Глава четвертая ДЕТРИТОВАЯ БАЛКА 3 страница
Я не собираюсь задерживаться в Южной Дакоте. Мой друг Уэйн хочет, чтобы я еще поработал в мае на элеваторе, а затем поехал с комбайнерами на целое лето, но я уже настроился на Аляскинскую одиссею, и рассчитываю отправиться не позднее 15 апреля. Стало быть, скоро я уеду, и я прошу пересылать всю почту на мое имя на указанный здесь обратный адрес.
Рон, я очень ценю всю помощь, которую ты оказал мне, и время, проведенное нами вместе. Надеюсь, тебя не слишком огорчило наше расставание. Возможно, мы еще нескоро встретимся. Но если я выйду целым из Аляскинского дела, то непременно свяжусь с тобой. Хочу повторить совет, который давал тебе и прежде. Уверен, ты должен радикально изменить свою жизнь и храбро осуществить то, о чем ты ранее не мог и подумать, либо боялся попробовать. Так много людей несчастны и при этом не в состоянии изменить ситуацию, поскольку слишком привыкли жить в благополучии, комфорте и консерватизме, что, на первый взгляд, умиротворяет, но на самом деле нет ничего вреднее для ищущего человеческого духа, чем обеспеченное будущее. Основой жизненных сил человека является его страсть к приключениям. Удовольствие от жизни черпается из наших встреч с новым, а потому нет большего счастья, чем постоянно менять свои горизонты, встречая каждый день под иным солнцем. И если ты хочешь жить на полную катушку, Рон, ты должен преодолеть тягу к монотонной предсказуемости, и принять раздолбайский образ жизни, который сначала покажется тебе ненормальным. Но когда ты освоишься, то оценишь полное значение и невероятную красоту такой жизни. Так что, Рон, как можно скорее уезжай из Солтон Сити. Я гарантирую – ты не пожалеешь. Но боюсь, что ты проигнорируешь мой совет. Ты думаешь, я упрям, но твое упрямство еще сильнее. У тебя был прекрасный шанс на обратном пути посмотреть один из прекраснейших видов на Земле – Гран Каньон, который каждый американец просто обязан увидеть хотя бы однажды. Но по неясной для меня причине ты хотел лишь как можно скорее вновь юркнуть в свой дом, в череду одинаковых дней. Боюсь, что и в будущем ты поступишь так же, и упустишь навсегда все то прекрасное, что Бог дал нам возможность открыть. Не сиди на одном месте. Путешествуй, кочуй, встречай каждый день новые горизонты. Ты еще долго проживешь, Рон, а потому стыдно упускать шанс произвести революцию в собственной жизни и достичь совсем иного уровня восприятия.
Ты ошибаешься, если думаешь, будто Радость можно почерпнуть преимущественно из отношений с другими людьми. Бог распространил ее повсюду. Она – во всем и каждом, что мы в состоянии ощутить. Просто мы должны проявить храбрость, отвернуться от привычного образа жизни и выбрать необычные пути.
Я уверен, что тебе не нужно ни меня, ни кого-либо другого рядом, чтобы озарить свою жизнь новым светом. Он уже ждет тебя, ты должен лишь протянуть руку. Твои единственные враги – ты сам и твое собственное упрямство, мешающее отправиться в новый путь.
Рон, я очень надеюсь, что ты оставишь Солтон Сити, прикрепишь к своему пикапу небольшой фургон и повидаешь кое-что из великих произведений Бога, сотворенных им на американском Западе. Ты увидишь много чудес и повстречаешь людей, у которых есть чему поучиться. И ты должен путешествовать экономно – никаких мотелей, готовить самостоятельно, тратить как можно меньше, и твоя радость будет более насыщенной. Надеюсь, когда мы встретимся вновь, ты станешь другим человеком, набравшимся опыта во множестве приключений. Довольно колебаний и отговорок. Просто сделай это. Ты будешь очень-очень счастлив, что так поступил.
Всего доброго, Рон.
Алекс
Пожалуйста, пиши на адрес:
Алекс МакКэндлесс
Мэдисон, Южная Дакота 57042
Удивительно, но восьмидесятипятилетний старик принял нахальный совет двадцатичетырехлетнего бродяги близко к сердцу. Франц отнес свой скарб в камеру хранения, купил «Дюраван», оснастил его койками и оборудованием для путешествий. Затем он выехал из своей квартиры и разбил лагерь в предгорьях.
Франц обосновался в старом лагере МакКэндлесса, за горячими источниками. Он притащил несколько камней и устроил парковку для своего фургона, рассадил «для красоты» опунции и аморфы. А затем, день за днем, он принялся ждать возвращения своего юного друга.
Рональд Франц (по его просьбе я скрыл настоящее имя и дал ему псевдоним) выглядит удивительно крепким для человека, разменявшего девятый десяток и пережившего два инфаркта. Почти метр восемьдесят два сантиметра ростом, с мощными руками и бочкообразной грудью, он стоит прямо, не сутулясь. Уши у него непропорционально большие, равно как и грубые мясистые руки. Когда я вошел в его лагерь, он был одет в безупречно чистую белую футболку, старые джинсы с тисненым кожаным поясом собственного производства, белые носки и потертые черные мокасины. Его возраст выдавали только избороздившие лоб морщины и гордый, глубоко посаженный нос, на котором пурпурная филигрань сосудов смотрелась как искусная татуировка. Спустя год после гибели МакКэндлесса, его голубые глаза глядели недоверчиво.
Чтобы рассеять подозрения Франца, я вручил ему подборку фотографий, сделанных прошлым летом на Аляске, когда я прослеживал последнее путешествие МакКэндлесса по тропе Стэмпид. Первые снимки – пейзажи: кустарник, заросший путь, дальние горы, река Сушана. Франц изучал их в молчании, время от времени кивая, когда я рассказывал, что на них изображено. Судя по всему, он был благодарен за эти фото.
Но когда пришла очередь фотографий автобуса, он словно окостенел. На некоторых снимках видны были вещи МакКэндлесса. Как только он осознал это, его глаза затуманились, он сунул фотографии в мои руки, не досмотрев до конца, и ушел прочь, не обращая внимания на мои жалкие соболезнования.
Франц больше не живет в лагере МакКэндлесса. Наводнение размыло дорогу, он переехал на тридцать с небольшим километров по направлению к Боррего и разбил лагерь у одинокой тополиной рощи. Горячие источники О-боже-мой тоже остались в прошлом, снесенные бульдозерами и залитые бетоном по распоряжению Санитарной службы Долины Империал. По словам чиновников, это было сделано потому, что купаться в них было опасно для здоровья из-за микробов, плодящихся в теплой воде.
– Возможно, это и правда, – говорит клерк в магазине Солтона. – Но большинство считает, что они снесли источники, так как те привлекали слишком много хиппи и прочего сброда. Отличная уборка, если хотите знать мое мнение.
Более восьми месяцев с тех пор, как он попрощался с МакКэндлессом, Франц оставался в его лагере, всматриваясь в дорогу и ожидая возвращения Алекса. Накануне Рождества 1992 года, возвращаясь из Солтона, где он проверял почту, Рон подобрал двух автостопщиков. «Один парнишка был, думаю, с Миссисипи, другой – коренным американцем, – вспоминает Франц. – По дороге к горячим источникам я начал рассказывать им о моем друге Алексе и его путешествии на Аляску».
Внезапно, юный индеец перебил Рона:
– Его имя – случайно не Алекс МакКэндлесс?
– Да, это так. Вы с ним встречались?…
– Мне неприятно это вам говорить, мистер, но ваш друг погиб. Замерз насмерть в тундре. Только что прочел об этом в «Аутдоре».
Потрясенный Франц долго допрашивал автостопщика. Все совпадало. Случилось непоправимое, а МакКэндлесс больше никогда не вернется.
– Когда Алекс отправился на Аляску, – вспоминает Франц, – Я молился. Я просил Бога приглядеть за ним. Я сказал ему, что мальчик – особенный. Но он позволил ему умереть. И двадцать шестого декабря, когда я узнал о том, что произошло, я отрекся от Бога. Аннулировал членство в церкви и стал атеистом. Я решил, что не могу верить в Бога, который позволил случиться чему-то столь ужасному с таким парнишкой как Алекс. Я довез автостопщиков, вернулся в магазин и купил бутылку виски. А затем отправился в пустыню и выпил ее. Я отвык от алкоголя, и мне стало плохо. Надеялся, что виски убьет меня, но он не смог. Мне стало лишь очень, очень плохо.
Глава седьмая КАРТЭЙДЖ
Там еще было несколько книжек… Одна из них – «Путешествие пилигрима», о человеке, который оставил свою семью, только там не говорилось, почему. Я много раз за нее принимался, в разное время. Написано было интересно, только не очень понятно.
Марк Твен «Приключения Гекльберри Финна»
Это правда, что многие творческие люди не в состоянии поддерживать полноценные отношения с другими, и некоторые из них очень замкнуты. Также верно, что иногда травма – тяжелая утрата или преждевременная разлука – подталкивала потенциально творческую личность к развитию черт характера, требующих относительного уединения. Но это не означает, что одиночные творческие поиски сами по себе патологичны.…
[З]амкнутость – это реакция, призванная защитить ребенка от последствий школьной дезадаптации. Если мы перенесем эту концепцию во взрослую жизнь, то увидим, что замкнутый ребенок может успешно развиться в личность, основной потребностью которой будет поиск смысла и закономерностей жизни, которые не целиком и даже не в первую очередь зависят от межличностных отношений.
Энтони Сторр «Одиночество: Возвращение к себе»
Огромный «Джон Дир 8020» молчаливо высится в косых лучах заката, вдалеке от всего, окруженный полем наполовину сжатого сорго[27]. Грязные кроссовки Уэйна Вестерберга торчат из зева комбайна, словно тот – огромная металлическая рептилия, поглощающая свою добычу. «Ты передашь мне когда-нибудь этот чертов ключ? – сипит злой приглушенный голос откуда-то из внутренностей машины. – Или стоять с руками, засунутыми в чертовы карманы, – единственная работа, на которую вы все способны?» Комбайн сломался в третий раз за три дня, и Вестерберг отчаянно пытается заменить труднодоступную втулку, пока не стемнело.
Часом позже он вылезает – весь в грязи и соломе, но решив проблему. «Простите за накладку, – извиняется Вестерберг. – Мы тут постоянно работаем по восемнадцать часов. Я слегка озверел, сезон заканчивается, и не хватает рабочих рук. Мы очень рассчитывали, что Алекс успеет вернуться». Пятьдесят дней прошло с тех пор, как тело МакКэндлесса было обнаружено у тропы Стэмпид.
Семью месяцами ранее, морозным мартовским днем, МакКэндлесс влетел в офис элеватора и объявил, что готов поработать. «Мы как раз заполняли утренние квитки, – вспоминает Вестерберг. – И вдруг вбегает Алекс с огромным старым рюкзаком через плечо». Он сказал, что собирается остаться до 15 апреля, ровно настолько, насколько нужно для того, чтобы поднакопить деньжат. Он, по его словами, собирался купить кучу нового снаряжения для Аляски. МакКэндлесс обещал вовремя вернуться в Южную Дакоту, чтобы помочь с осенней жатвой, но намеревался успеть в Фербэнкс до конца апреля, дабы выкроить для севера побольше времени.
В эти четыре недели МакКэндлесс работал с полной отдачей, выполняя грязные и утомительные задания, от которых отказывались остальные – убирать из складов гнилье, травить вредителей, красить, выпалывать сорняки. Однажды, чтобы поощрить МакКэндлесса более квалифицированной работой, Вестерберг попытался обучить его управлению фронтальным погрузчиком. «Алекс не слишком разбирался в машинах, – качает головой Вестерберг. – Было забавно наблюдать, как он борется с муфтой сцепления и всякими рычагами. У него определенно не было технической жилки».
Переизбытком здравого смысла он тоже не страдал. Многие из его знакомых охотно рассказывали, что он за деревьями не видел леса. «Про Алекса не скажешь, что он совсем уж витал в облаках, – говорить Вестерберг. – Не поймите меня неправильно. Но в его мышлении были пробелы. Помнится, однажды я вошел в кухню и учуял отвратительнейшую вонь. В смысле, пахло там не слишком приятно. Я открыл микроволновку, и все дно у нее было залито протухшим жиром. Алекс жарил в ней курятину, и ему даже в голову не приходило, что жир надо счищать. И дело не в лени – Алекс всегда держал свои вещи в чистоте и порядке – просто он не замечал этот жир».
Вскоре после весеннего возвращения МакКэндлесса, Вестерберг представил ему свою давнюю подружку, с которой постоянно то сходился, то расходился. Ее звали Гэйл Бора, она была миниатюрной, худой, как жердь, длинноволосой блондинкой с грустными глазами. Ей было тридцать пять лет, и она воспитывала двух детей-школьников. Гэйл и МакКэндлесс быстро нашли общий язык. «Поначалу он робел, – вспоминает она. – Вел себя так, будто люди его стесняют. Я сообразила – это потому, что он слишком долго жил в одиночестве.
Я кормила Алекса ужином почти каждый вечер. Он был знатный едок. Никогда не оставлял на тарелке ни крошки. Никогда. К тому же, отлично готовил. Порой подменял меня в доме Уэйна и делал ужин для всех. Всегда с рисом. Думали, рис ему рано или поздно надоест, но это было не так. Говорил, что может прожить месяц исключительно на одиннадцати килограммах риса.
Мы много разговаривали. О серьезных вещах. Он вроде как обнажал душу. Говорил, что рассказывает мне то, что не может обсудить с остальными. Казалось, будто что-то его терзает. Было очевидно, что у него нелады с семьей, но он никогда не говорил о родичах, кроме Карины, младшей сестренки. По его словам, они были очень близки. Рассказывал, что она невероятно красива, и когда идет по улице, парни вертят головами и глазеют».
Вестерберга семейные проблемы МакКэндлесса не заботили. «Не знаю, за что он имел на них зуб, но повод явно был. Теперь, когда он мертв, мне сложно судить. Если бы Алекс вошел сейчас сюда, уж я бы накрутил ему хвост: „Каким местом ты думаешь? Не разговариваешь с предками черт знает сколько времени, обращаешься с ними как с грязью!“ На меня работал один паренек, так у него вообще не было долбаных предков. Но ни одна душа не слышала, чтобы он скулил по этому поводу. Какая б ни была семейка у Алекса, гарантирую – я видал и похлеще. Зная Алекса, могу предположить, что он зациклился на чем-то, что случилось между ним и папашей, и просто не могу выкинуть это из башки».
Последнее предположение Вестерберга, как выяснилось, было предельно точным анализом отношений между Крисом и Уолтом МакКэндлессом. И отец, и сын были упрямы и нервозны. Поскольку Уолт пытался обуздать экстравагантную и независимую натуру сына, раскол стал неизбежен. Крис, сохраняя внешнее спокойствие, подчинялся авторитету отца в школе и колледже, но внутри у него все кипело. Он подолгу сосредоточенно размышлял о моральных промахах отца, ханжеской изнанке жизни родителей, тирании их условной любви. Рано или поздно, Крис должен был взбунтоваться, и когда это случилось, он сделал это с присущим ему максимализмом.
Незадолго до исчезновения, Крис жаловался Карине, что поведение их родителей было «так неразумно, так деспотично, неуважительно и обидно, что моя чаша терпения переполнилась».
Он продолжал:
Поскольку они не принимают меня всерьез, некоторое время после диплома я позволю им думать, что они правы. Я хочу, чтобы они верили, будто я «воспринял их точку зрения» и наши отношения упорядочиваются. А затем, когда придет час, одним коротким резким движением я выброшу их из своей жизни. Я хочу с ними развестись раз и навсегда, и никогда в своей жизни больше не общаться ни с одним из этих идиотов. Порву с ними раз и навсегда, окончательно.
Холодок между Алексом и его родителями, не ускользнувший от Вестерберга, резко контрастировал с теплотой, излучаемой Алексом в Картэйдже. Отзывчивый и очень обаятельный, когда он бывал в духе, МакКэндлесс очаровал многих. Когда он вернулся в Южную Дакоту, его ждала масса писем от случайных попутчиков, в том числе, по словам Вестерберга, «письма от втюрившейся в него по уши девчонки, с которой он познакомился у черта на куличках – кажется, в каком-то палаточном городке». Но МакКэндлесс никогда не упоминал о каких-либо своих романах.
«Не припомню, чтобы Алекс когда-либо говорил о своих подружках, – рассказывает Вестерберг. – Впрочем, пару раз он обмолвился, что хочет когда-нибудь жениться и завести семью. Можете поверить, он серьезно воспринимал подобные отношения. Не был из тех, кто снимает девчонок лишь для того, чтобы затащить в постель».
Гэйл уверена – МакКэндлесс не был и завсегдатаем баров для одиноких: «Однажды ночью мы всей толпой заскочили в бар в Мэдисоне, и никак не могли вытащить его на танцпол. Но когда это все же удалось, он за весь вечер не присел. Мы были в ударе. После того, как Алекс погиб и все такое, Карина сказала мне, что, насколько она знает, я стала одной из очень немногих девушек, с которыми он танцевал».
В школе у МакКэндлесса были близкие отношения с парой представительниц противоположного пола, и Карина вспоминает, как однажды он напился и пытался посреди ночи затащить подругу в свою спальню (они так грохотали на лестнице, что Билли проснулась и отправила девушку домой). Но имеется очень мало свидетельств его сексуальной жизни в юном возрасте, и еще меньше – поводов считать, что он спал с женщинами после получения диплома (равно как и оснований думать, что он мог иметь сексуальную близость с мужчиной). Судя по всему, МакКэндлесса притягивали женщины, но по большей части или даже полностью он соблюдал целибат[28], словно монах.
Целомудрие и моральная чистота были качествами, о которых МакКэндлесс рассуждал часто и помногу. Так, одной из книг, найденных рядом с его останками, был сборник рассказов, включающий «Крейцерову сонату» Толстого, в которой ставший аскетом дворянин отвергает «плотскую любовь». Некоторые из подобных пассажей выделены и помечены звездочками, поля испещрены неразборчивыми записями МакКэндлесса. И в главе «Высшие законы» в «Уолдене» Торо, который тоже был найден в автобусе, МакКэндлесс обвел цитату: «Целомудрие есть цветение человека, и то, что зовется Гениальностью, Героизмом, Святостью и им подобным, – не что иное, как различные его плоды».
Мы, американцы, наэлектризованы сексом, одержимы им, пугаемся его. Когда здоровый человек, в особенности молодой, решает отвергнуть обольщения плоти, это шокирует нас. Мы смотрим на него искоса, исполненные подозрений.
Видимая сексуальная чистота МакКэндлесса, однако, органично вытекает из того склада характера, которым в нашей культуре принято восхищаться – по крайней мере, в лице его более известных носителей. Его равнодушие к сексу напоминает о знаменитых людях, единственной страстью которых была природа – Торо (всю жизнь остававшегося девственником), натуралиста Джона Мьюира, и это не говоря о тысячах тысяч менее известных паломников, неудачников и искателей приключений. Как и многие другие любители диких просторов, он был одержим иным стремлением, более мощным, чем похоть. Его страсть, в сущности, была слишком сильна, чтобы насытить ее общением с людьми. МаКэндлесс мог чувствовать соблазны, связанные с женщинами, но они бледнели по сравнению с возможностью единения с природой, со всей Вселенной. И поэтому его тянуло к северу, на Аляску.
МакКэндлесс заверил Вестерберга и Бору, что когда его северное путешествие закончится, он вернется в Южную Дакоту, по крайней мере, на всю осень. А там поглядим.
«У меня сложилось впечатление, что эскапада с Аляской должна была стать его последним большим приключением, – предполагает Вестерберг. – И он хотел в чем-то остепениться. Сказал, что напишет книгу о своих странствиях. Ему нравился Картэйдж. С его образованием никто и не думал, что он всю жизнь проведет на чертовом элеваторе. Но он действительно собирался ненадолго вернуться сюда, помочь нам и решить, что делать дальше».
Но весной все помыслы МакКэндлесса были сосредоточены на Аляске. Он не упускал ни единого случая поговорить о поездке. Разыскивал по всему городу опытных охотников и расспрашивал их, как выслеживать добычу, свежевать туши, коптить мясо. Бора отвезла его в К-март[29] в Митчелле, чтобы закупить остатки амуниции.
В середине апреля Вестербергу не хватало рабочих рук, и он попросил МакКэндлесса отложить отбытие на пару недель. МакКэндлесс не мог об этом и помыслить. «Когда Алекс что-то решал, с ним было бесполезно спорить, – жалуется Вестерберг. – Я даже предложил ему купить билет на самолет до Фербэнкса, что позволило бы ему поработать еще десять дней и все равно успеть на Аляску до конца апреля, но он ответил: „Нет, я хочу добраться до севера стóпом. Самолет – это нечестно. Он испортит мне всю поездку“».
За две ночи до отправления, Мэри Вестерберг, мать Уэйна, пригласила МакКэндлесса поужинать. «Мама не в восторге от моих подручных, – говорит Вестерберг, – И не горела желанием видеть Алекса. Но я продолжал доставать ее, говоря, что она должна познакомиться с этим парнишкой, так что, в конце концов, уломал. И они моментально поладили. Болтали без умолку пять часов».
«В нем было нечто восхитительное, – объясняет Мэри Вестерберг, сидя у полированного каштанового стола, за которым они ужинали тем вечером. – Алекс рассуждал более зрело, чем его сверстники. Что бы я ни сказала, он желал знать больше – что я имею в виду, почему считаю так, а не иначе. Он жадно учился. В отличие от многих, он жил по своим убеждениям.
Мы часами беседовали о книгах. Здесь, в Картэйдже, сложно найти людей, с которыми можно обсуждать книги. Он снова и снова говорил о Марке Твене. Черт возьми, мы прекрасно болтали, и я хотела, чтобы ночь длилась вечно. Очень надеялась снова увидеть его осенью. Не могу выбросить парня из головы. Его лицо и сейчас у меня перед глазами – он сидел в том же кресле, что и вы сейчас. Удивительно: я провела с ним лишь несколько часов, и как же меня затронула его смерть!»
Последнюю ночь в Картэйдже он грандиозно отпраздновал в Кабаре с бригадой Вестерберга. «Джек Дэниелс» лился рекой. Ко всеобщему удивлению, МакКэндлесс сел за пианино, хотя никогда не говорил, что умеет музицировать, и стал наигрывать мотивчики кантри, затем – рэгтайм и песенки Тони Беннета. И это отнюдь не было пьяным бренчанием. «Алекс действительно умел играть, – говорит Гэйл Бора. – Это было великолепно. Мы все были поражены».
Утром 15 апреля друзья собрались на элеваторе провожать МакКэндлесса. Его рюкзак был плотно набит. В подкладке ботинка запрятана тысяча долларов. Он оставил журнал и фотоальбом на хранение Вестербергу, и отдал ему кожаный пояс, который сделал в пустыне.
«Алекс любил сидеть у стойки в Кабаре и часами читать этот пояс, – рассказывает Вестерберг. – Словно он расшифровывал для нас иероглифы. За каждой картинкой стояла долгая история».
Когда МакКэндлесс обнял на прощание Бору, по ее словам, она «увидела слезы у него на глазах. Это меня напугало. Он уезжал лишь на несколько месяцев, и я сообразила, что он не стал бы плакать, если б не знал, что его ждут серьезные опасности, и он может никогда не вернуться. Именно тогда у меня появилось дурное предчувствие, что я больше не увижу Алекса».
Огромный тягач-полуприцеп ждал с включенным двигателем. Род Вольф, один из работников Вестерберга, должен был доставить груз семян подсолнечника в Эндерлин, штат Северная Дакота, и согласился подбросить МакКэндлесса до трассы 94.
«Когда я его высадил, с плеча Алекса свисало охренительно огромное мачете, – говорит Вольф. – И я подумал: Ядрена вошь, его ж никто не подберет с такой штукой! Но я ничего не сказал. Просто пожал ему руку, пожелал удачи и попросил прислать весточку».
МакКэндлесс так и поступил. Неделей позже Вестерберг получил немногословную открытку со штампом Монтаны:
18 апреля. Прибыл утром на товарняке в Уайтфиш. Отлично провожу время. Сегодня пересеку границу и двину на север, к Аляске. Передавай всем привет.
Всего доброго!
Алекс
Затем, в начале мая, пришла другая открытка, на сей раз – из Аляски, с фотографией белого медведя на лицевой стороне. На штемпеле стояла дата 27 апреля 1992 года. Она гласила:
Привет из Фербэнкса! Это моя последняя весточка Уэйн. Прибыл сюда 2 дня назад. Было очень сложно поймать попутку на Территории Юкон. Но я все-таки добрался.
Пожалуйста, возвращай всю мою почту отправителям. Наверное я нескоро вернусь на юг. Если я погибну во время этого приключения и ты больше не услышишь обо мне я хочу чтобы ты знал я считаю тебя великим человеком. Теперь я отправляюсь в дикую природу.
Алекс
В тот же день МакКэндлесс послал сходную открытку Джен Буррс и Бобу:
Привет, ребята!
Это – последняя весточка от меня. Я отправляюсь жить среди дикой природы. Будьте здоровы, я счастлив, что познакомился с вами.
Александр
Глава восьмая АЛЯСКА
Возможно, творческим талантам присуща дурная привычка доходить до нездоровых крайностей, чтобы черпать в них выдающиеся озарения, но едва ли это – подходящий образ жизни для тех, кто не в состоянии превратить свои душевные раны в стоящее искусство или размышления.
Теодор Рошак «В поисках удивительного»
У нас в Америке есть традиция «Биг-Ривер» – уносить свои раны в дикую природу для исцеления, преображения или покоя. Как и в рассказе Хемингуэя, если твои раны не слишком глубоки, это работает. Но не в Мичигане (и не в Фолкнеровских Больших Лесах Миссисипи). На Аляске.
Эдвард Хоагленд «Вверх по Блэк Ривер до Чолкицика»
Когда МакКэндлесс был найден мертвым на Аляске, и загадочные обстоятельства его гибели попали в сводки новостей, многие решили, что у парня были проблемы с головой. На статью в «Аутсайд» пришло множество отзывов, в том числе немало клеймящих позором МакКэндлесса – а заодно и меня, автора истории, за прославление того, что им казалось глупой бессмысленной смертью.
Много отрицательных мнений поступило из Аляски.
«Алекс был чокнутым, – пишет житель поселка Хили. – Автор описывает человека, который отказался от небольшого состояния, бросил любящую семью, автомобиль, часы и карту, спалил остаток своих денег и поперся в „дикие места“ к западу от Хили».
«Лично я не вижу ничего хорошего ни в поступках Криса МакКэндлесса, ни в самой идее жизни в дикой природе, – вторит другое письмо. – Отправиться в дикие места намеренно неподготовленным и получить опыт выживания на грани смерти – вряд ли это сделает кого-либо лучшим человеком. Разве что чертовски везучим».
Один из читателей удивляется: «Как мог тот, кто собирался „прожить вдалеке от большой земли несколько месяцев“, забыть первое правило бойскаута – „Будь готов!“? Как мог сын столь постоянно и необъяснимо мучить своих родителей и близких?»
«Кракауэр – сам придурок, если не считает Криса „Александра Супербродягу“ МакКэндлесса придурком, – настаивает человек из Северного полюса, штат Аляска. – Падение МакКэндлесса началось уже давно, на Аляске он лишь достиг дна и разбился».
Но самая пронзительная критика содержалась в массивной, многостраничной эпистоле из Эмблера, крохотной эскимосской деревушки на реке Кобук в заполярье. Автором был когда-то живший в Вашингтоне белый писатель и школьный учитель по имени Ник Дженс. Предупредив, что уже час ночи, и он уже ополовинил бутылку Сигрэма, Дженс отдается полету мысли:
За последние пятнадцать лет я встречал здесь немало таких, как МакКэндлесс. Одна и та же история: юные идеалисты с переизбытком энергии, которые переоценили себя, недооценили природу, а в итоге попали в передрягу. МакКэндлесс едва ли выделяется: все эти ребята, шляющиеся по штату, настолько схожи, что уже становятся массовым клише. Разница лишь в том, что он погиб, и история о его ослиной тупости угодила в газеты.… (Джек Лондон все правильно описал в романе «Зажечь огонь», МакКэндлесс, в сущности, лишь бледная современная копия его главного героя, который замерз, поскольку был слишком спесив, чтобы прислушиваться к умным советам.)…
Невежество, которое можно было излечить топографической картой ГСА[30] и справочником бойскаута, – вот что убило его. И хотя я сочувствую его родителям, к нему самому не испытываю ни малейшей симпатии. Подобное умышленное невежество… проявляется в неуважении к земле и, парадоксально, выказывает тот же сорт самонадеянности, который привел к катастрофе танкера «Эксон Вальдес»[31] – другой иллюстрации того, что случается, когда неподготовленные самоуверенные люди запутываются и все гробят. Различие лишь в масштабе.
Надуманный аскетизм МакКэндлесса, его псевдолитературное позерство не оправдывают, а лишь усугубляют его промахи.… Его письма, заметки и журналы… похожи на творения обычного школьника – чуть выше среднего уровня, немного театральные, – или я что-то упустил?
Большинство жителей Аляски считают, что МакКэндлесс был всего лишь еще одним мечтательным желторотым юнцом, ушедшим в леса, чтобы отыскать там решения всех своих проблем, а встретившим лишь комаров и смерть в одиночестве. За многие годы десятки маргиналов навсегда исчезли в глуши Аляски. Немногие отпечатались в коллективной памяти местных обитателей.
В начале 70-х идеалист-неформал прошел через деревню Танана, возглашая, что собирается провести остаток жизни «в общении с природой». В середине зимы полевой биолог обнаружил вещи – два ружья, туристическое снаряжение и дневник, заполненный бессвязным пустословием об истине, красоте и невнятной экологической теории – в пустой засыпанной снегом лачуге около Тофти. Сам юноша исчез.