Глава 14 Шкатулка открывается 3 страница

Мийаси застыла с протянутой к миске, где находились очищенные орехи, рукой. Она встрепенулась, отведя взгляд от Эгвейн, схватила миску и отклонилась обратно на спинку кресла. Через лоджию подул холодный ветер, зашелестев в листьях растений, которые, как пожаловалась Феране, этой весной росли хуже, чем обычно. Эгвейн вернулась к своим орехам.

– Похоже, ты просто позволишь ему сеять хаос, как ему вздумается,- отметила Феране.

– Ранд ал’Тор – как река,- сказала Эгвейн. – Спокойная и безмятежная, если ее не трогать, и неистовый смертельный поток, если нажать слишком сильно. То, что сделала с ним Элайда, равносильно попытке втиснуть Манетерендрелле в каньон два фута в ширину. Выжидание с целью выяснить характер человека – не глупость и не слабость. Действие без информации – безумие, и Белая Башня заслужила бурю, которую сама вызвала.

– Возможно,- произнесла Феране,- но ты так и не ответила мне, как бы ты поступила, когда вся информация была бы собрана, и время ожиданий прошло. – Феране славилась своей вспыльчивостью, но сейчас её голос был холоден, как у любой Белой. С таким холодком говорят без эмоций, думая лишь о логике и не допуская посторонних влияний.

Не лучший подход к проблемам. Люди устроены гораздо сложнее – они не набор правил или чисел. Иногда логика нужна, это верно, но порой нужны чувства.

Она не позволяла себе зацикливаться на проблеме Ранда – нужно решать только одну задачу за раз. Но ей было что сказать на счет планов. Если не думать о том, что делать с Возрождённым Драконом, то в результате она окажется в столь же плачевном положении, что и Элайда.

Он изменился по сравнению с тем, которого Эгвейн когда-то знала. И, несмотря на это, основа личности в нём должна остаться прежней. Она видела его гнев, когда они вместе месяцами путешествовали по Айильской пустыне. Он нечасто проявлялся в детстве, но теперь она понимала, что он, должно быть, скрывался внутри. Это была не внезапная вспыльчивость, просто в Двуречье его ничто не огорчало.

За месяцы совместного путешествия, он, казалось, с каждым шагом становился твёрже. На нём лежало чрезмерное бремя. Как иметь дело с подобным человеком? Она не имела понятия.

Но их беседа на самом деле была не о том, что делать с Рандом. Феране пыталась определить, что представляет собой Эгвейн.

– Ранд ал’Тор считает себя императором, – сказала Эгвейн, – И я полагаю, что сейчас он таковым является. Если он узнает, что его подталкивают в определённом направлении, его реакция будет плохой. Если бы мне пришлось с ним разбираться, я бы направила к нему делегацию, чтобы оказать ему честь.

– Пышную процессию? – спросила Феране.

– Нет,- сказала Эгвейн,- но и не бедную. Группу из трёх Айз Седай под руководством Серой, дополненную Зелёной и Голубой. Благодаря старым связям, он настроен благожелательно к Голубым. Зелёные всегда воспринимались как противоположность Красным, тонкий намёк, что мы собираемся работать с ним, а не укрощать. А Серая – потому что это ожидаемо, а также потому, что это означает переговоры, а не войну и всё остальное.

– Хорошая логика,- кивнула Тезан.

Однако Феране было не так просто убедить.

– Подобные делегации проваливались в прошлом. Уверена, что делегация Элайды находилась под руководством Серой.

– Да, но делегация Элайды имела коренной изъян,- возразила Эгвейн.

– Почему это?

– Конечно потому, что ее направила Красная, – ответила Эгвейн, расколов орех. – Не могу понять логики в избрании Амерлин из Красной Айя в дни, когда возродился Дракон. Разве одно это не предрешило вражду между ним и Башней?

– Некоторые считают, – возразила Феране,- что в эти беспокойные дни Красная необходима, поскольку они наиболее опытны в обращении с мужчинами, способными направлять.

– ‘Обращаться’ и ‘работать’ – разные вещи,- сказала Эгвейн. – Возрождённому Дракону не следовало предоставлять полную свободу, но с каких это пор Белая Башня похищает людей и насильно подчиняет их своей воле? Разве мы не известны, как самые тонкие и осторожные дипломаты? Разве мы не гордимся тем, что можем убедить других поступать, как следует, с мыслью, что это их собственная идея? Разве мы когда-то раньше запирали королей в ящиках и били за неповиновение? Почему теперь – впервые за всю историю – мы отреклись от собственных методов и стали простыми разбойниками?

Феране выбрала орех. Остальные Белые выглядели выбитыми из колеи.

– В том, что ты говоришь, есть смысл, – в итоге признала Восседающая.

Эгвейн отложила в сторону щипцы для орехов.

– В глубине души Ранд ал’Тор -хороший человек, но ему нужно руководство. В такое время мы должны применять всю свою ловкость. Следовало добиться того, чтобы он доверял Айз Седай больше, чем кому бы то ни было, и полагался на наши советы. Необходимо было показать ему нашу мудрость. Вместо этого ему показали, что мы будем обращаться с ним как с непослушным ребёнком. Даже если это так, нельзя было давать ему понять, что мы так считаем. Из-за нашей неуклюжести несколько Айз Седай оказались в плену, а других он разрешил связать узами своим Аша’манам.

Феране выпрямилась, её спина как будто задеревенела.

– Лучше не упоминать об этом провале.

– О чём это ты? – спросила поражённая Тезан, её рука приподнялась к груди. Некоторые Белые, похоже, не замечали происходящего вокруг них. – Феране? Ты знала об этом?

Феране не ответила.

– До меня… доходил этот слух, – ответила полная Мийаси. – Если это правда, надо что-то делать.

– Да, – согласилась Эгвейн, – К сожалению, мы не можем сейчас заниматься ал’Тором.

– Он – самая большая проблема, с которой сталкивался мир, – сказала узколицая Тезан, подавшись вперёд. – Прежде всего, надо разобраться с ним.

– Нет, – возразила Эгвейн, – сейчас есть другие проблемы.

Мийаси нахмурилась.

– Грядёт Последняя Битва, и я не вижу более важных проблем.

Эгвейн тряхнула головой.

– Пытаясь договориться с Рандом сейчас, мы будем как фермер, который, глядя на свой фургон, расстраивается, что внутри нет ничего ценного, что можно продать, не обращая внимания на то, что ось треснула. Нагрузив неисправный фургон, вы его доломаете и окажетесь в ещё худшем положении, чем были в начале.

– Что конкретно ты имеешь в виду? – потребовала разъяснения Тезан.

Эгвейн взглянула на Феране.

– Я понимаю, – сказала Феране, – Ты говоришь о расколе Белой Башни.

– Может треснутый камень быть хорошим фундаментом для здания? – спросила Эгвейн. – Может истёртая верёвка удержать взбесившуюся лошадь? Так как можем мы, в нашем нынешнем состоянии, надеяться управлять самим Возрождённым Драконом?

– Почему тогда ты поддерживаешь этот раскол, настаивая на том, что ты Престол Амерлин? – сказала Феране. – Ты противоречишь собственным рассуждениям.

– Если бы я отказалась от претензий на Престол Амерлин, воссоединило бы это Башню? – спросила Эгвейн.

– Это помогло бы.

Эгвейн вздернула бровь.

– Давайте предположим на минутку, что, отказавшись от своих претензий, я смогу убедить мятежниц вернуться в Белую Башню и принять Элайду. – Её бровь поднялась ещё выше, показав, насколько маловероятным она считала подобный исход. – Разве раскол был бы исцелен?

– Ты только что сказала, что был бы, – нахмурившись, сказала Тезан.

– Правда? – возразила Эгвейн. – Разве сёстры перестали бы передвигаться по Башне бегом, бояться остаться одни? Разве разные Айя, встречаясь в коридорах, перестали бы смотреть друг на друга враждебно? При всём уважении, разве мы перестали бы чувствовать необходимость всё время носить шали, чтобы напомнить, кто мы и кому преданны?

Феране бросила мимолётный взгляд на свою шаль с белой бахромой.

Продолжая, Эгвейн подалась вперёд:

– Конечно, вы больше, чем кто-либо в Белой Башне, понимаете важность сотрудничества Айя. Нам нужно, чтобы женщины с разными способностями и интересами собирались в различных Айя. Но разве есть смысл в том, чтобы отказываться от совместной работы?

– Не Белые были причиной этого… досадного конфликта. – негромко фыркнув, сказала Мийаси. – Причина в других, действующих слишком эмоционально.

– Конфликт спровоцирован существующей ныне властью, – сказала Эгвейн, – властью, которая учит, что в порядке вещей тайно усмирять сестёр, казнить Стражей до суда над их Айз Седай. Что можно отбирать у Сестры шаль, понизив её до Принятой, что можно расформировать целую Айя. А как насчёт воплощения в жизнь такого опасного плана, как похищение Возрождённого Дракона, без решения Совета? Не удивительно, что сёстры обеспокоены и напуганы. Разве всё, что произошло с нами, не является логичным?

Трое Белых молчали.

– Я не сдамся, – сказала Эгвейн – По крайней мере, до тех пор, пока все происходящее продолжает нас разделять. Я буду продолжать заявлять, что Элайда – не Амерлин. Её действия это доказали. Хотите помочь в битве с Тёмным? Тогда первый ваш шаг – не разбираться с Возрождённым Драконом; первым вашим действием должно быть установление связей с сёстрами из других Айя.

– Почему мы? – спросила Тезан. – Мы не отвечаем за остальных.

– Разве вас совсем не в чем упрекнуть? – поинтересовалась Эгвейн, позволив капле своей злости просочиться наружу. Неужели ни одна из сестёр не признает и крупицы вины? – Вы, Белые, должны были понять, к чему всё это приведёт. Действительно, Суан и Голубые не были безгрешны – но вы должны были увидеть ошибку в её низложении, а потом и в позволении Элайде расформировать Голубую Айя. Более того, я уверена, что несколько членов вашей Айя участвовали в возведении Элайды на Престол Амерлин.

Мийаси немного отпрянула. Белые не любили, когда им напоминали о провале Алвиарин на посту Хранительницы Элайды. Вместо того, чтобы восстать против Элайды за то, что она выгнала Белую, они, казалось, обратились против члена собственной Айя за тот позор, который она на них навлекла.

– Всё-таки я думаю, что это работа для Серых, – сказала Тезан, но голос её звучал менее уверенно, чем за мгновение до этого. – Тебе следует поговорить с ними.

– Я пробовала, – сказала Эгвейн. Её терпение подходило к концу. – Некоторые не захотели со мной разговаривать и назначали мне новые наказания. Остальные считали, что эти трещины – не их вина, но после уговоров соглашались сделать что смогут. Жёлтые проявили разумность, и мне кажется, они теперь смотрят на проблему в Башне как на рану, которую необходимо исцелить. Я до сих пор работаю с некоторыми Коричневыми сёстрами – похоже, они больше очарованы проблемой, чем обеспокоены. Я отправила нескольких из них на поиски расколов в прошлом, надеясь, что они наткнутся на историю Реналы Мерлон. Будет нетрудно найти связь, и может быть, они увидят, что наши проблемы можно решить.

– Зелёные, как ни смешно это звучит, были самыми упрямыми. Во многих аспектах они похожи на Красных, что не может не выводить из себя, поскольку они должны были бы хотеть, чтобы я оказалась среди них. Остаются только Голубые, которые были изгнаны, и Красные. Сомневаюсь, что последние станут прислушиваться к моим советам.

Феране в задумчивости подалась назад, а Тезан сидела, уставившись на Эгвейн, забыв об орехах в руке. Мийаси, выпучив от удивления глаза, вцепилась в свои седые волосы.

Может быть, Эгвейн наговорила слишком много? Айз Седай были в значительной мере похожи на Ранда ал’Тора. Они не любили знать о том, что ими манипулируют.

– Вы потрясены, – сказала девушка. – Вы считаете, что я, как остальные, должна была просто сидеть и ничего не делать, пока рушится Башня? Эта белая одежда была надета на меня силой, я не признаю того, что она означает, но я буду её использовать. Женщина в белом платье послушницы – одна из немногих, кто в наше время может свободно перемещаться между покоями Айя. Кто-то должен воссоединить Башню, и я для этого подхожу лучше всего. Кроме того, это – моя обязанность.

– Как… разумно с твоей стороны, – сказала Феране, нахмурившись.

– Спасибо, – ответила Эгвейн. Были ли они обеспокоены тем, что она переступила границы дозволенного? Разозлены, что она манипулировала Айз Седай? Полны холодной решимости снова подвергнуть её наказанию?

Феране подалась вперёд.

– Предположим, что мы хотим что-то предпринять, чтобы восстановить Башню. Какие действия ты бы порекомендовала?

На Эгвейн нахлынула волна возбуждения. В последние несколько дней её преследовали одни неудачи. Тупоголовые Зелёные! Как глупо они будут себя чувствовать, когда её признают Амерлин.

– Суана, из Жёлтой Айя, скоро пригласит вас разделить с ней трапезу, – сказала Эгвейн. По крайней мере, Суана пообещала, когда Эгвейн её подтолкнула. – Примите это предложение и встретьтесь в общественном месте, например, в одном из садов Башни. Сделайте так, чтобы вас увидели приятно проводящими время в компании друг друга. Я постараюсь убедить одну из Коричневых сестёр позже снова вас пригласить. Старайтесь, чтобы вас чаще видели в обществе женщин из других Айя.

– Это довольно просто, – сказала Мийаси. – Усилий почти не требуется, но есть великолепная возможность достичь результата.

– Посмотрим, – сказала Феране. – Ты можешь идти, Эгвейн.

Она не любила, когда её отпускали подобным образом, но выбора не было. К тому же, женщина показала своё уважение к Эгвейн, назвав её по имени. Девушка встала и – очень осторожно – кивнула Феране. Хотя реакция Тезан и Мийаси не была бурной, глаза обеих слегка расширились. К настоящему моменту в Башне было хорошо известно, что Эгвейн никогда не делала реверансы. К ее удивлению, Феране склонила голову, совсем немного, в ответном жесте.

– Если ты решишь выбрать Белую Айя, Эгвейн ал’Вир, – произнесла женщина, – знай, что здесь тебе будут рады. Твоя логика, продемонстрированная сегодня, была выдающейся для столь юной девушки.

Эгвейн спрятала улыбку. Всего четыре дня назад Бенней Налсад почти что предложила ей место в Коричневой Айя, и Эгвейн была удивлена, с какой настойчивостью Суана рекомендовала ей Жёлтую. Они почти убедили её изменить своё мнение – в основном из-за разочарования Зелеными на данный момент.

– Спасибо, – сказала девушка. – Но вы должны помнить, что Амерлин представляет все Айя. Наша дискуссия доставила мне удовольствие. Я надеюсь, вы дадите мне возможность присоединиться к вам когда-нибудь ещё раз.

С этими словами Эгвейн удалилась, позволив себе широко улыбнуться, кивнув крепкому кривоногому стражу Феране, который стоял на страже у выхода на лоджию. Она продолжала улыбаться до тех пор, пока не покинула сектор Белых и не обнаружила поджидавшую ее в коридоре Кэтрин. Красную в этот день не назначали следить за Эгвейн, а слухи в Башне твердили, что Элайда всё больше и больше полагалась на Кэтрин сейчас, когда её Хранительница исчезла с загадочным заданием.

На суровом лице Кэтрин тоже была улыбка. Это был плохой знак.

– Вот, – сказала женщина, протягивая деревянную чашку с прозрачной жидкостью. Пришло время дневной дозы корня вилочника.

Эгвейн поморщилась, но взяла чашку и выпила содержимое. Она вытерла рот носовым платком и начала идти по коридору.

– Куда это ты собралась? – спросила Кэтрин.

Самодовольство, звучавшее в ее голосе, заставило Эгвейн остановиться. Она повернулась, нахмурившись.

– Мое следующее занятие…

– У тебя больше не будет уроков, – ответила Кэтрин. – По крайней мере, таких, как раньше. Все согласны, что, для послушницы, твои навыки в плетениях производят впечатление.

Эгвейн нахмурилась. Может, они собирались снова возвести её в Принятые? Она сомневалась, что Элайда даст ей больше свободы, и она редко находилась в своей комнате, поэтому более просторная комната ей была не нужна.

– Нет, – сказала Кэтрин, лениво играя бахромой своей шали. – Было решено, что тебе стоит научиться смирению. Амерлин слышала о твоём глупом нежелании делать реверанс перед сёстрами. Она считает это символом твоего непокорства, и поэтому твоё обучение примет другую форму.

На мгновение Эгвейн овладел страх.

– Какую форму? – спросила девушка, сохраняя тон голоса ровным.

– Хозяйственные работы,- ответила Кэтрин.

– Я и так выполняю хозяйственные работы, как все послушницы.

– Ты не поняла меня, – сказала Кэтрин. – С настоящего момента всё, что ты будешь делать – это работать. Ты должна немедленно отправиться на кухню – дневное время ты будешь проводить, работая там. По вечерам ты будешь драить полы. По утрам – работать в саду, в полном распоряжении главного садовника.

– В этом будет состоять твоя жизнь, одни и те же три задания каждый день – по пять часов на каждое – до тех пор, пока ты не отбросишь свою глупую гордость и не научишься кланяться перед теми, кто выше тебя.

Это был конец свободы Эгвейн, даже той немногой, которая у нее была. Глаза Кэтрин были переполнены ликованием.

– А! Ты поняла, – продолжила Кэтрин. – Больше никаких посещений сестёр, пустой траты их времени на обучение плетениям, которые ты и так уже освоила. Никаких послаблений, вместо этого ты теперь будешь работать. Что скажешь?

Но не сложность работы так расстроила Эгвейн – её не беспокоила работа, которую она выполняла каждый день. Угнетало отсутствие контакта с другими сёстрами. Как без этого ей воссоединить Белую Башню? Свет! Это было катастрофой.

Стиснув зубы, она подавила чувства. Она встретилась взглядом с Кэтрин и ответила:

– Отлично. Идем.

Кэтрин захлопала глазами. Очевидно, она ожидала вспышки гнева или, как минимум, возражений. Но для этого было неподходящее время. Эгвейн отправилась на кухню, оставив покои Белых позади. Она не могла позволить им узнать, насколько эффективным было это наказание.

Пройдя по похожим на пещеры внутренним коридорам Башни, в которых были установлены сдвоенные лампы, высокие и извилистые, словно головы змей, извергающие узкие языки пламени к каменному потолку, девушка справилась с паникой. Она может справиться. Она справится. Они не сломают её.

Может быть, она должна поработать несколько дней, а потом притвориться, что смирилась. Следует ли ей делать реверанс, как того требует Элайда? Это было нетрудно. Один реверанс, и она сможет вернуться к более важной работе.

«Нет,- решила она. – Нет, на этом не закончится. Я проиграю, едва сделаю первый реверанс». Уступить – значит показать Элайде, что Эгвейн можно сломать. Реверансы станут началом поражения. Вскоре после этого Элайда решит, что Эгвейн должна выражать почтение в разговоре с Айз Седай. Лже-Амерлин отправит Эгвейн обратно на работы, зная, что это уже помогло. И тогда Эгвейн снова прогнётся? Сколько пройдёт времени прежде, чем вся убедительность, которой она добилась, забудется, затоптанная в плитки коридоров Белой Башни?

Она не может уступить. Телесные наказания не изменили её поведения, работы тоже не изменят.

Три часа работы на кухне не улучшили настроения. Ларас, пышнотелая Госпожа Кухонь, поручила Эгвейн отчистить один из похожих на духовку очагов. Это была грязная работа, не способствующая размышлениям. Кроме того, иного выхода из ситуации всё равно не было.

Стоя на коленях, Эгвейн подняла руку и вытерла лоб. Рука оказалась покрыта сажей. Эгвейн тихо вздохнула, её рот и нос были закрыты влажной тряпкой, чтобы защитить их от пепла. Её дыхание было жарким и тяжелым, а кожа – липкой от пота. Капли, стекавшие с её лица, были испачканы чёрной сажей. Сквозь тряпку она чувствовала тяжелый, раздражающий запах пепла, многократно пережженного в этой печи.

Очаг представлял собой большую прямоугольную конструкцию, сложенную из обожжённого красного кирпича. Он был открыт с обеих сторон, и места в нём было больше, чем достаточно, чтобы заползти внутрь – что Эгвейн и приходилось делать. На внутренней поверхности дымохода и камина образовалась тёмная корка, и ее нужно было отскоблить, пока она не засорила трубу или не отвалились, упав прямо в пищу. Снаружи, из обеденного зала, Эгвейн слышала голоса болтавших друг с другом и смеявшихся Кэтрин и Лирен. Красные периодически заглядывали внутрь, чтобы ее проверить, но настоящим надзирателем была Ларас, которая драила горшки на другой стороне комнаты.

Перед работой Эгвейн переоделась в другую одежду. Некогда белая, она многократно использовалась очищавшими очаги послушницами, и сажа впиталась в нити. Платье было покрыто серыми пятнами, как тенями.

Она потёрла спину, снова встала на четвереньки и заползла глубже в очаг. С помощью маленького деревянного скребка она отскабливала комья сажи из швов между кирпичей, потом собирала их в латунное ведро, края которого стали бело-серыми от покрывавшего их пепла. Первым её заданием было выгрести весь пепел и собрать его в вёдра. Её руки так почёрнели, что она опасалась, что даже самые активные попытки их оттереть не увенчаются успехом. Колени болели и казались странным дополнением зада, который по-прежнему страдал от регулярной утренней порки.

Она продолжила отскабливать почерневшую часть кирпича, при слабом освещёнии от фонаря, который она оставила в углу очага. Ее подмывало воспользоваться Единой Силой, но Красные, стоявшие снаружи, почувствовали бы это; кроме того, она выяснила, что её дневная доза корня вилочника была необычно сильной, не оставив ей возможности направить и струйку. На самом деле, доза была настолько велика, что Эгвейн стала сонной, от чего работа была ещё труднее.

И такой будет её дальнейшая жизнь? Запертая внутри очага, скоблящая кирпичи, которые никто даже не видит, отрезанная от всего мира? Она не может сопротивляться Элайде, если о ней все забудут. Девушка тихонько кашлянула, звук эхом разнёсся по очагу.

Ей нужен был план. Похоже, единственной возможностью было использовать сестёр, которые пытались вычислить Чёрных Айя. Но как с ними увидеться? Без уроков у сёстер у нее не было никакой возможности избавиться от опеки Красных, посещая другие Айя. Может ли она как-нибудь ускользнуть во время работы? Если её отсутствие обнаружится, она, наверное, окажется в ещё худшей ситуации.

Но она не может позволить, чтобы её жизнь была заполнена только черной работой! Последняя Битва приближается, Возрождённый Дракон делает что вздумается, а Престол Амерлин стоит на четвереньках и чистит очаги! Она сжала зубы, яростно работая скребком. Нагар был таким старым, что образовал на камне блестящую чёрную плёнку. Ей никогда не отчистить его полностью. Ей нужно только убедиться, что убрано всё, что могло отвалиться.

В отражении в блестящей плёнке девушка увидела тень, промелькнувшую в дальнем выходе очага. Эгвейн немедленно потянулась к Источнику – но, конечно, ничего не обнаружила из-за вилочника, затмевающего разум. Но снаружи определённо кто-то был, пригнувшийся, двигавшийся бесшумно…

Эгвейн стиснула скребок в одной руке, другой медленно потянувшись к щётке, которую она использовала, чтобы сметать пепел. Затем она резко повернулась.

В проеме очага, заглядывая внутрь, застыла Ларас. На Госпоже Кухонь был большой белый фартук, на котором красовались несколько пятен от сажи. Её пухлое круглое лицо повидало немало зим, волосы начинали седеть, и в уголках её глаз были морщины. Когда она наклонялась как сейчас, на её шее образовывались второй, третий и четвёртый подбородки; её рука с толстыми пальцами ухватила край очага.

Эгвейн успокоилась. Почему она была так уверена, что кто-то к ней подкрадывался? А это была всего лишь Ларас, которая пришла, чтобы ее проверить.

Но почему женщина двигалась так тихо? Ларас оглянулась, прищурившись, и поднесла палец к губам. Эгвейн снова почувствовала напряжёние. Что происходит?

Ларас отодвинулась от очага, взмахом руки показав Эгвейн следовать за ней. Госпожа Кухонь двигалась легко, гораздо тише, чем это казалось возможным Эгвейн. Повара и поварята гремели в других частях кухни, но ни один не находился в прямой видимости. Эгвейн вылезла из очага, заткнув скребок за пояс и вытирая руки о платье. Она сняла с лица повязку, наполняя лёгкие сладким, не содержащем сажи воздухом. Она глубоко вдохнула и вновь поймала резкий взгляд Ларас, которая снова приложила палец к губам.

Эгвейн кивнула и последовала за Ларас через череду кухонь. Через несколько мгновений Эгвейн и Ларас стояли в кладовой, наполненной запахами крупы и созревавших сыров. Вместо плитки здесь была более долговечная кирпичная кладка. Ларас подвинула несколько мешков, потом открыла кусок пола. Это был деревянный люк, прикрытый сверху кирпичами, чтобы казалось, что это – часть пола. Он вёл в маленькую комнатку с каменными стенами, расположенную под кладовой, достаточно большой, чтобы вместить человека, хотя высокому пришлось бы сутулиться.

– Подождешь здесь до ночи, – произнесла Ларас вполголоса. – Я не могу вывести тебя наружу прямо сейчас, когда Башня переполошена как курятник, в который пробралась лиса. Но мусор вывозят поздно вечером, и я спрячу тебя среди девушек, которые его разгружают. Работник доков возьмёт тебя на лодку и перевезёт через реку. У меня есть друзья в страже, они будут смотреть в другую сторону. Как только ты переправишься через реку – тебе решать, что делать дальше. Я бы не советовала возвращаться к тем дурам, которые сделали тебя своей марионеткой. Найди какое-нибудь место, чтобы переждать, пока всё утихнет, потом вернись, и может быть, тебя примет тот, кто будет главным. Учитывая то, как идут дела, маловероятно, что это будет Элайда…

Эгвейн удивлённо моргнула.

– Так, – сказала крупная женщина, – Полезай.

– Не время болтать! – добавила Ларас, как будто не она этим занималась. Судя по тому, как она оглядывалась по сторонами и притопывала ногой было видно, что женщина нервничает. Но также было очевидно, что она и раньше проделывала подобные вещи. Почему простая повариха в Белой Башне умела так хорошо красться и подготовила такой искусный план, как вывести Эгвейн из укреплённого, находящегося в осаде города? И прежде всего, почему у неё на кухне схрон? Во имя Света! Как она его сделала?

– За меня не беспокойся, – продолжила Ларас, глядя на Эгвейн. – Я сама могу о себе позаботиться. Я буду держать всю прислугу подальше от того места, где ты работала. Айз Седай проверяют тебя только раз в полчаса или около того – и поскольку они заглядывали с минуту назад, пройдёт какое-то время, прежде чем они это сделают снова. Когда же они, наконец, проверят, я изображу полное неведение, и все решат, что ты ускользнула из кухни. Вскоре мы вывезем тебя из города, и никто не догадается.

– Да, – произнесла Эгвейн, наконец обретя речь, – но почему? – Она полагала, что после того, как Ларас помогла Мин и Суан, она не будет стремиться помочь другим беженцам.

Ларас взглянула на неё, решимость в её глазах была такой же твёрдой, как у Айз Седай. Однозначно, Эгвейн проглядела эту женщину. Кем она была на самом деле?

– Я не собираюсь помогать тем, кто ломает дух девушки. – Твёрдо заявила Ларас. – Эти побои настоящий позор! Глупые Айз Седай. Я верно служила все эти годы, но теперь они говорят мне, что ты должна работать столько, сколько я смогу тебя заставить, бесконечно. Что ж, я знаю, когда девушек перестают учить и начинают забивать. И не позволю совершаться подобному на моей кухне. Испепели Свет Элайду за то, что она считает себя в праве творить такие вещи! Пусть казнит тебя или делает послушницей, меня это не беспокоит. Но подобное унижение недопустимо!

Женщина стояла, упершись руками в бёдра, от её фартука поднималось облачко муки. Странно, но Эгвейн поймала себя на том, что обдумывает её предложение. Она отказалась от предложения о спасении от Суан, но если бы она бежала сейчас, она вернулась бы в лагерь мятежниц, освободившись самостоятельно. Это лучше, чем быть спасённой. Она могла бы избавиться от всего, от побоев, от тяжёлой работы.

Но для чего? Для того, чтобы сидеть снаружи и смотреть, как рушится Башня?

– Нет, – ответила она Ларас. – Твоё предложение очень щедрое, но я не могу принять его. Извини.

Ларас нахмурилась.

– Теперь ты послушай…

– Ларас, – прервала её Эгвейн, – Никому не позволено говорить с Айз Седай в подобном тоне, даже Госпоже Кухонь.

Ларас запнулась.

– Глупая девчонка. Ты не Айз Седай.

– Соглашаешься ты с этим или нет, я всё равно не могу бежать. Если ты, конечно, не намерена затолкать меня в эту дыру силой – связать и вставить в рот кляп, чтобы я не кричала, а потом лично перевезешь меня через реку,- тогда я советую позволить мне вернуться к работе.

– Но почему?

– Потому, – сказала Эгвейн, оглядываясь на очаг, – что кто-то должен с ней бороться.

– Ты не можешь сражаться так, – возразила Ларас.

– Каждый день это битва, – ответила Эгвейн. – Каждый день, когда я отказываюсь прогнуться, что-то значит. Даже если Элайда и Красные – единственные, кто это знает, это уже что-то. Немного, но больше, чем я могу сделать, находясь снаружи. Пойдём. Мне ещё два часа работать.

Она повернулась и пошла обратно, к очагу. Ларас неохотно закрыла люк, ведущий в её схрон, и присоединилась к ней. Теперь женщина производила гораздо больше шума, задевая полки, кирпич издавал под её ногами громкие звуки. Любопытно, как ей удавалось быть такой тихой, когда хотела.

Через кухню промелькнула вспышка красной ткани, словно кровь мёртвого кролика на снегу. Эгвейн застыла, когда её заметила Кэтрин, одетая в платье с малиновой юбкой и жёлтой отделкой. Губы Красной вытянулись в нитку, глаза прищурились. Заметила ли она, что Эгвейн с Ларас уходили?

Ларас застыла.

– Теперь я поняла, что делала неправильно, – быстро сказала Эгвейн Госпоже Кухонь, глядя на второй очаг, рядом с которым они стояли у двери кладовой. – Спасибо, что показала мне. Впредь я буду внимательнее.