и живут возле нас, а мы порою даже не представляем, что целый мир, гигантский и своеобразный мир, спустился на Землю и заключил в себе ребёнка. Этот мир – это очень сокровенное нечто. Очень сокровенное… Это — другая жизнь, другая реальность… По крайней мере, так показалось мне, когда я увидел другую жизнь, услышал и почувствовал её в глазах Лены, в её поступках и словах, во всей красоте, которая царила рядом с малышкой. Другая жизнь постепенно приоткрывалась и мне, преподнося свои шокирующие грани ровно настолько, насколько хватало во мне силы понимать её. Стараясь понять, я остро нуждался в обществе смуглого мужчины с пшеничными волосами и его маленькой красавицы- дочки. Их присутствие казалось мне необходимым из-за множества накопившихся вопросов... Да, события последующей жизни приносили мне много вопросов. Судите сами...

Мне снился сон. Невероятно красивый и чёткий сон. Я видел себя где-то на природе, на лесной полянке, среди благоухающей травы и тысяч цветов необычных и ярких красок. Полянку окружали хвойные деревья, как будто светящиеся изумрудной зеленью — настолько насыщенным был цвет их кроны. Пели птицы, стрекотали кузнечики — мне это было ясно слышно в моём сне.

Помню, что просто и беззаботно я гулял по полянке, вдыхая запах лесных трав и любуясь красотой леса, когда вдруг зазвучали голоса. Неведомо откуда доносившиеся голоса пели торжественную, добрую и ласковую песню, благость которой, наверное, не сможет передать ни один из живущих на Земле. Потом я увидел, как под звуки этой песни из чащи леса вышел человек. Он приближался ко мне медленно и величественно. Его обрамлял нимб света, сиявший ярко, подобно солнцу. Возле головы свет как бы сгущался и был особенно ярок. Когда мои глаза привыкли к свету, и, когда человек подошёл ко мне довольно близко, мне открылись черты его внешности — необыкновенная, ангельская красота.

Незнакомец был высокого роста. У него были длинные, золотистые вьющиеся волосы, белая кожа и большие добрые глаза. Его одежда — чёрный хитон, сверху до низу расшитый золотыми свастиками, полностью прикрывала тело, но не могла скрыть Геркулесовой мощи.

Подойдя ко мне, незнакомец несколько минут рассматривал меня. Он смотрел мне в глаза. И я не мог отвести взгляда. Не мог, потому что чувствовал — там, за этими добрыми глазами, кроется великая сила. Мне почему-то показалось, что древность этой силы огромна.

— Кто ты? — спросил я у великана.

— Мой прекрасный Бог, Я – это Ты. Я тот, кого Ты в себе называешь «Я», — ответил он.

Помолчав, но так нисколько и не определив, кто же все-таки стоит передо мною, я повторил вопрос:

— Кто ты? Что ты есть такое?

— Где-то глубоко в сердце Ты всегда будешь помнить меня, Максим, - ответил он.

Его голос был спокойным, мягким и тихим. Но ясным. И само его присутствие наделяло меня какой-то отрешенностью, защищенностью, небывалым спокойствием и даже блаженством. Не хотелось ничего делать. Не было возможности как-либо волноваться. Было только блаженство.

Он глазами показал мне наверх — на круг яркого света возле его головы. Почему-то подумалось: он хочет, чтобы я смотрел на этот свет. И я начал смотреть.

Яркий свет, окружавший великана, пульсировал. Светящееся гало вздрагивало каждую секунду, к тому же оно дышало - то расширялось, то сужалось медленно и плавно.

Чем больше я вглядывался в этот свет, тем сильнее растворялась в нем фигура великана. В конце концов, она просто пропала. Вместо нее я увидел странную, но жутко завораживающую, притягивающую, как магнит, картину. В белом сиянии появилась золотая двуглавая птица, мощная и ярая, как само Солнце. Она была похожа на тех двуглавых орлов, которыми сегодня украшены гербы многих европейских государств, но в существенных деталях она отличалась от них. В одной своей лапе птица держала Земной шар, в другой – меч, острием кверху. Над головами располагались семь звезд, своей конфигурацией напоминающие какое-то знакомое созвездие. Под птицей, алая с белой окантовкой, помещалась царская мантия, в которой мы привыкли представлять средневековых королей и правителей. На мантии буквами, напоминающими древнеславянский шрифт, было написано: «Сва Раса»… Странно, но мне почему-то стало тепло, тепло до слез. Как будто я увидел что-то из далекого-далекого прошлого… Почему-то нахлынули слезы…

Вскоре Птица исчезла. Вместо нее я вновь увидел странного человека.

— Что это было? — только это я смог выдавить из себя, не в силах отойти от поражающих ощущений.

— Ты видел Мой самый священный Образ. Еще это герб чудесной Страны…

— Какой страны?

— Я покажу Тебе одно из ее поселений…

— Как это? Не понимаю... Кто ты?

Незнакомец молчал.

— Кто ты? — повторил я вопрос.

— ...

Поняв, что ответа не будет, я решил подумать сам. Тем более, что какая-то, пока еще субъективная, догадка вертелась в голове. Через несколько секунд она осенила меня:

— Твоё Имя написано на талисмане? Это Твоё тайное Имя, да?

Он внимательно смотрел на меня и молчал.

Поражённый, я тоже стоял молча, не зная, что ещё спросить. Видя это, Гигант повернулся и пошёл обратно в лес. Я вдруг почувствовал, что за время столь короткого разговора сильно привязался к этому Геркулесу. Мне не хотелось с Ним расставаться.

— Постой, куда же Ты? — крикнул я Ему. Он оглянулся и сказал:

— Мой прекрасный Бог, мы с Тобой ещё увидимся.

— Где, где увидимся? Как это произойдет?

Онулыбнулся, указал на полянку и ответил:

— Запомни это место. И пусть все люди запомнят это место.

Сказав это, Он скрылся в лесной чаще...

Медленно прихожу в себя после сна. Открыв глаза, вижу свою комнату, хотя мне кажется, что в ней я не был целую вечность. Все также лежу в постели, укрытый легким одеялом, но чувство такое, что я вернулся в далёкое прошлое.

Свет полной луны через окно падает мне на глаза. Окно открыто, и слышится, как во дворе поёт сверчок. Лёгкий ветер треплет листья растущего возле окна абрикоса, и они, цепляясь за каменную стену дома, приятно шуршат в ночи.

Мои мысли немного путаются, но все они обращены к тому, что приснилось мне. Что это было? Кто разговаривал со мной? Реальность ли Онили всего лишь сон?

«Конечно же, это сон», — думаю я, принимаясь вспоминать каждую деталь сновидения. Сначала я видел природу. Потом зазвучала песня. Как будто ангельский хор пел добрую, нежную, сердечную песню. Я припоминаю её торжественные слова, переданные голосами самих красоты, любви и ликующей радости:

Солнечное утро, звон колоколов;

Необъятно небо, как она – Любовь.

В то благое утро в комнате своей

Ты проснешься будто в храме королей.

Ты откроешь очи, Ты увидишь Свет

Ты познаешь вечность – то, что смерти нет.

Солнце улыбнется сквозь ночи туман…

Счастья вихри смоют вековой обман.

И тогда, как будто заново рожден

Ты увидишь Бога и пройдет Твой сон.

То, что Ты увидишь, будет ярче дня.

Вспыхнет мысль: «О Боже! Бог же – это я!»

Встанешь Ты с постели, выбежишь во двор.

Там в росы капелях, словно в блестках бор…

Хор ликует птичий, и цветут цветы…

Ты глядишь – не веришь: Боже, всюду Ты!

Всюду, словно звезды, там цветы горят…

Среди бездны неба видишь Счастья взгляд.

Ты кричишь от Счастья – растворилась Тень.

Жизнь уходит в Солнце, Жизнь, как Ясный День…

Эту песню Жизни только тот поймет,

Кто во Тьме великой видел свой Восход.

Нет прекрасней чувства, нет нежней Мечты…

Все на Свете создал – Бог великий – Ты…

Мне становится не по себе. Несколько мгновений назад я еще пытался увериться, что видел странный сон, но слова... Откуда такие слова в моей голове? Конечно же, это слова песни, которую я слышал там. Её пели для каждого из нас. Те, кто исполнял её, Тот, от Чьего имени она исполнялась —кто ОНИ такие?

Ещё многие вопросы роятся в моём сознании, воспалённом необычностью пережитого опыта, так что большую часть ночи я увлечённо размышляю. Я думаю и не замечаю, как начинает светать. За окном поют петухи. Птицы тоже принимаются петь в сумерках утра, освещённых заходящей за горные спины полной и бледной луной.