История принцессы монте-салерно 28 страница

Когда мы вернулись к себе в каморку, Германус сказал:

– Милый друг, мне пришло в голову как можно быстрей окончить твой спор с Цедекией. Ты должен жениться на его внучке, но осуществление этого замысла потребует великой осторожности.

Эта мысль очень мне понравилась; мы долго разговаривали о внучке Цедекии, и я всю ночь видел одну ее во сне.

На другой день и в последующие я ходил на реку. Каждый раз видел в саду свою прекрасную родственницу – с дедом или одну и, хоть не говорил ей ни слова, однако был уверен, что она знала, ради кого я прихожу.

Эти слова Вечный Жид договорил в тот момент, когда мы прибыли к месту ночлега, и несчастный бродяга тотчас пропал где-то в горах.

Ревекка больше не заводила с герцогом речи о религии, но ей хотелось понять то, что он назвал своей системой, и, воспользовавшись первой возможностью, она засыпала его вопросами.

– Сеньорита, – возразил Веласкес, – мы – как слепые; знаем, где находятся углы некоторых домов да концы нескольких улиц, но спрашивать нас о плане всего города бесполезно. Однако, раз ты добиваешься от меня ответа, я постараюсь дать тебе представление о том, что ты называешь моей системой, я же сам предпочитаю называть это способом смотреть на вещи.

Итак, все, что охватывает наш взгляд, весь окоем, развертывающийся у горных подножий, наконец, всю воспринимаемую нашими чувствами природу можно разделить на мертвую и органическую. Органическая материя отличается от мертвой наличием органов, а в остальном она создана из тех же самых элементов. Так, например, мы могли бы найти в этой скале, на которой ты сидишь, или в этом травяном покрове те же элементы, из которых состоишь и ты, сеньорита. В самом деле, у тебя в костях – известь, в теле – кремнезем, в желчи – щелочь, в крови – железо, в слезах – соль. Слои жира в твоем теле – это просто сочетание горючих веществ с определенными элементами воздуха. Наконец, сеньорита, если бы тебя поместить в химическую печь, ты могла бы превратиться в стеклянный флакон, а если бы прибавить немного металлической извести, из тебя, сеньорита, получился бы очень хороший объектив для телескопов.

– Ты открываешь передо мной, герцог, захватывающую перспективу, – сказала Ревекка. – Будь добр, продолжай.

Веласкес подумал, что, помимо воли, сказал прекрасной еврейке какую-то любезность; он изысканно приподнял шляпу и продолжал:

– Мы наблюдаем в элементах мертвой материи самопроизвольное тяготение если не к органическим формам, то, по крайней мере, к сочетаниям. Эти элементы соединяются, разделяются, чтобы снова соединиться с другими. Обнаруживают склонность к определенным формам: можно подумать, что они созданы для органической жизни, однако сами по себе без оплодотворяющей искры не способны перейти в такого рода сочетания, конечным следствием которых является жизнь. Так же как магнетический флюид, мы и жизнь обнаруживаем только в ее проявлениях. Первое такое проявление – приостановка в органических телах внутренней ферментации, которую мы называем разложением. Оно начинается в этих телах, как только их покидает жизнь.

Жизнь может долго таиться в жидкости, как, например, в яйце, или же в твердой материи, ну хоть в зерне, чтобы потом при благоприятных обстоятельствах развиться.

Жизнь находится во всех частях тела, даже в жидкостях, даже в крови, которая портится, будучи выпущена из наших жил.

Жизнь есть в стенках желудка, она предохраняет его от действия желудочного сока, растворяющего мертвые тела, которые попали внутрь. Жизнь сохраняется некоторое время в членах, отделенных от остального тела. Наконец, жизнь проявляется в способности размножения. Мы называем это тайной зачатья, которая для нас так же непонятна, как почти все в природе.

Органические вещества бывают двух родов: первый при сгорании выделяет твердые щелочи, второй богат летучими щелочами. К первому относятся растения, ко второму – животные.

Существуют животные, которые по устройству своего организма стоят гораздо ниже иных растений. Таковы амебы, плавающие в море, или пузырчатые глисты, поражающие овечий мозг.

Существуют другие, гораздо более высоко развитые организмы, в которых, однако, невозможно распознать то, что мы называем волей. Так, например, когда коралл раскрывает свою полость для поглощенья маленьких живых существ, которыми он питается, можно считать это движение следствием его строения, как мы наблюдаем на цветах, закрывающихся на ночь, а днем повертывающихся к солнцу.

Волю полипа, вытягивающего присоски, можно сравнить с волей новорожденного ребенка, желающего, но еще не мыслящего. Ибо у ребенка воля опережает мысль и является непосредственным следствием потребности или страдания.

В самом деле, какой-нибудь придавленный член нашего тела хочет непременно распрямиться и принуждает нас исполнить его волю. Желудок часто противится пище, которую ему предписывают. Слюнные железы набухают при виде желанной пищи, а небо начинает щекотать, так что разум часто лишь с трудом подавляет это. Если мы представим себе человека, который долго не ел, не пил, лежал скрючившись и не знал женщин, то увидели бы, что разные части его тела заставляют его испытывать одновременно разные желания.

Мы обнаруживаем волю, возникающую непосредственно из потребности, и в зрелом полипе, и в новорожденном ребенке. Это элементарные частицы высшей воли, развивающейся позже, по мере усовершенствования организма. В новорожденном воля опережает мысль, но очень немного, у мысли же есть свои первичные элементы, с которыми вам надо познакомиться.

В этом месте рассуждений Веласкеса остановили. Ревекка сказала ему, с каким удовольствием она его слушала, и продолжение лекции, которая меня тоже очень увлекла, отложили на завтра.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ

На восходе мы двинулись дальше. Вечный Жид скоро присоединился к нам и приступил к продолжению своего рассказа.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВЕЧНОГО ЖИДА Пока я всей душой предавался мечтам о прекрасной Сарре, Германус, для которого мои намерения не представляли большого интереса, несколько дней слушал поучения одного учителя по имени Иошуа, прославившегося впоследствии под именем Иисуса, – так как Иисус по-гречески то же самое, что Иошуа по-еврейски, в чем вы можете убедиться по переводу Семидесяти. Германус хотел даже отправиться вслед за своим учителем в Галилею, но мысль о том, что он может быть полезен мне, удержала его в Иерусалиме.

Однажды вечером Сарра сняла свое покрывало и хотела развесить его на ветвях бальзаминового дерева, но ветер подхватил легкую ткань и, развевая ее, унес на середину Кедрона. Я кинулся в речные волны, поймал покрывало и повесил его на кустик у подножия садовой ограды. Сарра сняла с шеи золотую цепочку и кинула мне. Я поцеловал эту цепочку и потом вплавь переправился на другой берег реки.

Плеск воды разбудил старого Цедекию. Он захотел узнать, что случилось. Сарра стала ему рассказывать, старик сделал несколько шагов вперед, думая, что стоит близ балюстрады, а между тем он взошел на скалу, где не было никаких перил, – их заменял здесь густой кустарник. Старик поскользнулся, кусты раздвинулись, и он упал в реку. Я бросился вслед за ним, схватил его и вытащил на берег. Все это было дело мгновения.

Цедекия пришел в себя и, видя, что находится в моих объятиях, понял, что обязан мне жизнью. Он спросил меня, кто я.

– Еврей из Александрии, – ответил я. – Меня зовут Антипой, я лишился отца и матери и, не зная, что мне делать, пришел искать счастья в Иерусалим.

– Я заменю тебе отца, – сказал Цедекия, – отныне ты будешь жить в моем доме.

Я согласился, совсем забыв о товарище, который на меня не обиделся и остался один у сапожника. Так вошел я в дом самого заклятого своего врага и с каждым днем снискивал все большее уважение у человека, который убил бы меня, если б узнал, что большая часть его имущества по праву наследства принадлежит мне. Сарра, со своей стороны, выказывала мне день ото дня больше склонности.

Обмен денег совершался тогда в Иерусалиме так же, как до сих пор совершается на всем Востоке. Если вы будете в Каире или Багдаде, вы увидите у дверей мечетей людей, сидящих на земле и держащих на коленях маленькие столики с углублением в углу, куда ссыпают отсчитанные монеты. Возле них стоят мешки с золотыми и серебряными монетами. Менялы эти называются теперь сарафами. А ваши евангелисты звали их трапезитами – по форме столиков, о которых я говорил.

Почти все иерусалимские менялы работали на Цедекию, а он договаривался с римскими правителями и таможенниками, поднимая или понижая курс денег, смотря по тому, что ему было выгодней.

Скоро я понял, что наилучший способ угодить дяде – в совершенстве овладеть денежными операциями и тщательно следить за повышением и понижением курса. Это мне удалось с таким успехом, что через два месяца не решались проводить ни одной операции, не узнав заранее моего мнения.

Около этого времени прошел слух, будто Тиверий собирается издать указ о повсеместной переплавке всех денег. Серебро изымалось из обращения; говорили, что серебряные монеты решено перелить в слитки и отправить в цесареву казну. Не я пустил эти слухи, но я решил, что ничто не мешает мне сеять их. Можете себе представить, какое впечатление произвели они на всех иерусалимских менял. Сам Цедекия не знал, что об этом думать и какое принять решение.

Я уже сказал, что на Востоке менялы сидят у дверей мечетей; в Иерусалиме у нас были конторы в самом храме, который отличался такими размерами, что сделки, заключаемые нами в одном углу, нисколько не мешали богослужению. Но вот уже несколько дней, как всех охватил такой страх, что ни один меняла не показывался. Цедекия не спрашивал моего мнения, но как будто хотел угадать его по глазам.

Наконец, придя к выводу, что серебряные деньги уже достаточно обесценены, я изложил старику свой план. Он выслушал меня внимательно, долго казался погруженным в размышления и расчеты, наконец сказал:

– Милый Антипа, у меня в подвале два миллиона сестерциев золотом; коли твой план удастся, можешь просить руки Сарры.

Надежда обладать прекрасной Саррой и золотом, всегда притягательным для еврея, привела меня в восторг, который не помешал мне, однако, сейчас же выбежать на улицу, с тем чтоб окончательно обесценить серебряную монету. Германус изо всех сил помогал мне; я подкупил несколько купцов, которые по моему наущению отказывались продавать товар за серебро. В короткий срок дела зашли так далеко, что жители Иерусалима стали относиться к серебряным монетам с ненавистью. Убедившись, что чувство это достаточно окрепло, мы приступили к исполнению задуманного.

В условленный день я велел принести в храм все золото в закрытых медных сосудах и одновременно объявил, что Цедекия должен произвести выплаты больших сумм в серебре; поэтому он решил закупить двести тысяч сестерциев серебром и за двадцать пять унций серебра дает унцию золота. Мы наживали при этой операции сто на сто.

Тотчас со всех сторон стал напирать народ, и скоро я выменял половину золота. Наши слуги поминутно уносили серебро, так что все думали, что я выменял до сих пор всего каких-нибудь двадцать пять – тридцать тысяч сестерциев. Все шло как по маслу, и я, без сомнения, удвоил бы состояние Цедекии, если б один фарисей не пришел и не сказал нам…

Дойдя до этого места своего повествования, Вечный Жид повернулся к Уседе со словами:

– Каббалист, более могущественный, чем ты, вызывает меня в другое место.

– Видно, – возразил каббалист, – ты не хочешь рассказывать нам о побоище, которое произошло в храме, и о полученных тобой затрещинах.

– Меня призывает старец с горы Ливана, – сказал Вечный Жид и скрылся из глаз.

Признаюсь, это не очень меня огорчило, и я не жаждал его возвращения, так как подозревал, что этот человек – обманщик, прекрасно знающий историю, и, под видом повествования о своих собственных приключениях, рассказывает нам вещи, которых мы не должны слушать.

Между тем мы приехали на место ночлега, и Ревекка стала просить герцога, чтоб он продолжал излагать свою систему. Веласкес минуту подумал и начал так:

– Вчера я старался объяснить вам элементарные проявления воли и сказал, что воля проявляется раньше мысли. Дальше мы должны были перейти к простейшим проявлениям мысли. Один из глубочайших философов древности указал нам правильный путь, по которому надо следовать в метафизических исследованиях, и те, которые полагают, будто что-то прибавили к его открытиям, по-моему, не подвинулись ни на шаг вперед.

Еще задолго до Аристотеля слово "понятие", "идея" означало у греков: "образ", и отсюда пошло название – кумир, идол. Аристотель, тщательно изучив свои понятия, признал, что все они действительно исходят из образов, то есть от впечатлений, произведенных на наши чувства. Вот причина, по которой даже самый творческий гений не в состоянии выдумать ничего нового. Творцы мифологии соединили голову и грудь мужчины с туловищем коня, тело женщины с хвостом рыбы, отняли у циклопов один глаз, прибавили Бриарею руки, но нового ничего не выдумали, поскольку это не во власти человека. От Аристотеля идет общераспространенное убеждение, что в мысли может быть только то, что прошло через чувства.

Однако в наши времена появились философы, которые считают себя гораздо более глубокими и говорят:

"Мы признаем, что ум не мог бы выработать в себе способности без помощи чувств, но, после того как способности эти уже начали развиваться, ум стал постигать вещи, которые никогда не воспринимались чувствами, – например, пространство, вечность или математические теоремы".

Откровенно говоря, я не одобряю эту новую теорию. По-моему, абстракция

– это всего-навсего вычитание. Если хочешь получить абстрактное понятие, произведи вычитание. Если я мысленно удалю из своей комнаты все, что там находится, включая воздух, в ней останется чистое пространство. Если от какого-то периода времени отнять начало и конец, получится понятие вечности. Если у мыслящего существа отниму тело, получу понятие ангела. Если от линий мысленно отниму ширину, имея в виду только их длину и ограничиваемые ими поверхности, получаю определения Евклида. Если отнять у человека один глаз и прибавить рост, это будет циклоп. Но все эти образы получены посредством чувств. Если мудрецы нового времени укажут мне хоть одну абстракцию, которую я не мог бы свести к вычитанию, я сейчас же стану их последователем. А пока останусь при старике Аристотеле.

Слова "идея", "понятие", "образ" относятся не только к тому, что действует на наше зрение. Звук, воздействуя на наше ухо, дает нам понятие, относящееся к слуху. Зубы чувствуют оскомину от лимона, и таким путем мы получаем понятие о кислом.

Заметьте, однако, что чувства наши способны воспринимать впечатление, даже если предмет находится за пределами их досягаемости. Стоит нам подумать о лимоне, как наш рот наполняется слюной и зубы чувствуют оскомину. Оглушительная музыка звучит у нас в ушах, хотя оркестр давно уже перестал играть. При теперешнем уровне развития физиологии мы еще не умеем объяснять сон и сновидения, однако полагаем, что наши органы, вследствие движений, независимых от нашей воли, находятся во время сна в том самом состоянии, в каком находились при восприятии данного чувственного впечатления или, другими словами, во время получения идеи.

Отсюда также следует, что, прежде чем наши знания в области физиологических наук обогатятся, мы можем теоретически считать понятия впечатлениями, произведенными на наш мозг, впечатлениями, которые органы могут получить – сознательно или невольно – также и в отсутствие предмета. Обратите внимание, что, думая о предмете, находящемся за пределами досягаемости наших чувств, мы получаем впечатление менее яркое; однако в лихорадочном состоянии оно может быть так же сильно, как при непосредственном восприятии органами чувств.

От этой цепи определений и выводов, трудноватых для немедленного усвоения, перейдем к наблюдениям, способным пролить новый свет на эту проблему. Животные по строению своего организма приближаются к человеку и обнаруживают большие или меньшие умственные способности, обладают (насколько я знаю – все) органом, называемым мозгом. Наоборот, у животных, близких к растениям, этого органа нет.

Растения живут, а некоторые из них даже двигаются. А среди морских животных есть такие, которые, подобно растениям, не могут передвигаться с места на место. Я видел также морских животных, которые непрерывно и однообразно шевелятся, наподобие наших легких, словно совершенно лишены воли.

Животные более высокоорганизованные имеют волю и способность понимания, но только человек обладает силой абстрагирования.

Однако не все люди наделены этой силой. Заболевание желез лишает этой силы страдающих расстройством воли горцев. С другой стороны, отсутствие одного или двух органов чувств чрезвычайно затрудняет абстрагирование. Глухонемые, из-за отсутствия речи подобные животным, с трудом улавливают отвлеченные понятия; но когда им показывают пять или десять пальцев, они понимают, что речь идет вовсе не о пальцах, а о числах. Видя молящихся, их поклоны, и они приобретают понятия о божестве.

У слепых в этом отношении меньше трудностей, им можно при помощи речи – могучего орудия человеческого ума, сообщать отвлеченные понятия в готовом виде. А невозможность рассеянья обеспечивает слепым исключительную способность воображения.

Если, однако, вы представите себе совершенно глухого и слепого от рождения, то можете быть уверены, что он будет не в состоянии усвоить никаких отвлеченных понятий. Единственными понятиями, которые он получит, будут те, до которых он дойдет при помощи обоняния, вкуса или осязания. Такой человек сможет даже думать о подобного рода понятиях. Если пользование чем-нибудь нанесло ему вред, в другой раз он от этого воздержится, потому что у него есть память. Но я не думаю, чтобы можно было каким бы то ни было способом привить ему отвлеченное понятие зла. У него будет отсутствовать совесть, и он никогда не заслужит ни награды, ни наказания. Соверши он убийство, правосудие не имело бы основания покарать его. Вот две души, две частицы божественного дыханья, но до чего же непохожие друг на друга! А вся разница зависит от двух чувств.

Гораздо меньшая разница, хотя все еще очень значительная, между эскимосом или готтентотом и человеком с развитым умом. В чем причина этой разницы? Она заключается не в отсутствии того или иного чувства или чувств, а в разном количестве понятий и комбинаций. У человека, который обозрел всю землю глазами путешественника, познакомился с важнейшими событиями истории, в голове множество образов, которых, конечно, нет у сельского жителя; если же он комбинирует свои понятия, сопоставляет и сравнивает их, мы говорим, что он обладает знаниями и разумом.

Дон Ньютон имел обыкновение непрестанно сопоставлять понятия, из множества понятий, которые он сочетал, среди прочих комбинаций возникло понятие падающего яблока и Луны, прикрепленной своей орбитой к Земле.

Из этого я сделал вывод: чем больше у человека представлений и чем больше у него способностей их комбинировать, тем он умнее, или, если можно так выразиться, разум прямо пропорционален количеству представлений и умению их сочетать. Попрошу вас еще на минуту сосредоточить внимание.

Животные с низкой организацией не имеют, конечно, ни воли, ни понятий. Движенья их, как движенья мимозы, непроизвольны. Однако можно допустить, что когда пресноводный полип вытягивает щупальца, пожирая червей, и глотает только тех, которые ему больше по вкусу, то он приобретает понятия о плохом, хорошем и лучшем. Но если он имеет возможность отбрасывать плохих червей, то мы должны допустить, что воля у него – налицо. Первым проявлением воли была потребность, заставившая его вытянуть восемь щупальцев, а проглоченные живые существа дали ему два или три понятия. Отбросить одно существо, проглотить другое – дело свободного выбора, основанного на одном или нескольких понятиях.

Применяя то же самое рассуждение к ребенку, обнаруживаем, что первое его побуждение возникает непосредственно из потребности. Именно она заставляет его приникнуть губами к материнской груди, а когда ребенок насытится, у него возникает понятие; потом чувства его воспринимают новые впечатления, и таким путем он приобретает второе понятие, затем третье и т.д.

Как мы видим, понятие можно считать, так же как и комбинировать. И следовательно, к ним можно применить если не комбинаторное исчисление, то, во всяком случае, принципы этого исчисления.

Я называю комбинацией любое сочетание – независимо от расположения составных частей: например АВ – та же самая комбинация, что ВА. Ведь две буквы можно переставить только одним способом.

Три буквы, взятые по две, можно расставить или скомбинировать тремя способами. Четвертый будет – если мы поставим все три рядом.

Четыре буквы, взятые по две, дают шесть комбинаций, взятые по три – четыре комбинации, взятые вместе – одну комбинацию, а всего одиннадцать комбинаций.

Далее:

пять букв дают в общем 26 комбинаций шесть ……………. 57 ……….

семь …………….. 120 ………

восемь …………… 247 ………

девять …………… 502 комбинации десять …………… 1013 комбинаций одиннадцать ………. 2036 ……….

Мы видим, таким образом, что каждое новое понятие удваивает число комбинаций и что количество комбинаций из пяти понятий так относится к количеству комбинаций из десяти понятий, как 26 к 1013 или как 1 к 39.

Я вовсе не собираюсь вычислять умственные способности при помощи этого математического расчета: я хотел только показать общие принципы всего, поддающегося комбинированию.

Мы сказали, что разница в умственных способностях прямо пропорциональна числу понятий и легкости их комбинирования. Поэтому мы можем представить себе шкалу различных уровней умственного развития. Предположим, на верхней ступеньке стоит дон Исаак Ньютон, умственные способности которого выражаются в цифре сто миллионов, а на низшей – альпийский крестьянин, умственные способности которого составляют сто тысяч. Между двумя этими цифрами мы можем уместить бесконечное количество средних пропорциональных, обозначающих умственные способности выше, чем у поселянина, и ниже, чем у гения дона Ньютона.

На этой шкале находятся также мой разум и ваш, сеньорита. Свойствами умов, находящихся наверху, являются: прибавление новых открытий к тем, что сделал Ньютон, их понимание, углубление части их и овладение искусством их комбинирования.

Точно так же можно представить себе нисходящую шкалу, начинающуюся с поселянина, разум которого определяется в сто тысяч понятий, затем она опускается до умов с числом понятий шестнадцать, одиннадцать, пять и кончается существами, обладающими четырьмя понятиями и одиннадцатью комбинациями, и еще дальше – тремя понятиями и четырьмя комбинациями.

Дети, располагающие четырьмя понятиями и одиннадцатью комбинациями, не умеют еще абстрагировать мысль; однако между этими цифрами и сотней тысяч находится ум, состоящий из некоторого количества понятий с такими комбинациями, следствием которых будут понятия отвлеченные. До столь высокого уровня никогда не поднимаются ни животные, ни глухие и слепые дети. Последние – из-за отсутствия впечатлений, а животные – из-за отсутствия способности комбинирования.

Простейшим отвлеченным понятием является понятие числа. Оно основано на отделении от предметов их числовых свойств. Пока ребенок не приобрел этого простейшего отвлеченного понятия, он не может абстрагировать, а может только отличать с помощью анализа свойства, что, впрочем, тоже является в некотором смысле абстрагированием. До первого простейшего отвлеченного понятия ребенок доходит постепенно, а следующие вырабатывает по мере приобретения новых понятий и овладения умением их комбинировать.

Таким образом, школа умственных уровней – от самого низкого до высочайшего – состоит из ступеней качественно тождественных. Каждая последующая ступень образуется возросшим числом понятий при возрастающем, согласно правилам, числе комбинаций. Всегда и всюду фигурируют одни и те же элементы.

Отсюда следует, что умственные способности существ, принадлежащих к разным родам, можно считать качественно тождественными, – совершенно так же, как самое сложное вычисление есть не что иное, как цепь сложений и вычитаний, то есть действий, качественно тождественных. Точно так же каждая математическая задача, если не имеет пробелов, является, по существу, цепью абстракций, начиная с самых простых и кончая самыми сложными и трудными.

Веласкес прибавил еще несколько таких же сравнений, которые Ревекка слушала с явным удовольствием, так что оба разошлись очень довольные друг другом.

ДЕНЬ СОРОКОВОЙ

Я рано проснулся и вышел из шатра подышать свежим утренним воздухом. С этой же целью вышли Веласкес и Ревекка.

Мы направились к дороге, чтобы посмотреть, не проезжают ли по ней какие-нибудь путники. Дойдя до ущелья, извивающегося между двумя скалами, решили посидеть.

Вскоре мы увидели караван; он приближался к ущелью и растянулся на пятьдесят футов под скалами, на которых мы находились. Чем ближе подходил он к нам, тем больше пробуждал в нас любопытство. Впереди шли четыре индейца. Вся их одежда состояла из длинных рубах, обшитых кружевом. На головах у них были соломенные шляпы с пучками перьев. Все четверо вооружены длинными пищалями. За ними двигалось стадо вигоней, на каждой из них сидело по обезьяне. Далее следовал отряд хорошо вооруженных негров. Потом – двое мужчин преклонного возраста на великолепных андалузских скакунах. Оба старика закутаны в плащи голубого бархата с вышитыми крестами ордена Калатравы. За ними восемь молуккских островитян несли китайский паланкин, в котором сидела молодая женщина в пышном испанском наряде. У дверцы паланкина гарцевал молодой человек на горячем коне.

Затем мы увидели молодую особу, лежащую без чувств в носилках; возле нее ехал на муле священник, кропя ей лицо святой водой и, кажется, творя экзорцизмы. Замыкала шествие длинная вереница людей всех оттенков кожи, начиная от черно-эбенового до оливкового, – только белых среди них не было.

Пока караван проходил мимо нас, мы не догадались спросить, кто эти люди; но как только прошел последний из них, Ревекка сказала:

– Хорошо бы узнать, кто они такие.

Как только она произнесла эти слова, я увидел одного отставшего. Смело сойдя со скалы, я побежал за этим копушей. Он упал передо мной на колени и, весь дрожа от страха, промолвил:

– Сеньор грабитель, сжалься, пощади дворянина, который хоть и родился среди золотых россыпей, но не имеет ни гроша за душой.

На это я ему ответил, что я не грабитель и хочу только узнать, кто эти только что проехавшие знатные особы.

– Если дело только в этом, – сказал американец, вставая, – я охотно удовлетворю твое любопытство. Взберемся вон на ту высокую скалу, с нее нам будет удобнее охватить взглядом весь караван. Впереди процессии, сеньор, ты видишь людей в странной одежде. Это горцы из Куско и Кито, охраняющие этих прекрасных вигоней, которые мой господин собирается подарить светлейшему королю Испании и Индии.

Негры – рабы моего господина, или, верней, были его рабами, но испанская земля не терпит рабства, так же как ереси, и с той минуты, как эти черные вступили на священную землю, они такие же свободные, как мы с тобой.

Пожилой сеньор, которого ты видишь справа, это граф де Пенья Велес, племянник славного вице-короля и гранд первого класса. А другой старик – маркиз Торрес Ровельяс, сын маркиза Торреса и муж единственной наследницы рода Ровельясов. Оба сеньора жили всегда в неомрачаемой дружбе, которую укрепили еще больше посредством брака молодого Пенья Велеса с единственной дочерью маркиза Торреса Ровельяса.

Видишь вон ту прелестную пару? Юноша сидит на великолепном коне, а невеста – в паланкине, который король Борнео несколько лет тому назад подарил покойному вице-королю де Пенья Велес.

А вот насчет той девушки в носилках, над которой священник творит экзорцизмы, я знаю не больше, чем ты. Вчера утром я из любопытства подошел к какой-то виселице, стоящей тут же, при дороге. Там я нашел эту девушку; она лежала между двумя висельниками; я позвал остальных товарищей, чтобы показать им эту странность. Граф, мой господин, видя, что молодая девушка еще дышит, велел перенести ее к месту нашего ночлега, решил даже задержаться там еще на день, чтоб можно было лучше присматривать за больной. В самом деле, незнакомка заслуживает этих забот; она необычайно красива. Нынче решились положить ее в носилки, но бедняжка с каждой минутой слабеет и теряет сознание.

Дворянин, который идет за носилками, – дон Альваро Маса Гордо, главный повар, а верней, управитель двора графа. Рядом шагают пирожник Лемада и кондитер Лечо.

– Спасибо, сеньор, – сказал я, – ты сообщаешь мне гораздо больше, чем я хотел знать.

– Наконец, – прибавил он, – тот, кто замыкает процессию и имеет честь говорить с тобой, – Гонсальво де Иерро Сангре, перуанский дворянин, из рода Писарро-и-Альмагро и наследник их доблести.

Я поблагодарил знатного перуанца и, возвратившись к своим спутникам, передал им полученные сведения. Мы вернулись в табор и рассказали цыганскому вожаку, что встретили маленького Лонсето и дочь той прекрасной Эльвиры, которую он когда-то заменил при вице-короле. Цыган ответил, что ему было известно о их давнишнем желании оставить Америку: в прошлом месяце они высадились в Кадисе, уехали оттуда на прошлой неделе и провели две ночи на берегу Гвадалквивира, неподалеку от виселицы братьев Зото, где нашли молодую девушку, лежащую между двумя висельниками. Потом он прибавил: