Список слов, которые знал лу 2 страница

Никки приехала со мной посмотреть на волков и их новый дом. Энн возилась с приготовлением еды для пятнадцати собак, двух лисиц и трех волчат. Пятнадцать домашних кошек еще ждали своей очереди.

– Вытащи трех кур из морозилки, – попросила она на ходу.

– Отличные резиновые сапоги, – отметил я. На ней были теплые штаны, перчатки и вязаная шапка. Она выглядела как коренной житель Аляски.

– Погода портится. Ты зря так нарядно оделась, – сказала Энн Никки, на которой были новые джинсы и свитер.

– Для этого и нужна стиральная машина. – Никки помогла мне притащить поддон с курами.

Полторы дюжины собак урчали и рычали, как гоночные машины, готовые к старту. Здесь было очень шумно и суетно, псы прыгали на сетку загона, крутились на месте, царапали стенки когтями, перелаивались между собой о том, кто первый в очереди за едой. Но порядок здесь устанавливала Энн, раньше всех еду получали самые статусные собаки, и первой среди них – Принцесса, которая управлялась не только с другими собаками, но и с волками.

– Пойдем, покормим волчат.

Здесь был Тимбер, самый дружелюбный к собакам, Куони, доминантная снежно‑белая самка, и Тундра, подчиненный самец. Каждый из них уминал по целой курице на завтрак и на обед. Помимо пищевых добавок и всяческих лакомств, дважды в день они ели… да, как волки, другого слова не подберешь.

Энн несла в большом стальном ведре трех общипанных кур, а мы с Никки шли сзади.

– Не подходите близко. Они не любят чужих. Я сперва зайду их покормить, а вы пока не шумите.

Она заперла за собой калитку и двинулась в глубь леса, где росли ели, осины и клены. Тяжелое ведро оттягивало ей руку, резиновые сапоги поскрипывали при каждом шаге, на землю падали первые пожелтевшие листья.

Вскоре она скрылась из виду, но мы услышали ее пронзительный свист. Среди деревьев мелькнула серая тень и исчезла за большим кедром, где стояла Энн. Потом скользнуло что‑то белое, и опять прозмеилось серое. Они повизгивали в предвкушении еды.

Энн повела их обратно к воротам, где стояли мы с Никки. Волки были крупнее, чем я думал, рослые, как доги, мохнатые, с красивыми дикими мордами и непривычной грацией движений. Каждый их шаг дышал дикой природной силой, они передвигались совершенно беззвучно, но не могли сдержать своего возбуждения от запаха пищи. Никакие чужаки за оградой не могли их отвлечь от предвкушения свежего мяса, крови и костей.

Энн бросила каждому из них по курице, достаточно далеко друг от друга, чтобы они не подрались. Ухватив каждый свою порцию, они устремились прочь, и вскоре послышался хруст и жадное чавканье. На то, чтобы полностью разделаться с курицей, у каждого ушло всего пару минут, и не осталось ни единого кусочка, они слизали с земли даже кровь.

Энн вернулась к нам.

– Я всегда стараюсь кормить их при гостях. Им это не нравится, но они понимают, что люди приносят пищу.

– Вот и Никки мне то же самое говорит.

– Ха‑ха. – Она засмеялась и толкнула меня локтем в бок.

– Стойте тихо, и, может быть, они еще вернутся. Не делайте резких движений.

Куони подошла первой, ее белоснежная шерсть была розоватой от крови. Она быстро прошлась перед нами, опасливо косясь в сторону ограды, затем вернулась, чтобы Энн ее погладила. После этого вышел Тимбер, он был крупнее Куони, с классическим черно‑серо‑белым волчьим окрасом. Он потыкал Энн носом, потягиваясь, как кот: ему нравилось, что его гладят. Он сунул нос в пустое ведро в надежде отыскать там еще еды, но удовольствовался лишь капельками натекшей крови.

Тундра пару раз пробежался среди деревьев шагах в двадцати, но так и не набрался смелости подойти ближе.

– Хорошее начало, – заметила Энн. Пятнадцать собак в загоне заливались лаем, недоумевая, почему волкам дают мясо, а им только сухой корм. – В следующий раз можно будет зайти внутрь.

– Ты уверена? – спросил я.

– Понесешь ведро, потом их покормишь.

– А когда можно будет привести Лу?

– Терпение. – Волки скрылись в лесу, но мы все еще ощущали их запах. – Твои собачьи приемы тут не сработают. Давай сделаем все, как положено, – ради Лу.

Энн шла по лесу с Тимбером, самый крупный из волков бежал перед ней, натягивая тяжелую стальную цепь, заменявшую ему поводок. Он был великолепен и обладал тем самым знаменитым «волчьим взглядом», который, казалось, пронзает насквозь. Малышка Принцесса трусила впереди, нюхая деревья и помечая их, как кобель. Куони и Тундра следовали за нами в отдалении, опасаясь меня и Лу.

– Сегодня мы их просто поводим вместе. Никакого взаимодействия, и помни главное: в глаза не смотреть, Лу с поводка не спускать.

– Понял.

Я не привык беспокоиться о безопасности Лу. Но Энн была права: любой волк мог без труда прикончить его, а втроем они порвали бы Лу на мелкие клочья. Это было отрезвляюще: как увидеть боксера в весе пера на одном ринге с Майком Тайсоном.

Лу был на взводе. Он понимал, что происходит нечто необычное. Я пытался понять, какие выводы он для себя делает. «Собаки, но не собаки», – наверное думал он. Совершенно особый запах, резкий и дикий, как целая сотня собак в одном флаконе. Так пахнет зимний лес ночью, когда на охоту выходят настоящие хищники. Дикие псы, более дикие, чем те, кого Лу видел до сих пор, даже более дикие, чем койоты на его родных холмах Мендосино. Нет, это не собаки.

На следующий раз мы оставили Принцессу дома. С нами были только Лу и Тимбер, двое других волков опять следовали за нами. Энн держала Тимбера на цепи.

– Уверен, что ты этого хочешь?

– Он справится.

– Тогда спускай его с поводка.

Энн была очень сильной, но сейчас я был готов в любой момент перехватить у нее цепь, чтобы не позволить волку причинить вред моей собаке. Однако оказалось, что все опасения были излишни.

Лу потрусил прямиком к Тимберу, я затаил дыхание. Они поздоровались как собаки, носом к заду, обнюхали друг друга, Лу вдумчиво поглощал новые запахи, Тимбер делал все то же самое, и его нос мог сказать ему гораздо больше. Это был нос истинного хищника, лучшего на земле. Потом они устроили соревнование: кто выше поставит метку, потом слегка повыступали друг перед другом, но тут Лу быстро сообразил, что волк не только на тридцать фунтов тяжелее, но и ведет себя как‑то не по‑собачьи.

Если собака чего‑то не понимает, она боится либо бросает этому вызов, и Лу, видя в Тимбере здоровенного, но еще не слишком уверенного в себе подростка, со всей присущей ему отвагой и опытом схватил волка за шкирку и повалил наземь.

– Мамочки, – только и мог выдохнуть я, гадая, что будет дальше.

– Нормально, Принцесса тоже так делает. Долго он так не продержится, но сейчас это в плюс.

Среди волков, как и среди собак, все решает не размер, а внутренняя сила и уверенность. В свои шесть лет Лу играл в эту игру достаточно часто, и сейчас он с самым невозмутимым видом начал вести себя с Тимбером как альфа‑самец. Тот был еще юным волком и не знал всех тонкостей, зато видел, что к Лу с уважением относятся и Энн, и Принцесса. Он поддался на браваду Лу.

Зато не поддался я: мы с Лу были знакомы слишком давно. Я видел, как он нервничает на самом деле. Он понимал, что этот хищник слишком опасен. Он завалил Тимбера несколько раз, полаял и порычал на него, потом перестал обращать внимание, изображая высокомерного и недоступного вожака. Но в душе ему было страшно, возможно, впервые в жизни.

Мы с Энн понимали, что такое равновесие не продлится долго. Тимбер уступит Лу еще пару раз, но потом он бросит ему вызов всерьез. Поэтому мы поспешили связаться с Лоном Мэнсоном, фотографом, с которым Энн работала постоянно. Он был профессионалом и отлично умел работать с животными.

– Если это для книжной обложки, то снимать придется у меня в студии.

– Речь идет о Тимбере, Лон. – Я представил, как мы с Энн везем взрослого волка через весь Сиэтл. В моем воображении это больше всего напоминало кровавый фильм ужасов.

– В лесу не получится. Там нет ни задника, ни освещения. Нет, только тут, никаких вариантов.

– А можем мы договориться на утро воскресенья? – предложил я. Это было самое тихое время.

– Да хоть в новогоднюю ночь, если издатель заплатит.

Мы всё спланировали. Нэнси Баер, Энн и я должны были доставить Лу, Принцессу, еще пару собак на всякий случай и взрослого серого волка в студию Дона в самом центре Сиэтла для фотосъемки обложки книги «Вожак стаи». Мы думали, все или пройдет как по маслу, или в понедельник о нас напишут все газеты.

Благодаря Тимберу получился третий вариант.

Когда мы в последний раз сводили их с Лу, все шло хорошо. Волк начал расслабляться, он даже стал играть с Лу и вел себя как младший брат, который пока не понял, насколько он крупный и сильный на самом деле. Он все еще был уверен, что старший способен одолеть его в любой драке.

Пару раз Лу прихватывал Тимбера за холку, потом удалился на холмик, чтобы помочиться. Тимбер пошел следом и, вместо того чтобы пометить то же самое место, играючи подтолкнул носом Лу под зад, когда тот стоял на трех лапах. Бедолага Лу скатился по склону холма, как мальчишка в бочке.

– Ой‑ой, – прокомментировала Энн, – дело плохо.

Над головой у Тимбера зажглась лампочка. «Черт возьми, да он же слабак!» – должно быть, подумал он.

Лу взбежал по склону холма, чтобы взгреть Тимбера как следует, но к тому моменту волк уже принял решение, и когда Лу попытался на него «наехать», Тимбер стал прыгать вокруг, вызывая его на бой.

– Хватит, – сказала Энн, оттаскивая Тимбера за цепь. – Забери Лу в машину. Тимбер его раскусил.

В считаные мгновения Лу из старшего брата и приятеля превратился для Тимбера в забаву для клыков. Задержись мы хоть на минуту, он оставил бы от Лу мокрое место.

Волк – это не овчарка и не ретривер. Это хищник, и он всегда таким будет. Он не станет играть в «друга семьи», как это принято вот уже двадцать тысяч лет у людей и собак. Волки на такое попросту неспособны, на то они и волки.

Лу был хищником по воспитанию, а Тимбер по крови, и в тот последний день это сказалось. Лу получил свой танец с волками и выжил. И осознал – как однажды приходится понять каждому из нас, – что всегда найдется кто‑то круче и сильнее. Кто‑то, кто ждет нас на том берегу…

Мы отменили фотосессию Лу с Тимбером вместе, но все же доставили Тимбера в студию Дона в то воскресенье и получили превосходные снимки Тимбера в одиночестве, со мной и с Нэнси, а также с его обожаемой Принцессой. Идти по центру города с волком на цепи, мимо церковных прихожан, немецких туристов и сонных бомжей – это было незабываемо.

Чуть позже, на той же неделе, мы сфотографировали отдельно Лу и еще нескольких собак Нэнси Баер. Нам хотелось сделать фотомонтаж с собаками и волком вместе. Однако когда мы показали вариант обложки в издательстве, там решили не показывать Тимбера, чтобы не создавать у читателей впечатление, будто держать волка дома – это хорошая идея. Поэтому на обложке оказались я, Нэнси, Лу и еще две собаки. Я часто смотрю на его улыбающуюся морду на этих снимках и вспоминаю, как в процессе съемок он чуть не превратился в мясной фарш.

Дикарь

Ценность Лу как инструктора заключалась в его способности передавать другим собакам навыки, которые он освоил в детстве, пока жил среди дикой природы. То, что знал и умел Лу, было более реальным для них, чем все то, чему я пытался их обучить.

Конечно, несмотря на все таланты Лу, он не был хищником, как Тимбер. Но другим собакам, куда более домашним, он мог казаться именно таким. И Джонни оказался собакой, более всех прочих нуждавшейся в порции «справедливости по‑волчьи». Очаровательный, как персонаж из мультфильма, он отличался чудовищно скверным характером, кусачий, как кобра, готовый броситься на любого, кто посмеет покуситься на его миску, игрушки, лапы или что угодно еще, что он считал своим. Этот метис терьера безраздельно царствовал в доме матери‑одиночки, где его никто не смел сдвинуть с избранного кресла или подушки, не мог вычесывать и даже подойти к нему решался только если Джонни это допускал. Хуже того, он покусал трехлетнюю дочь этой женщины, которая несмотря ни на что любила Джонни всем сердцем. Укуси он мать, у него еще был бы шанс, но он обидел ребенка, и это был смертный приговор.

Я присутствовал при их разговоре с Колин. Мама держала Джонни на поводке с таким видом, словно была готова в любой момент его на нем подвесить. Девочка играла в уголке с собачьими игрушками, Джонни пристально наблюдал за ней.

– Когда мы его взяли, он был такой хорошенький, – рассказывала женщина, глядя, как песик обнюхивает ковер. – Он каждую ночь спал с Дженни. Они были не разлей вода. Я была так рада, что они подружились, что она не чувствует себя одинокой… Вы же понимаете, развод.

– Когда он начал кусаться? – спросила Колин, забирая поводок. Джонни старательно избегал смотреть нам в глаза, в его мире нас не существовало. Пока что.

– Месяца три назад. Дженни подошла его погладить, когда он ел, он тяпнул ее за руку, а потом снова стал есть как ни в чем не бывало.

– И как сильно он ее покусал? – уточнил я. Джонни принялся обнюхивать мою ногу. «Только попробуй на нее помочиться и окажешься первым терьером в космосе», – мысленно пригрозил я ему.

– Шесть швов.

– А потом? – спросила Колин и начала водить Джонни по комнате. В отношениях с собаками она была настоящим телепатом: мысли и чувства этих созданий она понимала лучше них самих.

– Потом он укусил ее за лицо. Иди сюда, зайка. – У Дженни были золотистые кудряшки до плеч. Мама откинула ей волосы и показала нам свежий шрам на щеке. – Три шва. Мы ходили к пластическому хирургу, но он сказал, что надо подождать.

– Что стало причиной?

– Она поцеловала его в нос, – ответила мама, и глаза ее наполнились слезами.

Колин нагнулась и потрогала Джонни за спину. Он попытался ее укусить, она тут же отпрянула и натянула поводок.

– Нельзя. – И повела дальше по комнате. – Он не чувствует страха. Просто считает себя повелителем вселенной, – заключила Колин, возвращая поволок хозяйке. – По его меркам, когда он укусил Джонни, он учил ее не трогать его вещи и не вторгаться в «личную зону» без разрешения. Он укусит любого, кто попытается отнять у него игрушку, взять миску, почистить ему зубы, обрезать когти – все, что он сочтет унизительным или неприятным для своего положения.

– То есть он не сошел с ума? И не напуган?

– Конечно нет. – Колин посмотрела на меня. – Такое повеление у собак часто бывает вызвано страхом или психической нестабильностью, но не в этом случае. Он отлично владеет собой. Джонни просто делает то, что делала бы любая другая собака, будь у нее такая возможность.

– Что?

– Берет власть в свои лапы. Наводит в стае дисциплину.

Колин подозвала Дженни к себе. Та подошла с некоторой опаской.

– Дженни, ты любишь Джонни?

– Да.

– А он тебя?

– Да, – ответила девочка, глядя на мать.

– А теперь я хочу, чтобы ты сказала мне правду, ладно?

– Хорошо.

– Джонни тебя кусал за последнее время?

Она посмотрела на Джонни с грустной улыбкой, потом вновь подняла глаза на Колин и насупилась.

– Нет, сегодня не кусал!

Мы взяли Джонни на месячный курс дрессировки с проживанием. Мать ясно дала понять, что не потерпит больше никаких укусов, и если Джонни еще хоть раз тявкнет на ее дочь, его ждет усыпление. Любовь матери к дочери всегда сильнее, чем любовь дочери к пакостному кусачему псу Джонни заведомо был проигравшим.

Они оставили его у нас и уехали.

– Будешь основным инструктором, – сказала Колин, вручая мне поволок. – Непростая задача.

Это была отсрочка приговора, и я мог надеяться только на то, что мой черно‑подпалый помощник сумеет вбить в упрямую голову терьера хоть немного здравого смысла.

Больше всего Джонни напоминал мышеловку. На любое действие он отвечал зубами. Расчесать? Только сунься, и я тебя покусаю. Убрать миску? А давай я тебя лучше укушу. Погладить неожиданно? Карается укусом. Единственное, что могло спасти человека, – это задаривать Джонни вкусняшками и простираться перед ним, как перед божеством. В любом другом случае все конфликты он решал клыками.

Он поступал так не из страха и не потому, что у него была тяжелая жизнь. Напротив: Джонни первый год своей жизни провел как король. У него было вдосталь уверенности в себе, он не знал никаких тягот и лишений, изначально это был доминантный кобель, которого избаловали мать и дочь, не сумевшие ничему его научить, и теперь он вырос и превратился в капризного недотрогу с очень острыми зубами.

Однако теперь для него наступил новый этап. Джонни, конечно, был настоящей маленькой барракудой, но я не сомневался, что правильное воспитание приведет его в чувство, и лучший возможный наставник терпеливо ожидал своего последнего воспитанника в академии. Жизнь Джонни поменялась радикальным образом по вине отважной дворняги по имени Лу.

Джонни сразу мне понравился, сам не знаю почему. Он был похож на взъерошенного медвежонка, злющий, как росомаха, и одновременно очень трогательный. Меня забавляла его агрессивность.

– Поганец, – охарактеризовала его Трейси.

– Точно, – согласился я.

– И чем он тебе так полюбился?

– В нем чувствуется задор, и он смешной, когда не кусается.

– Опять ты слишком лично все воспринимаешь. – Она постучала пальцем мне по лбу. Я часто западал на самых разных собак типа Джонни, Бранки или Соло, в которых мне виделось нечто особенное, помимо агрессии и стремления к человекоубийству. Я был убежден, что дурные манеры можно счистить, как шелуху, и тогда обнажится истинная натура. Впрочем, должен признать, что зачастую, даже когда мне это удавалось, плод под шелухой оказывался горек, как луковица.

– Он сообразительный и забавный.

– То есть похож на тебя?

– Вроде того.

С Джонни занимались все наши тренеры. Никакого снисхождения к укусам, минимум независимости, внимание – только когда он это заслужит. К счастью, он любил поесть, поэтому основы обучения дались легко. Но я был основным инструктором, а значит, я должен был его расчесывать, стричь когти, чистить уши – все, что Джонни так не любил.

На второй лень я решил не продолжать бессмысленный конфликт и позволить Лу сказать свое веское слово. Пусть он будет плохим полицейским, а я хорошим. Я заранее предвкушал их знакомство.

Я привел Джонни в пустой класс и спустил с поводка. Он в первый раз за двое суток оказался на свободе и тут же принялся носиться, как хорек, обнюхивая и пробуя на зуб каждую игрушку и предмет. Потом он внезапно застыл на полушаге и уставился вверх, на мостик для аджилити.

Лу посмотрел на терьера сверху вниз и зевнул, словно бы говоря: «И где ты их только таких берешь?» В свои шесть лет он применял все те же прежние приемы, но с еще большей грацией и уверенностью в себе. За эти годы он научился отлично понимать других собак и знал, чего от них ждать, оценивая размер, манеру поведения, породу. Запах, я полагаю, тоже говорил ему очень много о настроениях и намерении собаки. И с мелкими агрессивными экземплярами он привык вести себя просто: быстро ставил их на место, демонстрируя силу и ловкость, запугивал – а потом отступал и ждал, пока этот бандит сам приползет целовать ему хвост.

Джонни подскочил и залаял на Лу. Тот спрыгнул с мостика, грациозный, как пантера, и небрежно двинулся навстречу Джонни по глупости попытался напасть, и Лу зарычал, поднялся на задние лапы, а потом прыгнул и прижал маленького дебошира к полу, прихватив за шею мощными челюстями. Это было чисто физическое воздействие: Джонни тут же осознал, что его блеф не сработал и что он полностью во власти Лу. Тот еще порычал, потом слегка сместился, когда Джонни попытался вырваться.

– Жди, – велел я Лу. Он посмотрел на меня невозмутимо и слегка снисходительно, по‑прежнему не разжимая челюстей. «Шах и мат, братишка». Лу отлично сыграл свою роль, терьеру ничего не оставалось, кроме как сдаться. Лу слегка усилил нажим, и Джонни заверещал, точно крысенок. Лу его еще немного подержал, встряхнул и наконец отпустил.

Джонни стремглав метнулся ко мне, цокая отросшими когтями по полу. Я подхватил его за загривок и под брюшко и поднял, крепко сжимая в руках.

– Это Лу. Он пощады не знает. Укусишь меня – он укусит тебя.

Джонни смотрел на меня из‑под прикрытых век, розовый язычок свисал набок, никакой бравады больше не ощущалось. Я опустил его наземь. Когда Лу подошел, Джонни попытался укрыться за мной, но от Лу было не спрятаться, он обошел меня и потрусил следом за маленьким кусакой, который в конечном итоге плюхнулся перед ним на живот. Лу понюхал, полизал его, потом вернулся ко мне и сел, ожидая печенья.

– Ар‑ру‑а.

– Да, ты молодец. Очень хорошо.

С этого дня Джонни больше не пытался кусать ни меня, ни Лу, если не считать того дня, когда я стал стричь ему когти. Но я не стал с ним воевать, а просто привел Лу. И когда Джонни щелкнул зубами, тот прижал его к полу и вытряс всю дурь: «Укусишь его – будешь иметь дело со мной!»

Сказать по правде, мне это было лестно.

Шеф оказался у нас почти одновременно с Джонни. Четырехлетний длинношерстный колли, он был копией Лэсси из знаменитого фильма, очень добрым, умным и спокойным. Он смотрел на человека, внимательно изучал, ходил рядом, как лучший друг. Он был большим, благородным и сразу полюбил нас с Лу. Замечательный пес. Я без труда мог представить, как он вечерами читает сказки целому выводку сонных щенков.

Шеф был первым псом, которого я мог бы поставить вровень с Лу по харизме. Крупные собаки обладают ощутимым магнетизмом, силой характера – как самые знаменитые голливудские актеры. Когда они заходят в комнату, это ощущается сразу же, вы сразу видите, что этот пес – совершенство, без пороков и недостатков. И Шеф был именно таким.

Сперва его прислали к нам для дополнительного обучения, но вскорости хозяева объявили, что хотят его отдать: они были пожилыми людьми, и у них не хватало сил на такую собаку. В ожидании новых владельцев он остался в академии, и я старался проводить с ним все свободное время.

Шеф вызывал у людей и собак симпатию, в нем ощущалось благородство и доброта. Всякий раз, когда мы с Лу выводили его на прогулку, по возвращении мы чувствовали себя гораздо более умиротворенными и отдохнувшими, чем до того. Я очень хотел взять его себе и не видел никаких причин отказаться от этого плана.

А потом причина появилась.

– Джонни сегодня усыпят, – сообщила мне Колин.

– Почему? Он ведь стал вести себя куда лучше.

– С нами – да. Но хозяйка решила, что не хочет его забирать. Сам понимаешь, когда пес обидел твоего ребенка, о его благе ты будешь думать в последнюю очередь. У нее было время подумать, и она разлюбила его окончательно.

– Может, отдать его?

– Кому? У неопытного владельца он опять начнет кусаться. Мы оба это знаем: Джонни до конца жизни теперь должен ходить в форме и отдавать честь, иначе ему труба. А она этим заниматься не хочет и не станет, и никто другой не станет тоже.

– Может, ты его возьмешь?

– Мне он не нравится, Стив.

– Но ведь он может исправиться в хороших руках.

– Ты слишком мягкосердечный. Она все решила, Стив.

Она была права. Никто не стал бы брать собаку с пометкой: «Гарантирует серьезные раны и визиты к пластическому хирургу». Я ненавидел себя за то, что собирался сейчас сказать:

– Что, если я возьму его на две недели? – При этом я думал о Шефе, о том, какой он замечательный, в тысячу раз лучше Джонни, лучше во всех отношениях, второй в моей жизни пес, которого я так полюбил.

– Зачем?

– Если он у нас приживется, я его оставлю. Если нет – сдадим палачу.

– Я думала, ты хочешь взять Шефа?

– Хочу. Но Шеф и без меня найдет хороший дом. а Джонни – нет.

– Может, оно и к лучшему?

– Он не безнадежен. Лу за ним проследит. Я люблю Шефа, но мне кажется, Джонни не заслуживает смерти.

– Даже не знаю, обнять тебя или отшлепать.

– Можно и то, и другое.

Так начался странный эксперимент под названием Джонни. Последний пес, спасенный Лу в академии. Я взял его вместо Шефа, чудесного Шефа, и до сих пор горюю об этом. Он нашел себе новый дом за несколько дней до того, как испытательный срок Джонни подошел к концу. Две недели он провел у нас с Лу и никого не покусал, две недели Лу смотрел на меня с немым вопросом: «Когда наконец эта тупая белка денется отсюда?»

Он никуда не делся. Он остался, и если не считать единственного случая, когда он попытался позадирать младшего сына Никки, Джонни вел себя идеально до конца своих дней, даже не зная о том, какую жертву мы с Лу принесли, чтобы спасти его от иглы.

Шефа я больше никогда не видел.

Вздорный маленький наследный принц, любивший кусать маленьких девочек, никак не мог понять, что он делает посреди темного леса со мной, Лу и дюжиной койотов, тявкающих в ночи.

– Не волнуйся, Джонни, койоты тебя не съедят. С нами Лу, – заверил я его. Мы втроем уютно устроились в палатке на Красном пике. Койоты переговаривались с виргинским филином где‑то вдалеке, ветер трепал полог палатки. Через несколько лет эти слова будут звучать пророчески, хотя и не для Джонни, упокой его душу, но для Лу.

Лу любил Красный пик. Стоило выпустить его наружу, и он принимался радостно бегать кругами, как заправский турист, разнюхивая, оставляя метки, царапая когтями землю, чтобы вновь освоиться на том месте, куда приезжал уже много раз, учуять запах старых костищ и вытащить из углей палочки, на которых жарили мясо.

Три коровы забрели на соседнюю лужайку и принялись там пастись. Они часто сюда забредали, уж не знаю почему. Лу знал, что они недолюбливают собак, поэтому держался в стороне. Он слушал, как они мычат, трясут головами, чтобы отогнать мух, перемалывают траву. Ему нравилось принюхиваться к ним с безопасного расстояния; возможно, он сожалел, что здесь нет волков Энн – вот с кем они бы поохотились вдосталь.

Джонни не разделял любви Лу к дикой природе. Он был избалованным маменькиным сынком, для которого самое сложное в любом выходе наружу было решить, на какой кустик помочиться. Глядя на Лу, Джонни осознавал, как мало он знает о реальном мире, огромном и непонятном. Его прежняя жизнь – комната маленькой девочки, где сладко пахло конфетами и игрушками, – закончилась навсегда. Наверное, теперь ему это казалось забытым сном.

После похода в лес он еще больше зауважал Лу. Это чувствовалось по тому, как он ходил хвостиком за старшим братом, как отважно пытался преодолеть любые препятствия – перепрыгнуть глубокую яму или перелезть через ствол поваленного дерева, – лишь бы не отстать от Лу.

Я никогда с ним не нянчился. Я предоставлял ему возможность разобраться во всем самому, с помощью нового кумира. Джонни, считавший себя раньше пупом земли, наконец встретил пса, который действительно был лучшим из лучших, с большим сердцем и всегда готовый к приключениям.

Чудеса случаются, по крайней мере, так было для меня и для Джонни. Возможно, у нас с ним было больше общего, чем могло бы показаться.

Шефу понравилось бы на Красном пике. У них с Лу было бы тут свое телешоу, с рекламой собачьих товаров. Шеф… такое замечательное имя для собаки!

Лу повел нас по крутой тропе наверх к дозорной башне и, перескакивая с камня на камень, добрался до подножия лестницы. По крутым ступенькам он вскарабкался почти как человек, потом оглянулся на Джонни, который испуганно жался к моим ногам.

– Р‑р.

– Сомневаюсь, что он рискнет, Лу, – сказал я. Джонни сумел бы запрыгнуть со ступеньки на ступеньку, но между ними были большие промежутки, и он мог упасть. Он кружил на месте, скулил и царапал лапой низ лестницы, но ему явно не хватало духу.

– Буф!

– Не надо, Лу, он еще не готов.

Я подхватил Джонни на руки и поднялся вместе с ним к Лу, ожидавшему нас у люка, ведущего внутрь. Джонни принялся лизать Лу в нос, пока тот царапал тяжелую крышку.

– Осторожно, – я открыл люк, гадая, смогу ли я научить Лу делать это самостоятельно. Он мог бы действовать передними лапами, используя задние для упора… но тяжелая крышка может ударить его по голове, и как этому помешать? Может, если бы он распахнул ее до конца? Или лучше просочиться в приоткрывшийся лаз?.. Я думаю, если бы у меня было время, я научил бы Лу играть на пианино.

Лу запрыгнул в дом и заплясал на деревянном полу, вынюхивая мышиные следы и крошки, оставленные другими туристами. Я открыл бутылку с водой и налил немного в блюдце, которое захватил для собак. Лу стал лакать первым, Джонни терпеливо ждал своей очереди.

– Он разрешит тебе пить вместе с ним, не бойся, – сказал я, но он все равно предпочел подождать. Лу выпил всю воду, и я налил еще. Джонни принялся лакать, как котенок.

– Повзрослей уже, приятель.

Он посмотрел на меня, затем вновь принялся лакать. Лу сидел посреди комнаты и смотрел на горы. Ему опять хотелось путешествий и приключений.

– На что ты готов за печенье? – Я показал ему большой вкусный кругляш.

– Ар‑ру‑а! – Он тут же вышел из транса.

– Нет, этого мало.

Он два раза покрутился на месте, потом поднял лапу над головой так высоко, точно пытался дотянуться до крыши.