Легендарный период в истории Киевской Руси 4 страница

Древние русские люди были мало похожи на нынешних, а главное - не были столь лживы. Если князь восклицал на вече: "Братья, мужи, псковичи!" - то он на самом деле видел в них своих братьев. Когда князь Вячеслав Всеволодович (из мономаховичей) говорит Всеволоду Ольговичу: "Если ты, брат, захотел этого стола, то я, пожалуй, буду меньше тебя, пойду в свой Туров, а тебе Киев", то в этих словах выражена не политика, а плоды того морального воспитания, что исходило от Печер. Князья, хотя и не все, хотят быть, по примеру иноков, братьями во Христе. "Невозможно, - пишет П.Иванов, - понять это (Киевское) время, не представляя себе, что делает с душами людей непрерывно действующая благодать".¹⁴³

Нельзя согласиться и с тем, что княжеский двор был первым пристанищем Христианства. Печерский импульс изливался во весь народ и действовал столь сильно, что напечатленные им черты сохранились поныне и останутся впредь. Христианство слилось с русской сутью, с сутью народа Христа, и потому все то, что впоследствии образовало психологию народа Восточной Европы в противовес психологии народов Запада, имеет свой источник в тех значительных XI и XII веках.

Однако наравне с этим уже в ту эпоху все более проявлялся дуализм русской жизни, неспособность русских гармонично сочетать религиозность со светской властью. Встают друг против друга два идеала: князь - хранитель правды, и святой отшельник. Фигура князя-жреца со временем делается совершенно невозможной, ибо это пережиток третьей (египетской) культурной эпохи. Княжеская власть становится все более светской, и таковой ей и надлежит быть. Но тогда, как остаться ей хранительницей правды, и что есть правда среди людей, и что есть правда перед Богом? Как сочетать ей мир земной и небесный? Возникает трагическое противоречие. Его пытаются решить на двух путях. В одном случае отдаются жизни мира сего, и тогда разгораются междоусобицы, в другом - князь идет за советом к монаху. Таковы, например, киевский князь Изяслав, друживший с настоятелем печерским Феодосием, и Дмитрий Донской.

Перед Куликовской битвой Дмитрий посетил Сергия Радонежского, и, говорят, будто бы просил у него благословения на битву, а тот стал его отговаривать и лишь, видя непреклонность князя, под конец шепнул, что тот победит. Кто же из них был прав?* - Вероятно оба, но каждый по-своему, поскольку они представители двух разных миров. Пути души в миру и в духе, можно сказать, взаимно перпендикулярны: один идет "по горизонтали" истории, другой - "по вертикали" святости; один должен быть приемлем для всех, другой - лишь для избранных. Задача подвижника состоит в примирении со своей судьбой. Его настроение: все страдания - от Бога за грехи наши, - верно, ибо для него путь к свободе лежит через примирение с кармой. Он знает, что лишь Один пострадал на Земле безвинно - это Христос. Земные же люди в цепи реинкарнаций накопили трудную карму и ее можно только изжить, а не миновать. Борьба с кармой даже во внешней жизни ввергает людей в еще более жестокие бедствия. Истинные мистики во все времена хорошо понимали этот закон и потому в среде эзотерического Христианства, как идеал, в свое время возникла формула: Роsui finem curis, spes et fortuna, valete. - Я положил конец заботам, надежда и счастье, прощайте! Для идущего путем посвящения это действительно идеал, в достижении которого заключена высшая свобода, а значит и осуществление своего земного предназначения. Иное - для целых народов. Их путь более медленный. Человек на этом пути воплощается не просто на Земле, а в определенную социальную структуру, которая должна отражать в себе главные ипостаси его душевно-духовного существа и этим служить духовному прогрессу даже в повседневной жизни.

* Ныне ведется спор по поводу того, имело ли смысл русским идти на Куликовскую битву, поскольку-де Орда и без того разлагалась изнутри и дни ее были сочтены. Битва же потребовала огромных жертв и вызвала демографическую катастрофу.

Искомое удельными князьями должно было стать судьбой народа (так, по крайней мере, обстояло дело вначале). Лучшие их представители понимали, что всю жизнь следовало бы построить как-то по-христиански, и в то же время она должна остаться земной жизнью. Ведь по-христиански - отнюдь не означает жить только в затворе. Христос пришел на Землю как Бог человеческого "я", и все, что подвигает человека на этом пути вперед, является христианским. В этом направлении и шли инспирации русской народной Души, когда слагалась та сложная конфигурация народной ауры, о которой мы говорили выше. Из нее мы можем понять, что проблема русской социальности не могла быть решена в одном Киеве. Ее вторая составляющая была в Новгороде, а затем добавилась и третья - центральная Русь.

Юг - Север - Середина

Если Киев был центром духовной жизни древней Руси, то Новгород - центром ее хозяйственной жизни. В Киеве золотились лучи духа и текли во всю остальную Русь, и потому Киев был матерью русских городов. К золотым куполам его многочисленных церквей сходились духовные искания народа. Сюда русские люди шли на поклонение, как христиане всего мира идут в Иерусалим. Из Киева в центральную и северную Русь шли подвижники, монахи, основатели пустыней, скитов, монастырей, шли духовные пастыри. Менее чем за 100 лет Печерский монастырь дал народу около 50 епископов.

В вольном Новгороде Русь открывалась всему миру. Сюда стекались торговые и иные гости из всей Европы и даже из стран полуденных. Новгородские торговые люди плыли по рекам на юг, на юго-восток и достигали народов, обитавших вокруг Черного и Каспийского морей, в Заволжье. Через Балтийское море шла торговля с Европой. Слава о Новгороде там распространилась так широко, что даже исландские саги наполнились сказаниями о богатстве и могуществе великого Хольмграда. В русских областях Новгород был центром, куда стекались предметы торговли: плоды земледелия, охоты, ремесел.

Основываясь на одних лишь исторических документах, невозможно понять, откуда взялся этот хозяйственный дух Новгорода и вообще северной Руси, представленной, кроме Новгорода, городами Псковом и Вяткой. Отличие северной Руси от Киевской столь разительно, что не могло сложиться в тот отрезок истории, в котором развивалась Киевская Русь, то есть с VII- VIII по XI век. Вот почему возникает сомнение, все ли славяне пришли на северо-восток с Карпат и Дуная, или часть их уже во II-III вв. по Рождеству Христову стала заселять северные области Восточно-Европейской возвышенности и приходить в связь с германскими племенами Западной Европы. Мы уже упоминали, что некогда в тех областях процветали Мистерии древней Европы (друидов и троттов). Их остатки сохранились до начала второго тысячелетия по Рождеству Христову, и влияние этих Мистерий не могли не испытать славяне. Мистериям друидов был свойствен совершенно особый род мудрости, которую можно назвать земной. Что осталось от нее в истории - это связь праздников, от которых потом пошли многие обычаи и традиции Европы, с хозяйственной жизнью. Например, жатва как таковая была у друидов праздником и не зависела от звезд, как в Египте. "Один особый праздник в году, - говорит Р.Штайнер, - состоял в том, что оплодотворение стад праздновалось как особое празднество в честь богов". Подобная хозяйственная культура была распространена в северной и средней России, в Швеции, Норвегии, северной Франции, Англии. Вот в этом и находился первоисточник, из которого родились хозяйственные наклонности Новгорода.

Элементы хозяйственной жизни были распространены по всей древней Руси, но мы говорим об основном характере различных ее областей.

Именно он отражен в преданиях и документах. Христианство из Киева проникло во все части Руси, но что до определенного момента Киев был его центром - это несомненно. Не подлежит сомнению и то, что вплоть до монгольского нашествия Киев был также местом, куда перетекала жизнь византийского правосознания, юридические импульсы латинизма. В то же время, хотя торговлю с Византией вел и Киев, но в сравнении с тем, что происходило в Новгороде, - это была не более, чем частность.

Киевскую жизнь заполняли военные походы, междоусобные распри удельных князей, споры за власть, договоры с Византией, попытки воссоздать правовую жизнь на русской почве. Параллельно всему этому развивалась религиозная, духовная жизнь. В Новгороде многое мы видим подчиненным интересам хозяйственной жизни. Здесь нет почти ничего из того, что заполняет жизнь южных князей. Оттого они и идут сюда неохотно.

Единственная официальная связь Новгорода с Киевом - это дань, назначенная еще Олегом. Олег оставил в Новгороде своего наместника, посадника. Новгородцы довольствовались им почти 100 лет. Но по мере развития отношений этого города-полиса с окружающим миром то народное начало, что преобладало там, оказалось недостаточно сильным. - Запросили князя, поскольку "боярина не все слушались".

Астральная стихия, в которой складывался быт этого города, формировала душу ощущающую как базис того настроения, которое пронизывало все, вплоть до структуры общественных отношений. Астральное тело составляет основу формирования индивидуального сознания, что противопоставляет человека законам природы, дает импульс к движению, который вошел в Ярослава Мудрого под влиянием Христианства, поскольку астральное тело - это также источник переживания милости, сострадания в человеческой душе. Душа ощущающая является первым душевным органом, в котором происходит обособление человека от окружающего мира. Она строится на обостренном переживании внутреннего чувства удовольствия и неудовольствия; человек здесь стоит в постоянной живой чувственной связи с внешним миром. В настоящее время среди европейских народов наиболее сильно в душе ощущающей живут итальянцы. У русских во все времена она доминировала в общественном, культурном, духовном бытии.

С ходом времени характер этой души меняется. Ныне она не такова, какой была у древних египтян, но многое еще сохранила от тех черт, что были ей присущи у древних греков. Занятие хозяйственной жизнью не составляет ее специфического свойства, и в древней Руси эта склонность, как мы показали, пришла из других подоснов. Однако и сама хозяйственная жизнь неодинакова в разные времена. Новгородцам она была по душе в ее древней форме. В торговле их не особенно занимали выгоды, расчет, купеческая тактика, а больше - порыв, широкая отвага, поэтическое увлечение и удаль, порой обращавшаяся даже к разбою. Действия новгородцев отличались непостоянством, хаотичностью способов. Новгородцы могли горячо защищаться, но и охотно откупаться, даже имея перевес в силе. Будучи самым богатым городом, Новгород и в начале. XV в. еще был окружен стенами из плетня и земли, как об этом свидетельствует путешественник из Фландрии Гильбер де Ланноа. Но в чем новгородцы были постоянны и непреклонны - это в отстаивании своих вольностей.

Высшей властью в Новгороде было вече. Эта форма народного правления была распространена по всей Руси. Летописец XIII в. говорит: "Новгороди бо изначале и Смоляне и Кияне и Полочане и вси власти аки на душу на вече сходятся". До сих пор осталось неясным, чем определялась правомочность горожан участвовать в вече, как приходили на нем к общему решению. Использовали "огульный крик", но вряд ли дело сводилось только к тому, чтобы перекричать противника. В Новгороде созывал вече и председательствовал на нем посадник, которого с XII в. назначало само вече. Народ собирали на вече ударом колокола, висевшего возле церкви св.Николая на Торговой стороне города. Это было так называемое "правильное вече". Иногда наравне с ним собирали где-то другое, от ряда улиц. Тогда возникала борьба, а часто и потасовки. Участниками вече были три свободных сословия: бояре, богатые купцы и "черные люди" - ремесленники -, торговцы, земледельцы. Искусство убеждать, несомненно, играло большую роль на вече, преобладание же одних сословных прав над другими не определялось ничем. "Черные люди" могли осудить на вече боярина и расправиться с ним: ограбить, изгнать, казнить. Аристократическое начало вообще плохо прививалось к русской жизни, а в Новгороде - особенно.

Князя приглашали со стороны. Сажая его на стол, вече заставляло его присягнуть на исполнение определенных условий, излагавшихся в договорной грамоте. Это означало: принять князя "на всей воле Новгородской". Для князей это было большим испытанием, которое они редко выдерживали. Мало кому из них удавалось усидеть в Новгороде больше 3-4 лет. В XII в. их там перебывало около 30. Изгоняя князя, новгородцы излагали причину. Например, в 1136 г. князь был обвинен в том, что: 1) не бережет смердов; 2) зачем хотел сесть в Переяславле; 3) бежал с поля битвы впереди всех, из-за чего было много убитых. Когда в 1174 г. выходцы из Новгорода основали г. Вятку со своей вечевой общиной, то там вообще обходились без князя.

Христианство пришло в Новгород из Киева, но был ли это единственный путь - сказать трудно. Во всяком случае имеются свидетельства и иного рода. Так, например, в церкви св.Софии в Новгороде можно видеть так называемый крест архиепископа Алексия (1359-1389), прежде стоявший вне собора. Этот крест относится к виду известных в Ирландии "солнечных крестов".* Оттуда они пришли в Европу.¹⁴⁵ Кресты эти связаны с глубоко эзотерической символикой, поскольку шедшее из Ирландии Христианство стояло особенно близко к тайнам древних Мистерий.

* Это огромного размера (до 3 метров) кресты, высеченные из камня. Их поверхность покрывают барельефы на библейские мотивы. Но главным является то, что символ креста соединен в них с символом Солнца. Стоят эти кресты под открытым небом и это напоминает древний русский обычай ставить кресты на перекрестке дорог.

Любопытно отметить, что и чудеса в Новгороде носили иной характер, чем в Киеве. Повергнутые в Днепр киевские кумиры языческих богов просто уплыли, в Новгороде же, когда изрубленный по повелению архиепископа Иоакима Перун плыл под мостом, то бросил новгородцам палицу и завещал им междоусобные распри. О новгородском епископе Илие говорили, что он заключил беса в умывальный сосуд и в одну ночь съездил на нем в Иерусалим и обратно. Бес попытался отомстить, являясь людям в виде девицы, выходящей из кельи владыки. Народ осудил Илию на изгнание и посадил на плот, но тот поплыл против течения и остановился возле Юрьева монастыря. При виде чуда народ раскаялся и молил Илию о прощении. Или еще такой пример. Жили в Новгороде два юродивых. Пародируя междоусобицы новгородцев, они гонялись друг за другом по улицам и кидались кочнами капусты; при этом, как по суху, перебегали реку Волхов туда и обратно. Византийские иконописцы в главном куполе новгородской "Софии" нарисовали Спасителя со строгим ликом и благословляющей рукой. На другой день рука на изображении оказалась сжатой в кулак. Три раза переписывали ее, а она вновь сжималась. Наконец, услышали иконописцы в храме глас: "Писари, писари, не пишите мне благословляющую руку, но напишите сжатую; аз в сей руце моей Новгород держу; а когда сия рука моя распрострется, тогда будет граду сему окончание". Наконец, еще одно "чудо", которое совершилось в правление Глеба Святославовича, следует поставить в кавычки. Явился тогда на вече в Новгороде волхв и принялся хулить веру христианскую. В доказательство своей силы он хвалился перейти Волхов по воде. Облекшись в ризы и взяв в руки крест, против него выступил епископ. Он велел тем, кто верит волхву, перейти на его сторону, а тем, кто не верит, - ко кресту. Вече разделилось. Тогда Глеб, спрятав под полою топор, подошел к волхву и спросил его:

- Знаешь ли, что произойдет с утра и до вечера?

- Да, все знаю, - ответил тот.

- А теперь?

- Великие чудеса сотворю, - сказал волхв. Тогда Глеб вынул топор и убил волхва. Видя это, народ успокоился и разошелся.

Таким образом, мы видим в новгородских чудесах проявление астральной стихии с ее языческим наследием в отличие от жизненных, эфирных сил, действующих в чудесах, творимых в Киеве.

В былинном эпосе суть новгородца представлена двумя образами: Садко и Василия Буслаевича. В Садко "богатом госте" (то есть купце) преобладает природа астрального тела, что свойственно всей северной Руси. Садко - гусляр, потомок тех древних песнопевцев-скальдов, что уносились на волнах звуков к гармониям сфер. У него нет ничего, кроме гусель, но, играя на них, он сотрясает водную стихию с ее божествами, то есть проникает вплоть до эфирного тела (или до мира инспирации). Эти божества помогают ему разбогатеть. Садко обзаводится лавками с товарами и строит себе дворец:

"Во своих палатах белокаменных

Устроил Садко по небесному!

На небе Солнце - и в палатах Солнце;

На небе месяц - и в палатах месяц;

На небе звезды - и в палатах звезды",

- то есть его палаты (микрокосмос) есть отображение астрального макрокосмоса.

Другой герой новгородский, Василий Буслаевич, - это уже сама душа ощущающая. Охоч Василий до разгула и драк. И случается с ним то же, что и с Ильёй Муромцем: мать запирает его в подвал. Но если Илья в подвале успокаивается и начинает читать духовные книги, то Василий только ждет, когда его оттуда выпустят, и тут же начинает буянить пуще прежнего. Унимать его посылают "калику перехожую старчище Иванчище", который приходится Василию крестным отцом. Силен Иванчище: надевает он кафтан в сорок пуд, колпак на голову в двадцать пуд (по другим вариантам - колокол Софийского собора), берет в руки клюку в десять пуд. Однако Василий убивает его осью железной, ибо не обладает Иванчище силой индивидуального "я", которое в известной мере уже присуще душе ощущающей.

Кто же уймет Василия? Добрыня Никитич? Так он сам Добрыня, только новгородский: прообраз той души ощущающей, которой суждено уже остаться на внешнем плане русской жизни и которая стала достоянием отдельного человека. Унимает Василия мать его Омелфа Тимофеевна. Подошла она к нему сзади, как Добрыня к Илье, и уговорила успокоиться; по другому варианту былины - схватила Василия подмышку и унесла домой! У Омелфы Тимофеевны много черт, общих с матерью Добрыни Никитича. Обе они вдовы,* обе обладают волшебными силами. Можно просто сказать, что они суть один образ силы русского сердца, астрального тела русской народности, в которое еще не внесен норманнский импульс. Добрыня же и Василий - это две ипостаси души ощущающей: ее прафеномен и ее явление в русском характере.

* Их вдовство восходит ко вдовству Изиды. Имеются варианты былины, где мать Добрыни Никитича названа Амелфой Тимофеевной!

Василию свойственно раскаяние. Сожалея о побитых мужиках, он решает поехать в Иерусалим-град, омыться в Иордан-реке, "святой святыне приложиться". По дороге туда и обратно он натыкается, подобно вещему Олегу, на череп на горе басурманской, и тот предвещает ему смерть, если станет он прыгать через камень, что лежит рядом: "В вышину три сажени печатные, ... В долину три аршина с четвертью".

Это рассудок. Начинает Василий дерзко прыгать через него. Поперек еще получается, а вот вдоль: "и не доскочил только четверти", расшиб голову. Где лежал череп, там схоронили и Василия.

Таковы различия между Новгородом и Киевом, между северной и южной Русью. Но как они ни велики, взаимопринадлежность этих частей к единому целому столь же несомненна, как несомненна принадлежность частей тела к единому телу. В княжеских междоусобицах никогда не возникает противопоставления юга северу или наоборот. Повсеместно идет развитие удельно-вечевого начала, но по-разному. На юге народовластие слабее. В Киеве больше говорят о долге: гражданском (в известном смысле) и моральном (главным образом); право принадлежит по преимуществу власти. В Новгороде же речь идет больше о правах, о праве на вольность, прежде всего. В вероисповедании нет той глубины, что на юге, и во всем остальном отстаивается право быть свободным. Не случайно именно там возникает первая ересь на Руси - стригольники, происхождение которой, как считают, восходит к сектам павликиан и богомилов. Глава секты Карп Стригольник заявлял, что иереи, "будучи поставлены за деньги, суть хищники сего сана, и что истинные христиане должны от них удаляться". ¹⁴⁶

В Новгороде вечевое начало преобладает над удельным. Новгород охотно, как пишет Н.И.Костомаров, "соблюдает принцип местной автономии земли в федеративной связи с другими землями, выражаемый известной формой народоправления, на основании сочетания родового права с личною свободою".¹⁴⁷ В подчиненных ему областях Новгород довольствовался признанием своего первенства и соблюдением общей связи, обусловливавшей единство земли. Пермь и Югра управлялись своими князьями. Обособился Псков, и Новгород пошел на союз с ним в роли старшего брата.

Не то было на юге. Там после Владимира Мономаха усобицы между князьями стали принимать все более ожесточенный характер. Киевский стол делался объектом все больших вожделений, пока объединенными силами одиннадцати князей не был сокрушен настолько, что больше уже не сумел оправиться. Сами русские сожгли матерь городов, разграбили церкви, истребили население. Это было апогеем междоусобиц и верхом абсурда, к которому пришла борьба князей, развязавшая стихию "пламени вожделений".

И тут мы снова возвращаемся к вопросу о том, что было уделом Руси: централизованное государство или что-то другое. Мы видим, как после некоторого поступательного развития и на юге, и на севере возникает некое круговращение, из которого не могут выбраться ни там, ни там. Решение как будто бы приходит с третьей стороны: возвышается Московское царство и кладет конец и усобицам, и уделам, и вольностям. Но мы уже показали, что в Киевской Руси нечто хотело осуществиться на социальном плане как гармония сил души: мысли, чувства, воли. С другой стороны, от Киева шло начало души рассудочной, от Новгорода - души ощущающей. Между ними происходило взаимодействие, из которого и сложилась центральная Русь. Ее возникновение было и естественно, и необходимо. Именно здесь впервые пробудилось русское национальное самосознание.

Начало этому процессу должно было быть положено в Киеве, там, куда из Византии и с Запада пришли импульсы духовной и аристократическиправовой жизни. Демократически-народное начало развивалось на севере. Ни то, ни другое по отдельности не могло решить задачу, что стояла перед всем народным образованием. Русский Архангел не хотел вести народ теми путями, на которых в древности приходили к выработке души ощущающей и рассудочной. И то, и другое было уже завоевано мировым развитием и далее могло быть привито другим народам через импульсы, приходящие извне. Напомним еще раз, что о сознательном переживании тройственной души тогда не могло идти и речи, но с тем большим успехом эта душа могла воплотиться в социальной структуре. Эту-то задачу и решал русский Архангел.

Закрепленный Мономахом успех в восстановлении гармонии душевных сил в кругу князей не мог удержаться долго, потому что это равновесие следовало осуществлять во взаимодействии северной и южной Руси, а потом и центральной. Во времена Владимира социальный праобраз как импульс еще только нисходил на земной план. В нем содержалась вся та совокупность возможностей, которым суждено развернуться в русской жизни на протяжении не столетий, а тысячелетий. Сыновья Владимира переживали этот праобраз отчасти ясновидчески. На социальном плане перед ними стояла задача найти пути к его троичному осуществлению. Им предстояло найти способ перевести тройственный праобраз из сферы макрокосмоса, то есть из пространства во временное историческое свершение, дать ему развиваться далее по законам посюстороннего мира, в зависимости от человеческого целеполагания.

Что было бы с Русью, осуществись только один элемент этого тройственного праобраза, например тот, который жил в Борисе и Глебе? Тогда совершилось бы чудо. Тогда было бы основано государство, вернее сказать, содружество княжеств, в основе которого господствовали бы идеалы христианско-мистического пути посвящения. Принципами социальной жизни стало бы то, чем жили печерские духовные братья. В таком случае Россия уже в начале своего исторического пути предвосхитила бы свою далекую цель - образование общины Жизнедуха, народа-церкви. Ностальгия по этой неудавшейся попытке, по "граду Китежу" (до поры, как говорит легенда, вознесшемуся на Небо) еще и поныне мучит русские умы и сердца.* Однако нужно отдать себе отчет в том, насколько мало было шансов на то, чтобы эта тенденция стала господствующей. Это была одна из тех возможностей, о которых говорят, что они могут осуществиться лишь теоретически. Ибо община Жизнедуха основывается на свободном содружестве развитых индивидуальностей. Но таковых было чрезвычайно мало в начале нашей истории. Несомненно, преображающее действие Христовой силы может творить чудеса. Так это и было в кругу св. Антония и св. Феодосия. Но можно ли было надеяться, что жившие в них высочайшие морально-духовные импульсы смогут в короткий срок подвинуть весь народ к идеалам посвящения?

* Легендарное ополчение Китежа проиграло битву не татарам, а импульсу восточного по духу самодержавия, которое принесли на Русь татары.

Более реален был путь, пролегающий через историю, через земные испытания. А там решение общенациональной задачи никак не могло быть поставлено в зависимость от того, найдется ли мудрый князь в нужное время или нет, что бессознательно переживали и сами князья, почему и стремились стучавшему во врата их душ дать объективное выражение. Если бы север и юг древней Руси сумели прийти в нужное взаимодействие, то поиску русского пути в истории сопутствовало бы взаимообогащающее действие огромных сверхчувственных сил, обращенных к этим областям. Возник бы общий духовный поток, увлекающий за собой все народные силы. Но князья игнорировали север, они не любили его, а сам север был не способен на подобную инициативу. В этом коренится начало трагедии всей русской истории.

На решение задачи был дан немалый срок - три столетия: X, XI, XII века, но все в конце концов свелось к некоему топтанию на одном месте, которое завершилось тем, что в русской истории надолго утвердился жесткий детерминизм. Поистине все случилось, как замечает один писатель, по слову Господнему, прореченному пророку Сайуилу: "... не тебя они отвергли, но отвергли Меня ... поставь им царя" (I Цар., 8). Божественным волеизъявлением было для русского народа учреждение национальной жизни на основах вотчинно-ввчевого начала. В течение трех веков это волеизъявление стояло под знаком свободы, ибо "христианские народы так же, как и отдельный христианин, не имеют судьбы, то есть их путь зависит от них самих".¹⁴⁸ А потом пришла неволя.

Однако не стоит говорить при этом о наказании русского народа Богом. Развитие народов совершается внутри больших закономерностей, где бывает необходимо успеть нечто сделать к определенному моменту, ибо потом меняется соотношение сил и приходят новые условия. Это верно как для развития отдельного человека, так и для народа, и целого мира, и даже Божественных Иерархий.

Киев и Новгород - два активных центра древнерусской жизни, с неизбежностью должны были породить Владимиро-Московско-Тверскую Русь как все уравновешивающее и примиряющее начало. В XII-XIII вв. эта Русь должна была войти в триумвират русских земель, взяв на себя роль некоего "синтезатора", или ритмической системы, опосредующей взаимодействие идущих с юга и севера импульсов, в первом из которых преобладало действие души рассудочной, а во втором - ощущающей (на общенародном уровне, как жизненный уклад). И этот процесс совершился, но, так сказать, с обратным знаком, в результате чего два исходных центра пришли в упадок. Отсутствие понимания происходящего позволило восторжествовать в Московском царстве силам не народной Души, а ее двойника.

Москва возникла не потому, что в том месте проходили удобные пути сообщения. Мало ли таких мест на Руси. Москву образовал ритм, осуществлявшийся в народной жизни, текущей с севера на юг и обратно. Поэтому ей надлежало стать не "головой", а "дыханием", системой "сердца и легких" тройственной Руси, где могло бы совершаться то Вesinnen(мыслечувствование) о духе, о котором говорится во второй части медитации Камня основы. Это есть то я-сознание, которое размышляет о духе в Христовой сфере чувства, где жизненные интересы не предаются забвению и в то же время Божье не платят кесарю. Так вместо треугольника южных князей должен был возникнуть треугольник земель (см. рис.).

В такой трехчленности должен был формироваться русский характер. Соответственно этому должны были распределиться и ингредиенты социальной жизни (в своем преимущественном выражении, естественно, а не в абсолютном смысле): государственная жизнь, аристократизм, право, демократия, хозяйственная жизнь, духовная жизнь, религия.

И здесь мы подошли к одному большому вопросу из области духовнонаучной социологии, которого нам не изложить во всем его объеме на страницах этого исследования, хотя он объясняет многое в русской истории. Это вопрос о социальной трехчленности. Скажем сразу, что мы не станем искать следы социальной трехчленности в русской древности. Это было бы просто абсурдом. - Социальная трехчленность составляет проблему нашего и двух последующих столетий. Но в исходный момент формирования русской государственности Душой русского народа была предпринята попытка придать ей такую конфигурацию, которая явилась бы предвосхищением того, что должно прийти только теперь. И эта попытка осуществилась, конфигурация была создана, а что развитие в ней не пошло нужным путем, это уже другой вопрос.