Из инквизиционных протоколов доминиканского патера Жан-Петро Бариби 3 страница

— Ты собираешься ему сказать, что прибыла из будущего и знаешь, что он скоро заразится оспой? И в доказательство сообщишь ему имя его любимого коня?

— Э-э-э… ну я еще не до конца продумала план.

— Лучше сделай ему прививку, — сказала Лесли и открыла дверь, ведущую в школьный двор. — Но это будет, наверное, непросто.

— Да уж. Но что сейчас у нас просто? — сказала я и застонала. — О, черт!

Возле лимузина, который, как всегда, должен был меня отвезти в штаб-квартиру Хранителей, стояла Шарлотта. И это могло означать только одно: меня снова будут истязать менуэтами, приседаниями и осадой Гибралтара. Очень полезные знания для бала в 1782 году, как считают Хранители. Как ни странно, но сегодня меня это не слишком пугало. Наверное, потому что я с нетерпением ожидала, как пройдет встреча с Гидеоном.

Лесли сузила глаза:

— А что это за мужичок рядом с Шарлоттой? — Она показала на рыжего мистера Марли, адепта первого уровня, которого, кроме этого титула, характеризовало еще умение краснеть до ушей. Он стоял возле Шарлотты, втянув голову в плечи.

Я объяснила Лесли, кто это.

— Мне кажется, он боится Шарлотту, — добавила я, — но одновременно восхищается ею.

Шарлотта заметила нас и нетерпеливо махнула рукой.

— Во всяком случае, что касается цвета волос, они отлично подходят друг другу, — сказала Лесли и обняла меня. — Удачи тебе! Думай о том, о чем мы говорили. И будь осторожной. И, пожалуйста, сделай для меня фотографию этого мистера Джордано!

— Джордано, просто Джордано, будьте добры, — сказала я, говоря в нос, как мой наставник. — До вечера!

— Ах, Гвенни, еще кое-что! Не облегчай Гидеону задачу, хорошо?

— Ну наконец-то! — наехала на меня Шарлотта, когда я подошла к машине. — Мы ждем тебя уже целую вечность. Все уставились на нас.

— Как будто тебе это не нравится. Привет, мистер Марли. Как дела?

— Э-эм. Хорошо. Э-эм. А у вас?

Этого оказалось достаточно, чтобы мистер Марли покраснел. Мне было его жаль. У меня тоже была склонность заливаться румянцем, но у мистера Марли краснели не только щеки, но и уши и шея, которые принимали цвет спелых помидоров. Ужасно!

— Замечательно, — сказала я, хотя мне очень хотелось бы увидеть его лицо, если бы я ответила «дерьмово».

Он придержал для нас двери автомобиля, и Шарлотта изящно заняла место в салоне. Я упала на сиденье напротив. Машина поехала.

Шарлотта смотрела в окно, я пялилась в пустоту, прикидывая, как мне вести себя с Гидеоном: холодно и обиженно или подчеркнуто дружелюбно, но равнодушно. Я сердилась, что не обсудила этот вопрос с Лесли. Когда лимузин свернул на Стрэнд,[6]Шарлотта уже рассматривала не окрестности, а собственные ногти. Вдруг она перевела взгляд на меня, оглядела с ног до головы и спросила довольно агрессивно:

— С кем ты собираешься пойти на вечеринку Синтии?

Очевидно, ей хотелось поссориться. Как хорошо, что мы почти приехали. Лимузин как раз заехал на парковку.

— Я пока еще не решила, или с лягушонком Кермитом или со Шреком, если он будет свободен. А ты?

— Гидеон хотел пойти со мной, — сказала Шарлотта, напряженно вглядываясь в меня. Совершенно очевидно, что она ждала моей реакции.

— Как мило с его стороны, — сказала я дружески и улыбнулась. Мне даже не потребовалось каких-то особенных усилий, потому что я в отношение Гидеона для себя уже все решила.

— Но я не знаю, должна ли принять его предложение. — Шарлотта вздохнула, но в ее ожидающем взгляде ничего не изменилось. — Он наверняка будет чувствовать себя неуютно среди всей этой детворы. Не зря же он постоянно жалуется на наивность и незрелость некой шестнадцатилетки…

На какую-то долю секунды я задумалась, а вдруг это правда, а не желание задеть меня. Но в любом случае, я не собиралась радовать Шарлотту, показав, что ей это удалось. Я понимающе кивнула.

— О да, он же может общаться с тобой, зрелой и рассудительной, и если ему и этого окажется мало, он всегда может подискутировать с мистером Дэйлом о фатальных последствиях злоупотребления алкоголя подростками.

Машина затормозила и остановилась на одном из зарезервированных парковочных мест перед домом, в котором уже столетия располагалась ложа Хранителей. Водитель выключил двигатель, и в этот же момент мистер Марли вскочил с сиденья. Я едва успела его опередить, открыв дверцу самостоятельно. За это время я стала понимать, как должна себя чувствовать королева. Когда тебе не доверяют настолько, что думают, что ты сама не можешь выйти из машины.

Я взяла сумку, вылезла из лимузина, игнорируя при этом протянутую мистером Марли руку, и сказала так весело, как только могла:

— К тому же зеленый — цвет Гидеона, можно сказать.

Ха! Хоть в лице Шарлотты не было заметно изменений, но этот раунд выиграла определенно я. Пройдя пару шагов и будучи уверенной, что меня никто не видит, я позволила себе небольшую триумфальную ухмылку. Которая тут же исчезла у меня с лица. На ступеньках ко входу штаб-квартиры Хранителей на солнышке сидел Гидеон. Черт! Я слишком была поглощена тем, чтобы придумать достойный ответ Шарлотте, что перестала замечать окружающих. Глупое марципановое сердце в моей груди не знало, должно ли оно сжаться от неприятного ощущения или биться быстрее от радости.

Заметив нас, Гидеон поднялся и отряхнул пыль с джинс. Я замедлила шаги и попыталась решить, как себя с ним вести. С дрожащей губой вариант «дружелюбно, но подчеркнуто равнодушно», пожалуй, не будет выглядеть особо достоверно. К сожалению, вариант «холодно, потому что имею право сердиться» тоже был невозможен в связи с непреодолимой потребностью броситься в его объятия. Так что я закусила непослушную нижнюю губу и постаралась смотреть нейтрально. При приближении я увидела с некоторым удовлетворением, что Гидеон тоже прикусил губу и вообще выглядел очень нервничающим. И хотя он был небрит, а его темные волосы выглядели так, как будто он максимум пару раз провел по ним пальцами, вместо того чтобы расчесаться, я была снова покорена его внешностью. Нерешительно я остановилась внизу лестницы, и мы пару секунд просто смотрели друг другу в глаза. Потом он скользнул взглядом к фасаду дома напротив и поздоровался обыкновенным «Привет!».

Мне не показалось, что он обращался ко мне, зато Шарлотта тут же поднялась по ступенькам. Она обняла Гидеона за шею и поцеловала его в щеку.

— Эй, привет! — сказала она.

Нужно признать, что это было намного элегантней, чем стоять как вкопанной и глупо таращиться.

Мистер Марли, похоже, решил, что мое поведение вызвано приступом слабости, потому что он спросил:

— Может быть, я должен забрать у вас сумку, мисс?

— Нет, спасибо, все в порядке.

Я заставила себя сдвинуться с места, поправила съехавшую с плеча сумку и стала подниматься. Вместо того чтобы отбросить назад волосы и с холодным взглядом пройти мимо Гидеона и Шарлотты, я шла по ступеням с воодушевлением улитки. Наверное, мы с Лесли просто смотрели слишком много романтичных фильмов. Но тут Гидеон отодвинул от себя Шарлотту и схватил мою руку.

— Могу я коротко поговорить с тобой, Гвен? — спросил он.

От облегчения у меня почти подогнулись колени.

— Конечно.

Мистер Марли нервно переступал с одной ноги на другую.

— Мы уже немного опаздываем, — пробормотал он, а его уши горели огнем.

— Он прав, — прощебетала Шарлотта. — У Гвенни перед элапсацией еще занятия, а ты знаешь, каким становится Джордано, если его заставляют ждать.

Я понятия не имею, как ей это удалось, но ее переливчатый смех звучал по-настоящему искренне.

— Ты идешь, Гвенни?

— Она придет через десять минут, — сказал Гидеон.

— А нельзя это отложить? Джордано…

— Я сказал, через десять минут! — Тон Гидеона почти граничил с невежливостью, и мистер Марли выглядел испуганным. Я, предположительно, тоже.

Шарлотта пожала плечами.

— Как хочешь, — сказала она, гордо вскинула голову и поспешила уйти. Она это умела очень хорошо.

За ней поспешил мистер Марли.

Когда они оба исчезли в коридоре, казалось, Гидеон забыл, что он хотел сказать. Он снова уставился на дурацкий фасад дома напротив и потер ладонью затылок, как будто хотел снять напряжение. Наконец мы оба набрали воздух.

— Как твоя рука? — спросила я, и в тот же момент Гидеон спросил: — Как ты? — И мы оба ухмыльнулись.

— С моей рукой все отлично.

Наконец-то он снова смотрел на меня. О боже! Эти глаза! Мои колени тут же размягчились, и я порадовалась, что мистер Марли ушел.

— Гвендолин, мне бесконечно жаль. Я повел себя совершенно… безответственно. Ты этого не заслужила. — Он выглядел таким несчастным, что я едва могла это выдержать. — Вчера вечером я, наверное, сто раз пытался дозвониться до тебя по мобильному, но постоянно было занято.

Я размышляла, не стоит ли сократить эту часть и просто броситься в его объятия. Но Лесли сказала, что я не должна облегчать ему задачу. Так что я ожидающе подняла бровь.

— Я не хотел сделать тебе больно, пожалуйста, поверь мне, — сказал он, и его голос был хриплым от серьезности. — Ты вчера вечером выглядела так грустно и разочарованно.

— Все не так уж страшно, — сказал я тихо. Мне казалось, это была простительная ложь. О пролитых слезах и настойчивом желании умереть от чахотки ему было необязательно знать. — Я только… мне было немного больно… — Окей, это было преуменьшение века! — … думать о том, что с твоей стороны все было притворством: поцелуи, объяснение в любви… — Я неловко замолчала.

Он выглядел еще более сокрушенно, если такое вообще было возможно.

— Я обещаю, что это больше не повторится.

Что он имел в виду? Я что-то недопонимала.

— Ну, теперь-то, когда я в курсе, это бы уже не сработало, — сказала я немного энергичнее. — Между нами: план все равно был идиотским. На влюбленных легче влиять, чем на других? Как раз наоборот! Из-за всех этих гормонов, никогда не известно, что случится в следующий момент.

В конечном итоге, я была лучшим примером в этом.

— Но ради любви человек способен на то, что он в другое время никогда бы не сделал. — Гидеон поднял руку, как будто собирался погладить меня по щеке, но снова ее опустил. — Когда любишь, другой становится важнее, чем ты сам. — Если бы я не знала его лучше, можно было бы подумать, что он вот-вот заплачет. — Влюбленный человек жертвует… — вот что, наверное, имел в виду граф.

— А я думаю, что наш граф не имеет ни малейшего понятия, — сказала я небрежно. — Если хочешь знать мое мнение: любовь — это не его специальность, и его знания женской психики просто… плачевны!

А сейчас поцелуй меня, я хочу знать, колючая ли у тебя щетина.

Улыбка осветила лицо Гидеона.

— Может быть, ты и права, — сказал он и перевел дыхание, будто у него упал с души огромный камень. — Во всяком случае, я очень рад, что мы все выяснили. Мы же навсегда останемся близкими друзьями, да?

Что?!

— Близкими друзьями? — повторила я, и внезапно у меня пересохло во рту.

— Близкими друзьями, которые знают, что могу доверять друг другу и положиться друг на друга, — сказал Гидеон. — Очень важно, чтобы ты мне доверяла.

Прошла одна секунда, потом другая, и у меня в голове забрезжило, что в этом разговоре каждый из нас свернул в свою сторону. То, что Гидеон мне пытался сказать было не «Прости меня, я люблю тебя», а «Давай останемся друзьями». А каждый дурак знает, что это две разные вещи.

Это означало, что он в меня не влюбился. Это означало, что Лесли и я смотрели слишком много романтичных фильмов. Это означало…

— …мерзавец! — крикнула я. Гнев, чистый, горячий гнев пронзил меня с такой силой, что мой голос совсем охрип. — Как можно быть таким прожигой! Сегодня ты целуешь меня и заявляешь, что влюбился, а назавтра ты говоришь, извини? Как можно быть таким низким проходимцем и хотеть, чтобы я тебе доверяла?

Сейчас и Гидеон понял, что мы говорили мимо друг друга. Улыбка исчезла с его лица.

— Гвен…

— Хочешь что-то услышать? Я жалею о каждой слезе, которую я пролила из-за тебя! — Я хотела накричать на него, но получалось жалко. — Но не воображай, что их было много! — только и могла я прохрипеть.

— Гвен! — Гидеон попытался взять меня за руку. — О черт! Мне очень жаль. Я только не хотел… прошу тебя!

Прошу — что? Я была в ярости. Он что не замечает, что делает все еще хуже? Или он думает, что его взгляд побитой собаки может что-то изменить? Я хотела развернуться и уйти, но Гидеон крепко держал меня за руки.

— Гвен, послушай. Нас ждут опасные времена, и очень важно, чтобы мы держались вместе, ты и я! Я… ты мне правда очень нравишься, и я хочу, чтобы мы…

Нет, он не скажет это еще раз! Не эту затасканную фразу! Но именно ее он и сказал.

— …остались друзьями. Неужели ты не понимаешь? Только если мы можем доверять друг другу…

Я вырвалась из его рук.

— Как будто я хочу иметь в друзьях такого, как ты! — Сейчас мой голос вернулся и был громким, так что с крыши взлетели голуби. — Ты понятия не имеешь, что значит дружба!

И внезапно все стало просто. Я порывисто откинула волосы, повернулась на каблуках и ушла от него прочь.

~~~

Прыгни — и по пути вниз отрасти себе крылья.

Рэй Брэдбери.

Глава третья

«Давай останемся друзьями» — это выражение было хуже некуда.

— Наверняка каждый раз умирает какая-то фея, когда где-то на этой планете кто-то произносит эту фразу, — сказала я. Я закрылась в туалетной кабинке с мобильником и изо всех сил старалась не кричать, хотя мне — спустя даже полчаса после нашего разговора с Гидеоном — этого все еще хотелось.

— Он сказал, что хочет, чтобы вы были друзьями, — поправила меня Лесли, которая, как всегда, запомнила каждое слово.

— Это то же самое, — сказала я.

— Нет. То есть, может быть. — Лесли вздохнула. — Я не понимаю. И ты точно на этот раз дала ему выговориться? Знаешь, в «Десяти причинах моей ненависти», там…

— Я дала ему выговориться, к сожалению, я бы сказала. — Я посмотрела на часы. — О, черт! Я обещала мистеру Джорджу вернуться через минуту.

Бросив короткий взгляд в зеркало над старомодным умывальником, я еще раз произнесла «О черт!». На моих щеках горели два круглых пятна.

— Кажется, у меня аллергическая реакция.

— Это только следы ярости, — поставила диагноз Лесли, когда я ей описала увиденное в зеркале. — А глаза? Сверкают они опасно?

Я уставилась на свое отражение.

— Н-н-ну… в каком-то смысле. Я немного похожа на Хелену Бонэм Картер в роли Беллатрисы Лестрейндж в Гарри Поттере. Довольно опасно.

— Звучит как раз так, как надо. Слушай меня. Ты сейчас выходишь и сверкаешь так, чтобы сравнять всех с землей, окей?

Я послушно кивнула и пообещала.

После телефонного разговора мне стало немного лучше несмотря на то, что холодная вода не смыла ни пятна от ярости, ни саму ярость.

Если мистер Джордж и удивлялся, где это я так долго была, по нему ничего нельзя было заметить.

— Все в порядке? — осведомился он дружелюбно. Он ждал меня перед Старой трапезной.

— Все отлично. — Я бросила взгляд в комнату, дверь в которую была чуть приоткрыта, и против ожиданий не увидела там Джордано с Шарлоттой. При этом для занятий было слишком поздно. — Я… мне нужно… я нанесла немного свежих румян.

Мистер Джордж улыбнулся. Кроме лучистых морщинок вокруг глаз и уголков рта, появившихся от смеха, ничего в его круглом добром лице не напоминало, что он старше семидесяти. В его лысине отражался свет, голова выглядела хорошо отполированным шаром для боулинга. Я не могла по-другому, я улыбнулась в ответ. Мистер Джордж всегда действовал на меня очень умиротворяюще.

— Правда, сейчас так модно, — сказала я и показала на свои пятна от ярости.

Мистер Джордж подал мне руку.

— Идем, моя храбрая девочка, — сказал он. — Я уже сказал внизу, что мы сейчас начнем элапсацию.

Я удивленно посмотрела на него.

— А что насчет Джордано и колониальной политики восемнадцатого века?

Мистер Джордж слегка улыбнулся.

— Ну, скажем так. Я использовал небольшую паузу, пока ты была в туалетной комнате, чтобы объяснить мистеру Джордано, что сегодня, к сожалению, у тебя не будет времени для занятий.

Добрый, верный мистер Джордж! Он был единственным среди Хранителей, которому я, кажется, не была совершенно безразлична. Хотя я могла бы при репетиции менуэта немного выпустить пар. Так, как другие это делают с боксерской грушей или в фитнесс-клубе. С другой стороны, я не хотела видеть самодовольную улыбку Шарлотты.

Мистер Джордж предложил мне руку.

— Хронограф ждет.

Я охотно взяла его под руку. В виде исключения, сегодня я радовалась элапсации, моему ежедневному контролируемому прыжку, и не только потому, что могла избежать ужасного общества персоны по имени Гидеон. Сегодняшний прыжок был ключевым моментом в главном плане, составленном Лесли и мной.

Если он сработает.

Чтобы добраться до подвалов, мы с мистером Джорджем шли через штаб-квартиру Хранителей. Трудно было составить полное впечатление о ней, она располагалась в нескольких зданиях. В одних только коридорах со множеством поворотов было так много всего, что казалось, ты находишься в музее. Бесчисленные картины в рамах, старинные карты стран, рукодельные ковры и коллекции шпаг висели на стенах. В витринах были выставлены выглядевший дорогим фарфор, книги в кожаных переплетах и старинные музыкальные инструменты. Кроме того, стояло множество сундуков и резных шкатулок, в которые я при других обстоятельствах с удовольствием бы заглянула.

— Я ничего не понимаю в макияже, но если тебе захочется кому-нибудь выговориться по поводу Гидеона… я умею хорошо слушать, — сказал мистер Джордж.

— По поводу Гидеона? — повторила я медленно, будто соображая, кто это вообще такой. — Со мной и Гидеоном все в порядке. — Йиппи! В самом лучшем порядке. Я сделала пару боксирующих выпадов в стену. — Мы — друзья! Просто друзья.

К сожалению слово «друзья» не захотело легко произнестись, я проскрипела его зубами.

— Мне когда-то тоже было шестнадцать, Гвендолин. — Маленькие глаза мистера Джорджа прямодушно смотрели на меня. — И я обещаю не говорить, что я тебя предупреждал. Хотя я тебя предупреждал…

— Я уверена, вы были замечательным парнем в шестнадцать лет.

Трудно себе представить, что мистер Джордж искусно ухаживал за кем-либо, с поцелуями и нежными словечками. «Тебе достаточно просто быть в той же комнате, и мне уже хочется дотронуться до тебя, поцеловать…» Я попробовала стряхнуть с себя пристальный взгляд Гидеона, ступая подчеркнуто жестко. Фарфор дрожал в витринах. Хорошо. Зачем менуэт, чтобы выпустить пар? Этого средства будет достаточно. Хотя эффект можно было бы усилить, расколотив парочку выглядевших бесценными ваз.

Мистер Джордж долго смотрел на меня сбоку, но в конечном итоге ограничился тем, что сжал мне руку и вздохнул. Время от времени мы проходили мимо рыцарских доспехов, и, как всегда, меня не покидало неприятное ощущение, что они следят за мной.

— Там кто-то есть внутри, да? — прошептала я, обращаясь к мистеру Джорджу. — Несчастный новичок, которому целый день нельзя сходить в туалет, правда? Я замечаю, что он смотрит на нас.

— Нет, — сказал мистер Джордж и тихо засмеялся. — Но в забралах спрятаны камеры слежения, поэтому тебе кажется, что за тобой следят.

Ага, камеры слежения. Ну, им-то можно не сочувствовать.

Когда мы дошли до первой лестницы, спускающейся в подвалы, я заметила, что мистер Джордж кое-что забыл.

— А вы не хотите завязать мне глаза?

— Мне кажется, сегодня мы можем этого не делать, — сказал мистер Джордж. — Рядом же нет никого, кто мог бы это запретить, не так ли?

Я ошарашенно смотрела на него. Обычно весь путь я проделывала с черным повязкой на глазах, потому что Хранители не хотели, чтобы я могла самостоятельно дойти до места хранения хронографа, который позволял нам путешествовать во времени. По какой-то причине они считали возможным, что я в таком случае его украду. Что, конечно, было чушью. Я не только считала эту штуку жуткой — она работала на крови! — но и не имела ни малейшего представления, как работают бесконечные шестеренки, рычажки и выдвижные ящички. Но Хранители все как один были параноиками, когда речь заходила о краже. Что, вероятно, можно было объяснить тем, что когда-то было два хронографа. Но почти семнадцать лет назад моя кузина Люси и ее друг Пол, номера девять и десять в Кругу двенадцати путешественников во времени, удрали, прихватив один из них. Что конкретно было мотивом кражи — не выяснено до сих пор. И вообще, в этом вопросе я топталась в кромешной темноте.

— Кстати, мадам Россини просила передать, что она все-таки выбрала другой цвет для твоего бального платья. К сожалению, я забыл, какой именно, но я уверен, ты будешь выглядеть в нем волшебно. — Мистер Джордж хихикнул. — Несмотря на то, что Джордано утверждал в самых мрачных тонах, что ты в восемнадцатом веке будешь совершать одну оплошность за другой.

Мое сердце подпрыгнуло в груди. На этот бал я должна буду идти с Гидеоном, а я не могла себе представить, что уже завтра могу быть в состоянии танцевать с ним менуэт, без того чтобы раздолбать все кругом. Например, его ногу.

— К чему эта спешка? — спросила я. — Почему бал, если смотреть из нашего времени, обязательно должен состояться завтра вечером? Почему мы не можем подождать еще пару недель? В конечном итоге бал в любом случае состоится в конкретный день 1782 года, неважно, из какого времени мы на него прибудем, или не так?

Если не считать Гидеона, это был вопрос, который занимал меня больше всего.

— Граф Сен-Жермен точно распорядился, сколько времени в настоящем должно пройти между вашими двумя визитами к нему, — сказал мистер Джордж и пропустил меня вперед на винтовую лестницу.

Чем дальше и глубже мы продвигались по подвальному лабиринту, тем сильнее пахло тухлым. Здесь на стенах уже не висели картины, и хотя благодаря датчикам движения везде, где мы проходили, зажигался свет, боковые проходы, уходившие то направо, то налево от коридора, по которому мы шли, терялись в таинственной темноте. Говорят, здесь заблудилось много людей, и некоторые из них через несколько дней были обнаружены в местах, находившихся на другом конце города. Якобы…

— Но почему граф так распорядился? И почему Хранители так строго выполняют эти распоряжения?

Мистер Джордж не ответил. Он лишь тяжело вздохнул.

— Я думаю, что, если мы отложим всё на пару недель, граф даже не заметит, или заметит? — спросила я. — Он же сидит в 1782 году и для него время не идет медленней. А я могла бы выучить всю эту ерунду с менуэтом и даже, может, узнать кто кого осаждал в Гибралтаре и зачем. — Насчет Гидеона я решила не распространяться. — Тогда никто не стал бы меня ругать и не должен был бы бояться, что я ужасно опозорюсь на балу и, кроме того, своим поведением выдам, что прибыла из будущего. Так что же? Почему граф хочет, чтобы я на этот бал попала обязательно в моем завтрашнем дне?

— Да, почему? — пробормотал мистер Джордж. — Похоже, что он тебя боится. И того, что ты можешь выяснить, если у тебя будет больше времени.

Мы почти дошли до старой алхимической лаборатории. Если я не ошибалась, она была уже за следующим поворотом. Поэтому я замедлила шаг.

— Меня боится? Этот тип душил меня, не дотрагиваясь руками! И поскольку он может читать мысли, он точно знает, что я испытываю ужас при виде его, а не наоборот.

— Он тебя душил? Не дотрагиваясь руками?

Мистер Джордж остановился и уставился на меня, явно в шоке.

— Господи боже мой, Гвендолин, почему ты не рассказала об этом?

— А вы бы мне поверили?

Мистер Джордж потер ладонью лысину и только открыл рот, чтобы что-то сказать, как мы услышали приближающиеся шаги и звук тяжелой захлопывающейся двери. Мистер Джордж выглядел слишком шокировано для этой ситуации, он потащил меня за поворот, откуда слышался звук и быстро достал из кармана черную полоску. Надо же! Это был сам Фальк де Вилльер, дядя Гидеона и Великий магистр ложи, который пружинящим шагом шел по коридору. Но он улыбнулся, увидев нас.

— О, вот вы где. Бедный Марли уже несколько раз звонил по внутреннему телефону, пытаясь выяснить, куда вы делись, а я решил сам посмотреть.

Я моргнула и потерла глаза, как будто мистер Джордж только что снял повязку с моих глаз, но, очевидно, это было ненужное актерство, потому что Фальк де Вилльер этого не заметил. Он открыл дверь в комнату, где хранился хронограф, бывшую когда-то алхимической лабораторией.

Фальк был, наверное, на пару лет старше мамы и был весьма привлекательной внешности, как все де Вилльеры, с которыми я была знакома. Мысленно я его всегда сравнивала с вожаком волчьей стаи. Его густые волосы уже поседели и прекрасно контрастировали с янтарными глазами.

— Ну, видите, Марли, никто не потерялся, — сказал он радостным тоном мистеру Марли, который сидел в комнате на стуле, а сейчас мгновенно подскочил и стал мять пальцы.

— Я только… я думал, на всякий случай… — стал заикаться он. — Прошу прощения, сэр…

— Мы всячески приветствуем, что вы так серьезно относитесь к своим обязанностям, — сказал мистер Джордж.

Фальк спросил:

— А где мистер Уитмен? Мы договорились встретиться к чаю с деканом Смитом, и я хотел заехать за ним.

— Он только что ушел, — сказал мистер Марли. — Вы вообще-то должны были встретиться с ним по пути сюда.

— О, тогда я поспешу, может, получится догнать его. Ты придешь потом, Томас?

Искоса глянув на меня, мистер Джордж кивнул.

— Увидимся завтра снова, Гвендолин. Когда вы отправитесь на бал. — Уже в дверях Фальк еще раз обернулся и сказал как бы вскользь: — Передавай маме привет. У нее все в порядке?

— У мамы? Да, у нее все в порядке.

— Рад слышать. — Наверное, у меня был несколько растерянный вид, потому что он откашлялся и добавил: — Сегодня работающим одиноким матерями приходится нелегко, поэтому я радуюсь.

Сейчас я уже специально приняла удивленный вид.

— Или… может она и не одинокая? Такая привлекательная женщина как Грейс наверняка встречается с мужчинами, может, даже у нее есть постоянный друг…

Фальк выжидательно посмотрел на меня, но когда я наморщила лоб, посмотрел на свои наручные часы и вскрикнул:

— Ой-ой-ой, так поздно. Сейчас мне уже точно нужно поспешить.

— Это был вопрос? — уточнила я, когда Фальк закрыл за собой дверь.

— Да, — сказали мистер Джордж и мистер Марли одновременно, и лицо мистера Марли приняло пунцовый цвет. — Я так понял, что он хотел узнать, есть ли у нее постоянный друг, — пробормотал он.

Мистер Джордж засмеялся.

— Фальк прав, уже очень поздно. Если наш Рубин хочет успеть к ужину, мы должны его немедленно отослать в прошлое. Какой год выберем, Гвендолин?

Как мы договаривались с Лесли, я максимально безразлично сказала:

— Мне все равно. В прошлый раз в 1956 году — это же был 1956 год, да? — в подвале не было крыс и было более-менее уютно. — О том, что я в бескрысином уюте тайно встречалась с дедушкой, я, разумеется, умолчала. — Я могла бы там поучить французские слова, не трясясь все время от страха.

— Без проблем, — сказал мистер Джордж.

Он открыл толстый журнал, а мистер Марли отодвинул толстый настенный ковер, за которым был спрятан сейф с хронографом. Я попыталась заглянуть мистеру Джорджу через плечо, пока он листал журнал, но его широкая спина не позволила ничего увидеть.

— Так-так… это было 24 июля 1956 года, — сказал мистер Джордж. — Ты была там все время после обеда и в 18.30 прыгнула обратно.

— 18.30, значит, нам бы подошло, — сказала я и скрестила пальцы, чтобы наш план сработал.

Если я сумею прыгнуть точно в то время, в которое я тогда покинула комнату, мой дедушка еще будет там, и мне не придется тратить время на его поиски.

— Я думаю, нам лучше выбрать 18.31, — сказал мистер Джордж. — Не хватало еще столкнуться там самой с собой.

Мистер Марли, который уже поставил ящик с хронографом на стол и разворачивал бархатную ткань, обернутую вокруг аппарата размером с каминные часы, пробормотал:

— Но, если быть точными, это еще не ночь. А мистер Уитмен говорил…

— Да-да, мы знаем, что мистер Уитмен очень строго придерживается указаний, — сказал мистер Джордж, приводя в действие шестеренки.

Между тонкими цветными рисунками узоров, планет, зверей и растений на верхней крышке странного прибора были вставлены драгоценные камни, настолько огромные и разноцветно переливающиеся, что казались ненастоящими — как самоклеющиеся блестящие звездочки из пластмассы, которые так любила моя сестра. Каждому путешественнику во времени из Круга двенадцати соответствовал отдельный драгоценный камень. Для меня это был рубин, а Гидеону «принадлежал» бриллиант, который был таких гигантских размеров, что за его цену можно было наверняка купить многоквартирный дом на Стрэнде.

— Но я думаю, что мы в достаточной степени джентльмены, чтобы не позволить молодой даме сидеть в одиночестве ночью в подвале, не так ли, Лео?

Мистер Марли неуверенно кивнул.

— Лео — очень красивое имя, — сказала я.

— Сокращенно от Леопольд, — сказал мистер Марли и его уши засветились как стоп-сигналы автомобиля. Он сел за стол, придвинул к себе журнал и отвинтил колпачок от ручки. Мелкий аккуратный почерк, которым были заполнены многочисленные строки с датами, временами и именами, принадлежал очевидно ему. — Моей маме страшно не нравится это имя, но каждый первенец в нашей семье получает это имя, такова традиция.