Таймс» (Лондон), 16(4)декабря 1877 г. Дерби и Карнарвон грозят отставкой
Вчера на заседании кабинета министров граф Биконсфильд предложил потребовать от Парламента чрезвычайного кредита в 6 миллионов фунтов стерлингов на снаряжение экспедиционного корпуса, который в скором времени может быть отправлен на Балканы, дабы защитить интересы империи от непомерных притязаний царя Александра. Решение было принято, несмотря на противодействие министра иностранных дел лорда Дерби и министра колоний лорда Карнарвона, выступающих против прямой конфронтации с Россией. Оба министра, оказавшиеся в меньшинстве, подали ее величеству прошения об отставке. Реакция королевы пока неизвестна.
Для парада в высочайшем присутствии Варя надела все самое лучшее, поэтому краснеть перед государем за свой наряд (да еще со скидкой на походные условия) ей не придется – вот первое, что пришло в голову. Бледно-лиловая шляпа с муаровой лентой и вуалью, фиолетовое дорожное платье с вышивкой по корсету и умеренным шлейфом, черные ботики на перламутровых пуговках. Скромно, без аффектации, но прилично – спасибо букарештским магазинам.
– Нас будут награждать? – спросила она по дороге у Эраста Петровича.
Он тоже был при параде: брюки со складочкой, сапоги начищены до зеркального блеска, в петлице отутюженного сюртука какой-то орденок. Ничего не скажешь, смотрелся титулярный советник совсем неплохо, только больно уж молод.
– Вряд ли.
– Почему? – изумилась Варя.
– Слишком много чести, – задумчиво ответил Фандорин. – Еще г-генералов не всех наградили, а наш номер шестнадцатый.
– Но ведь если бы не мы с вами… То есть, я хочу сказать, если бы не вы, Осман-паша непременно бы прорвался! Представляете, что бы тогда было?
– П-представляю. Но после победы о таком обычно не думают. Нет, здесь пахнет политикой, уж поверьте опыту.
В «походном дворце» было всего шесть комнат, поэтому функцию приемной выполняло крыльцо, где уже топтались с десяток генералов и старших офицеров, дожидавшихся приглашения предстать пред высочайшие очи. Вид у всех был глуповато-радостный – пахло орденами и повышениями. На Варю ожидавшие уставились с понятным любопытством. Она надменно взглянула поверх голов на низкое зимнее солнце. Пусть поломают голову, кто такая эта юная дама под вуалью и зачем явилась на аудиенцию.
Ожидание затягивалось, но было совсем не скучно.
– Кто это там так долго, генерал? – величественно спросила Варя у высокого старика в косматых подусниках.
– Соболев, – со значительной миной сказал генерал. – Уж полчаса как вошел. – Он приосанился, тронул на груди новенький орден с черно-оранжевым бантом. – Простите, сударыня, не представился. Иван Степанович Ганецкий, командующий гренадерским корпусом. – И выжидательно замолчал.
– Варвара Андреевна Суворова, – кивнула Варя. – Рада познакомиться.
Но тут Фандорин с не свойственной ему в обычных обстоятельствах бесцеремонностью вылез вперед, не дал договорить:
– Скажите, генерал, был ли у вас п-перед самым штурмом корреспондент газеты «Дейли пост» Маклафлин?
Ганецкий с неудовольствием взглянул на штатского молокососа, однако, должно быть, рассудил, что к государю черт-те кого не вызовут, и учтиво ответил:
– Как же, был. Из-за него все и произошло.
– Что именно? – с туповатым видом спросил Эраст Петрович.
– Ну как же, вы разве не слыхали? – Генерал, видно, уже не в первый раз принялся объяснять. – Я Маклафлина знаю еще по Петербургу. Серьезный человек и России друг, хоть подданный королевы Виктории. Когда он сказал, что с минуты на минуту ко мне сам Осман сдаваться пожалует, я погнал на передний край вестовых, чтоб упаси Боже пальбу не открыли. А сам, старый дурак, кинулся парадный китель надевать. – Генерал конфузливо улыбнулся, и Варя решила, что он ужасно симпатичный. – Вот турки и сняли дозоры без единого выстрела. Хорошо хоть, мои молодцы-гренадеры не подвели, продержались, пока Михал Дмитрич в тыл Осману не ударил.
– Куда делся Маклафлин? – спросил титулярный советник, глядя на Ганецкого в упор холодными голубыми глазами.
– Не видел, – пожал плечами генерал. – Не до того было. Такое началось – не приведи Господь. Башибузуки до самого штаба добрались, насилу я от них ноги унес в своем парадном кителе.
Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел раскрасневшийся Соболев, глаза его горели каким-то особенным блеском.
– С чем поздравить, Михаил Дмитриевич? – спросил кавказского вида генерал в черкеске с золочеными газырями.
Все затаили дыхание, а Соболев не торопился с ответом, держал эффектную паузу. Обвел всех взглядом. Варе весело подмигнул.
Но она так и не узнала, как именно одарил император героя Плевны, потому что за плечом небожителя возникла будничная физиономия Лаврентия Аркадьевича Мизинова. Главный жандарм империи поманил Фандорина и Варю пальцем. Сердце забилось часто-часто.
Когда она проходила мимо Соболева, тот тихонько шепнул:
– Варвара Андреевна, я непременно дождусь.
Из сеней попали сразу в адъютантскую, где за столами сидели дежурный генерал и двое офицеров. Направо были личные покои государя, налево – рабочий кабинет.
– На вопросы отвечать громко, отчетливо, обстоятельно, – инструктировал на ходу Мизинов. – Подробно, но не уклоняясь в сторону.
В простом кабинете, обставленном походной, карельской березы мебелью, находились двое: один сидел в кресле, другой стоял спиной к окну. Варя, конечно, сначала взглянула на сидевшего, но то был не Александр, а сухонький старичок, в золотых очках, с умным, тонкогубым личиком и ледяными, не пускающими внутрь глазами. Государственный канцлер князь Корчаков собственной персоной – точно такой же, как на портретах, разве только посубтильней. Личность в некотором роде легендарная. Кажется, был министром иностранных дел, когда Варя еще и на свет не родилась. А главное – учился в лицее с Поэтом. Это про него: «Питомец мод, большого света друг, обычаев блестящий наблюдатель». Однако в восемьдесят лет «питомец мод», скорее, заставлял вспомнить другое стихотворение, включенное в гимназическую программу.
… Кому ж из вас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?
Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Рука у канцлера и впрямь подрагивала. Он достал из кармана батистовый платочек и высморкался, что отнюдь не помешало ему въедливейшим образом рассмотреть сначала Варю, а потом Эраста Петровича, причем на последнем взгляд легендарной личности застрял надолго.
Однако, завороженная видом царскосельского лицеиста, Варя совсем забыла про главное из присутствующих лиц. Она смущенно обернулась к окну, немного подумала и сделала книксен – как в гимназии при входе в класс директрисы.
Государь, в отличие от Корчакова, проявил к ее особе больше интереса, чем к Фандорину. Знаменитые романовские глаза – пристальные, месмеризующие и заметно навыкате – смотрели строго и требовательно. Проникают в самую душу – это так называется, подумала Варя и немножко рассердилась. Рабская психология и предрассудки. Просто имитирует «взгляд василиска», которым так гордился его папенька, чтоб ему в гробу перевернуться. И она тоже принялась демонстративно рассматривать того, чьей волей жила вся восьмидесятимиллионная держава.
Наблюдение первое: да он совсем старик! Набрякшие веки, бакенбарды и подкрученные усы с сильной проседью, пальцы узловатые, подагрические. Да ведь и то – в следующем году шестьдесят. Почти бабушкин ровесник.
Наблюдение второе: не такой добрый, как пишут в газетах. Скорее, равнодушный, усталый. Все на свете повидал, ничему не удивится, ничему особенно не обрадуется.
Наблюдение третье, самое интересное: несмотря на возраст и порфироносность, неравнодушен к женскому полу. А иначе зачем, ваше величество, по груди и талии взглядом рыскать? Видно, правду говорят про него и княжну Долгорукову, которая вдвое моложе. И Варя окончательно перестала бояться Царя-Освободителя.
– Ваше величество, это титулярный советник Фандорин. Тот самый. С ним его помощница девица Суворова. – Так их представил шеф жандармов.
Царь не сказал «здравствуйте» и даже не кивнул. Не спеша закончил осмотр Вариной фигуры, потом повернул голову к Эрасту Петровичу и негромко молвил по-актерски поставленным голосом:
– Помню, Азазель. И Соболев только что говорил.
Он сел за письменный стол и кивнул Мизинову:
– Приступай. А мы с Михайлой Александровичем послушаем.
Мог бы предложить даме стул, хоть и император, не одобрила Варя, окончательно и бесповоротно разуверившись в монархическом принципе.
– Сколько у меня времени? – почтительно спросил генерал. – Я знаю, государь, как вы сегодня заняты. Да и плевненские герои ждут.
– Времени столько, сколько понадобится. Тут вопрос не только стратегический, но и дипломатический, – пророкотал император и с ласковой улыбкой взглянул на Корчакова. – Вон Михайла Александрович специально из Букарешта приехал. Тряс в карете старые косточки.
Князь привычно растянул рот в лишенной малейших признаков веселья улыбке, и Варя вспомнила, что у канцлера в прошлом году была какая-то личная трагедия. Кто-то там у него умер – не то сын, не то внук.
– Да уж не обессудьте, Лаврентий Аркадьевич, – унылым голосом сказал канцлер. – Испытываю сомнения. Слишком авантюрно получается, даже и для господина Дизраэли. А герои подождут. Ожидание награды – приятнейшее из времяпрепровождений. Так что излагайте, а мы послушаем.
Мизинов молодцевато расправил плечи и, вопреки ожиданиям, обратился не к Фандорину, а к Варе:
– Госпожа Суворова, расскажите подробно про обе ваши встречи с корреспондентом газеты «Дейли пост» Шеймасом Маклафлином – во время третьего плевненского штурма и накануне прорыва Османа-паши.
Что ж – Варя рассказала.
Оказалось, что и царь, и канцлер хорошо умеют слушать. Корчаков перебил только два раза. Сначала спросил:
– Это какой же граф Зуров? Не Александра Платоновича сын?
А во второй раз:
– Так, значит, Маклафлин с Ганецким хорошо знаком, если назвал по имени-отчеству?
Государь же раздраженно ударил ладонью по столу, когда Варя объясняла про информаторов, которыми обзавелись в Плевне многие из журналистов:
– Ты мне еще не объяснил, Мизинов, как вышло, что Осман всю армию для прорыва в кулак стянул, а твои лазутчики вовремя не донесли!
Шеф жандармов заволновался, готовясь оправдываться, но Александр махнул рукой:
– Потом. Продолжай, Суворова.
«Продолжай». Каково? В первом классе, и то на «вы» называли. Варя демонстративно выдержала паузу, но все-таки довела рассказ до конца.
– По-моему, картина ясная, – сказал царь, взглянув на Корчакова. – Пускай Шувалов готовит ноту.
– А я не убежден, – ответил канцлер. – Послушаем выводы почтеннейшего Лаврентия Аркадьевича.
Тщетно Варя силилась понять, из-за чего у императора и его главного дипломатического советника возникли разногласия. Ясность внес Мизинов.
Он достал из-за обшлага несколько листков и, откашлявшись, заговорил, очень похожий на зубрилу-отличника:
– Если позволите, я от частного к общему. Итак. Прежде всего должен повиниться. Все время, пока армия осаждала Плевну, против нас действовал хитрый, жестокий враг, которого моя служба не сумела вовремя выявить. Именно из-за козней этого тщательно законспирированного врага мы потеряли столько времени и людей, а 30 ноября чуть и вовсе не лишились плодов всех наших многомесячных усилий.
При этих словах император осенил себя крестным знамением.
– Уберег Господь Россию.
– После третьего штурма мы – а точнее, я, ибо выводы были мои – совершили серьезную ошибку. Сочли за главного турецкого агента жандармского подполковника Казанзаки, и тем самым предоставили истинному виновнику полную свободу действий. Ныне не вызывает сомнений, что нам с самого начала вредил британский подданный Маклафлин. Это несомненно агент высшего класса, незаурядный актер, готовившийся к своей миссии долго и обстоятельно.
– Как этот субъект вообще попал в действующую армию? – недовольно спросил государь. – У вас что, давали корреспондентам визу безо всякой проверки?
– Разумеется, проверка была, и претщательная, – развел руками шеф жандармов. – На каждого из иностранных журналистов запрашивали в редакциях список публикаций, согласовывали с нашими посольствами. Каждый из корреспондентов – человек известный, с именем, в враждебности к России не замечен. А уж Маклафлин особенно. Я же говорю, очень обстоятельный господин. Он сумел завязать дружеские отношения со многими русскими генералами и офицерами еще во время среднеазиатской кампании. А прошлогодние репортажи о турецких зверствах в Болгарии составили Маклафлину репутацию друга славян и искреннего приверженца России. Между тем, все это время он наверняка действовал по тайной инструкции своего правительства, которое, как известно, относится к нашей восточной политике с неприкрытой враждебностью.
До поры до времени Маклафлин ограничивался чисто шпионской деятельностью. Он, конечно же, передавал в Плевну сведения о нашей армии, для чего сполна воспользовался свободой, которая была опрометчиво предоставлена иностранным журналистам. Да, многие из них имели не контролируемые нами контакты с осажденным городом, и это не вызывало у наших контрразведовательных органов никаких подозрений. Впредь сделаем соответствующие выводы. Тут опять моя вина… Пока мог, Маклафлин действовал чужими руками. Ваше величество, конечно, помнит инцидент с румынским полковником Луканом, в книжке которого фигурировал загадочный J. Я опрометчиво решил, что речь идет о жандарме Казанзаки. Увы, я ошибся. J означало «журналист», то есть тот же британец.
Однако, когда в ходе третьего штурма судьба Плевны и всей войны повисла на волоске, Маклафлин перешел к прямой диверсии. Уверен, что действовал он не на свой страх и риск, а имел на сей счет инструкции от начальства. Сожалею, что с самого начала не установил негласное наблюдение за британским дипломатическим агентом полковником Веллсли. Я уже докладывал вашему величеству об антироссийских маневрах этого господина, которому турецкий интерес явно ближе нашего.
Теперь восстановим события 30 августа. Генерал Соболев, действуя по собственной инициативе, прорвал турецкую оборону и вышел на южную окраину Плевны. Это и понятно – ведь предупрежденный своим агентом о плане нашего наступления, Осман стянул все силы в центр. Удар Соболева застал его врасплох. Но и наше командование вовремя об успехе не узнало, а Соболев имел недостаточно сил, чтобы двигаться дальше. Маклафлин с прочими журналистами и иностранными наблюдателями, среди которых, замечу мимоходом, находился и полковник Веллсли, случайно оказались в самой ключевой точке нашего фронта – между центром и левым флангом. В шесть часов через турецкие заслоны прорывается граф Зуров, адъютант Соболева. Проезжая мимо журналистов, которые ему хорошо знакомы, он кричит об успехе своего отряда. Что происходит дальше? Все корреспонденты бросаются в тыл, чтобы поскорее сообщить по телеграфу о том, что русская армия побеждает. Все – но только не Маклафлин. Суворова встречает его примерно полчаса спустя – одного, забрызганного грязью и почему-то выезжающего из зарослей. Безусловно, у журналиста было и время и возможность догнать гонца и убить его, а заодно и подполковника Казанзаки, на свою беду увязавшегося за Зуровым. Ведь оба они хорошо знали Маклафлина и вероломства от него ожидать никак не могли. Ну, а инсценировать самоубийство подполковника было несложно – оттащил тело в кусты, пальнул два раза в воздух из жандармова револьвера, и довольно. Вот я на эту удочку и попался.
Мизинов сокрушенно потупился, однако, не дождавшись от его величества очередного упрека, двинулся дальше:
– Что же касается недавнего прорыва, то здесь Маклафлин действовал по согласованию с турецким командованием. Он был, можно сказать, козырной картой Османа. Расчет у них был прост и верен: Ганецкий – генерал заслуженный, но, прошу извинения за прямоту, не семи пядей во лбу. Он, как мы знаем, и не подумал усомниться в информации, переданной журналистом. Надо благодарить решительность генерал-лейтенанта Соболева…
– Да это Эраста Петровича надо благодарить! – не сдержавшись воскликнула Варя, смертельно обидевшаяся за Фандорина. Стоит, молчит, за себя постоять не может. Что его сюда, в качестве мебели привели? – Это Фандорин поскакал к Соболеву и убедил его атаковать!
Император изумленно уставился на дерзкую нарушительницу этикета, а старенький Корчаков укоризненно покачал головой. Даже Фандорин, и тот, кажется, смутился – переступил с ноги на ногу. В общем, всем Варя не угодила.
– Продолжай, Мизинов, – кивнул император.
– С позволения вашего величества, – поднял сморщенный палец канцлер. – Если Маклафлин затеял столь ответственную диверсию, зачем ему понадобилось извещать о своем намерении сию девицу? – Палец качнулся в сторону Вари.
– Но это же очевидно! – Мизинов вытер вспотевший лоб. – Расчет был на то, что Суворова немедленно разнесет такую сногсшибательную новость по всему лагерю. Сразу же дойдет до штаба. Ликование, сумбур. Дальнюю канонаду сочтут салютом. Возможно даже, на радостях первому донесению от атакованного Ганецкого не поверят – станут перепроверять. Мелкий штрих, импровизация ловкого интригана.
– Пожалуй, – согласился князь.
– Но куда делся этот Маклафлин? – спросил царь. – Вот кого бы допросить, да очную ставку с Веллсли устроить. Ох, не отвертелся бы полковник!
Корчаков мечтательно вздохнул:
– Да-а, такой, как говорят в Замоскворечье, компрометаж позволил бы нам полностью нейтрализовать британскую дипломатию.
– Ни среди пленных, ни среди убитых Маклафлин, к сожалению, не обнаружен, – тоже вздохнул, но в другой тональности Мизинов. – Сумел уйти. Уж не ведаю, каким образом. Ловок, змей. Нет среди пленных и советника Осман-паши пресловутого Али-бея. Того самого бородача, который сорвал нам первый штурм и который, как мы предполагаем, является alter ego самого Анвара-эфенди. О сем последнем я представлял вашему величеству докладную записку.
Государь кивнул.
– Ну что вы скажете теперь, Михайла Александрович?
Канцлер прищурился:
– А то, что интересная может получиться комбинация, ваше величество. Если все это правда, то на сей раз англичане зарвались, переусердствовали. Хорошо отработать – так еще и в выигрыше окажемся.
– Ну-ка, ну-ка, что вы там замыслили? – с любопытством спросил Александр.
– Государь, с взятием Плевны война вступила в завершающий фазис. Окончательная победа над турками – дело нескольких недель. Подчеркиваю: над турками. Но не получилось бы, как в пятьдесят третьем, когда мы начинали войной против турок, а ввязались в схватку со всей Европой. Наши финансы подобного противостояния не выдержат. Сами знаете, во что нам стала эта кампания.
Царь поморщился, как от зубной боли, а Мизинов сокрушенно покачал головой.
– Меня очень встревожила решительность и грубость действий этого самого Маклафлина, – продолжил Корчаков. – Она свидетельствует о том, что в своем нежелании пускать нас к проливам Британия готова идти на любые, даже самые крайние меры. Не будем забывать, что их военная эскадра стоит в Босфоре. А тем временем в тыл нам целит милейшая Австрия, однажды уже вонзившая нож в спину вашему батюшке. По правде говоря, пока вы тут воевали с Осман-пашой, я все больше про другую войну задумывался, про дипломатическую. Ведь мы проливаем кровь, тратим огромные средства и ресурсы, а в результате можем остаться ни с чем. Проклятая Плевна съела драгоценное время и подмочила репутацию нашей армии. Вы уж, ваше величество, простите старика, что в такой день вороной каркаю…
– Бросьте, Михайла Александрович, – вздохнул император, – мы не на параде. Неужто я не понимаю?
– До разъяснений, сделанных Лаврентием Аркадьевичем, я был настроен весьма пессимистически. Спроси вы меня час назад: «Скажи-ка, старая лиса, на что мы можем рассчитывать после виктории?» – я бы честно ответил: «Автономия Болгарии да кусочек Кавказа – вот максимум прибытка, жалкая цена за десятки тысяч убитых и потраченные миллионы».
– А теперь? – чуть подался вперед Александр.
Канцлер выразительно посмотрел на Варю и Фандорина.
Мизинов понял смысл взгляда и сказал:
– Ваше величество, я понимаю, куда клонит Михаил Александрович. Я пришел к тому же умозаключению, и привел с собой титулярного советника Фандорина неслучайно. А вот госпожу Суворову мы, пожалуй, могли бы отпустить.
Варя вспыхнула. Оказывается, ей здесь не доверяют. Какое унижение – быть выставленной за дверь, да еще на самом интересном месте!
– П-прошу прощения за дерзость, – впервые за все время аудиенции разомкнул уста Фандорин, – но это неразумно.
– Что именно? – насупил рыжеватые брови император.
– Нельзя доверять сотруднику наполовину, ваше в-величество. Влечет за собой ненужные обиды и вредит делу. Варвара Андреевна знает так много, что об остальном все равно без т-труда догадается.
– Ты прав, – признал царь. – Говорите, князь.
– Мы должны воспользоваться этой историей, чтобы опозорить Британию перед всем миром. Диверсия, убийства, сговор с одной из воюющих сторон в нарушение нейтралитета – это неслыханно. Честно говоря, я поражаюсь неосторожности графа Биконсфильда. А если б мы сумели взять Маклафлина, и он дал показания? Скандал! Кошмар! Для Англии, разумеется. Ей пришлось бы уводить свою эскадру, оправдываться перед всей Европой и еще долго зализывать раны. Во всяком случае, в Восточном конфликте сент-джемсский кабинет был бы вынужден сказать «пас». А без Лондона наши австро-венгерские друзья сразу бы присмирели. Вот тогда мы могли бы воспользоваться плодами победы в полной мере и…
– Мечты, – довольно резко прервал старика Александр. – Маклафлина у нас нет. Спрашивается, что делать?
– Добыть, – невозмутимо ответил Корчаков.
– Но как?
– Не знаю, ваше величество, я не начальник Третьего отделения. – И канцлер умолк, благодушно сложив ручки на тощем животе.
– У нас есть уверенность в виновности англичан и есть косвенные доказательства, но нет прямых, – принял эстафету Мизинов. – Значит, их надо раздобыть… или соорудить. Хм…
– Объяснись, – поторопил его царь. – И не мямли, Мизинов, говори напрямую. Не в фанты играем.
– Слушаюсь, ваше величество. Маклафлин сейчас или в Константинополе или, что вернее всего, держит путь в Англию, поскольку его миссия выполнена. В Константинополе у нас целая сеть секретной агентуры, и похитить мерзавца будет не так уж сложно. В Англии это сделать труднее, но при толковой организации…
– Я не желаю этого слышать! – вскричал Александр. – Что за гадости ты говоришь!
– Сами же велели не мямлить, – развел руками генерал.
– Привезти Маклафлина в мешке, конечно, не дурно бы, – задумчиво произнес канцлер, – да уж больно хлопотно и ненадежно. Как бы самим в скандал не вляпаться. В Константинополе еще ничего, а вот в Лондоне я бы не рекомендовал.
– Хорошо, – с горячностью тряхнул головой Мизинов. – Если Маклафлин обнаружится в Лондоне, мы его не тронем. Но поднимем в тамошней прессе скандал по поводу неблаговидного поведения британского корреспондента. Английской публике проделки Маклафлина не понравятся, ибо в рамки пресловутой fair play[17] они никак не вписываются.
Корчаков одобрил:
– А вот это дельно. Чтобы связать Биконсфильду и Дерби руки, хватит и хорошего скандала в газетах.
Все время, пока шло это обсуждение, Варя незаметно, по четверть шажочка, перемещалась поближе к Эрасту Петровичу и вот, наконец, оказалась в непосредственной близости от титулярного советника.
– Кто это Дерби? – шепотом спросила она.
– Министр иностранных дел, – почти не шевеля губами, прошелестел Фандорин.
Мизинов оглянулся на шептунов и грозно двинул бровями.
– Ваш Маклафлин, видно, тертый калач, без особых предрассудков и сантиментов, – продолжил канцлер свои рассуждения. – Если разыскать его в Лондоне, то можно еще до всякого скандала провести с ним конфиденциальную беседу. Предъявить улики, пригрозить оглаской… Ведь случись скандал, он конченый человек. Я британские обычаи знаю – в обществе ему никто руки не подаст, хоть обвесься орденами с головы до ног. Опять же два убийства – это не шутки. Уголовным процессом пахнет. Человек он умный. Если еще и хороших денег предложить, да поместьем где-нибудь в Заволжье пожаловать… Может дать необходимые сведения, а Шувалов использует их для давления на лорда Дерби. Пригрозит разоблачением, и британский кабинет немедленно станет шелковым… Как, генерал, клюнет Маклафлин на комбинацию угрозы и подкупа?
– Никуда не денется, – уверенно пообещал генерал.
– Я этот вариант тоже рассматривал. Для того и привел с собой Эраста Фандорина. Без высочайшего одобрения назначить человека на такое тонкое дело не посмел. Уж больно многое на карту поставлено. Фандорин находчив, решителен, оригинального строя мысли, а главное, уже бывал в Лондоне с секретным, наисложнейшим заданием и блестяще справился. Знает язык. С Маклафлином знаком лично. Надо – похитит. Нельзя похитить – договорится. Не договорится – поможет Шувалову организовать хороший скандал. Может свидетельствовать против Маклафлина и сам как непосредственый очевидец. Обладает незаурядным даром убеждения.
– А Шувалов кто? – прошептала Варя.
– Наш посол, – рассеянно ответил титулярный советник, думавший о чем-то своем и, кажется, не очень-то слушавший генерала.
– Как, Фандорин, справишься? – спросил император. – Съездишь в Лондон?
– Съезжу, ваше в-величество, – сказал Эраст Петрович. – Отчего же не съездить…
Самодержец испытующе посмотрел на него, уловив недосказанность, но Фандорин больше ничего не присовокупил.
– Что ж, Мизинов, действуй по двум направлениям, – подытожил Александр. – Ищи и в Константинополе и в Лондоне. Времени только не теряй, мало его осталось.
Когда вышли в адъютантскую, Варя спросила генерала:
– А если Маклафлин вообще не отыщется?
– Уж поверьте моему чутью, милая, – вздохнул генерал. – С этим джентльменом мы еще непременно встретимся.