Во всех Ваших опубликованных материалах Вас уже 20 лет сопровождает музыка Индии. Почему?

(1) Я родился в эпоху «зрелого» социализма, который был централизованной и ментально изматывающей системой азиатского типа. Было довольно легко понять, что это идентично повседневному отношению известных в истории тиранических азиатских режимов. По моему мнению, в Будапеште в 1964-65 годах обыденный взгляд на вещи тонко чувствующего человека по сути не слишком отличался от азиатско-индийского взгляда на жизнь. И также стало очевидно, что большинство людей ехало на Восток, желая излечиться от своих западных страданий. Что же касается меня, то я понял, что на Востоке существует гораздо больший Ад, и несмотря на то, что этот Ад существует несколько тысяч лет, и это сложно устроенный Ад, он стоит того, чтобы его изучить.

(2) В частности, этот Ад, созданный людьми, уже познал все, что мы, живущие на Западе, не знаем даже сейчас. Если мы посмотрим на современное японское буто, или дзен Дзэами или даже Катхакали или яванские оперы, то мы с большим удивлением увидим, насколько развился ритуал отчуждения с целью осознания жизни и для психодраматической самотерапии.

(3) Также мы можем восхищаться гибкостью человеческого ума, который мог создавать такие и подобные системы символов только для воображаемого освобождения своего собственного разрушенного существования. Именно это стало причиной, по которой я поехал в Индию, - потому что там существует одна из самых ужасных, но до сих пор работающих форм социального гомеостаза; а также потому, что это было место, где культура нашла возможный выход из такого существования, а именно - позитивные методы выхода и приемы работы с изначальной бессознательностью искусства. Однако я интересовался не тем, как выбраться из этого мира, а наоборот, тем, как люди смогли бы воспользоваться своим талантом для превращения инфернальных стонов в бальзам, так как они побеждали непонятое, но страдали от реальности, связанной с системой, которую создали они сами, и таким образом, их круг замыкался. Мне же было интересно разобраться, что на самом деле представляла из себя эта система. Я смог побороть свои страдания путем понимая того, как другим удалось это сделать.

(4) В это же время произошла последняя встреча «белого человека» с индийской музыкой, когда со второй половины 50-х годов эта музыка как целость и происхождение была идентифицирована представителем только одной ее части, хотя и блестящим исполнителем - Рави Шанкаром. Джон Кейдж, Йехуди Менухин и Битлз видели в его музыке всю историческую и сегодняшнюю музыку Индии. Несмотря на то, что на рубеже веков уже началось отмирание традиционных индийских школ одновременно с исчезновением дворов махарадж, это неправильное понимание классической индийской музыки в восприятии «белого человека» также могло привести к появлению удобоваримой индийской музыки, которая была сравнима с глобальным «комформизмом-идиоматизмом» ужасной поп-индустрии. Таким образом, сама суть индийской музыки стала растворяться, а ведь она в своей сути является фантастически сложным древним и экстатичным человеческим криком, будучи одновременно математической чистотой и Небесами. И, если вы позволите мне высказать свое мнение, я бы сказал, что, если Ад существует, то там обязательно звучит индийская музыка.

(5) Во всем мире индийская музыка и музыка гамелан используют самые строгие математические понятия, и ни одна нота не является импровизационной или медитативной.

Здесь каждая композиция внедряется в репертуар при помощи огромного количества повторений, но в то же время, музыкант яванского оркестра никогда не сможет дважды сыграть одну и ту же музыку одинаково. Это океан свободы, где все участники, как инженеры королевства, строят монументальный трансцедентальный храм индийской музыки из маленьких рациональных кирпичиков и деталей.

Весь Шенбергский ряд (reihe, очевидно, имеется в виду метод додекафонии Шенберга; прим. пер.) – это как тевтонский колючий провод Вальхалла, в сравнении с гамеланской системой. Эргономичная отдаленность «белого человека» от первоначального экстатического фактора музыки, вместе с его криком отчуждения, становится очевидным, и в то же время, естественно прекрасным через звучание 32 дюймовых труб Бомбард органов Кавайе-Коля.