Глава двадцать пятая В Раковине

Д ом Билла и Флёр одиноко стоял на высоком берегу; его окна открывались на море, его стены были выложены раковинами и белой галькой. Это было уединённое и красивое жилище. Где бы ни был Гарри, в крошечном доме или в саду, он слышал непрестанный накат и откат волн, словно дыхание огромного дремлющего зверя. Последующие несколько дней Гарри большей частью проводил вне полного народу дома, ускользая из него под выдуманными предлогами; его тянуло смотреть с вершины утеса на небо и широкое пустынное море, чувствовать на лице холодный солёный ветер. Гарри продолжала пугать необычность его собственного решения – не пробовать обогнать Волдеморта. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь прежде выбирал не делать. Он был полон сомнений, тех самых, которые Рон обязательно излагал, стоило им оказаться вместе:

– Что, если Дамблдор хотел, чтобы мы вовремя разобрались с тем знаком, и достали палочку? Что, если выяснение, что это за знак, должно было «подтянуть» тебя, чтобы разыскать Дары тебе было по силам? Гарри, если это в самом деле Бузинная палочка, то каким чёртом, спрашивается, мы теперь будем кончать Сам-Знаешь-Кого?

У Гарри не было на это ответов; были мгновения, когда он задумывался, не был ли отказ от попытки помешать Волдеморту взломать гробницу совершенным безумием. Он даже не мог толком объяснить, почему он принял решение этого не делать: чем больше он пытался восстановить те соображения, в глубине души, которые его к нему привели, тем более жалкими они ему казались.

Странное дело: поддержка со стороны Эрмионы заставляла Гарри чувствовать неуверенность не меньше, чем сомнения Рона. Вынужденная теперь признать, что Бузинная палочка существует на самом деле, Эрмиона постановила, что Палочка – орудие зла, и что путь, которым Волдеморт её раздобыл, настолько мерзкий, что они, конечно, никогда бы на него не ступили.

– Ты бы никогда этого не сделал, Гарри, – повторяла она снова и снова. – Ты бы не смог вломиться в могилу Дамблдора.

Но мысль о мёртвом теле Дамблдора страшила Гарри гораздо меньше, чем возможность того, что он неправильно понял намерения живого Дамблдора. Он чувствовал себя, словно пробирающийся ощупью в темноте; он выбрал дорогу, но всё время мысленно оглядывается, гадает, правильно ли он понял знаки, не следует ли ему выбрать другой путь. Порой его вновь охватывала злость на Дамблдора, не уступающая по силе волнам, разбивающимся об утёс, на котором стоял дом, злость на то, что Дамблдор ничего не объяснил ему, пока был жив.

– Но он точно мёртв? – спросил Рон, на четвёртый день их жизни в Раковине. Гарри бездумно смотрел через стену, отделявшую сад от утёса, когда Рон и Эрмиона нашли его; Гарри хотелось бы, чтобы они его не нашли – у него не было никакого желания ввязываться с ними в спор.

– Да, да. Пожалуйста, Рон, хватит об этом.

– Смотри, Эрмиона, что мы имеем, – сказал Рон через голову Гарри, продолжавшего разглядывать горизонт. – Серебряная олениха. Меч. Глаз, который Гарри видел в зеркале…

– Гарри признаёт, что он мог и вообразить этот глаз. Правда, Гарри?

– Мог, – сказал Гарри, не глядя на Эрмиону.

– Но ты же не думаешь, что ты его вообразил? – спросил Рон.

– Нет, не думаю, – сказал Гарри.

– Вот видишь! – торопливо сказал Рон, чтобы опередить Эрмиону. – Если это не был Дамблдор, то объясни, Эрмиона, как Добби узнал, что мы в погребе?

– Не знаю… но ты можешь объяснить, как Дамблдор послал Добби, если он лежит в гробнице в Хогвартсе?

– Откуда мне знать? Может, это его призрак!

– Дамблдор не вернётся призраком, – сказал Гарри. Сейчас он не во многом был уверен насчёт Дамблдора, но это он знал твёрдо. – Он наверняка ушёл.

– Что ты имеешь в виду – «он ушёл»? – спросил Рон, но прежде, чем Гарри смог что-то сказать, сзади послышалось: – 'Арри?

К ним из дома шла Флёр, её длинные серебристые волосы трепал ветер.

- 'Арри, Гри'уук хочет говорить с тобой. Он в самой маленькой изз спален, он говор'ит, он не хочет, чтобы 'азговор подслушали.

Было заметно, как ей не нравится, что гоблин посылает её с поручениями; с недовольным видом она направилась обратно в дом.

Как Флёр и сказала, Грифук ждал их в самой маленькой из трёх спален, в той, в которой ночевали Эрмиона и Луна. Гоблин задёрнул красные хлопчатобумажные шторы, отгородившись от яркого неба в облаках; комнату словно освёщал багровый огонь, что казалось странным в этом светлом, свободном доме.

– Я пришёл к решению, Гарри Поттер, – сказал гоблин; он сидел в низком кресле, скрестив ноги и постукивая своими длинными тонкими пальцами по подлокотникам. – Хотя гоблины Гринготтса сочтут это изменой самым основам, я пришёл к решению помочь тебе…

– Это здорово! – Гарри охватило чувство облегчения. – Спасибо, Грифук, ты по-настоящему…

–…в обмен, – твёрдо завершил Грифук, – на вознаграждение.

Ожидавший немного не этого, Гарри ответил не сразу.

– Сколько ты хочешь? У меня есть золото.

– Не золото, – сказал Грифук, – золото я имею.

Его чёрные, без белков, глаза поблёскивали.

– Я хочу меч. Меч Годрика Гриффиндора.

Сердце у Гарри упало, как свинцовое.

– Ты не можешь его взять, – сказал он. – Сожалею.

– Значит, – вкрадчиво сказал гоблин, – у нас будут проблемы.

– Мы можем дать тебе что-то другое, – пылко заговорил Рон. – Ручаюсь, у Лестрангов много всякого такого, ты сможешь выбрать, что тебе надо, как только мы попадём в хранилище.

Он сказал явное не то. Грифук вспыхнул от гнева.

– Я не вор, понял, мальчишка! Я не стремлюсь загрести сокровища, на которые у меня нет права!

– Меч наш…

– Не ваш, – сказал гоблин.

– Мы гриффиндорцы, а он был Годрика Гриффиндора…

– А прежде чем он стал Гриффиндоровым, чей он был? – потребовал ответа гоблин, выпрямившись в кресле.

– Ничей, – сказал Рон. – Он был сделан для него, разве не так?

– Нет! – закричал гоблин, ощетинясь от злобы, тыча длинным пальцем в Рона. – Опять волшебничье высокомерие! Меч – Рагнука Первого, у него Годрик Гриффиндор его забрал! Это потерянное сокровище, порождение гоблинского труда! Он принадлежит гоблинам! Меч – цена моей работы на вас, соглашайтесь, или никаких разговоров!

Грифук смотрел на него горящими глазами. Гарри оглянулся на друзей, потом сказал: – Нам надо обсудить, Грифук, устраивает ли нас это. Дашь нам несколько минут?

Грифук кивнул с мрачным видом.

Внизу, в пустой гостиной, Гарри пошёл к очагу, хмурясь от бешенства, пытаясь придумать, что же делать. За его спиной Рон сказал: – Он насмехается. Мы не можем дать ему меч.

– Это правда? – спросил Гарри у Эрмионы. – Гриффиндор украл меч?

– Не знаю, – обречённо ответила Эрмиона. – Волшебная история часто поминает мельком, как волшебники обходились с другими магическими народами, но свидетельств о том, что Гриффиндор украл меч, я не знаю.

– Должно быть, одна из этих гоблинских сказок, – предположил Рон, – о том, как волшебники всегда пытаются сесть им на шею. Полагаю, мы ещё радоваться должны, что он не потребовал от нас волшебной палочки.

– Рон, у гоблинов есть солидные поводы не любить волшебников, – сказала Эрмиона. – В прошлом с ними жестоко обращались.

– А гоблины, они тоже не пушистенькие крольчата, между прочим, – ответил Рон. – Тоже кучу наших положили. И тоже нечестно дрались.

– Но спор с Грифуком о том, чей народ более коварный и жестокий, вряд ли склонит его нам помочь.

Некоторое время все молчали, каждый думал о том, как обойти возникшую проблему. Гарри взглянул через окно на могилу Добби: Луна пристраивала у могильного камня цветы морской лаванды в банке из-под варенья.

– Вот, – сказал Рон, и Гарри повернулся к нему лицом, – как тебе это? Мы говорим Грифуку, что меч нам нужен, пока мы не попадём в хранилище, а там он может его забрать. Там же лежит подделка, так ведь? Мы их быстренько подмениваем, и отдаём ему липовый.

– Рон, он лучше нас знает, как их различить! – сказала Эрмиона. – Ведь только он единственный понял, что в хранилище отдали не то!

– Ага, но мы могли бы свинтить, прежде чем он врубится…

Эрмиона наградила его таким взглядом, что он сразу сник.

– Это, – спокойно сказала она, – неприемлемо. Просить о помощи, а потом забыть-наплевать? И ты ещё удивляешься, Рон, почему гоблины не любят волшебников?

У Рона покраснели уши.

– Хорошо, хорошо! Но мне больше ничего было не придумать! А вы что предложите?

– Мы должны посулить ему что-то другое, что-то такое же ценное.

– Изумительно. Я сейчас сбегаю за каким-нибудь из наших старинных мечей гоблинской работы, а ты приготовь для него обёртку с бантиком.

Снова упало молчание. Гарри был уверен, что гоблин не примет ничего, кроме меча, даже будь у них, предложи они ему, что-нибудь столь же ценное. Но меч был их единственным, незаменимым оружием против Разделённых Сутей.

Гарри закрыл глаза и какое-то время слушал шум моря. Мысль о том, что Гриффиндор мог украсть меч, была ему неприятна, он всегда гордился тем, что он гриффиндорец; Гриффиндор был защитником магглорождённых, волшебником, во всём отличном от любителя чистой крови, Слитерина…

– Может, он врёт, – сказал Гарри, открыв глаза. – Грифук. Может, Гриффиндор не воровал меча. Почём мы знаем, что гоблинская версия истории – правильная?

– А что это меняет? – спросила Эрмиона.

– Отношение моё ко всему этому меняет, – сказал Гарри.

Он глубоко вздохнул:

– Мы скажем ему, что он получит меч после того, как поможет нам попасть в это хранилище… но мы постараемся не сказать ему, когда именно он его получит.

По лицу Рона медленно расплылась ухмылка. Эрмиона, однако, казалась встревоженной.

– Гарри, мы не можем…

– Он его получит, – продолжил Гарри, – после того, как мы уничтожим им все Сути. Я прослежу, что тогда он его получит. Я сдержу слово.

– Но на это могут годы уйти, – сказала Эрмиона.

– Я это знаю, но ему это знать незачем. Я ж ему не солгу… в самом-то деле.

Гарри со смесью вызова и стыда встретил взгляд Эрмионы. Ему вспомнились слова, вырезанные над воротами Нурменгарда: РАДИ БОЛЬШЕГО БЛАГА. От оттолкнул от себя эту мысль. Разве у них был выбор?

– Не нравится мне это, – сказала Эрмиона.

– И мне не очень, – признался Гарри.

– Ну, а я считаю, что это гениально, – сказал Рон, вставая. – Пойдём и скажем ему.

Вернувшись в маленькую спальню, Гарри изложил предложение, старательно строя фразы так, чтобы никак не упомянуть точного времени передачи меча. Пока он говорил, Эрмиона хмурилась, глядя в пол; это раздражало Гарри, он боялся, что она сорвёт всё дело. Впрочем, Грифук смотрел только на Гарри.

– Ты даёшь слово, Гарри Поттер, что отдашь мне меч Гриффиндора, если я помогу тебе?

– Да, – сказал Гарри.

– Тогда – руку, – сказал гоблин, протягивая свою.

Гарри взял руку гоблина и пожал её. Он гадал, заметили ли чёрные глаза гоблина какую-нибудь фальшь в его взгляде. Но Грифук отпустил его пальцы, потёр руки и объявил: – Итак, начинаем!

Это было, словно они вновь планировали поход в Министерство. Они устроились для работы в самой маленькой спальне, в которой, согласно желанию Грифука, всегда была полутьма.

– Я только однажды бывал в хранилище Лестрангов, – объяснял им Грифук, – по тому случаю, что мне велели положить туда поддельный меч. Это одна из самых древних пещер. Старейшие волшебные роды держат свои сокровища на самых нижних уровнях, где хранилища самые большие, и лучше всего защищены…

Они часами сидели запершись в похожей на чулан комнате. Дни медленно растягивались в недели. Проблемы вставали одна за другой, и не последней была та, что их запас Многосущного зелья порядком иссяк.

– По-настоящему тут только на одного хватит, – сказала Эрмиона, встряхивая густое, похожее на грязь зелье перед лампой.

– Этого хватит, – ответил Гарри, изучавший нарисованную Грифуком карту глубочайших проходов.

Остальным обитателям Раковины было трудно не заметить, что что-то готовится, раз Гарри, Рон и Эрмиона появляются только за завтраком, обедом и ужином. Никто не задавал вопросов, хотя Гарри не раз, когда они втроём усаживались за стол, чувствовал на себе задумчивый, сосредоточенный взгляд Билла.

Чем больше времени они проводили вместе, тем больше Гарри понимал, что гоблин ему не очень-то симпатичен. Грифук оказался неожиданно кровожадным, ему казалась смешной сама идея, что низшие существа могут чувствовать боль, а возможность того, что при походе в хранилище Лестрангов им потребуется покалечить других волшебников, его, похоже, привлекала. Гарри мог ручаться, что друзья разделяют его неприязнь, но они об этом не говорили. Грифук был им нужен.

Грифук с большой неохотой ел вместе со всеми. Даже когда его ноги зажили, он продолжал требовать, чтобы ему, подобно ещё не оправившемуся Олливандеру, приносили поднос с едой в комнату. Наконец Билл (провожаемый гневной тирадой Флёр) отправился на второй этаж, сказать гоблину, что так дальше дело не пойдёт. После этого Грифук присоединился к ним за столом, где и так было мало места, хотя и отказывался есть то же, что и другие, настаивая на ломтях сырого мяса, корнях и разнообразных грибах.

Гарри чувствовал свою за это ответственность: в конце концов, это он настоял, чтобы гоблин остался в Раковине, так что Гарри смог его расспросить; по его вине Висли всей семьёй пришлось скрываться, и Билл, Фред, Джордж и мистер Висли не могли больше работать.

– Мне очень жаль, – сказал он как-то Флёр, помогая ей ненастным апрельским вечером готовить ужин, – я никак не хотел втянуть вас во всё это.

Флёр как раз запустила в работу несколько ножей, рубить говядину для Грифука и Билла, который, после того, как на него напал Бирюк, предпочитал бифштексы с кровью. Пока ножи орудовали у неё за спиной, Флёр несколько убавила своё раздражение.

- 'Арри, ты спас жизнь моей сестры, я не забыла.

Это было, строго говоря, не совсем правдой, но Гарри решил не напоминать Флёр, что Габриэль никогда не была в настоящей опасности.

– И вообще, – продолжила Флёр, направляя палочку на горшок с соусом, стоящий на плите (соус сразу забулькал), – мистер Олливандер отправляется к Мюриэль этим вечером. Это сделает всё много легче. Гоблин, – упоминая его, она слегка скривилась, – может перейти вниз, и ты, Рон и Дин можете взять эту комнату.

– Нам прекрасно спится в гостиной, – сказал Гарри; он знал, что Грифук сочтёт предложение спать на диване за унижение, а поддерживать Грифука в наилучшем состоянии духа было для них очень важно. – Не беспокойся о нас. – И когда Флёр попыталась возразить, продолжил: – Скоро вы от нас освободитесь, от Рона, Эрмионы и меня. Нам тут больше сидеть нечего.

– Но, что ты имеешь в виду? – спросила Флёр, и посмотрела на него, сдвинув брови; латка, на которую она указывала палочкой, зависла в воздухе. – Конечно вы не должны уходить, вы тут в безопасности!

Она сказала это очень похоже на миссис Висли, и Гарри был рад, что как раз открылась задняя дверь, и вошли Дин и Луна. Их волосы промокли от дождя, а в руках были охапки плавника.

–…и маленькие такие ушки, – говорила Луна, – вроде как у бегемота, папа говорит, только лиловые и волосатые. И если хочешь их позвать, напевай: «тру-ту-ту…» Лучше всего вальс, медленный…

Дин с неловким видом пожал плечами, взглянув на Гарри, и прошёл вслед за Луной в комнату, служившую и гостиной, и столовой, где Рон и Эрмиона накрывали на стол.

Воспользовавшись поводом избежать вопросов Флёр, Гарри схватил два кувшина с тыквенным соком и поспешил за Дином.

–…и если будешь у нас дома, я смогу показать тебе рог. Папа мне про него писал, но я его ещё не видела, потому что Пожиратели Смерти забрали меня с Хогвартс-экспресса, и я так и не попала домой на Рождество, – говорила Луна, пока они с Дином подкладывали дрова в огонь.

– Луна, мы же говорили тебе, – крикнула ей Эрмиона через комнату. – Рог взорвался. И вообще он громамонта, а не складкорогого стеклопа…

– Нет, он точно от складкорога, – безмятежно продолжила Луна. – Мне папа говорил. И он сейчас, наверное, уже восстановился. Они ведь сами себя лечат, знаете.

Эрмиона покрутила головой и продолжила раскладывание вилок, когда появился Билл, помогавший мистеру Олливандеру спуститься по лестнице. Изготовитель палочёк по-прежнему выглядел очень больным, и цеплялся за руку Билла; Билл одной рукой его поддерживал, а в другой нёс большой саквояж.

– Я буду по вас скучать, мистер Олливандер, – сказала Луна, подходя к старику.

– И я по тебе, милая, – сказал Олливандер, и потрепал её по плечу. – Мне не выразить, каким вы мне были утешением в этом жутком месте.

– Итак, au revoir, мистер Олливандер, – Флёр расцеловала его в обе щеки. – Я 'аздумываю, не могли бы вы сделать мне одолжение, доставив посылку тёте Мюриэль? Я ещё не вернула тиару.

– Для меня это честь, – сказал Олливандер с лёгким поклоном. – Это самое малое, чем я могу воздать за ваше великодушное гостеприимство.

Флёр вынула потёртый бархатный футляр, и открыла его перед изготовителем палочек. Под низко висящей лампой тиара мерцала и отбрасывала блики.

– Лунные камни и алмазы, – сказал Грифук; Гарри не заметил, как он проскользнул в комнату. – Полагаю, сделано гоблинами?

– И оплачено волшебниками, – спокойно отметил Билл, и гоблин метнул на него взгляд, одновременно и с вызовом, и украдкой.

Сильный порывистый ветер бил по окнам, когда Билл и Олливандер вышли из дома в ночь. Все прочие устроились, в тесноте, вокруг стола; локоть к локтю, с трудом находя место, чтобы пошевелиться, они принялись за еду. В камине трещал и вспыхивал огонь. Гарри заметил, что Флёр не есть, а только водит ложкой: каждые пару минут она смотрела в окно. Впрочем, Билл вернулся, прежде чем доели первое; его длинные волосы растрепал ветер.

– Всё прекрасно, – объявил он Флёр. – Олливандера устроили, папа и мама передают привет. Джинни передаёт вам всем свои поцелуи, Джордж и Фред прогуливают Мюриэль вдоль ограды, они по-прежнему ведут совиную связь для Ордена из тётушкиной задней комнаты. Кстати, тётя в восторге, что тиара вернулась. Она уже думала, по её словам, что мы её спёрли.

– Ну, твоя тётя charmant, – скривилась Флёр, взмахом палочки заставляя грязные тарелки взлететь и прямо в воздухе сложиться в стопку. Подхватив её, Флёр решительно вышла из комнаты.

– Папочка сделал тиару, – встряла Луна. – Вернее, целую корону.

Рон поймал взгляд Гарри и ухмыльнулся; Гарри понял, что он вспомнил то невообразимое сооружение для надевания на голову, которое они видели у Ксенофилиуса.

– Да, он пытается воссоздать потерянную диадему Рэйвенкло. Он полагает, что подобрал основные её составляющие. Когда он добавил крылья муховёртки, это в самом деле…

Что- то ударило во входную дверь. Все головы повернулись туда. Испуганная Флёр прибежала из кухни. Билл вскочил на ноги, и направил палочку на дверь, Гарри, Рон и Эрмиона сделали так же. Грифук молча скользнул под стол, с глаз долой.

– Кто там? – крикнул Билл.

– Это я, Ремус Джон Люпин! – прокричал пришелец сквозь вой ветра. На Гарри накатил страх: что случилось? – Я оборотень, женат на Нимфадоре Тонкс, и ты, хранитель Секрета, дал мне адрес Раковины и велел приходить, если возникнет необходимость!

– Люпин, – пробормотал Билл, подбежал к двери и распахнул её.

Люпин чуть не упал на пороге. Он был бледный, закутанный в дорожный плащ, его седеющие волосы растрёпаны ветром. Он выпрямился, оглядел комнату, проверяя, кто тут, потом громко закричал: – Мальчик! Мы назвали его Тэдом, в память отца Доры!

Эрмиона завизжала:

– Что… Тонкс… у Тонкс ребёнок?

– Да, да, она родила! – орал Люпин. Все вокруг стола кричали в восторге и вздыхали от облегчения; Эрмиона и Флёр наперебой вопили: «Поздравляем!», а Рон повторял: «Ни фига себе, ребёнок!», словно никогда раньше не слышал, что такое бывает.

– Да… да… мальчик, – повторял Люпин, словно опьяневший от счастья. Он обошёл стол и крепко обнял Гарри: той сцены на Мракэнтлен будто никогда и не было.

– Будешь крёстным отцом? – спросил Люпин, отпуская Гарри.

– Я-я?… – выдавил Гарри.

– Ты, ты, конечно… Дора согласна, кому ж ещё…

– Я… ага… блин…

Гарри был потрясён, ошеломлён, переполнен восторгом; а Билл уже суетился, разливая вино, и Флёр приглашала Люпина выпить со всеми.

– Я не могу надолго, я должен вернуться, – говорил Люпин, улыбаясь всем вокруг: он выглядел помолодевшим на несколько лет, таким его Гарри никогда не видел. – Спасибо, спасибо, Билл!

Билл наполнил всем кубки, все встали, и подняли их в поздравлении.

– За Тэдди Ремуса Люпина! – сказал Люпин, – за великого волшебника в будущем!

– На кого он по'ож? – поинтересовалась Флёр.

– Я считаю, что он похож на Дору, но она считает, что на меня. Не шибко волосатый. Когда он только родился, волосы казались чёрными, но я клянусь, через час они порыжели. Может, когда я вернусь, они побелеют. Андромеда говорит, что Тонкс и дня от роду не было, как у неё волосы начали цвет менять. – Люпин осушил кубок. – Ой, нет, разве что ещё один, – добавил он, улыбаясь, когда Билл стал наливать ему ещё вина.

Ветер сотрясал маленький дом, и огонь плясал и потрескивал, и Билл скоро открыл вторую бутылку. Принесённая Люпином новость словно изменила всех, заставила на какое-то время забыть, что они в осаде: весть о новой жизни наполнила всех радостью. Только гоблин казался не затронутым атмосферой неожиданного праздника, и немного погодя ускользнул в свою спальню, которую теперь занимал он один. Гарри думал, что только он это заметил, пока не увидел, как Билл провожает гоблина взглядом.

– Нет… нет… мне в самом деле нужно возвращаться, – заявил Люпин наконец, отказываясь от очередного кубка вина. Он поднялся и натянул дорожный плащ.

– До свидания, до свидания… я попытаюсь в ближайшие дни принести фото… все будут рады знать, что я вас всех повидал…

Он застегнул плащ и стал прощаться, крепко обнимая женщин и обеими руками пожимая руки мужчинам, потом, продолжая широко улыбаться, ушёл в ненастную ночь.

– Гарри-крёстный! – сказал Билл, когда они вдвоём, помогая убрать со стола, пошли на кухню. – Это настоящая честь! Поздравляю!

Когда Гарри поставил на стол принесённые им пустые кубки, Билл закрыл за собой дверь, приглушив громкий разговор в гостиной, где продолжали праздновать, несмотря на отсутствие Люпина.

– Я давно хочу поговорить с тобой, Гарри. Только пока дом так полон народу, трудно было время найти.

Билл помолчал.

– Гарри, ты что-то там замышляешь с Грифуком.

Это было утверждение, не вопрос, и Гарри не счёл нужным возражать. Он просто смотрел на Билла, и ждал.

– Я знаю гоблинов, – сказал Билл. – Я работал для Гринготтса с самого окончания Хогвартса. Насколько волшебники и гоблины могут дружить, я дружу с гоблинами… или, по крайней мере, я их хорошо знаю. – Билл опять помолчал.

– Гарри, что ты хочешь от Грифука, и что пообещал ему взамен?

– Не могу тебе сказать. Извини, Билл.

За ними открылась дверь: Флёр собралась внести на кухню оставшиеся кубки.

– Погоди, – сказал ей Билл. – Ещё минутку.

Флёр попятилась, и Билл снова закрыл дверь.

– Тогда я вот что скажу, – продолжил Билл. – Если ты заключил с Грифуком какую-то сделку, и, особенно, если эта сделка как-то касается сокровищ, ты должен быть исключительно осторожен. Гоблины понимают собственность, оплату, вознаграждение не так, как люди.

Гарри ощутил лёгкое беспокойство, словно внутри у него зашевелилась маленькая змея.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Мы говорим о разных путях жизни, – сказал Билл. – Между волшебниками и гоблинами за долгие века чего только не было… но ты знаешь всё это из истории магии. С обоих сторон дров наломано, я не стану уверять, что волшебники все такие невинные. Ну так вот, среди гоблинов бытует убеждение, а гоблины Гринготтса, наверное, самые им проникнутые, что там, где дело идёт о золоте и драгоценностях, волшебникам доверять нельзя, что у них нет никакого уважения к праву собственности гоблинов.

– Я уважаю… – начал Гарри, но Билл затряс головой:

– Ты не понимаешь, Гарри, и никому этого не понять, если не пожить среди гоблинов. Для гоблина полноправным и истинным хозяином любой вещи является её создатель, а не покупатель. В глазах гоблинов, они полноправные владельцы всего, ими сделанного.

– Но если что куплено…

–… то они будут считать, что оно предоставлено в пользование тому, кто заплатил деньги. Из-за этого им так трудно разобраться с тем, что сделанные гоблинами вещи переходят от волшебника к волшебнику. Ты видел лицо Грифука, когда на его глазах передавали тиару. Он это осуждает. Я уверен, он считает, как считают самые непримиримые из его народа, что тиару должны были вернуть гоблинам после смерти первого покупателя. Они полагают наш обычай хранения вещей гоблинской работы и передачи их от волшебника к волшебнику без повторной оплаты немногим лучше кражи.

У Гарри появилось зловещее ощущение, что Билл догадывается о большем, чем говорит.

– Всё, что я хочу сказать, – продолжил Билл, берясь за дверную ручку, чтобы идти в гостиную, – это что когда даёшь обещание гоблинам, Гарри, надо быть очень осторожным. Не так опасно взломать двери в Гринготтс, как нарушить обещание гоблину.

– Ясно, – сказал Гарри, пока Билл открывал дверь. – Ага, спасибо. Буду иметь в виду.

Когда он шёл за Биллом в гостиную, ему пришла несуразная мысль, наверняка из-за выпитого им вина. Похоже, он готовился стать для Тэдди Люпина таким же беспутным крёстным, каким был Сириус Блэк для него.