Глава двадцатая Ксенофилиус Лавгуд

Г арри не ждал, что гнев Эрмионы усохнет за ночь, и поэтому не удивился, что на следующее утро она общалась в основном презрительными взглядами и нарочитым молчанием. В ответ Рон принимал в её присутствии неестественно унылый вид, как явный знак непрекращающегося раскаяния. В итоге, когда они все трое были рядом, Гарри чувствовал себя как на бедняцких похоронах, где он единственный не был штатным плакальщиком. В те же немногие минуты, когда Рон оказывался вдвоём с Гарри (отправляясь за водой или обшаривая подлесок в поисках грибов), он становился весёлым до неприличия.

– Кто-то помогает нам, – всё повторял он, – кто-то послал ту олениху, кто-то на нашей стороне, одной Сути крышка, дружище!

После сокрушения медальона они с обновлённой уверенностью пустились обсуждать возможное местонахождение остальных Разделённых Сутей, пусть они уже столько раз обсуждали это раньше. Гарри был полон надежд, уверенности, что за первым прорывом последуют и другие. Надутый вид Эрмионы не мог испортить его лучезарного настроения: неожиданный взлёт их удачи, появление загадочной лани, обретение меча Гриффиндора и, самое главное, возвращение Рона – Гарри был так счастлив, что с огромным трудом поддерживал строгость на лице.

Ближе к вечеру они с Роном опять сбежали от сулящего грозы общества Эрмионы и, под предлогом сбора в голых кустах несуществующей черники, продолжили нескончаемый обмен новостями. Гарри наконец смог рассказать Рону полную историю своих с Эрмионой странствий, вплоть до полной версии событий в Годриковой Лощине; теперь Рон посвящал Гарри во всё, что он за недели своего отсутствия разузнал о широком волшебном мире.

–…и как вы узнали про Табу? – спросил он Гарри, после рассказа об отчаянных попытках магглорождённых ускользнуть от Министерства.

– Про что?

– Вы с Эрмионой прекратили называть Сам-Знаешь-Кого по имени!

– Ах, да! Ну, просто подцепили дурную привычку, – сказал Гарри. – Но для меня не проблема назвать его Вол…

– НЕТ! – взревел Рон, так, что Гарри отскочил в кусты, а Эрмиона (у входа в палатку, носом в книгу) скривилась, глядя на них. – Прости, – Рон помог Гарри выпутаться из ежевики, – но это имя заклято, Гарри, они так народ выслеживают! Если произнести это имя, ломаются защитные чары, получается что-то вроде магической встряски… это вот так они нашли нас на Тоттенхэм Корт!

– Потому что мы говорили его имя?

– Точно! И надо отдать им должное, умно придумано. Ведь только люди, которые всерьёз готовы ему противостоять, ну как Дамблдор, решаются его говорить. Вот они и сделали это имя Табу, всякий, кто его скажет, оставит след… простенький способ вычислять членов Ордена! Они чуть не схватили Кингсли…

– Ты серьёзно?

– Ага, Билл говорит, на него насела куча Пожирателей Смерти, но он пробился. Он сейчас в бегах, совсем как мы. – Рон задумчиво почесал подбородок кончиком палочки. – Как ты считаешь, это не Кингсли послал ту лань?

– Его Покровитель – рысь, помнишь, мы на свадьбе видели?

– Ох да…

Они ещё прошли по кустам, подальше от палатки и Эрмионы.

– Гарри… ты не считаешь, что это мог быть Дамблдор?

– Дамблдор что?

Рон, с немного смущённым видом, тихо сказал: – Дамблдор… ну, лань? Я имею в виду, – Рон следил за Гарри краешком глаза, – настоящий меч был у него последнего, так ведь?

Гарри не стал смеяться над Роном, потому что слишком хорошо понял, почему тот запнулся, задавая вопрос. Мысль, что Дамблдор сумел вернуться к ним, что он приглядывает за ними, была невыразимо успокаивающей. Он помотал головой.

– Дамблдор мёртв, – сказал он. – Я видел, как это было, я видел тело. Он определённо умер. И вообще, его Покровитель – феникс, не лань.

– Покровители же меняются, почему этот не может? – сказал Рон. – У Тонкс ведь изменился, разве не так?

– Ага, но если Дамблдор живой, почему он не показывается? Почему он просто не вручил нам меч?

– Без понятия, – сказал Рон. – Может, потому же, почему он не отдал тебе меч, пока был жив? Потому же, почему он оставил тебе старый Снитч, а Эрмионе – книжку детских сказок?

– Так почему? – спросил Гарри, поворачиваясь лицом к лицу с Роном; ему отчаянно был нужен ответ.

– Ну не знаю, – сказал Рон. – Иногда мне казалось, когда мне было хреновато, что он просто шутил… или хотел сделать всё ещё покруче. Но я больше так не думаю, совсем. Он знал, что делал, когда дал мне Гасилку, так ведь? Он… – уши у Рона стали ярко-красными; сам он, казалось, был поглощён созерцанием пучка травы, который он шевелил ногой, –…ну, он, должно быть, знал, что я от вас сбегу.

– Нет, – поправил его Гарри, – он должен был знать, что ты всегда захочешь вернуться.

Рон был явно благодарен за это, но всё равно оставался подавленным. Отчасти чтобы сменить тему, Гарри сказал: – Кстати, о Дамблдоре. Ты слышал, что о нём Москита написала?

– Ещё бы, – сразу ответил Рон. – Об этом кругом много говорили. К'нешно, иди всё по-другому, это были бы забойные новости – Дамблдор в корешах с Гринделвальдом, но сейчас это – для тех, кто не любил Дамблдора – только повод посмеяться, а для всех тех, кто считал его классным парнем, это вроде пощёчины. По мне же, это всё не так уж важно. Он же тогда был совсем молодой…

– Нам ровесник, – сказал Гарри, точно так же, как он возразил Эрмионе, и что-то в его лице заставило Рона догадаться, что продолжать эту тему не стоит.

В кусту ежевики перед ними сидел, в середине промёрзшей паутины, большой паук. Гарри нацелился в него палочкой, которую Рон дал ему прошлой ночью, и которую позже Эрмиона соблаговолила исследовать и определить, что она сделана из тёрна.

– Энгоржио.

Паук вздрогнул и чуть-чуть закачался в паутине. Гарри попробовал ещё раз. Теперь паук чуть-чуть увеличился.

– Прекрати, – отрывисто сказал Рон, – извиняюсь, что сказал, что Дамблдор был молодой, лады?

Гарри забыл Ронову ненависть к паукам.

– Прости… Редуцио.

Паук не уменьшился. Гарри посмотрел на терновую палочку. Сегодня у него каждое простенькое заклинание, которое он пытался с её помощью совершить, выходило слабее, чем те, которые он творил со своей фениксовой палочкой. Эта, новая, ощущалась навязчиво чужой, как если бы к запястью были пришиты чьи-то ладонь с пальцами, вместо своих.

– Тебе просто нужна практика, – сказала Эрмиона, которая бесшумно подошла к ним сзади, и теперь с тревогой наблюдала, как Гарри пытается увеличивать и уменьшать паука. – Тут, Гарри, всё дело в уверенности.

Гарри понял, почему ей хочется, чтобы у него всё было в порядке: она продолжала чувствовать себя виноватой, из-за поломки его палочки. Он прикусил ответ, готовый сорваться с его губ, что если дело, по её мнению, не в палочке, то она может терновую палочку забрать себе, а ему отдать свою. Но, страстно желая, чтобы все они снова стали друзьями, он согласился; но когда Рон на пробу улыбнулся Эрмионе, она ушла, задрав нос, и снова скрылась за книгой.

Когда стемнело, все трое вернулись в палатку, и Гарри пошёл караулить, в первую вахту. Сидя перед входом, он терновой палочкой пробовал заставить летать мелкие камешки у себя под ногами; но магия получалась по-прежнему не такой сильной, как раньше, и какой-то неуклюжей. Эрмиона лежала на койке и читала, а Рон, после многих нервных взглядов на неё, вынул из рюкзака маленький радиоприёмник в деревянном корпусе и стал пытаться его настроить.

– Тут есть одна программа, – сказал он Гарри, понизив голос, – которая даёт новости, какие они есть. Все остальные на стороне Сам-Знаешь-Кого, и рулят вслед за Министерством, но вот эта… погоди, это надо слышать, это здорово. Только она бывает не каждую ночь, им приходится менять место, чтобы их не засекли, и чтобы настроиться, нужен пароль… Беда в том, что последний раз я его прозевал…

Он легонько барабанил палочкой по приёмнику и наугад шептал всякие слова. То и дело он незаметно взглядывал на Эрмиону, очевидно опасаясь взрыва негодования, но она обращала на него внимания не больше, чем если бы его тут вообще не было. Так минут с десять Рон барабанил и бормотал, Эрмиона переворачивала страницы, а Гарри продолжал упражняться с терновой палочкой.

Наконец Эрмиона слезла с койки. Рон тут же перестал стучать.

– Если тебе мешает, я не буду, – нервно сказал он Эрмионе.

Эрмиона не снизошла до ответа, но направилась прямо к Гарри.

– Нам надо поговорить, – объявила она.

Гарри посмотрел на книгу, которую она держала: Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора.

– О чём? – спросил он с дурным предчувствием. В его голову влетела мысль, что ведь в книге есть глава о нём; а он не был уверен, что рвётся прослушать Ритину версию своих отношений с Дамблдором. Но ответ Эрмионы оказался совершенно неожиданным:

– Я хочу отправиться повидать Ксенофилиуса Лавгуда.

Гарри уставился на неё:

– Не понял?

– Ксенофилиус Лавгуд, отец Луны. Я хочу пойти поговорить с ним!

– Э… зачем?

Она глубоко вздохнула, словно брала себя в руки, и сказала: – Из-за этого знака, знака из Барда Бидла. Посмотри сюда!

Она сунула Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора под нос не особенно желающему смотреть Гарри, и он увидел фотографию письма Дамблдора Гринделвальду, написанного тонким, лёгким Дамблдоровым почерком. Гарри было отвратительно видеть бесспорное доказательство того, что Дамблдор действительно писал эти слова, Что это не выдумка Риты.

– Подпись! – сказала Эрмиона. – Гарри, взгляни на подпись!

Он повиновался. Какое-то мгновение он совершенно не понимал, о чём говорит Эрмиона, но, присмотревшись внимательнее при свете своей палочки, он увидел, что Дамблдор заменил А в «Альбусе» крошечным повторением того же треугольного значка, что был нарисован в Сказаниях Бидла, Барда.

– Э… вы о чём…? – спросил Рон на пробу, но Эрмиона раздавила его взглядом и отвернулась к Гарри.

– Он всё время выныривает, этот значок, – продолжила она. – Я знаю, Виктор считает его знаком Гринделвальда, но он определённо был на той старой могиле в Годриковой Лощине, а даты на камне – они намного раньше того, как Гринделвальд появился! А теперь это! Ну, Дамблдора или Гринделвальда нам не спросить, что он означает – я даже не знаю, жив ли ещё Гринделвальд – но мистера Лавгуда спросить можно. Он носил этот символ на свадьбе. Гарри, я уверена, что это очень важно!

Гарри ответил не сразу. Он смотрел в её напряжённое, воодушевлённое лицо, потом в окружающую темноту, и думал. После долгого молчания он сказал: – Эрмиона, нам не нужна ещё одна Годрикова Лощина. Мы уговорили себя пойти туда, и…

– Но он всё время попадается, Гарри! Дамблдор оставил мне Сказания Бидла, Барда, откуда ты знаешь, что он не предназначил нам разузнать про этот знак?

– Опять двадцать пять! – сказал Гарри с лёгким раздражением. – Мы пытаемся убедить себя, что Дамблдор оставил нам тайные знаки и ключи…

– Гасилка оказалась очень даже полезной, – подал голос Рон. – Я считаю, Эрмиона права, я считаю, нам нужно пойти повидаться с Лавгудом.

Гарри послал ему мрачный взгляд. Он был совершенно уверен, что Ронова поддержка Эрмионы никак не связана с его намерением выяснить смысл треугольной буковки.

– Это не будет, как в Годриковой Лощине, – добавил Рон. – Лавгуд на твоей стороне, Гарри, Экивокер всегда был за тебя, в нём всё время говорится, что каждый должен тебе помогать!

– Я уверена, что это важно! – сказала Эрмиона с воодушевлением.

– Но вы не думаете, что, будь это так, Дамблдор не сказал бы мне об этом, до того, как умер?

– Может… может, это что-то такое, что нужно отыскать самому, – сказала Эрмиона, чем-то напоминая того утопающего, что цепляется за соломинку.

– Ага, – заискивающе сказал Рон, – это всё проясняет.

– И не думает, – огрызнулась Эрмиона, – но я по-прежнему считаю, что мы должны поговорить с мистером Лавгудом. Символ, который связывает Дамблдора, Гринделвальда и Лощину Годрика? Гарри, я уверена, что мы должны разузнать об этом!

– Думаю, нам нужно проголосовать, – сказал Рон. – Кто за то, чтобы пойти увидеть Лавгуда…

Его рука взлетела в воздух раньше, чем рука Эрмионы. Поднимая руку, Эрмиона с подозрением поджала губы.

– Подавляющее большинство, Гарри, извини, – сказал Рон, хлопнув Гарри по спине.

– Прекрасно, – сказал Гарри, наполовину с восхищением, наполовину с раздражением. – Только, когда мы повидаем Лавгуда, давайте попробуем поискать ещё и Разделённые Сути? Кстати, где этот Лавгуд живёт? Кто-нибудь из вас знает?

– А, где-то недалеко от моего дома, – сказал Рон. – Где точно, не знаю, но когда мама с папой его упоминали, они всегда показывали на холмы. Найти будет не трудно.

Когда Эрмиона вернулась на свою койку, Гарри перешёл на шёпот:

– Ты согласился только затем, чтобы попытаться залезть в список её симпатий?

– В любви и на войне все средства хороши, – радостно заявил Рон, – а тут по кусочку и того, и другого. Взбодрись, это ж Рождественские каникулы, Луна дома!

С продуваемого ветром склона холма, куда они телепортировали на следующее утро, им открылся великолепный вид деревни Оттери Сент-Кэтчпол. С высоты, с которой они смотрели, деревня походила на коллекцию игрушечных домиков под широкими полосами света, протянувшимися к земле в разрывы между облаками. Минуту или две они стояли, глядя в сторону Норы, прикрывая глаза руками от солнца, но всё, что они могли разглядеть, это высокие деревья сада, обеспечивающие защиту маленького кривобокого дома от глаз магглов.

– Странно как-то, быть так близко, и не зайти, – сказал Рон.

– Ну, не похоже, чтобы ты Нору давно не видел. Ты был там на Рождество, – холодно сказала Эрмиона.

– Не был я в Норе! – ответил Рон со смехом, словно сам себе не верил. – Ты что думаешь, я отправился туда и всё им рассказал, как от вас ушёл? Ага, Фред и Джордж этим бы восхитились. И Джинни, она бы точно всё поняла.

– Так где ж ты тогда был? – спросила удивлённая Эрмиона.

– В новом доме Билла и Флёр. В коттедже «Раковина». Билл никогда не был ко мне строгим. Он… он не был рад, когда услышал, что я сделал, но он меня этим не доставал. Он понимал, что мне было по-настоящему жаль. Больше никто из родных не знал, что я там. Билл сказал маме, что они с Флёр не придут на Рождество домой, потому что хотят провести его вдвоём. Понимаете, первый праздник после женитьбы. Я не думаю, что Флёр переживала. Вы знаете, как она ненавидит Селестину Ворбек.

Рон повернулся спиной к Норе.

– Попробуем пойти туда, – сказал он, и пошёл первым через вершину холма.

Они шли час за часом, Гарри, по настоянию Эрмионы, под Плащом-невидимкой. Гряда низких холмов оказалась необитаемой, там был только один домишко, и тот пустой.

– Как вы думаете, это их дом, а они уехали на Рождество? – сказала Эрмиона, вглядываясь сквозь окно с геранями на подоконнике в маленькую опрятную кухню. Рон фыркнул:

– Послушай, у меня такое чувство, что когда ты заглянешь в окошко к Лавгудам, так сразу скажешь, кто там живёт. Попробуем проверим вон те холмы.

И они телепортировали на несколько миль севернее.

– Ага! – заорал Рон сквозь ветер, трепавший их волосы и одежду. Рон указывал вверх, на вершину холма, на склоне которого они очутились; там столбом поднимался в небо дом самого необычного вида, огромный чёрный цилиндр с висящей на нём сзади луной, призрачной на вечернем небе. – Это должен быть дом Луны, кто ещё будет жить в таком? Выглядит, как здоровенная ладья!^[4]

– Ничего похожего на лодку, – сказала Эрмиона, хмурясь на башню.

– Я говорю о шахматной ладье, – пояснил Рон. – Ну, туре.

У Рона были самые длинные ноги, и он дошёл до вершины холма первым. Когда Гарри и Эрмиона догнали его, задыхаясь и прижимая руки к рёбрам, то увидели, как он ухмыляется.

– Ихний дом, – сказал Рон. – Глядите.

К сломанным воротам были приколочены три рукописные объявления.

Первое гласило: