Глава 12 Непредвиденные встречи 8 страница

Ранд оглянулся на нее, но в ее улыбке не было и признака фальши. Независимо от того, что Айз Седай в целом думали о мужчинах, способных направлять Силу, те, что взяли себе в Стражи Аша’манов, были заботливы, словно наседки со своим потомством. Она связала узами одного из его людей, но это не отменяло факт того, что он остался его человеком. Он – Аша’ман, и это основное, и уже потом – Страж.

– Что скажешь, Элза? – спросил Ранд, поворачиваясь ко второй Айз Седай. – Я имею в виду порчу и то, что сказала Харине?

Круглолицая женщина не торопилась с ответом. Она шла, заложив руки за спину. На ее темно-зеленом платье был совсем немного вышивки. Очень практично для Айз Седай.

– Если милорд Дракон утверждает, что порча была очищена, – осторожно ответила она, – не стоит высказывать сомнение при посторонних слушателях.

Ранд поморщился. Типичный ответ Айз Седай. С клятвой или без, Элза поступает так, как хочет.

– О! Мы же обе были в Шадар Логоте, – закатила глаза Кореле. – Мы обе видели то, что ты сделал, Ранд. Кроме того, когда мы соединяемся с милым Дамером, я могу чувствовать мужскую половину Силы. Она изменилась. Порча ушла. И это ясно как день, хотя направлять мужские потоки все равно, что бороться со смерчем.

– Да, – ответила Элза. – Но, тем не менее, вам, лорд Дракон, нужно понимать, насколько трудно остальным будет в это поверить. Во времена Безумия потребовались десятилетия, чтобы осознать, что мужчины Айз Седай приговорены сойти с ума. Скорее всего, потребуется не меньше времени, чтобы вновь преодолеть столь въевшееся во всех недоверие.

Ранд заскрипел зубами. Они добрались до небольшого холма на краю лагеря, находившегося сразу за земляным валом. Он продолжил подниматься наверх, Айз Седай последовали следом. Здесь был устроен невысокий деревянный помост – подобие защитной башни для лучников, чтобы было удобнее стрелять поверх насыпи.

Ранд ступил на самый верх холма. Его тут же окружили Девы. Оглядывая четко спланированный салдэйский лагерь, он едва замечал солдат, отдающих ему честь.

И это все, что останется после него? Порча очищена, но мужчин до сих пор убивают или изгоняют за то, с чем они не могут справиться? Он связал с собой большинство народов. Но ему было отлично известно, чем туже привязь, тем сильнее она щелкает, если ее разрезать. Что случится после его смерти? Войны и опустошение, сравнимые с Разломом? Он ничем не смог помочь в прошлый раз, когда им овладели безумие и печаль после гибели Илиены. Способен ли он предотвратить повторение подобного? Существует ли выбор?

Он – та’верен. Вокруг него изгибался и формировался Узор. И, вдобавок, он быстро выучил один урок о королевской жизни: чем больше власти у короля, тем меньше он властен над собой. Долг действительно тяжелее горы. Он не реже пророчеств толкает тебя под руку. Или они – одно и тоже? Едины ли долг и пророчество? Природа та’верен и место в истории? Способен ли он изменить свою жизнь? Может ли он оставить после себя лучший мир, а не напуганное, растерзанное и истекающее кровью человечество?

Он смотрел на лагерь, в котором шли по своим делам люди, паслись в поисках клочка пожухлой недоеденной травы лошади. Несмотря на то, что Ранд приказал армии двигаться налегке, все равно остался обоз – женщины, что стирают и готовят еду, кузнецы, конюхи, чтобы приглядывать за лошадьми и имуществом, мальчишки, которых использовали на посылках и учили обращаться с оружием. Салдэйя была страной на границе с Запустением, и война была их образом жизни.

– Порой я им завидую, – прошептал Ранд.

– Милорд? – переспросил Флинн, шагнув ближе.

– Людям в лагере, – пояснил Ранд. – Они исполняют приказы, каждый день исполняют, и порой весьма жесткие, но, несмотря на это, они гораздо свободнее меня.

– Свободнее вас, милорд? – почесав узловатым пальцем покрытое морщинами лицо, снова переспросил Флинн. – Вы же самый могущественный человек на свете! Вы – та’верен! Я думал, вам подчиняется даже Узор!

Ранд покачал головой.

– Все не так, Флинн. Те люди внизу, они в любой момент могут уехать, куда глаза глядят. Сбежать, если будет угодно. Оставить битвы другим.

– Я знавал прежде парочку салэйцев, милорд, – ответил Флинн. – Простите, но я сомневаюсь, что кто-нибудь из них способен поступить так, как вы сказали.

– Но они могут, – ответил Ранд. – Это возможно. Несмотря на законы и клятвы, они свободны. А я, несмотря на то, что кажется, что я поступаю как хочу, связан по рукам и ногам так сильно, что путы врезаются в мою плоть. Вся моя власть и могущество ничто по сравнению с судьбой. Моя свобода всего лишь иллюзия, Флинн. Поэтому я им завидую. Иногда.

По всей очевидности, затруднившись с ответом, Флинн сложил руки за спиной.

«Мы все делаем то, что должны. », – из памяти Ранда всплыли слова Морейн. – «Как велит Узор. У некоторых свободы меньше, чем у других. И нет разницы, сами мы выбираем или оказываемся избраны. Что должно быть, то обязательно случится. ».

Она понимала. «Морейн, я пытаюсь », – мысленно ответил он ей. – «Я исполню то, что должно ».

– Мирод Дракон! – позвал его чей-то голос. Ранд обернулся и увидел одного из разведчиков Башира, взбегающего на холм. Девы с опаской позволили приблизиться темноволосому юноше.

– Милорд! – отсалютовав, повторил разведчик. – К лагерю приближаются Айил. Мы заметили двоих, крадущихся среди деревьев в полумиле ниже по склону.

Девы тут же начали обмениваться знаками на своем тайном языке жестов.

– Никто из этих Айил вам при этом не помахал рукой, солдат? – сухо уточнил Ранд.

– Милорд? – переспросил тот. – С какой стати им так делать?

– Они – Айил. Если вы их заметили, значит, они хотели, чтобы вы их увидели. А это значит, что они наши союзники, а не враги. Сообщите Баширу, что мы скоро увидим Руарка и Бэила. Пора позаботиться об Арад Домане.

Или пришло время его уничтожить. Порой трудно понять разницу.

* * *

Был черед Мерисы:

– Планы Грендаль. Расскажи все, что ты про них знаешь, – на лице у высокой Айз Седай, из Зеленой Айя, как и сама Кадсуане, застыло безжалостное выражение. Она стояла, сложив руки на груди, сбоку в ее темных волосах был воткнут серебряный гребень.

Тарабонка была отличным выбором для допроса. Или, скорее, она была лучшим из того, что было у Кадсуане под рукой. Мериса не проявляла ни капли беспокойства от такой близости к самому пугающему из всех созданий и была настойчива при допросе. Только она слегка перестаралась с суровостью. Например, то, как сильно она затянула волосы в пучок, или как бравировала своим Стражем-Аша’маном.

Комната, в которой они находились, была расположена на втором этаже доманийского особняка, занятого Рандом. Внешние стены были сложены из круглых бревен, а внутренние были из подходящих по оттенку темных досок. Эта комната прежде была спальней, но сейчас в ней остался минимум мебели. Не осталось даже коврика на ошкуренном деревянном полу. Из всей мебели остался единственный стул, на котором сидела Кадсуане.

Она сделала маленький глоток чая, намеренно демонстрируя спокойствие. Это важно, особенно если внутри не чувствуешь ни капли спокойствия. В данный конкретный момент Кадсуане хотелось раздавить чашку руками, а затем провести час или около того, прыгая на осколках.

Она сделала еще один глоток.

Источник ее разочарования – и объект допроса Мерисы – со связанными за спиной руками висел вверх ногами, удерживаемый в воздухе потоками Силы. У пленницы были короткие вьющиеся волосы и темная кожа. Своей безмятежностью, несмотря на обстоятельства, ее лицо было похоже на лицо Кадсуане. Отгороженная щитом пленница, одетая в простое коричневое платье, примотанное потоками Воздуха к ногам, чтобы подол не загораживал лицо, каким-то образом выглядела хозяйкой положения.

Мериса стояла перед пленницей. Наришма – последний из присутствующих в комнате – стоял, прислонившись к стене.

Кадсуане не контролировала допрос. Пока до этого не дошло. Позволить другому вести допрос – большое преимущество: можно подумать и все хорошенько спланировать. За дверью находились Эриан, Сарен и Несан – они поддерживали щит. Их было ровно на две больше, чем считалось необходимым в обычной ситуации.

С Отрекшимися нельзя рисковать.

Их пленницей была Семираг. Чудовище, которое многие считали легендой. Кадсуане не знала, какие истории про эту женщину считать правдой. Но то, что она знала наверняка – эту женщину не так-то просто запугать, вывести из равновесия или управлять ей. В этом и была проблема.

– Итак? – потребовала Мериса. – У тебя есть ответ на мой вопрос?

Семираг наградила Мерису холодным презрением в голосе:

– Знаешь, что случается с человеком, если заменить его кровь чем-нибудь другим?

– Я не…

– Он, конечно же, умирает, – отрезала Семираг, словно полоснула Мерису бритвой. – Смерть часто случается внезапно, и мгновенная смерть наименее интересна. Экспериментируя, я выяснила, что кое-что способно заменить кровь куда эффективнее, позволяя объекту прожить немного дольше после переливания.

Она замолчала.

– Ответь на вопрос, – продолжила Мериса, – или тебе снова предстоит повисеть за окном…

– Разумеется, переливание тоже требует использования Силы, – снова прервала ее Семираг. – Другие способы недостаточно быстрые. Я даже придумала собственное плетение. С его помощью можно мгновенно выкачать кровь из тела и поместить ее в емкость и одновременно закачать заменитель в вены.

Мериса заскрипела зубами и покосилась на Наришму. На Аша’мане как обычно были черные куртка и штаны. Его длинные темные волосы были заплетены в косички с колокольчиками на концах. Наришма стоял, расслабленно прислонившись спиной к бревенчатой стене. У него было юное лицо, с каждым днем приобретавшее опасные черты. Возможно, это был результат совместных тренировок с другими Стражами Мерисы, или, может, из-за общения с людьми, которые собирались допрашивать одну из Отрекшихся.

– Я предупреждаю… – начала Мериса.

– Один объект прожил целый час после переливания, – спокойным тоном, словно поддерживая беседу, продолжила Семираг. – Я считаю это одним из своих величайших достижений. Разумеется, он все это время испытывал чудовищную боль. Чистую боль, настоящую агонию, каждым сосудом своего тела, вплоть до самых мелких в пальцах. Не знаю лучшего способа причинить боль всему телу разом.

Она посмотрела Мерисе в глаза.

– Когда-нибудь я покажу тебе это плетение.

Мериса слегка побледнела.

Взмахнув рукой, Кадсуане сплела из Воздуха щит вокруг головы Семираг, блокировав ее слух, затем сплела из потоков Огня и Воздуха два шара света и поместила их прямо напротив глаз Отрекшейся. Свет не был настолько ярким, чтобы ее ослепить или повредить глаза, зато мешал смотреть. Это было личное изобретение Кадсуане. Многие Сестры додумывались лишить пленников слуха, но оставляли им зрение. Никто не знает наверняка, кто умеет читать по губам, а Кадсуане не хотелось недооценивать свою пленницу.

Мериса перевела взгляд на Кадсуане. В ее глазах промелькнуло раздражение.

– Ты теряешь над ней контроль, – решительно заявила Кадсуане, поставив чашку на пол рядом со стулом.

Мериса помедлила, но потом кивнула, не скрывая вспышки гнева. Скорее всего, на себя саму.

– Эта женщина! На ней ничто не срабатывает! – воскликнула она. – Она ни разу не изменила тон, что бы мы с ней ни делали. Любое наказание, которое я успеваю придумать, порождает новые угрозы. И каждая ужаснее предыдущей. Свет! – она снова скрипнула зубами, сложила руки на груди по-новому и засопела носом. Наришма выпрямился, словно хотел подойти, но она успокаивающе махнула ему рукой. Мериса была примечательно тверда в обращении со своими Стражами, хотя была способна покусать любого, кто попытался бы указать им их место.

– Мы можем ее сломать, – сказала Кадсуане.

– Сумеем ли?

– Ха! Безусловно. Она же человек, как и любой другой.

– Это верно, – ответила Мериса. – Хотя, ей ведь три тысячи лет. Три тысячи, Кадсуане!

– Большую часть жизни она провела в заточении, – с презрительным фырканьем парировала Кадсуане. – Подумай, быть веками запертой в темнице Темного в каком-нибудь трансе или сне. Вычти все эти годы, и она тут же станет похожей на одну из нас. И, могу себе вообразить, гораздо моложе, чем некоторые.

Это был мягкий намек на ее собственный возраст, что редко являлось предметом обсуждения среди Айз Седай. То, что этот разговор вообще состоялся, было очевидным доказательством того, насколько Мериса была выведена из равновесия этой Отрекшейся. Айз Седай учились сохранять внешнее спокойствие, но были причины, почему Кадсуане убрала из комнаты удерживающих ограждающий щит. Они слишком много выдавали. Даже непробиваемая в обычных условиях Мериса во время допросов слишком часто теряла над собой контроль.

Безусловно, и Мериса, и остальные, как многие нынешние женщины из Башни, еще не до конца научились быть истинными Айз Седай. Этим девочкам позволили вырасти мягкими и слабыми, склонными к спорам. Некоторых даже удалось запугать так, что они принесли присягу Ранду ал’Тору. Иногда Кадсуане хотелось всех их отправить отбывать наказание на пару десятков лет.

А может это просто в Кадсуане заговорил возраст. Она была стара, и от этого стала слишком нетерпима к глупости. Два столетия назад она поклялась себе, что доживет до Последней Битвы, независимо от того, сколько на это потребуется времени. Использование Единой Силы продлевает жизнь, а она установила, что решимость и упорство способны продлить жизнь еще дольше. Она была одной из самых старых среди ныне живущих людей на свете.

К сожалению, прожитые годы научили ее, что ни точное планирование, ни решимость не могут заставить жизнь идти так, как тебе хочется, но она не переставала досадовать, когда это происходило. Кто-нибудь мог подумать, что прожитые годы научат ее еще и терпению, но случилось с точностью до наоборот. Чем старше она становилась, тем меньше она была намерена ждать, поскольку точно знала, как мало ей осталось.

Любой старик, заявляющий, что старость научила его терпению – либо лжец, либо маразматик.

– Ее можно сломать, и она будет сломлена, – повторила Кадсуане. – Я не собираюсь позволить кому-то, кто знает плетения Эпохи Легенд, просто отправиться на виселицу. Мы выдавим из нее все знания до последней крупинки из ее мозга, даже если нам придется применить к ней ее же собственные плетения.

– Ай’дам. Если бы только лорд Дракон позволил нам применить к ней… – начала Мериса, взглянув на Семираг.

Если Кадсуане когда и подмывало изменить данному слову, то это как раз был тот самый случай. Только ай’дам на женщину и… но нет, чтобы заставить кого-нибудь говорить с помощью ай’дама, ты будешь вынужден причинить ему боль. А это все равно, что пытка, а ал’Тор запретил их применять.

Под действием огоньков Кадсуане Семираг закрыла глаза, но по-прежнему была сдержанной и собранной. Что творится у этой женщины в голове? Может, она ждет спасения? Или она старается вынудить их побыстрее ее казнить, чтобы избежать пыток? Возможно, она действительно считает, что способна сбежать, а потом излить месть на своих бывших тюремщиков Айз Седай? Скорее всего, последнее, и было сложно не чувствовать хотя бы намек на страх. Женщина знала много трюков с Единой Силой, которые не сохранились за прошедшие века. Три тысячи лет это очень, очень долгий срок. Может ли Семираг неизвестным способом пробить ограждающий щит? Если да, почему до сих пор не сумела? Кадсуане не могла чувствовать себя полностью спокойно, пока не доберется до этого чая из корня вилочника.

– Кадсуане, ты можешь ее освободить от плетений, – выпрямляясь, заявила Мериса. – Я собралась. Боюсь, как я и предупреждала, нам придется вывесить ее на какое-то время за окно. Возможно, нам удастся напугать ее ожиданием боли. Она не знает про глупое требование ал’Тора.

Кадсуане наклонилась, распуская плетение огней перед глазами Отрекшейся, но не распустила щит из Воздуха, мешающий слышать. Глаза Семираг резко распахнулись и встретились взглядом с Кадсуане. «Да, она знает, кто здесь главный ». Их взгляды встретились.

Мериса продолжила распросы про Грендаль. Ал’Тор решил, что другая Отрекшаяся может скрываться где-то в Арад Домане. Кадсуане же была больше заинтересована в других вопросах, но Грендаль тоже хорошее начало.

На этот раз Семираг ответила Мерисе молчанием, и Кадсуане поймала себя на размышлениях об ал’Торе. Мальчишка сопротивлялся ее урокам с таким же упорством, как Семираг – допросам. О, по правде, он научился кое-чему малозначительному: как обращаться к ней с должной степенью уважения, как, по крайней мере, притворяться цивилизованным. Но ничему более.

Кадсуане ненавидела расписываться в собственном поражении. Хотя это было еще не поражение, но близко к этому. Парню было предначертано судьбой разрушить мир и, может быть, одновременно спасти. Первое было неизбежно, второе спорно. Она бы предпочла поменять их местами, но желания столь же бесполезны, как монеты из дерева. Можете раскрашивать их как пожелаете, но они останутся деревянными.

Скрипнув зубами, она прогнала мальчишку из головы. Ей нужно приглядывать за Семираг. Каждый раз, когда она заговаривает, может стать ключом. Семираг, игнорируя Мерису, снова сцепилась с ней взглядом.

Как же сломать одну из самых могущественных из когда-либо живших женщин? Женщину, совершившую в легендарном прошлом бесчисленные зверства, даже до освобождения Темного? Вглядываясь в эти темные, ониксовые глаза, Кадсуане осознала одну вещь. Запрет ал’Тора причинять боль этой женщине был бессмысленным. Ее невозможно сломать болью. Семираг была величайшим палачом среди всех Отрекшихся, завороженным смертью и агонией.

Нет, так ее не сломать, даже если им разрешат применить пытки. Вглядываясь в эти глаза, Кадсуане с неприятным холодком поняла, что заметила в этом создании что-то от себя самой. Возраст, хитрость и нежелание уступать.

Это ставило перед ней вопрос. Если бы ей дали поручение сломить Кадсуане, как бы она приступила к этой задаче?

Эта мысль была настолько беспокоящей, что она почувствовала облегчение, когда парой мгновений позже допрос был прерван появлением Кореле. Худенькая неунывающая мурандийка была предана Кадсуане и была сегодня приставлена приглядывать за ал’Тором. Сообщение Кореле о том, что мальчишка ал’Тор скоро встретится с айильскими вождями, послужило сигналом к концу допроса. Трое сестер, удерживающих ограждающий щит, увели Семираг в комнату, где они ее свяжут и вставят кляп с помощью потоков Воздуха.

Кадсуане проводила взглядом Отрекшуюся, удерживаемую плетениями Воздуха, и покачала головой. Семираг только открывала сегодняшнее представление. Пора разобраться с мальчишкой.

Глава 6 Когда железо тает

Родел Итуралде повидал много полей боя. Кое-что остается неизменным. Мертвецы, лежащие грудами, как кучи тряпья. Торопящиеся поживиться вороны. Стоны, крики, всхлипы и бормотание тех, кому не повезло умереть сразу.

Но каждое поле боя имело и свой собственный образ. Битву можно читать, как след пробежавшей дичи. Трупы, лежащие необычно ровными рядами, указывали на пехотинцев, попавших во время атаки под залпы стрелков. Разбросанные и растоптанные тела говорили о пехоте, разбежавшейся от атаки тяжелой кавалерии. Эта битва видела массу Шончан, раздавленных о стены Дарлуны, подле которых они отчаянно бились. И были расплющены о ее камни. Одна часть стены там, где дамани пытались прорваться в город, была полностью разрушена. Уличные бои были бы выгодны для Шончан. Но они не успели.

Итуралде ехал через этот беспорядок на своем чалом мерине. Битва – это всегда беспорядок. Аккуратные битвы встречаются только в сказках или в исторических книгах. В них они отчищены и отскоблены шершавыми руками ученых, ищущих краткости. "Нападавшие победили, пятьдесят три тысячи погибших" или "Оборонявшиеся устояли, двадцать тысяч павших".

Что напишут об этой битве? Это зависит от того, кто будет писать. Они не станут описывать кровь, пропитавшую превратившуюся в грязь землю. Или тела – разломанные, продырявленные и искалеченные. Изуродованную разбушевавшимися дамани местность. Возможно, они запомнят числа; это часто кажется важным книжникам. Здесь полегла половина стотысячной армии Итуралде. На любом другом поле боя потеря пятидесяти тысяч разозлила бы его и покрыла позором. Но он противостоял превосходящей его втрое армии, да еще и поддерживаемой дамани.

Он последовал за разыскавшим его юным посыльным, мальчиком лет двенадцати, в красно-зеленой шончанской форме. Они миновали упавшее знамя, свисающее со сломанного, торчащего из грязи древка. На нем были изображены шесть чаек на фоне солнца. Итуралде ненавидел незнание Домов и имен своих противников, но с заморскими Шончан узнать их не представлялось возможным.

Тени, отбрасываемые заходящим вечерним солнцем, располосовали землю. Скоро покрывало тьмы укроет тела, и выжившие смогут на время сделать вид, что поле стало братской могилой для их друзей. И для тех, кого их друзья убили. Он обогнул небольшой холмик, выехав к россыпи тел шончанской элиты. Большинство погибших носили похожие на головы жуков шлемы. Побитые, сломанные или пробитые. Мертвые глаза пусто смотрели из отверстий за искривленными жвалами.

Шончанский генерал был жив, пусть жизнь и едва в нем теплилась. Он был без шлема, на губах выступала кровь. Он прислонился к большому, покрытому мхом валуну, опершись на свернутый плащ, словно в ожидании трапезы. Конечно, этот образ портили его вывернутая нога и обломок копья, торчащий из живота.

Итуралде спешился. Как и большинство его подчиненных, он был одет в рабочую одежду – простые штаны и куртку коричневого цвета, позаимствованные у тех, кто, устроив ловушку, переоделся в его военную форму.

Без формы он чувствовал себя неправильно. Такой человек, как этот генерал Туран, не заслуживал солдата в лохмотьях. Итуралде жестом приказал посыльному остаться за пределом слышимости, и подошел к шончанину в одиночестве.

– Так значит, это ты. – Сказал Туран, глядя на него снизу вверх, с протяжным шончанским акцентом. Он был плотного сложения, совсем невысоким, с горбатым носом. Его коротко стриженные черные волосы были выбриты на два пальца в ширину с каждой стороны головы. Его шлем с тремя белыми перьями лежал рядом с ним на земле. Он с трудом поднял руку в черной перчатке и стер кровь с края рта.

– Я. – Ответил Итуралде.

– В Тарабоне тебя зовут «Великим Генералом».

– Зовут.

– И заслуженно. – Закашлявшись, подтвердил Туран. – Как у тебя это получилось? Наши разведчики… – он зашелся в кашле.

– Ракены. – сказал Итуралде, как только стих кашель. Он опустился на корточки рядом со своим врагом. Заходящее солнце медленно опускалось за горизонт, освещая поле боя проблеском красно-золотого света.

– А армия позади нас?

– В основном, женщины и подростки. – Сказал Итуралде. – Ну и изрядное количество фермеров. В форме, позаимствованной у моих солдат.

– А что, если бы мы развернулись и атаковали?

– Вы бы не стали. Ваши ракены доложили, что та армия больше вашей. Лучше преследовать меньшие силы впереди вас. Еще лучше идти к городу, который, согласно докладам ваших разведчиков, почти незащищен, даже если это означало заставлять ваши войска двигаться маршем почти до полного изнеможения.

Туран закашлялся опять, кивая.

– Да. Да, но город был пуст. Как ты сумел поместить туда войска?

– Разведчики в воздухе, – сказал Итуралде, – не могут заглянуть внутрь домов.

– Вы приказали, чтобы Ваши войска так долго прятались внутри зданий?

– Верно. – Ответил Итуралде. – Ежедневно чередуясь, небольшая часть могла выходить для работы на полях.

Туран недоверчиво покачал головой.

– Ты понимаешь, что ты сделал. – В его голосе не было угрозы. На самом деле, там была изрядная доля восхищения. – Верховная Леди Сюрот никогда не смирится с этим поражением. Теперь, она должна будет разгромить вас, хотя бы для того, чтобы сохранить лицо.

– Я знаю. – Сказал Итуралде, поднимаясь. – Но я не могу победить, атакуя вас в ваших крепостях. Нужно было, чтобы вы пришли ко мне сами.

– Ты не понимаешь, какой численностью мы располагаем… – сказал Туран. – Те, кого ты разбил сегодня, это лишь ветерок по сравнению с тем штормом, который ты поднял. Сегодня спаслось достаточно моих людей, чтобы рассказать о твоей хитрости. Больше она не сработает.Он был прав. Шончан быстро учились. Итуралде вынужден был прекратить свои набеги в Тарабоне из-за быстрой реакции Шончан.

– Ты знаешь, что не можешь нас победить. – тихо сказал Туран. – Я вижу это в твоих глазах, Великий Генерал.Итуралде кивнул.

– Тогда почему? – спросил Туран.

– Почему ворона летает? – спросил Итуралде.

Туран слабо кашлянул.

Итуралде и вправду знал, что не может выиграть войну с Шончан. Как ни странно, каждая из его побед все более убеждала его в конечном поражении. Шончан были умны, хорошо укомплектованы и очень дисциплинированы. Более того, они были настойчивы.

Туран должен был понять, что обречен, как только открылись ворота. Но он не сдался; он сражался до тех пор, пока его армия не была рассеяна, разбежавшись во всех направлениях, так, что уставшие войска Итуралде не сумели их догнать. Туран понимал. Иногда капитуляция обходится слишком дорого. Никто не радуется смерти, но для солдата бывают намного худшие исходы. Оставить свою родину захватчикам… нет, Итуралде не мог так поступить. Даже если победить невозможно.

Он делал то, что необходимо, и тогда, когда необходимо. И прямо сейчас Арад Доману нужно было сражаться. Они проиграют, но их дети будут помнить, что их отцы сражались. И их сопротивление будет важно через сотню лет, когда начнется восстание. Если оно начнется.

Итуралде встал, намереваясь вернуться к ожидавшим его солдатам.

Туран напрягся, потянувшись за мечом. Итуралде приостановился, повернувшись обратно.

– Ты сделаешь это? – спросил Туран.

Итуралде кивнул, вынув свой собственный меч из ножен.

– Это честь для меня. – Сказал Туран и закрыл глаза. Отмеченный цаплей меч Итуралде моментом позже срубил его голову. На мече Турана тоже была цапля, едва видная на сверкающей части клинка, что сумел вытащить шончанин. Жаль, что им не довелось скрестить клинки, хотя, в некотором смысле, они это делали на протяжении последних нескольких недель, пусть и на ином уровне.

Итуралде вытер меч, затем вложил его в ножны. В качестве последнего жеста он поднял меч Турана и вогнал его в землю рядом с павшим генералом. Затем Итуралде вновь сел на коня и, кивнув на прощание посыльному, направился обратно через погрузившееся в тень поле трупов.

Пришло время воронов.

* * *

– Я пыталась соблазнить некоторых слуг и стражников, – тихо сказала Лиане, сидя рядом с прутьями камеры – но это трудно. – Она улыбнулась, глядя на Эгвейн, которая сидела на табурете за пределами камеры. – Мне кажется, сейчас я не слишком-то привлекательна.

Эгвейн ответила ей кривой улыбкой – по-видимому, она понимала. На Лиане было то же самое платье, в котором ее схватили, и его с тех пор ни разу не стирали. Раз в три дня она полоскала его в тазу в той же воде, что ей по ведру предоставляли по утрам, после того, как обтиралась сама с помощью влажной тряпки. Но это было пределом тому, что можно добиться без мыла. Она заплела волосы в косу для того, чтобы придать им видимость аккуратности, но ничего не могла поделать с обломанными ногтями.

Лиане вздохнула, думая об утренних часах, проведенных ею в углу камеры, обнаженной, в ожидании, когда просохнут белье и платье. То, что она была доманийкой, не значило, что ей нравилось расхаживать у всех на виду без единой нитки. Правильное соблазнение требует умения и утонченности; в наготе нет ни того, ни другого.

Ее камера была не так уж и плоха в сравнении с другими. У нее была небольшая кровать, ей приносили пищу, много воды, и ежедневно меняли ночной горшок. Но не выпускали наружу и держали под надзором двух сестер, удерживающих ограждающий щит. Единственным посетителем, не считая тех, кто пытался выудить из нее информацию о Перемещении, была Эгвейн.

Амерлин сидела на табурете с задумчивым выражением лица. И она действительно была Амерлин. Было невозможно думать о ней иначе. Как могло столь юное дитя так быстро освоиться? Эта прямая спина, это самообладание. Умение управлять состояло не столько из той силы, которая у тебя есть, сколько из той, которую ты демонстрируешь людям. На самом деле это похоже на то, как следует обходиться с мужчинами.

– Ты что-нибудь… слышала? – Спросила Лиане. – О том, что они собираются со мной делать?

Эгвейн покачала головой. Две Желтые сестры сидели на лавке неподалеку, болтая при свете лампы, стоявшей на столе рядом с ними. Лиане не ответила ни на один вопрос, который ей задали ее тюремщицы, а закон Башни был весьма строг касательно допроса Сестры. Они не могли причинить ей вред, особенно с использованием Силы. Но они могли просто оставить ее гнить в одиночестве.

– Спасибо, что навещаешь меня по вечерам, – сказала Лиане, дотянувшись сквозь прутья решетки до руки Эгвейн. – Думаю, я обязана тебе тем, что не сошла с ума.

– Это доставляет мне удовольствие. – Ответила Эгвейн, хотя в ее глазах можно было заметить намек на изнеможение, которое она, несомненно, испытывала. Некоторые из Сестер, посещавших Лиане, упоминали о побоях, которые Эгвейн сносила в качестве "наказания" за свою непокорность. Странно, что находившаяся в обучении Послушница могла подвергаться побоям, а пленница, которую допрашивали, – нет. Но, несмотря на боль, Эгвейн навещала Лиане практически каждую ночь.