Детективный жанр и судьбы умерших в век викингов
Другой литературный жанр, опять-таки связанный с тем главным для конца родового строя мотивом — распрей внутри рода, это тайное убийство, оказавшееся началом драматической истории, рассказанной в исландской «Саге о Гисли».
Ее герой Гисли видит, что приходит конец традиционному миру — родовые связи гибнут в распрях, — и пытается противостоять этому. Он пробует связать ближайших к нему людей — своего брата Торкеля, шурина Вестейна и свояка Торгрима — узами побратимства. Для этого нужно было пройти специальный обряд — вырезать полосу дерна, припереть его копьями с нанесенными на них рунами, приподняв над землей, пройти под этими «воротами», затем смешать с землей собственную кровь и поклясться именами всех богов, что побратимы буду держаться вместе и мстить друг за друга, как кровные родичи. Побратимы были как бы заново рождены самой матерью-землей, их узы становились нерушимыми, и сам Один почитал эти узы побратимства.
Но Торгрим не захотел смешивать свою кровь с кровью Вестейна, и тогда Гисли не стал скреплять кровью свои узы с Тогримом. Это и предрешило дальнейший ход распри. Торкель узнал, что его жена — любовница Вестейна. В саге рассказывается, как Торгрим и Торкель позвали колдуна, сковавшего им копье, на котором были нанесены тайные руны. Тот же колдун вызвал бурю и ненастье, чтобы Гисли не мог попасть в дом своего побратима и предотвратить расправу над ним. Колдовским копьем неизвестный убийца пронзил Вестейна ночью во сне. Это считалось подлым убийством: совершившие его попадали в Хель. Гисли вынул копье из груди убитого побратима, и это было знаком того, что Гисли собирается мстить.
Тем временем люди собираются на похороны Вестейна, и туда является Торгрим. Он говорит собравшимся об обычае обувать башмаки Хель на тех, кто собирается в Вальхаллу, и завязывает обувь на ногах Вестейна. «Я не умею завязывать башмаков Хель, если эти развяжутся», — проговаривает потом Торгрим. Этот обычай упоминается только в «Саге о Гисли», хотя мы знаем, что для путешествий в иные миры нужна была волшебная обувь — такие башмаки были у Локи.
Убийца так и не был найден — очевидно, он не боялся загробного наказания и не объявил о своем деянии. Но выяснилось, что обряд совершенный Торгримом, Гисли воспринял как вызов. Ночью он является в дом Торгрима с тем же копьем: по преданию его клинок был выкован чудесным кузнецом из рода черных альвов (как и копье самого Одина). Прежде чем убить его, Гисли будит спящего хозяина — он соблюдает кодекс чести и не хочет прослыть подлым убийцей. Тем не менее Гисли не был пойман на месте преступления и мог принять участие в похоронах Торгрима. Когда умершего положили на корабль и хотели засыпать курган, Гисли взял на берегу огромный, как скала, камень и навалил его на погребальную ладью, так, что весь корабль затрещал. «Я не умею ставить корабль, если этот унесет ветром», — сказал Гисли. Все обратили внимание на то, что, совершая обряд, Гисли отплатил Торгриму за Вестейна.
Смысл этих слов становится ясным позднее: когда была отпразднована тризна по Торгриму, наступила зима, и снег покрыл все вокруг. Лишь юго-западная пола Торгримова кургана не была покрыта снегом, и люди думали, что Торгрим снискал расположение Фрейра своими жертвами — Фрейр не хотел, чтобы их разделял мороз. Фрейр, погребенный в кургане, как в загробном жилище, покровительствовал тем, кто обитал в могиле. Значит, Гисли навалил камень на ладью Торгрима, чтобы она не отплыла в Вальхаллу, а Торгрим завязал башмаки Вестейну для того, чтобы он не достиг воинского рая, остался связанным путами в кургане.
Распря продолжалась на поле обряда так же, как в словесном поединке и поединке с оружием в руках. Она продолжилась и в поединке колдовском, ибо родич Торгрима нанял колдуна, чтобы тот магическим способом лишил Гисли поддержки его друзей в Исландии. Гисли делает вид, что ничего не знает о распре и устраивает у подножия кургана игру в мяч. В ней участвует (против Гисли) родич Торгрима, и его люди оскорбляют партнера Гисли по игре. Однако мать этого партнера оказывается колдуньей, и на хутор оскорбивших ее сына людей обрушивается с гор снежная лавина. В отместку родичи Торгрима забивают колдунью камнями, а Гисли велит убить напустившего на него порчу колдуна, и того тоже заваливают камнями. Но удача оставляет Гисли, и он погибает — такова участь большинства героев саг.
Вожди, колдуны и сама природа оказываются втянутыми в родовую распрю, а мертвецы остаются членами рода — связи с ними не разрываются после смерти, они взывают к отмщению.
Мифологический оксюморон: «живые мертвецы»
Вестейн и Торгрим, корабль которого был завален скалой, не могли, подобно Хельги Убийце Хундинга, выйти из кургана и отправиться в Вальхаллу. Но исландские саги полны рассказами о мертвецах, выходящих из могилы, но не для того, чтобы отправиться в загробный мир.
Беспокойный покойник — это такой же оксюморон, как горячий лед. Но представления о бесчинствах живых мертвецов были повседневными реалиями исландского быта.
Один из них — Храпп в «Саге о людях из Лососьей долины» — при жизни был рачительным хозяином, хотя имел злобный нрав и часто нападал на соседей. И после смерти он просил, чтобы его похоронили в стоячем положении в дверях дома — так ему легче будет следить за хозяйством. Жена не осмелилась перечить своенравному мужу, и после смерти он проявил свой нрав в полной мере, перебив почти всех домочадцев и продолжая нападать на соседей, так что его хутор запустел. Храппа пришлось выкопать из его могилы под дверью, перенести подальше — туда, где редко проходили люди и скот, и могилу завалить камнями. После этого он почти перестал появляться. Однажды один из состоятельных исландцев решил переселиться на этот хутор и отправился туда на лодке со своим скарбом и домочадцами. Тут лодка налетела на камень, а сидевшие в ней увидели большого тюленя с глазами, очень похожими на человеческие: зверь не давал плыть ладье, пока не поднялась буря, так что все переселенцы утонули. Ясно, что Храпп оказался еще и оборотнем и не желал, чтобы кто бы то ни было владел его хутором.
Наконец в этой несчастливой местности поселился богатый скотом исландец. Его хлев располагался в лесу, и посланный туда работник опять столкнулся с Храппом. Хозяин сам, взявши копье, решил расправиться с мертвецом, но тот отломил наконечник и провалился сквозь, землю. Наутро исландцы пришли к могиле и раскопали ее, разбросав камни. Храпп лежал там с наконечником копья. Пришлось извлечь беспокойного мертвеца и сжечь его на костре. Пепел Храппа выбросили в море, и после этого он исчез навсегда.
Мы видим, что совершившие этот ритуал исландцы следовали завету Одина — ведь пепел умершего следовало выбросить в море. Конечно, Храпп не направился в Вальхаллу — он не был павшим героем. Ясно, что назначением обряда было удалить вредоносного покойника в иной мир, в Хель, чтобы он не убивал живых.
Не менее злобен был персонаж другой саги — о скальде Греттире. Его звали Глам, и он жил уже тогда, когда в Исландии стало распространяться христианство. Он был упорным язычником и потребовал однажды, чтобы на Рождество — йуль — во время строгого поста ему дали еды. Потом он отправился со стадом, но поднялась буря, и Глам не вернулся в рождественскую ночь. Отправились на его поиски и нашли пастуха в горах, где повсюду видны были следы страшной борьбы. Пастух был мертв, черен, как Хель и огромен, как бык. Говорили, что его убили тролли — горные великаны. Глама, который был очень тяжел, так и не смогли довезти до церкви — лошади не могли сдвинуть дроги — и закопали неподалеку, завалив камнями. Но Глам принялся вставать из могилы и бесчинствовать — нападать на людей, забираться на конек крыши и ездить на нем, будто на лошади. Он являлся на хутор и ночью, и днем. Лишь к лету, во время Высокого, он несколько приутих. Но к Рождеству сила мертвеца опять стала прибывать, и он нападал и на людей, и на скот. Наконец, сам герой саги — Греттир, на счету которого уже была расправа с могильным жителем, явился на несчастный хутор, чтобы провести там ночь и расправиться с мертвецом.
Дом к тому времени был совершенно разорен его посещениями, и Глам снова не преминул явиться и опять принялся стучать пятками по крыше, как наездник, так что весь дом сотрясался. Затем мертвец пролез в дом — он был так огромен, что голова достигала крыши. Греттир сам был силачом и попытался было повалить мертвеца, но тот сам начал тащить своего противника к выходу. Тогда герой применил хитрость и толкнул Глама наружу, так что тот повалился на спину, а Греттир — на него. Тут из-за туч вышла луна, и Греттир увидел взгляд мертвеца. Потом скальд признавался, что впервые в жизни содрогнулся от этого взгляда и не в силах был поднять меч, чтобы прикончить выходца из могилы.
В этот момент мертвец произнес свое заклятие и напророчил, что у Греттира после встречи с ним не пребудет богатырской силы: он лишится удачи, будет объявлен вне закона, и взгляд мертвеца до самой смерти будет перед его глазами. Выходцу из могилы, как и эддической вёльве, было известно будущее — он верно предсказал судьбу герою. Но Греттиру хватило сил отрубить мертвецу голову и приложить ее к обезглавленному телу между ляжек — так расправлялись с вампирами. Потом Глама сожгли, прах собрали в мешок и похоронили подальше от жилья и дорог.
Эти мифологические рассказы, именуемые быличками, свидетельствуют, что злобные люди и после смерти могли сохранять свой дикий нрав. Но будучи существами иного мира, они обретали силу великанов и чудовищ — оборотней. Их нужно было сжечь, чтобы уничтожить наделенное сверхъестественной силой тело — отправить из могилы, расположенной возле дома, в далекий загробный мир, куда нужно много дней добираться на ладье и на коне.
Но если мы вспомним о путешествии Одина в Хель, к могиле вёльвы, от которой бог хотел получить прорицание, то выяснится, что и сама могила оказывалась не возле дома — не в Мидгарде или Асгарде, а в преисподней. Вёльва же, которую поднимает из могилы Один, говорит, что бог заставил ее отправиться в «нелегкий путь». Чтобы разобраться в этих загробных странствиях, не обойтись без мифологической географии, точнее — космографии, и без того, чем представляли себе могилу скандинавы-язычники.
Выясняется, что само слово «хель» первоначально и означало могилу — укрытие, в котором хоронили труп. Собственно могила была воплощением преисподней. Вход в загробное жилище — Ворота Мертвых, за которые заглядывала девушка на похоронах руса, — это одновременно и вход в загробный мир.
Скандинавы не зря уделяли столько внимания погребальным обрядам, смерти, которой умер сородич, и его посмертной судьбе: ведь от того, к кому присоединится после смерти умерший — к дружине эйнхериев и благодетельных богов и предков, или к полчищам чудовищ и злобных мертвецов — зависел исход последней битвы. Умерший и после смерти оставался членом рода — он был естественным мифологическим посредником между людьми и миром сверхъестественного — тем светом, ВаЛьхаллой или Хель, в которых он обречен был пребывать. Залогом того, что эти связи не обрываются, и род живых составляет единство с загробной общиной предков, были «домашние курганы», родовые кладбища: тысячи этих могильных насыпей сохранились в Скандинавии (и повсюду в Европе) от эпохи язычества. На мудрость, полученную от древних людей из домашних курганов, ссылался сам Один-Харбард. Курганы — могилы предков — считались свидетельством тому, что потомки владеют этой землей по праву: языческие могилы, а в христианскую эпоху памятные рунические камни были одновременно и «межевыми столбами». Сами же предки могли в представлениях язычников сливаться с альвами — духами природы, покровителями земель-урочищ, обитателями не только «домашних курганов», но и скал.
Потомок упоминавшегося поклонника Тора из «Саги о людях с Песчаного берега», носивший имя Торстейн, однажды отправился на лодке с экипажем за провизией. Тем временем пастух, пасший овец возле Священной горы, увидел, что весь северный склон ее открыт. Оттуда доносились звуки пиршества и стук питьевых рогов. Когда пастух прислушался, он услышал, что в гору зовут Торстейна со всем экипажем занять почетное место напротив его отца. Наутро узнали, что Торстейн утонул со всеми людьми.
Жертвоприношения альвам должны были способствовать здоровью всего рода и рождению новых потомков: это был обмен дарами с «тем светом».
В «Саге об Олаве Святом» — крестителе Норвегии — рассказывается, что его мать долго не могла разродиться. Пришлось обратиться к помощи предка — Олава Гейрстадальва: из его кургана достали пояс, которым опоясали роженицу (вспомним принадлежащее Фрейе сокровище Брисингов, которое первоначально было поясом — этот талисман должен был помогать в родах). Этот языческий обряд способствовал появлению на свет первого скандинавского святого: естественно, что ему дали имя Олав — считалось, что предок возродился в потомке.
Эти кладбища оказывались «за оградой» хуторов и поселений, в «Утгарде» (потребовавший похоронить себя прямо в дверях дома Храпп оказался зловредным мертвецом), но все же это были домашние курганы. Погребения в них были устроены так, чтобы умерший мог пользоваться привычными для него домашними вещами — его личное имущество оставалось с ним в доме-могиле. У знатных людей под курганами могли оказаться большие сокровища или волшебное оружие, овладеть которым мечтали многие герои — сам Один похвалялся, что умел грабить курганы так, что могильные жители не причиняли ему вреда. Хёдер, добывающий волшебный меч у Миминга, должен спуститься в саму преисподнюю.
Знакомый нам Греттир прославился тем, что еще до встречи с Гламом спустился в курган за хранящимся там кладом — недаром по ночам над ним вспыхивал огонь. Греттир принялся раскапывать курган и к закату дошел до бревен сруба — могильного жилища. Ночью спускаться в курган было опасно, но не для нашего героя. Он раскидал бревна и, несмотря на страшное зловоние, спустился вниз. Сначала ему попались конские кости (умершего снабдили верховым конем), а потом — столбы высокого сиденья, которое принадлежало обычно знатным людям. Мертвец сидел на этом престоле, а рядом были сложены сокровища. Греттир взял богатства и двинулся было к лазу, ведущему из кургана, но мертвец схватил его сзади, тому пришлось вытащить свой меч и отрубить могильному жителю голову, приложив ее к ляжкам. Так мертвец не смог бы его преследовать.
Мы видим, что в дом-могилу, помимо привычной обстановки и даже мебели, помещали все, что было необходимо для путешествия в далекий иной мир — коней, лодку, иногда сани или просто ледоходные Шипы, чтобы умершему легче было переправляться через замерзшие проливы, прикрепив их к обуви.
Эта мифологическая диалектика, при которой умерший оказывался одновременно живущим в доме-могиле и путешествующим на тот свет, касалась и того обряда, который, казалось бы, не оставлял возможности для телесного существования предка под курганом — трупосожжения. Вопреки завету Одина, описанному Снорри, кости собирали с погребального костра, но не выбрасывали в море, а складывали в глиняный сосуд — урну, или даже котел. В бронзовом и раннем железном веке сами урны оформляли в виде домиков или человеческих фигур с личинами; они являли собой новое и вечное (ведь обожженная глина не разрушается) жилище и тело для умершего. В эпоху викингов кости собирали в простые горшки, но на плечики таких горшков часто клали железные шейные гривны с привесками амулетами — молоточками Тора: умерший в новом теле находился под покровительством самого популярного божества.
Конечно, не только любовь к предкам и вера в их мудрость была основой культа предков и погребального культа — на кровнородственных связях основывалось все архаическое общественное устройство. Вечные могильные памятники, курганы и каменные стелы, были воплощением нерушимости родовых связей и всех общественных устоев. Имена похороненных под большими курганами конунгов сохранялись в фольклорной памяти народа на протяжении столетий.
Легенды, связанные с курганами конунгов, были основой исторической памяти для целых народов. Одна из них относится к тому времени (X век), когда Харальд Прекрасноволосый объединял норвежские земли. В одной такой земле, в Наумдале на севере, правили два брата-конунга, Херлауг и Хроллауг. Три лета они сооружали курган, и когда узнали, что Харальд идет на них походом, Херлауг взял с собой много еды и питья и вошел живым в курган со своей дружиной, велев закрыть его за собой. Хроллауг, как его наследник, воссел на кургане, поставив на насыпи престол конунга. Рядом же он поместил скамейку для ярлов и, когда Харальд приблизился, пересел на эту скамейку. Он отдал себя во власть конунга Харальда, и тот сделал его своим ярлом, передав ему в управление Наумдаль. Вспомним, как русы на Волге поставили на кургане столб с именем своего вождя и «царя» — памятник был воплощением исторической памяти и, значит, свидетельством законной власти в стране. Недаром у конунгов был обычай восседать на кургане, подобно тому, как Один восседал на своем престоле Хлидскьяльв: богу с его престола были видны все миры, конунгу — вся страна.
Курган действительно был подобен престолу Одина у мирового древа: ведь оттуда открывался путь в иной мир. Поэтому в скандинавских сказаниях курган может отождествляться с иным миром: там происходит битва между мертвыми дружинами, как в Вальхалле. Наоборот, курган вёльвы, к которому Один скачет на своем Слейпнире, располагается в преисподней — Хель.
Погребальный ритуал, совершенный по всем правилам, гарантировал мир и благополучие родовому коллективу и всей стране. Чем значительнее был человек, тем пышнее были похороны и тризна. Даже в Исландии на поминки знатных людей собиралось по нескольку сот человек. Чтобы нейтрализовать действие смерти и восстановить родовые связи, на тризне устраивались даже оргии, наподобие той, что описана Ибн-Фадланом.
Но в обществе, даже самом архаичном, существовали отнюдь не только те обряды, которые были направлены на единение коллектива перед силами Хаоса и смерти. Не менее были развиты обряды колдовства и наведения порчи — использования сил Хаоса и смерти против своих врагов.