Как двое портных бились насмерть дубинами и щитами

Представление о храбром рыцарстве окончено, занавес опущен. Что ж, спешите к началу следующего действия! Это будет уже не ярко украшенная рыночная площадь старого Брюжа с выстроенными на ней крытыми трибунами, полными прекрасных дам и сопровождающих их рыцарей. Нет, мы перенесемся в привилегированный город Валансьен. Место, правда, тоже общественное, но вот происходящее столь мрачно и неприглядно, что женщинам и детям смотреть на это не стоит. Кто же главные действующие лица? Это не добрые рыцари сражаются за сердца своих прекрасных дам и собственную рыцарскую честь. Сегодня бойцами выступают люди низкого звания, двое простых портных, которые даже не умеют владеть мечом и вынуждены решать спор с помощью оружия столь же низкого, как и они сами. А биться им предстоит насмерть, поскольку в те времена твердо верили, что сам Господь в таких случаях вмешивается в исход поединка и невиновному погибнуть не даст. И снова рассказ ведет старый Оливье.

Среди всех «свобод», коими награждали достойных бюргеров Валансьена императоры и графы Эно, было одно достаточно примечательное право. Любой из горожан, будь то благородный муж или простолюдин, кому не посчастливилось ненароком убить кого-нибудь при самообороне, мог добиться отказа от преследования со стороны суда, заявив, что то был честный бой, и выказав готовность подтвердить свою правоту в судебном поединке. После такого заявления суд обязан был прекратить дело, и никто больше не имел иного права преследовать обвиняемого, кроме как приняв вызов на бой. Оружие для подобного боя тоже предписывалось весьма любопытное — деревянная дубинка и деревянный же щит, формой напоминающий щит крестоносцев, то есть почти треугольной формы. Такое вооружение предписывалось всем, вне зависимости от знатности и статуса; единственной привилегией благородных господ было право надевать щит на руку острым концом вниз, в то время как простолюдинам следовало надевать его острым концом вверх.

Мы снова находимся в присутствии августейшего герцога Филиппа, который собрался навестить свои фламандские владения, где его преданные валансьенские подданные приготовили для него настолько редкий сюрприз, что даже столь могущественный князь такого наверняка еще не видел.

Случилось так, что некий портной по имени Мао поссорился с одним парнем, чье имя до нас не дошло. От слов быстро перешли к драке, в которой Мао убил своего противника. Ссора происходила без свидетелей, победитель изложил свою версию произошедшего, и все бы сошло ему с рук, но тут за дело взялся родственник погибшего, злопамятный Жакотан Плувье. Он и распустил слух, что то была не честная драка, а злодейское убийство. В конце концов Плувье добился судебного разбирательства, официально обвинив Мао в убийстве и заявив о своей готовности отстаивать собственную правоту в судебном поединке с дубинкой и щитом. И истец, и ответчик были тут же арестованы. Содержали их, естественно, отдельно друг от друга, тщательно охраняли и хорошо кормили, чтобы в предстоящей битве они были в состоянии показать собравшейся толпе достойное зрелище.

И день настал. Добрый герцог Филипп, вместе со своим сыном графом де Шароле, присутствует здесь, но он, хоть и сюзерен, не судья сегодняшнему поединку. Эта обязанность по древней хартии возлагается на первых людей города — мессира Гиля де Арши, лорда Бейлиньер, провоста, и месье дю Жардана, мэра города, на которых возложены также и все обязанности по проведению этого необычного зрелища.

^{Одежда и оружие простолюдинов на судебном поединке}

На рыночной площади возведена арена, толпа охочих зевак собралась немалая, так что Николя дю Жардану, командующему стражей, нелегко поддерживать порядок. В случаях таких серьезных боев, как сегодня, зрителям запрещается подавать знаки или сигналы, которые могут оказаться адресованными одному из бойцов, так что никому на площади нельзя ни слова сказать, ни кашлянуть, ни чихнуть под угрозой строгого наказания. Когда же достойный Николя видит, что кто-то вот-вот преступит запрет, он уже тут как тут со своим огромным жезлом и кричит: «Блюсти тишину!» Любителей пошуметь быстро успокаивает этот окрик, а нужда в этом немалая, ведь собравшиеся все сплошь на стороне своего земляка Мао.

Арена имеет необычный вид. Она не квадратная, как обычно, а круглая, и вход на нее только один. На арене стоят лицом к лицу два стула, покрытые черной тканью. На один из них садится вошедший первым Мао, а за ним сразу же входит и Жакотан Плувье.

Вид обоих бойцов тоже необычен. Головы их обриты, ноги — босы, ногти как на руках, так и на ногах аккуратно подстрижены, а костюм обоих составляет одеяние из дубленой кожи, столь тесно обтягивающей тело, руки и ноги, что создается впечатление, что его на наших героев не надевали, а прямо на них же и сшивали. Вот появились и слуги закона в сопровождении священника, в руках его большой молитвенник, на котором он заставляет обоих поклясться в справедливости своих заверений: сначала Мао клянется, что убил своего соперника в честном бою, а затем Жакотан клянется полностью в противоположном. Обоим приносят щиты, которые они надевают острой частью вверх; поле щитов выкрашено в красный цвет, и на них изображен крест святого Георгия. Бойцы получают дубинки из прочного дерева — обе абсолютно одинакового веса и размера. Теперь бойцы требуют принести им три положенные вещи: сало, золу и сахар. Вносят две большие корзины, полные топленого сала, которым бойцы обмазывают свои обтягивающие кожаные одеяния. Затем приносят две корзины золы, с помощью которой оба очищают от сала руки, чтобы не выскальзывали дубинки и щиты. И последнее — каждому вкладывают в рот кусок сахара, чтобы не так хотелось пить.

Стулья унесены, представители закона покидают арену, на которой остаются только два бойца лицом к лицу, и мэр, встав со своего сиденья, восклицает: «Пусть же каждый исполнит свой долг!» Бой начинается, сражающиеся набрасываются друг на друга. Мао, видя, что размером и весом он несколько уступает противнику, пускается на хитрость. Он набирает пригоршню песка, которым усыпан пол арены, швыряет Плувье в лицо и сразу же после этого ударяет того дубинкой по лбу, отчего по лицу Жакотана течет кровь. Однако в целом это лишь разъяряет сильного и крепкого Плувье, и он в таком бешенстве набрасывается на соперника, что тот вскоре падает наземь, а Жакотан прыгает на него, вырывает ему глаза, добивает сокрушительным ударом по голове и в завершение поднимает тело Мао на руки и перебрасывает через ограждение под ноги палачу, который живо вздергивает тело на виселицу, заранее приготовленную для побежденного.

Вюльсон де ла Коломбьер пишет, что в Европе и Франции на судебных поединках подобного рода вооружение простолюдинов ограничивалось одними дубинками, поскольку щит, элемент доспехов, несущий на себе геральдическую запись владельца, считался вдвойне благородным атрибутом, который не пристало марать рукам плебеев. При Эдуарде III такого рода бой состоялся между Амоном ле Старе и Вальтером Блоуберном, вполне заурядными персонажами, ворами, не поделившими добычу. Сохранился рисунок, изображающий этот бой; копия этого рисунка украшает фронтиспис «Призывов короны» Зельденского общества. Изображенные на рисунке бойцы вооружены особого вида дубинками, щитов у них нет. Что касается исхода боя, то Амон был повержен и тут же повешен.

Подобную сцену описывает и Шекспир во второй части «Генриха VI» (акт II). Хеллиуэлл пишет, что сцена эта основана на реальных событиях, что прототипами действующих лиц были оружейник Уильям Катур и его подмастерье Джон Дейви и что арена для этого боя была подготовлена должным образом, обойдясь казне в 10 фунтов 8 шиллингов 9 пенсов, что в те времена было немалым. Шекспир переименовывает оружейника в Хорнера, а его подмастерье — в Питера Туза и переносит место действия в зал правосудия, заменив оружие сражающихся на палки с привязанными к ним мешками с песком. Думается, что это было сделано исключительно в интересах удобства сценической постановки, ибо менее всего вероятно было бы, чтобы такое событие происходило в замковом зале — арены всегда строились на открытом пространстве, — а замена тяжелой дубинки на мешок с песком должна была послужить снижению риска травм для актеров. В пьесе сражение обретает комические черты, поскольку поклонники оружейника настолько напоили его хересом, лиссабонским крепким пивом, что тот стал уже практически недееспособен, и после недолгой драки, в ходе которой выпивоху шатает по всей арене, подмастерье наносит ему солидный удар, от которого тот падает наземь и признает свою вину. Конец Хорнера был типичен, поскольку бухгалтерские записи гласят: «…и заплачено за шест, гвозди и построение виселицы на Лондонском мосту…»

Речь короля в конце сцены хорошо передает, насколько глубоко была распространена вера в божественное вмешательство в поединок:

Убрать изменника от наших взоров!

Смерть показала нам его виновность,

И праведный Господь открыл пред нами,

Что прав и невиновен тот бедняга,

Которого хотел он умертвить [13].

Глава 4