На родине классиков Скандинавии
Два года назад меня пригласил в гости мой давний коллега по совместной работе в ЮНЕСКО господин Эрлинг Дале, директор Государственного управления Норвегии по производству учебных фильмов. С радостью согласился. Сборы были непродолжительными. И вот путешествие: Москва — Хельсинки — поездом, Хельсинки — Стокгольм — теплоходом, Стокгольм — Осло — снова поездом. Норвежцы встретили приветливо и радушно. Вначале была поездка в южную Норвегию на берег Северного моря, где на каменных валунах приютился летний домик моих хозяев, называвших его на русский лад своей «дачей». Здесь же — небольшая лодка с парусом и мотором — пожалуйста, можете ловить макрель, что я с удовольствием и делал. Кругом покой, тишина... От своих хозяев я узнал, что всего лишь в нескольких километрах от домика находится местечко Норхолмен, где жил и умер знаменитый норвежский писатель Кнут Гамсун. Мог ли я устоять!
Запертый флигель
Томик дореволюционного издания с романами Кнута Гамсуна «Пан» и «Виктория» попал мне в руки неведомо как во время эвакуации в 1942 году в сибирском городе Тобольске. Было мне тогда всего 14 лет, но я уже успел прочитать немало книг о любви. И всегда это было нечто светлое — порой радостное, печальное или трагичное. Гамсун был первым, от кого я узнал, что чувство любви неотвратимо и необъяснимо, безгранично и безнадёжно. Тогда же сделал выписку в «Тетрадь прочитанных книг и цитат» (храню её до сих пор): «Любовь — это первое слово создателя, первая его мысль. Она может погубить человека, может возродить его к жизни и вновь выжечь на нём своё клеймо...» Это слова из гамсуновской «Виктории».
После поступления в 1945 году в Московский энергетический институт пытался найти другие книги Гамсуна. Но в библиотеке мне сказали, что Гамсун теперь читателям не выдаётся: 80-летний писатель запятнал себя поддержкой профашистского режима в Норвегии в годы второй мировой войны, когда норвежские патриоты боролись с германскими оккупантами. Потом прочитал в газетах, что Кнута Гамсуна судили. Приговор не был суров, но знаменитого писателя — лауреата Нобелевской премии публично назвали предателем норвежского народа.
Многие годы произведения Гамсуна у нас не переиздавались, лишь в 1970 году Гослитиздат выпустил двухтомник. Я разыскал его и перечитал «Пана» и «Викторию», впервые прочёл «Голод» и «Мистерии».
Вместе с норвежскими хозяевами мы на машине отправились в усадьбу Норхолмен, где Гамсун написал свои последние строчки и где в 1952 году окончилась его долгая жизнь. Теперь местечко принадлежит родственникам Гамсуна. Норвежцы сказали мне, что усадьба не стала музеем и что вообще музея Кнута Гамсуна в Норвегии нет. «Но, может быть, — заметил господин Дале, — удастся уговорить хозяев усадьбы, и вам разрешат войти в главный дом. Советский человек в Норхолмене — это очень необычно».
Когда подъехали к белевшему большому деревянному двухэтажному особняку, увидели строгую надпись: «Проезд, проход запрещены». Господин Дале пошёл просить исключения для редкого в этих краях русского гостя, но скоро вернулся. «Никаких исключений, — был бесстрастный ответ из гамсуновского дома. — Местные власти, норвежское правительство не поддерживают просьбу об учреждении мемориального музея Кнута Гамсуна, да и родственники самостоятельно организовывать музей не будут».
Мы подошли к запертому флигелю-библиотеке неподалёку от двухэтажного особняка. Я прильнул к плотно закрытому окну — вдоль стен стеллажи с множеством книг, возле самого окна письменный стол, за которым, должно быть, писатель работал. На столе чернильница, ручка с пером, листы рукописей. Здесь же, а также на подоконниках — горки порошка пронзительно — синего цвета — «Средство от крыс и мышей», — тихо пояснил господин Дале. Ощущение заброшенности, невозвратимости, безжизненности.
Неподалёку от флигеля на деревянном постаменте — памятник. На нём ни одного слова — ни фамилии автора, ни имени того, кому он поставлен. Судя по постаменту, стоит он тут недавно. Странный памятник: когда смотришь на него с одной стороны, видится голова человека с разметанными волосами, с другой — голова и туловище быка, а все вместе похоже на сучковатый ствол старого дерева. Возле главного особняка среди цветов — фигура Пана. С другой стороны здания — высокий каменный постамент, на нём чёрный бюст писателя, и опять ни одной надписи, только даты рождения и смерти — «1859—1952».
В книжном магазине ближайшего городка Гримстад (там, кстати, находится дом-музей великого норвежского драматурга Генрика Ибсена) спросил у элегантной вежливой продавщицы, нет ли в продаже книги о Гамсуне. Оказалось, есть: «Кнут Гамсун — мой отец». Книга издана на норвежском и немецком языках. «На языке оккупантов Норвегии, которых приветствовал Кнут Гамсун, — отметила продавщица, показывая мне книгу. — В переводе на английский книги нет». Её автор — Торе Гамсун — сын писателя (первое издание воспоминаний вышло в 1953 г.). «А что значит для вас Гамсун сегодня?» — спросил я продавщицу. «Книги Гамсуна я читала, они мне нравились, но Гамсун-человек для меня не существует, и я довольна, что нет музея в его бывшей усадьбе», — ответила норвежская женщина.
Среди открыток, продававшихся в магазине, нашёл лишь одну, посвящённую классику Норвегии. На ней — тот самый безымянный памятник-бюст, причём и на обороте не сказано, что это Гамсун.
Приехав в Осло, посетил Национальную библиотеку Норвегии. Сотрудники были со мной исключительно любезны. Я узнал историю возникновения библиотеки (она является одновременно Королевской университетской библиотекой, основанной в 1811 г.), увидел читальные залы, книгохранилища. Мне рассказали о связях с советскими библиотеками, обратили внимание на поступающие советские журналы, литературные новинки (среди них (Зубр» Д. Гранина и «Дети Арбата» А. Рыбакова). Однако мой вопрос: популярны ли книги Гамсуна сейчас, многие ли их читают, — остался без ответа.
Возвращаясь домой, в Тольятти, неожиданно для себя купил в Московском доме книги сборник «Фиорды» — скандинавский роман XIX века, изданный «Московским рабочим» в 1988 году. В нём — романы Гамсуна «Паи» и «Виктория». Перечитываю их, сравнивая нынешнее восприятие с давним, первоначальным. А перед глазами — гамсуновская усадьба Норхолмен, письменный стол с запылёнными рукописями в запертом флигеле...
В своей небольшой домашней библиотеке нашёл яркий очерк А. Куприна, написанный в 1908 году, так и озаглавленный — «Кнут Гамсун»: «... имя Гамсуна останется навсегда с именами всех тех художников прошедших и грядущих веков, которые возносят в бесконечную высь ценность человеческой личности, всемогущую силу красоты и прелесть существования... Я ничего не знаю из биографии Кнута Гамсуна, да и нахожу, что лишнее для читателя путаться в мелочах жизни писателя, ибо это любопытство вредно, мелочно и пошло».
А вот слова из недавно изданной публицистической книги Германа Гессе «Письма по кругу», сказанные им в 1949 году: «...во Франции Гамсун оказался бы в первом ряду расстрелянных «коллаборационистов». «Правильно» ли с ним поступила Норвегия, я не знаю. Мне лично было бы, конечно, больше по душе, если бы его отпустили на все четыре стороны и предоставили народу самому решать, как к нему относиться... Гамсун был ведь не только другом нацистов, но и в большинстве своих книг злобным врагом духовности».
С последними словами Гессе о бездуховности книг Гамсуна я не хочу и не могу согласиться...
В прощальный вечер перед отъездом из Норвегии среди последних вопросов, которые я задал Эрлингу Дале, был и такой: «А как вы сами относитесь к Гамсуну? Что значат для вас его книги?» Хозяин дома подвел меня к книжному стеллажу, показал 15 томов посмертного переиздания сочинений Кнута Гамсуна на норвежском языке и сказал: «Иногда я перечитываю некоторые из этих томов...» И больше ничего не добавил.
<…>