Глубокое озеро. восемь километров пути. 8 страница

До вечера все было тихо, будто мышей действительно кто попугал. Правда, ночью их отряды все-таки выбрались из подполья и так же тщательно обследовали углы избушки, но в эту ночь грабители вели себя деликатней...

Наутро под досками пола снова раздался отчаянный мышиный писк - за мышами, как и вчера, опять кто-то охотился. Но кто? Почему я не слышал ни шагов, ни голоса отважного охотника?

Я обошел дом, осмотрел сарай, заглянул даже в царство мышей, и не обнаружил никаких следов.

Если бы снег... Как я ждал тогда первого снега, чтобы по следам установить, кто же все-таки приструнил мышей?

Но снега все не было и не было. Все так же мучительно и сыро тянулась последняя глубокая осень, все так же медленно и нудно падали на холодную землю ледяные капли последнего дождя. Теперь я все реже и реже посещал лес, все чаще и чаще оставался дома и по-прежнему слышал под досками пола испуганные писки мышей, за которыми все так же исправно продолжал охотиться невидимка.

И вот, наконец, в ночь упал мороз. Мороз упал на лес и на озеро, упал тяжело и глубоко и тут же стянул воду у берегов прочным ледком. А следом за морозом закружился, завертелся мохнатый, мягкий снежок. Снег лег на землю ровно, и по нему к утру потянулись первые цепочки следов. Это были следы горностая, аккуратные полоски-ямочки, собранные попарно. Не слишком широкими прыжками протянулись они от сарая, где лежали дрова, к избушке и юркнули в подполье.

К вечеру точно такие же следы протянулись по рыхлому снегу в обратно направлении: от дома к сараю.

Я обошел вечером сарай и не заметил, чтобы зверек отправился в лес. Все стало ясно: у меня в сарае, среди дров, поселился горностай, искусный, неутомимый охотник за мышами. По ночам, когда мыши покидали подполье и выбирались в избушку, горностай отсиживался в сарае, а с рассветом, когда мышиные отряды возвращались из ночного похода, мой спаситель отправлялся на охоту...

Как же я был благодарен этому неутомимому, ловкому зверьку! Правда, мыши в моем домике не перевелись, не ушли из подполья, но все-таки стали вести себя тише. Если бы этот горностай пробрался ко мне в жилище ночью, когда мыши выходят на разбой. Вот это было бы дело! Но дорога в избушку отважному зверьку была закрыта - здесь жила собака, которой было положено охотиться и на горностаев.

Встречая каждый день следы своего маленького помощника, я не только радовался, но и побаивался, как бы этими следами не заинтересовался мой пес. Раньше, когда не было снега, пес чаще бродил по лесу и меньше интересовался «домашними делами», но сейчас, когда глубокий снег мешал его длительным походам, он все внимательней и внимательней стал присматриваться к тому, что было рядом... Неужели он отыщет горностая и устроит за ним охоту?

Так и случилось... Однажды собака кинулась к сараю, быстро обнюхала углы поленницы и громко залаяла - она обнаружила зверька и старалась добраться до него.

С большим трудом мне удалось успокоить пса и закрыть его дома. Я пытался ругать собаку, объяснял ей, что горностая надо оставить в покое, но разве можно было уговорить охотничью собаку-лайку не обращать внимания на того самого зверька, охотиться за которым из века в век учили всех лаек. Я был бессилен и с горечью понимал, что «наше настойчивое внимание» скоро надоест горностаю и он покинет дом.

И однажды утром под своими окнами я впервые не заметил свежих следов нашего гостя-спасителя. Не отыскал я следов маленького охотника и вечером. Не нашла нигде зверька и моя собака. Горностай ушел… А через день мыши, как в самом начале своего наступления, открыто выбрались из подполья и, будто желая наверстать упущенное, с еще большим остервенением принялись хозяйничать в доме.

... С тех пор прошло много времени. Может быть, того горностая, который гонял в моем подполье мышей, давно уже нет в живых, но я и сейчас хорошо помню этого охотника-невидимку, на которого мне так и не удалось посмотреть даже краем глаза... Зато другого горностая, который жил около меня, я мог наблюдать совсем близко. И этот зверек помог мне выиграть жестокую битву с крысами...

Пожалуй, городской житель давно уже не слыхал о самых обыкновенных крысах, а ведь было время, когда в каждом городе жило такое количество крыс, что люди их откровенно побаивались.

Несметные и непобедимые полчища бандитов и оккупантов прочно занимали подвалы городских домов. Но иногда крысам вдруг «надоедала» прежняя квартира, и тогда они, выстроившись правильными колоннами, разобравшись повзводно и поротно, во главе со своими командирами, с боевыми авангардами и мужественными арьергардами, отправлялись в новый поход.

На пути одного такого крысиного войска и оказалась моя маленькая комнатка, где я устроился писать книгу о лесных и домашних животных.

Эту комнатку я смастерил себе сам, рядом с сараем, в котором держали скот. У стены стоял небольшой стол с пишущей машинкой, тут же рядом были узкие нары-диван, а в углу около стола находилась печка, сложенная из обыкновенных кирпичей. Труба у этой печки была железная и высовывалась прямо в окошко. Окошко в моем «кабинете» было хотя и небольшое, но из него я мог видеть часть огорода и угол поленницы дров, что стояла около сарая.

Каждое утро я приходил в свой «кабинет», колол топором небольшие полешки и затапливал печь, а пока печь топилась, смотрел на огонь и размышлял над новым рассказом.

Здесь мне никто не мешал - все вокруг было тихо, и только из-за стены доносилось сытое посапывание коровы.

Наверное, я скоро закончил бы работу над книгой, если бы ко мне погреться, а попутно и провести разведку боем не заглянул авангард крысиной походной колонны...

О его появлении я узнал сразу же, как только зашел в комнатку, - на столе, где я обычно всегда оставлял сахар и сухари, на этот раз было пусто. Сухари и сахар бесследно исчезли, зато на полу под столиком появилась здоровущая дыра.

Ее кто-то прогрыз в широкой и толстой доске за прошедшую ночь. Точно такая же дыра, только побольше, была проделана под потолком, над печкой. И пока я затапливал печь, а попутно размышлял, что за бандиты посетили мой «кабинет», из дыры под потолком, прямо над моей головой свесился серый противный хвост.

Нет, это был не хвост, а целый хвостище. Он чуть покачался, потом исчез, и вместо него в дыре показалась крысиная морда. Она поворачивалась то влево, то вправо, нагло высматривая, кто и что есть в комнате.

Я прижался к стене и не шевелился. Свет от электрической лампочки падал на печь, освещал крысиную морду, но не касался меня - я был в тени. Может, пронесет, может, на этот раз разведка ничего не заметит и скоро удалится...

Но не тут-то было. Крысиная морда исчезла, и в дыре снова показался хвост. Он опускался все ниже и ниже, и вот показалась крысиная спина. Крыса висела на передних лапках, цепко держась за край дыры. Потом лапы разжались, и бандит оказался на печи.

Печь еще не успела нагреться, и крыса могла сколько ей вздумается стоять на чуть теплых кирпичах. Но она спустилась в комнату совсем не для того, чтобы погреться. На моем столе лежали сухари и сахар - за ними-то и явилась смелая разведчица.

Крыса спокойно забралась на стол и уже хотела потянуться к моим запасам, как я не выдержал, возмутившись наглостью незваного гостя, и появился из засады.

Крыса вздрогнула, но не растерялась - быстро соскочила со стола на край печи, а оттуда одним резким прыжком оказалась около дыры, ухватилась лапами за ее край, подтянулась и исчезла.

Нет, так дело не пойдет. Хватит, в свое время я уже натерпелся от мышей... И тут же обе дыры были прочно заделаны.

Весь день я спокойно работал и даже забыл о наглой крысе, забыл настолько, что, уходя, так же, как и раньше, оставил на столе и сахар и сухари. И вспомнил о них только на следующее утро по дороге в свой «кабинет», когда на снегу увидел дорожку, протоптанную многими крысиными лапами. Дорожка тянулась по огороду и, минуя, поленницу дров, исчезала как раз под полом моего «кабинета».

Я открыл дверь, включил свет и первое, что увидел, были щепки, мелкие светлые щепки на столе, на полу, на нарах и на печи...

Их оставила после себя, наверное, не одна крыса - скорей всего, в моем «кабинете усердно трудился целый крысиный «саперный взвод».

Ходов-дырок было так много, что сначала я растерялся. Доски, которыми я обил изнутри свою комнатку, были прогрызены и под столом, и под нарами, и за печью, и на потолке. И конечно, на моем столе не осталось и крошки от сухарей и сахара.

Кто уничтожил мои запасы? Может быть, ими занялся сам «саперный взвод», завершив работу и, конечно, проголодавшись? А может, здесь побывали еще и головные отряды крысиной «армии»? Ну, разве можно было ответить на эти вопросы, разве можно было предвидеть и оценить все изощренные методы добычи и грабежа, которые применяли серые крысы?

Конечно, кое-что я узнал бы подробней, если бы остался на ночь в своем «кабинете». Но остаться на ночь с крысами, в темноте, в небольшом помещении! Нет уж, простите. Ночью меня к этим тварям, которые способны на все, не заманишь.

Как быть? Снова заделывать дыры, чтобы крысы снова понаделали ходов? Нет. Упорством и настойчивостью их не победить. Оставалось одно: воевать!

Я набрал увесистых березовых чурок и разложил их на нарах, как противотанковые гранаты. Потом направил свет лампы на печь и на ту самую дыру, откуда вчера показывался крысиный хвост. Эту дыру вчера я тоже заделал, но сегодня крысы ее снова прогрызли. Я сжал в правой руке березовую чурку и приготовился к бою.

Стоит только появиться первому разбойнику, как его тут же настигнет кара.

Я во всеоружии ждал нападения. И нападение было совершено - совершено молниеносно, но совсем не оттуда, откуда я его ждал...

Крыса вынырнула у меня из-под ног, схватила сухарь и скрылась в дыре под столом.

Первую «дуэль» я проиграл. Пришлось отложить «гранату», взять топор и пойти на улицу за хорошей доской, чтобы разом заделать все дыры.

Вернулся я почти тут же, но крысы за какие-то полминуты успели растащить все мои припасы...

Я возмущался, забивал дыры, стерег воров, швырял в них свои «гранаты», даже стрелял из духового пистолета, но битву все-таки проиграл.

Я был в плену у крысиных отрядов. Они расквартировались где-то поблизости и совершали опустошительные набеги не только на мой «кабинет». На крыс начали жаловаться решительно все. Их морили ядом, ловили в капканы и ловушки, в подпол сажали самых здоровущих котов, эти коты всю ночь выли в подполье, а наутро с обезумевшими глазами пулей выскакивали оттуда. И потом долго такие побывавшие у крыс коты опасливо косились на доски, прикрывавшие вход в подполье.

Через огороды, мимо сараев и домов, от сараев к домам, из подполья в подполье, из хлева в хлев были проложены крысиные дороги, и по ним обнаглевшие оккупанты среди бела дня открыто вышагивали то за овощами в подпол, то к поросенку в корыто, то к курам за яйцами...

Бороться с крысами у меня уже не было сил, я прекратил работу над книгой и готов был вот-вот совсем покинуть свой «кабинет»... Но тут на поленнице дров под своим крошечным окошком увидел я любопытного зверька. Белым, невысоким и очень гладеньким столбиком он стоял на краю березового полена, стоял неподвижно, будто чего-то напряженно ждал. Это был горностай!

Хорошо помня, что однажды моя собака помешала такому же отважному зверьку, я тут же посадил ее на цепь и прочно закрыл все ходы во двор, чтобы сюда не попал никакой чужой пес. Потом я обошел всех соседей и приказал им держать взаперти своих котов и кошек, чтобы не спугнуть горностая.

А горностай тем временем, ни на кого не обращая внимания, каждый день с утра до вечера стоял на краю березового полена, и каждый день крысиные отряды недосчитывались многих своих разбойных вояк.

Охотился горностай упоенно - он стерег крыс на тропе, которая проходила как раз около поленницы, и белой пронзительной молнией накрывал врага. Крыса погибала, не успев предупредить других об опасности. Горностай тут же утаскивал добычу в дрова и снова появлялся на березовом полене и, не теряя ни минуты, снова принимался за охоту.

Скоро на поленнице стали охотиться за крысами уже три белых быстрых зверька. Это была изумительная, дорогая моему сердцу охота! Охота-месть за мои издерганные нервы, за ненаписанные рассказы!

Правдоподобно ли все это? Три маленьких зверька против целой армии крыс?.. Но крысиные отряды редели, несли тяжелые потери и отступали.

Как отступало крысиное войско - в панике или и тут соблюдало строгий порядок, этого я, честное слово, не знаю. Я был просто счастлив, что, наконец, смогу снова тихо сидеть в своей комнатке, ждать, когда нагреется печка, а пока размышлять, каким будет мой следующий рассказ о лесных и домашних животных.

ЛОСИ НА СКАЛАХ.

Когда долго живешь в лесу и хорошо знаешь своих пернатых и четвероногих соседей, то почти всегда можешь встретиться с ними, а уж на худой случай - отыскать их свежие следы.

Совсем нетрудно встретиться в лесу с медведем. Этот добродушный, верный своему дому, покладистый и уравновешенный зверь обитает на строго определенном участке тайги.

Здесь он отдыхает на мягкой перине, сложенной из еловых лап, здесь, около ручья или на берегу озера, устраивает свой водопой и исправно посещает его каждый день почти в одно и то же время. В своем таежном доме медведь прокладывает дороги и тропы, по которым обходит ягодные поляны, старые вырубки, поросшие высокой травой, частые ельники, где осматривает муравьиные кучи.

И если изо дня в день проследить «медвежье расписание», нанести на карту медвежьи дороги и тропы, отметить водопои и лежки, то тогда останется только выбрать час свидания и отправиться на условленное место.

Несложно изучить и хозяйство волков. Неподалеку от моей таежной избушки, на другой стороне озера, за Долгим ручьем, который я называл Волчьим, из года в год волчица устраивала свое логово и приносила там волчат.

К осени волчата подрастали. Волчица готовила их к трудным зимним походам, потом долгим тоскливым воем призывала на «сборный пункт» своих прошлогодних волчат, подросших волков-переярков, - и вся стая отправлялась в дорогу.

По первому снегу я часто встречал следы этой стаи, по следам догадывался об охоте волков за зайцами. Потом на лес опускался глубокий, непроходимый снег, и волки покидали до весны свои родные места.

Куда они уходили? Скупые, обрывочные сведения о встрече с волками, короткие рассказы охотников, промышлявших в тайге, - все это подсказывало, что на зиму волки покидали тайгу и уходили куда-то на юг, где побольше наезженных дорог, вырубок, зайцев и лесной птицы.

К весне волчица исправно возвращалась обратно и снова за Волчьим ручьем, с той стороны озера, устраивала свое логово.

Летом я часто встречал длинные и широкие тропы волчицы по лесным выкосам, по краям болот. Эти тропы оставались чуть примятыми полосами травы или осоки, с которых волчица, походя, сбивала утреннюю росу.

Я наносил на карту пути-дороги волчицы, отмечал их направление, время, когда серый охотник отправлялся или возвращался с охоты, и скоро мог довольно точно судить о летнем хозяйстве своего соседа - волчицы.

Вот и выходило, что в лесу, который я хорошо знал, я мог при желании встретиться почти со всеми животными.

И только одна встреча давалась мне всегда трудно. Были у меня такие соседи, которые старательно избегали человека. Только они могли так тщательно запутывать следы и выбирать для себя самые, казалось бы, неподходящие места. Этими несговорчивыми лесными животными были лоси.

Казалось странным, что лоси, которые обычно легко приручаются, скоро привыкают к человеку и приходят на его зов, ведут в тайге очень скрытную и осторожную жизнь.

Я не всегда догадывался тщательно осмотреть черное, вязкое болото, куда как будто по доброй воле не полезет ни одно животное. Не догадывался внимательно присмотреться и к отвесным скалам и там, среди хилых сосенок, поискать лосей...

Но как ни странно - именно в таких, самых недоступных местах и находил я, в конце концов, лесных коров и быков.

... Перед моим домом, сразу за узкой болотинкой, поднималась высокая скала. Подошва скалы поросла черемухой и ольхой. Дальше и черемуха, и ольха уступали место елям. Потом оставались внизу и ели, и до голой вершины скалы добирались только перевитые ветром сосенки да редкие жилистые столбики упрямого можжевельника.

Летом вершину скалы затягивал мох, а зимой белой шапкой ее прикрывал снег.

Летом я часто поднимался на скалу, перепрыгивал с камня на камень, цеплялся за упругие стволы сосенок, а потом долго стоял на самой вершине и видел озеро, острова и укутанное парной дымкой лесное пространство.

Иногда совсем рядом видел я тут быстрых рыжих белок. Белки удивленно таращили на меня свои черные глаза-смородинки, воинственно поднимали пушистые хвосты и сердито цокали на непрошенного гостя.

Порой на скале я спугивал выводок рябчиков. Они собирали под сосенками бруснику, но, заметив меня, с шумом взлетали и рассаживались по деревьям. Минуту, другую птицы не шевелились и молчали. Но терпения им, видимо, не хватало - они вытягивали рябенькие шейки и призывно и коротко посвистывали: «пюи-пюи»...

К зиме скала становилась грустной - куда-то улетали рябчики и совсем редко заглядывали теперь сюда белки.

Зимой подниматься на скалу было тяжело. Под снегом я с трудом угадывал камни, долго нащупывал впереди себя дорогу, прежде чем сделать еще один шаг. Резиновый сапог плотно впечатывался в снег, срывал с места широкую снежную лепешку, и она скользила по гладкому, слежавшемуся мху, а вместе с ней скользила вниз и моя нога…

Когда выпадал снег, дорогу на скалу я почти забывал, и теперь только из окна своего дома изредка поглядывал на кривые сосенки и кусты можжевельника, одиноко торчавшие среди холодных зимних ветров.

Как-то дня три подряд без отдыха бесновался, праздновал свой зимний праздник густой буран. Потом буран начал стихать. И тут через мутные полосы снега, что все еще проносились за моим окном, я вдруг заметил, что одна из сосенок на скале шевельнулась.

Сначала мне показалось, что это шевельнулась не сосенка, а я сам. Я замер, подперев голову руками, уставился на скалу и снова заметил, что сосенка шевелится, а вместе с ней шевелится и стоящий рядом куст можжевельника.

А может быть, все-таки это обман зрения? Ведь деревья я вижу через мутные полосы снега - снег летит, покачивается, а мне кажется, что за снегом шевелятся деревья…

Я дождался, когда очередная полоса снега пролетит мимо окна, внимательно присмотрелся к скале и теперь убедился, что на скале шевелятся уже несколько кустов можжевельника и несколько сосенок.

Пришлось одеться, выйти на крыльцо, взять в руки бинокль, дождаться, когда снег на минуту успокоится, и внимательно разглядеть в бинокль скалу…

И что же? Странными сосенками и кустами можжевельника оказались лоси - бык и несколько лосих. Небольшое стадо лосей стояло на скале, под ветром и снегом, и, видимо, никуда не собиралось уходить.

И снег, и ветер, конечно, допекали лосей - они все время старались подставить ветру свои крутые плечи и нет-нет да и переступали с ноги на ногу, стряхивали с себя этот снег, но все-таки оставались на скале, куда к ним даже в самую глухую непогоду не мог подобраться незамеченным никакой враг.

Когда буран улегся, а лоси покинули свое спасительное место, я отправился к скале и долго искал следы этих премудрых животных.

Глубокие следы-борозды, уже затянутые снегом, я нашел под скалой у дороги - лоси снова уходили в лес, уходили еще в конце снежного шквала, будто знали, что непогода, которая заставила их подняться на скалу, теперь поможет им - заметет ихние следы.

Потом я внимательно осмотрел все подходы к скале. Осмотрел и самую скалу. Здесь на открытом месте, под ветром, снега никогда не задерживалось много. И после лосиных копыт здесь оставались совсем неглубокие ямки, которые ветер и снег тут же зализывали.

Я поднялся на вершину скалы, цепляясь за ствол сосны, упавшей еще осенью, поднялся, как по шесту, по которому учат лазить в физкультурном зале. Но как забирались сюда и как спускались отсюда, большие, тяжелые животные?

Я дождался новой метели и снова увидел на вершине скалы небольшое стадо лосей. И снова, когда метель утихла, я искал лосиную тропу, снова отыскал ее только на дороге, где был глубокий снег, и снова метель скрыла от меня следы лосей на скале - и в этот раз лоси покинули место отстоя, не дожидаясь конца снежной бури...

На скалу я поднялся все по той же сосне, разбросал ногой снег и под тонким слоем его увидел свежий лосиный помет... Да, лоси на скале были и в этот раз.

Всю зиму я внимательно следил за скалой и за лосями и всегда видел одно и то же: стоило подняться непогоде, как на скале начинали шевелиться «сосенки» и «кусты можжевельника» - своими тайными путями лоси поднимались на вершину скалы и отстаивались там до тех пор, пока метель не подходила к концу.

К весне на вершине скалы снег начал расползаться, и совсем скоро из-под белой снежной шапки показалась первая весенняя проталина - пятно темного камня.

Следом за этой проталиной открылся камень и на других скалах, а по полю, вырубкам и лесным выкосам теперь каждое утро ложился прочный, похрустывающий под ногой наст.

Наст лежал крепко до полудня, потом расползался, раскисал снег. Такой снег был непроходимым, а потому в свои лесные походы я отправлялся с утра пораньше, чтобы уже к полудню быть дома.

В лесу урчали и чуфыкали тетерева, выбивали отчаянную барабанную дробь дятлы, тенькали и тинькали большие синицы. А иногда под глухими елками, куда не дотягивался пока утренний наст, встречал я следы волков. Волки вернулись из своих зимних походов и снова обживали «родовое поместье».

Когда под снег пошла первая весенняя вода и ее чуть приглушенный настом скромный, но уверенный голосок я слышал все чаще и чаще, на лесных вырубках и выкосах мне стали попадаться первые следы медведей.

Следы медведей оставались по насту мутными пятнами сбитого иней и неглубокими бороздками медвежьих когтей.

Эти следы подолгу тянулись от вырубки к вырубке, от выкоса к выкосу. Иногда след одного медведя пересекал след другого, и мне казалось, что в это раннее весеннее время, когда медведи только что выбрались из берлог, медвежьих хозяйств в тайге еще не существовало, казалось, что сейчас звери только приглядываются, примеряются к своим будущим летним владениям, а пока, не зная ни границ, ни запретов, бродят в поисках пищи.

Встречал я в это время и следы лесных кошек - рысей. Раскисший к полудню снег оставлял для меня наутро и замерзшую вязь заячьих троп, кругов, петель - теперь зайцы будто забывали, что они ночные животные, и бодрствовали, по-видимому, круглые сутки.

И только следы лосей мне нигде не удалось обнаружить. Заметить по насту следы этих огромных животных было совсем просто - острые копыта лося легко пробивали не очень толстый наст, крушили ледяную корку, и следом за лесным быком или коровой по насту всегда тянулись глубокие и широкие снежные ямы с острыми рваными краями.

Порой по краям таких ям, пробитых лосиным копытом, оставались ярко-красные расплывы крови. По насту лось ранил, резал льдом ноги, выбивался из сил, останавливался и часто мог стать легкой добычей и медведя и волка.

И лоси, видимо, заранее предугадывали это трудное и опасное время - в начале весны они покидали наш лес и куда-то уходили.

Куда? И каково же было мое удивление, когда я встретил лосей рядом с большим рабочим поселком...

Лоси стояли в редком леске, куда летом гоняют стадо, грызли осиновую кору, объедали ветки молодых кустарников, ломали и перетирали крепкими зубами вершинки сосенок.

Снег вокруг был перемешан, утоптан ногами животных. Здесь же на снегу оставались подтаявшие, с прилипшими шерстинками спальни-лежки лосей. Совсем рядом трещал трактор, волоча за собой по полю тракторные сани с навозом. За трактором бежала и громко взлаивала в сторону леса долговязая собака. Неподалеку по крепкому утреннему насту тянулся за лошадью воз сена.

А лоси преспокойно осваивали новое убежище и, казалось, не обращали внимания ни на рев трактора, ни на шум поселка, ни на лай собак.

Казалось, лоси прекрасно знали, что охота на них в это время запрещена и что ни медведь, ни волк не отважатся заглянуть сюда, к большому поселку, где есть охотники, ружья и хорошие охотничьи собаки.

Окончилась зима, растаял снег, открылись и чуть подсохли лесные дороги, и лоси покинули свой спасительный лесок, куда вот-вот должны были явиться его настоящие хозяева - совхозные телята.

Но вскоре пастух, что пригнал в поскотину телят, рассказал мне, будто не все лоси ушли в тайгу.

На следующий день я отправился вместе с пастухом и телятами в лесок и встретил там лосиху. У лосихи было двое лосят. Лосята только-только учились ходить, смешно ковыляли на своих детских ножках-палочках, а отважная мать грозно посматривала в мою сторону.

Портить отношения с лосихой мне не хотелось, я оставил ее в покое и попросил пастуха последить, как бы собаки не привязались к лосятам.

Я уходил обратно и снова удивлялся тому, как умеют эти животные, недоверчивые таежные жители, пользоваться при случае услугой людей...

Смогла бы так легко лосиха-мать уберечь своих малышей с врагов в тайге? А здесь? Ну, разве волк или медведь сунутся туда, где пасется стадо, где за стадом внимательно приглядывают пастухи, а на березовом суку висит двустволка?..

И. лосиха спокойно паслась рядом со стадом, и рядом со стадом совхозных телят подрастали ее лосята.

Так шло лето, Но в середине июля лосята и лосиха вдруг исчезли. Я долго шел по свежей лосиной тропе, пока она не привела меня к топкому болоту.

То, что лосиха отправилась к болоту, мне не казалось странным. Наоборот, именно такой поступок и отвечал главному правилу лосей: жить там, куда не нагрянут враги. Но странным было другое: с той стороны болота, сразу за Волчьи ручьем, находилось логово волчицы.

Что случилось? Неужели мудрое лесное правило иногда забывается лосями?

Пройти следом за лосихой через вязкое болото мне не удалось - кругом была топкая глубокая грязь. Я оставил лосиную тропу, нанес ее на свою карту и продолжил пунктиром. Пунктирная линия тянулась в сторону волчьего логова.

... Я по-прежнему плавал в лодчонке по озеру и пробовал перехитрить щук. И вот как-то во время такого путешествия, когда хитрая щука долго не желала показываться из-под своей коряги, я снова вспомнил волчицу, ее логово за Волчьим ручьем и глубокую вязкую тропу лосихи через болото.

Вспомнил я и свою карту, направление лосиной тропы, оставил несговорчивых щук и отправился туда, где из озера вытекал небольшой, но глубокий Волчий ручей.

Ручей долго и медленно петлял по болоту. Я плыл вдоль зыбких, заросших высоким тростником берегов, тихо помахивал веслом и внимательно прислушивался к каждому звуку. И тут совсем неподалеку я услышал глухое «хлюп-хлюп, хлюп-хлюп», которое обычно и выдавало шаги лосей по болоту.

Потом затрещали кусты, зашелестел и зашевелился тростник, и показалась знакомая лосиная морда... Это была та самая лосиха, которую я давно считал погибшей.

Лосиха удивленно уставилась на меня, повела в мою сторону своими большими ушами, потом прижала уши, круто повернулась на задних ногах и быстро зашагала прочь.

Она уходила, шумно шелестя тростником, и я мог точно проследить ее путь. Когда лосиха остановилась и тростник перестал шелестеть, я взял весло и поплыл дальше. И скоро на берегу увидел двух молодых лосей. Конечно, это были те самые лосята, которых весной я встретил около рабочего поселка.

Подросшие лосята лежали в траве. Но увидели меня, поспешно поднялись и скрылись. Они уходили в глубь болота, уходили, так же громко шелестя тростником.

Я с трудом причалил к сырому зыбкому берегу лодку, кое-как выбрался на качавшийся берег и, стараясь не шуметь, осторожно направился к лосям. Но тут же услышал поспешные шаги животных. Лоси быстро уходили от меня - тростник, что частой стеной стоял по болоту и который мне приходилось раздвигать, подвел человека и выручил лосей.

Я вернулся к лодке и опять поплыл по ручью. Здесь-то, на правом берегу ручья, и находилось волчье логово.

Все было тихо и, как мне казалось, тревожно. Где-то совсем неподалеку притаились волчата. Они уже услышали плеск ручья, учуяли запах человека, осторожно разбежались в разные стороны от гнезда и затаились в буреломе.

Остановиться или нет? Поискать волчат или не беспокоить эту сумрачную таежную тишину? Я оставил весло, течение легко поддержало долбленую лодку-скорлупку и медленно потянуло ее дальше мимо ольховых зарослей и глухой еловой стены.

И тут на еловой ветке я увидел рябчика, чуть дальше - второго, третьего, четвертого... Непуганые, доверчивые птицы не обращали на меня внимания и весело пересвистывались между собой.

Как же так, ведь рядом волчата, волчица - настойчивый и быстрый охотник, которая совсем недавно переловила около моей избушки почти всех глухарей, а тут рядом с волчьим логовом непуганый, не разбитый выводок рябчиков?

В конце ручья я разыскал свежие следы волчицы и волка - звери спускались здесь к воде, видимо, пили, а потом ушли как раз туда, где я только что видел рябчиков.

Я развел небольшой огонь, повесил котелок и отправился собрать немного ягодных листьев для чая. Нашел скоро веточки черники и брусники и тут же был напуган громким хлопаньем крыльев - рядом со мной, на краю узенькой болотники, только что находились лесные красавцы глухари.