Черноморцы и донцы на кубани.
Служба казаков даже и в мирное время была нелегкой, тем более на Кавказе. Несмотря на то, что была принята оборонительная тактика, уже в 1777 г. в государственном бюджете появилась особая статья: 2 тыс. руб. серебром на выкуп у горцев христианских пленников [175]. Хищники ненадолго присмирели после рейда Суворова за Кубань. А с началом войны положение еще более обострилось. Главной турецкой базой на Кавказе стала Анапа. Через нее в горы шло оружие, деньги. В Кабарде появился первый предшественник Шамиля — Шейх-Мансур, возбуждая черкесов, кабардинцев, лезгин, чеченцев на борьбу с «неверными». По сути открылся «второй фронт». Русских войск здесь было мало: части небольшого Кубанского корпуса, казаки Азово-Моздокской линии и 6 донских полков — они несли на Кубани дежурство, поочередно сменяясь.
В начале 1790 г. под командованием генерал-поручика Бибикова состоялся поход на Анапу. Он был плохо подготовлен, ослабевший в трудном переходе отряд был отражен от крепости и с трудом вернулся на Ставрополье. А турки ответили, высадив в сентябре под Анапой сильный десант Батал-паши с 30 орудиями. Он двинулся в долину Лабы, усиливаясь местными племенами, и собрал из них войско в 50 тыс. На р. Тохтамыш врагов встретил корпус И.И.ГерманафонФерзена, 3600 солдат и казаков. Несмотря на огромное неравенство сил было приказано атаковать. И пленных не брать — из-за того же неравенства. Противника разгромили наголову, захватили всю артиллерию, лагерь и самого Батал-пашу. На месте этой битвы впоследствии возникла станица, по каким-то причинам названная именем побежденного, Баталпашинская (ныне Черкесск).
В 1791 г. новый поход на Анапу возглавил генерал-аншеф И.В. Гудович. Противник успел подготовиться, в крепости собралось 25 тыс. турок и горцев, при 95 орудиях. У Гудовича было 12 тыс. — в том числе донские казаки, 350 гребенских с атаманом Сехиным, 150 терско-семейных, 3 сотни Волжского и 2 сотни Хоперского полков. 22 июня после короткой блокады последовал штурм. Некоторые командиры были недовольны тем, что Гудович оставил в резерве свыше трети войск. Но мера оказалась оправданной. В разгар битвы удар по тылам нанесли 8 тыс. черкесов, и их удалось отразить. Штурм Анапы по своей ожесточенности сравнивали с Измаилом. Чудеса храбрости проявили сотник Борисов, хорунжие Усков, Корсунов, Семенкин, Яров. Геройски погиб, возглавив атаку, хоперский сотник Найденов[219]. Всего же пало 940 человек, 1995 получили ранения. Но врагов положили 11 тыс., 13,5 тыс., капитулировали. В Анапе попался и Шейх-Мансур, он был сослан на Соловки.
Обстановка на Кавказе стабилизировалась. Но правительство понимало, что это временно, распорядилось строить на Кубани новые крепости и переселить 3 тыс. семей донских казаков. И в 1792 г. было решено 6 полков, несущих дежурство на Кавказе, оставить тут насовсем — пусть заберут семьи с Дона и селятся. В полках это известие вызвало возмущение, возглавил бунт Никита Белогорохов. Казаки направили делегатов в Черкасск — выяснить, действительно ли есть такой приказ. За ними самовольно оставили службу и отправились на Дон несколько сот казаков. Их принялись вылавливать, что вызвало в станицах массовые волнения. Грамоту о переселении принимать категорически отказывались. В бунтующие городки были введены войска, несколько тысяч человек перепороли. Но масштабы переселения сократили, на Кубань отправили не 3 тыс., а 1 тыс. семей — тех, кто участвовал в мятеже. Из них составился Кубанский полк.
А между тем оставалась неясной судьба Черноморского Коша. Потемкин выделил ему земли в Приднестровье, центром запорожцев стало село Слободзея [288]. Тут возвели укрепление наподобие Сечи, разместили управление Коша. Сюда казаки перевезли своих родственников, стали заводить хозяйство, основали 25 селений вперемежку с молдавскими. В реляциях о боевых действиях Войску давался эпитет «бесценное», светлейший благоволил к нему. Обещал дать еще земли между Бугом и Днестром, под Кинбурном, Еникальский округ в Крыму, подарил собственные рыбные ловы на Тамани. Но… все это оставалось вилами на воде писано. Когда в 1791 г. кошевой Чепига и войсковой судья Головатый отправились к Потемкину просить более определенно оформить владения, застали его в дурном настроении — лодка с 25 запорожцами была захвачена турками. И светлейший князь делегатов прогнал: дескать, позже поговорим.
А позже его не стало. И война кончилась. Земли, выделенные Кошу, оказались не сплошными, вклинивались делянками между угодий, дарованных вельможам и военачальникам. И уже посыпались жалобы, что закрепощаемые крестьяне бегут к казакам… Очевидно, черноморцев ждала судьба екатеринославцев. Два человека сумели предотвратить это и стали основоположниками казачьей Кубани. Захарий Алексеевич Чепига и Антон Андреевич Головатый[266,267]. Они были совершенно разными. Чепига — простой неграмотный казак из беглых крепостных. В Запорожье поступил в Кислякивский курень, участвовал в войнах, выдвинулся до полковника Протовчанской паланки. После ликвидации Сечи служил при штабе Потемкина. Головатый был из семьи украинской казачьей старшины. Учился в Киевской академии, но, не закончив ее, удрал в Запорожье. Стал казаком Кущевского куреня. Был лихим казаком, поэтом, слагал песни, прекрасно играл на бандуре. Но в Сечи оценили и его ум, хитрость, образование. С 1768 г. стали посылать в Петербург с делегациями. В 1771 г. он стал писарем Самарской паланки. Потом находился при войсковом судье и кошевом атамане, хотя и нарушил традицию — женился. После упразднения Сечи получил должность капитана-исправника в Новомосковске.
Оба вместе с С. Белым стояли у истоков Коша Верных Казаков. Похоже, что какое-то время были соперниками. Но затем кошевой атаман и войсковой судья (начальник штаба) составили дополняющий друг друга великолепный тандем. Один — настоящий «батько». Прямой, грозный в бою, способный вздуть казака для протрезвения, но и простой, добродушный, доступный для каждого. Второй — тоже доблестный воин, но и прекрасный дипломат, организатор, администратор. Между прочим оба были богатыми людьми, Потемкин приближенных жаловал щедро. Чепиге принадлежали деревня на Херсонщине, дача на Громоклее, Головатому селение под Новомосковском, хутора, мельницы, стада. Они вполне могли бы после войны оставить Войско и зажить состоятельными помещиками. Но были в первую очередь казаками. Душой, а не по названию.
Зимой 1791—1792 гг. Чепига и Головатый пришли к выводу — на Днестре Кошу оставаться нельзя. Сожрут. И в феврале делегация во главе с Головатым выехала в Петербург. «Выбивать» Кубань. Под предлогом того, что «за многолюдством» разместить Войско на Днестре и Буге нельзя. Трудные переговоры шли 4 месяца. Императрица все еще не до конца доверяла запорожцам — а тут они выражали желание обособиться. Но в пользу Коша сыграли волнения донцов, не желающих переселяться. А черноморцы предлагали решение проблемы, их было 12,5 тыс. боевого состава, 10 тыс. членов семей! Головатый умело привлекал в союзники и тех, кто уже раскатал губы на приднестровские земли. Помогал и имидж простоватого, бесхитростного казачуры, который создавал себе Головатый — мог и выпить, и «спивать» под бандуру, и сплясать, вызывая к себе симпатии [201]. 30 июня 1792 г. была подписана Высочайшая грамота, жалующая Черноморскому Войску «в вечное владение состоящий в области Таврической остров Фанагорию со всею землей, лежашей на правой стороне реки Кубань от устья Еи к Усть-Лабинскому редуту».
Еще в ходе переговоров «для осмотру» земли на Кубань поехал войсковой есаул Мокий Гулик, представив Кошу подробный отчет [278]. При этом он на Тамани записал в казаки 114 «разных бурлак». Кстати, случай не единичный. Некоторые казаки не захотели уходить с насиженных мест, зато к черноморцам пристало изрядное число сдружившихся с ними молдаван, украинских беглых. Переселение началось сразу же — чтобы продемонстрировать четкое исполнение приказа императрицы (и пока она не передумала). В августе 1792 г. в море вышла флотилия под командованием капитана Пустошкина — флагманская бригантина «Благовещение», 50 лодок и яхта черноморцев, 11 транспортных судов, сопровождающие крейсера. Они благополучно доставили на Тамань около 3200 казаков [279]. Остальные двинулись посуху — со стадами, обозами. Переселение было тщательно спланировано. Шли несколькими эшелонами, разными маршрутами, чтобы в пути обеспечивать себя фуражом и питанием. Колонна Чепиги зазимовала на Ейской косе, по весне отправилась к Усть-Лабинской крепости. Здесь кошевой установил взаимодействие с генералом Гудовичем, а потом выбрал в урочище Карасунский кут место для «войскового града». Будущего Екатеринодара.
Последние колонны подтянулись летом 1793 г. Еще раньше, когда казаки испрашивали земли на Кубани, они обратились к императрице за указаниями о желаемом внутреннем порядке Войска. Екатерина повелела, чтобы устройство было сообразно с «учреждениями об управлении губерний». Кроме того, ей не нравилось буквальное следование запорожским традициям, и к 38 куреням она велела добавить еще 2 — Екатерининский и Березанский. На основе этих указаний к январю 1794 г. руководством Коша был разработан и обнародован первый законодательный документ черноморцев, «Порядок общей пользы», в котором авторы попытались соединить казачий традиционный уклад с общегосударственным. Учреждались должности городничих, полиция. Но подчинялись они Войсковому правительству из кошевого атамана, войскового судьи, войсковых писаря и есаула [280].
И Екатеринодар сперва строился по образцу Сечи — земляные валы с пушками, войсковая церковь Св. Троицы, правление Коша, 40 куреней-казарм для «бездомовных» и несущих службу — при Войсковом правительстве «на непредвиденный случай» состояла тысяча казаков. Как и в Сечи, были учреждены паланки, но это слово было неясно русским чиновникам и быстро заменилось на «округа». А основная масса казаков, получив места поселения, основывала слободы, будущие станицы, получившие название запорожских куреней — Пластуновская, Брюховецкая, Кущевская, Кисляковская, Ивановская, Крыловская, Щербиновская, Титаровская, Нижнестеблиевская, Стеблиевская, Минская, Переяславская, Каневская, Шкуринская, Березанская и др. Некоторые названия исказились, и от Куреновского куреня пошла Кореновская, от Тимошевского — Тимашевская, от Жералевского — Журавская…
А времени на мирное устроение почти и не было. Требовалось границу охранять, а в апреле 1794 г. императрица велела послать 2 полка под начальством кошевого атамана в Польшу. Но полки в Черноморском Коше были временными. Знамена, перначи полковникам и есаулам выдавались на время походов, а потом сдавались и хранились в войсковой церкви. Чепиге по дороге в Польшу пришлось сделать крюк — в Петербург. Екатерина пожелала лично познакомиться с ним, и, видимо, только тогда в ней растаяло последнее недоверие. Кошевой ей понравился, был приглашен к ее столу, императрица сама угощала его вином, виноградом и персиками, а на прощание пожаловала саблю, сказав: «Бей, сынок, врагов Отечества!»
Ну а пока кошевой бил их, на Кубани управлял Головатый. Руководил строительством «столицы». При этом, правда, возводил и второй центр, как бы свой «персональный» — в Тамани. Был вообще очень хозяйственным человеком, собирал мастеровых, кузнецов, иконописцев. На свой кошт построил Покровскую церковь в Тамани, соединил «греблей» (каналом) Большой и Малый Карасуны, лично следил за обустройством куренных слобод и кордонов. В Кизилташском лимане оборудовал гавань для флотилии. Было проведено размежевание территорий с Кавказским наместничеством — Черноморское Войско ему не подчинялось, и это оказалось очень важным. Наместничество вовсю регулировало жизнь терцев и линейцев, несмотря ни на какие прежние указы возлагало на них всякие работы и повинности, вводило свои подати: со всех казаков, кроме служащих, брали на содержание почты, судов, местных управленческих аппаратов около 2 руб. в год. Черноморцы же по инерции остались в подчинении генерал-губернатора Таврии, который сидел далеко и в их дела не лез, что позволило Войску сохранить внутреннюю самостоятельность.
Но не успела отгреметь одна война — надвинулась следующая. Поражением Турции решила воспользоваться ее соперница, Персия. Теперь уже она подстрекала горцев против русских. А в сентябре 1795 г. иранская армия напала на Грузию и взяла Тифлис, устроив страшную резню. Екатерина по условиям Георгиевского трактата вмешалась. Отряд Гудовича в 8 тыс. человек совершил труднейший переход через Кавказ, отбросив персов и защитив единоверцев. А весной 1796 г. на Тереке стала сосредотачиваться 35-тысячная армия Валериана Зубова, брата фаворита — для наступления на Азербайджан. Под его командование черноморцам было велено выставить тысячу казаков. На Головатого в это время обрушилась полоса несчастий. Трагически погибла дочь, при родах умерла жена. Отряд в Персию возглавил он — возможно, напросился сам, чтобы на войне преодолеть душевные травмы.
Поход начался успешно. Русские войска взяли штурмом Дербент, без боя заняли Кубу, Баку, Шемаху, Гянджу. Черноморцы рейдировали по Каспию, высадились в Зензелинском заливе и отбили у неприятеля большую партию армян, насильно угоняемых в Персию. Однако завершилась война впустую. Умерла Екатерина Великая, на трон взошел Павел I. Который первым делом начал ломать начинания своей матери. И отменил поход, приказав возвращаться в Россию. Головатый даже на войне не забывал об устройстве новой родины, Кубани. 31 декабря 1796 г., уже планируя возвращение, писал Чепиге: «Слова ваши, говоренные противу Карасунской гребли под дубом, стоящим близ вашего двора, я не забув, а исполнил прошлого года: рыбы напустыв с Кубани, а раков — привезенных с Темрюка на почтовых чрез сутки три воза; но дабы оные могли для настоящего удовольствия всем гражданам расплодиться, да еще оных и по речкам, где ставы есть, развесть, прикажите чрез городничего всем ловящим в ставу рыбу, попадающихся раков возвращать в воду и через два года не истреблять».
Чепига этого письма не получил. Правитель огромной области, он до последнего дня сохранял старые привычки, ходил в простой казачьей одежде, жил холостяком в хате-мазанке. И в этой же хате, заболев, скончался 14 января 1797 г. Лишь для похорон его одели в генеральский мундир, вынесли все ордена и регалии. Кошевым был назначен Головатый. Но и он об этом не узнал. В эвакуирующихся войсках вспыхнула эпидемия малярии. И начала косить личный состав флотилии, вывозящей солдат и имущество. Умерли контр-адмирал Федоров, бригадир Апраксин. Головатый стал командующим Каспийской флотилии. В суматохе дел переносил болезнь на ногах, и 28 января 1797 г. его не стало. На Кубань вернулась лишь половина ушедших казаков. А кошевым атаманом царь назначил войскового писаря Котляревского.
О СЛАВНЫХ КАЗАЧКАХ.
В экстремальных условиях приграничной жизни выковался не только характер воина-казака, но и совершенно особый тип женщины — казачки. Когда мы говорим, что казаки освоили и возделали огромные пространства Дона, Кубани, Терека, Приуралья, надо помнить, что в значительной мере это было сделано женскими руками [63]. Мужчины-то постоянно были в походах, на кордонах. А дома оставались старики, дети — и казачки. Они и возделывали поля, огороды, бахчи, виноградники, ходили за скотиной, они вырастили пышные сады, в которых утопали станицы. Они собирали урожай, пекли хлеб, делали заготовки на зиму, стряпали, обшивали всю семью, растили детей, ткали, вязали, могли и хворобы лечить, и хату подправить. Казачка была не только неутомимой труженицей, но и организатором. Номинально руководил большим семейным коллективом старик-дед, но далеко не все казаки доживали до седин. Дед мог быть уже и недееспособным, инвалидом. И работу по хозяйству организовывали бабки, матери, жены казаков. Распределяли домашних, кому чем заниматься, если нужно, нанимали работников и руководили ими. Казачки умели и торговать, чтобы часть продукции обратить в деньги и приобрести необходимое. Подобной инициативы и самостоятельности русские крестьянки не знали. У них-то всегда муж был рядом.
Но казачка умела не только это. При нападении врагов она снимала со стены мужнину саблю и ружье и дралась насмерть, защищая детей или давая им возможность убежать. Как уже отмечалось, 800 казачек участвовали в обороне Азова в 1641 г. А сколько в XVI—XVIII вв. встречается упоминаний о нападениях степняков на донские, терские, кубанские, волжские, уральские, сибирские городки? Если мужчины были дома, казачки укрывали детей и скот, выступали «вспомогательной силой», заряжая ружья, помогая ремонтировать укрепления, тушить огонь, перевязывая раненых. А коли главный защитник семьи отсутствует или уже пал, сама казачка становилась защитницей. Рынки Крыма и Тамани были переполнены русскими и украинскими полонянками, но из казачьих городков хищники угоняли только детей и совсем юных девушек. Казачки в плен не сдавались, сражались до конца.
И мужей ждать умели как никто другой. В походы казаки уходили на годы, часто с одной войны на другую, вернутся ли — неизвестно. А казачки ждали. В Сибири бывало и того круче. Семен Дежнев отсутствовал дома 19 лет! Пока странствовал, сын вырос. Кто его на ноги поднял? Жена. Сама так и не дождалась мужа, умерла, а ребенка вырастила, воспитала, и он казаком стал, как отец [45]. А на Дону, например, когда муж из похода возвращался, казачка, встречая его, первым делом кланялась в ноги коню. Благодарила, что не подвел в боях ее супруга, целым и невредимым доставил домой.
Был и случай, правда, единственный, когда женщина стала войсковым атаманом. В XVIII в. выходец из ханского калмыцкого рода Петр Тайшин принял крещение со своим улусом. А потом калмыцкая орда распалась, начались свары. Князь умер, но его вдова княгиня Тайшина с 2400 подданными в 1739 г. попросила выделить ей землю для оседлого поселения и принять на службу. Подходящее место нашли на Волге, где была построена крепость Ставрополь (ныне Тольятти). Эти калмыки составили Ставропольское Казачье Войско. А княгине были даны полномочия войскового атамана, положено жалованье в 500 руб. [102]. Остальным старшинам также было назначено жалованье — по уровню офицеров Войска Донского. А рядовые казаки несли службу с земельных наделов. К Войску приписали тысячу отставных солдат и 2,5 тыс. крестьян. Солдаты должны были обучить калмыков гарнизонной и сторожевой службе, крестьяне — земледелию. Постепенно они смешивались, главной обязанностью ставропольцев являлась охрана Самарско-Уфимской линии — ответвления Самарско-Оренбургской. По призыву царя Войско выставляло 1 полк на войну. А княгиня Тайшина руководила ставропольцами до конца жизни.
Известны и случаи, когда казачки прославились в качестве воинов. Ранее говорилось, что в 1770—1771 гг. на Кавказ были переведены 517 семей из Волжского Войска, основав 5 станиц, по 100 семей на каждую. Драки тут шли постоянно, а вдобавок началась война с турками, которые подбили горцев к массированным нападениям. В июне 1774 г. 9-тысячное войско татар и чеченцев обрушилось на Наурскую. Станица еще и не была отстроена, из оборонительных сооружений был насыпан земляной вал с несколькими пушками. А все строевые казаки ушли в поход — разведка у горцев работала хорошо, и они рассчитывали на легкую добычу. Но за оружие взялись казачки! И отметим, это были не гребенские казачки, привычные к здешнему военному быту, а приехавшие с относительно спокойной Волги. Но полторы-две сотни женщин со стариками и малолетками храбро встретили полчище врага. Били из ружей, рубили и кололи лезущих на валы, перетаскивали с место на место тяжелые пушки, встречая атаки картечью. Осада длилась 2 дня, и противник, оставив сотни трупов, ушел ни с чем. В память этой победы 10—11 июня в Наурской отмечался «бабий праздник».
Задолго до девицы-улана Дуровой прославилась и донская казачка Прасковья Куркина. По преданиям, зафиксированным в дореволюционных источниках, она была молодой симпатичной вдовушкой из станицы Нагавской и вела не очень строгий образ жизни. Однажды, в 1792 г., учинила пожар, за что, по казачьим законам, следовало крепко вздуть. Но Прасковья скрылась. Переоделась в мужскую одежду, взяла оружие — вероятно, оставшееся от супруга, оседлала лошадь и направилась на польскую войну. Выдала себя за мужчину и вступила в казачий полк Балабина. Участвовала в боях, была ранена, за неоднократные отличия получила чин урядника. Хотя остается сомнительным, как же казаки ее не раскусили. В отличие от офицерши Дуровой, казачка крепостных денщиков не имела, и при первом же купании коней правда должна была открыться. Скорее, все же знали, да помалкивали. И, наверное, не случайно полковник Балабин взял «казака Куркина» к себе ординарцем. Но воевала Прасковья храбро, была произведена в хорунжие, а потом и в сотники. После войны в 1794 г. вернулась в станицу, и о прежних прегрешениях больше не вспоминали, весь Дон признал ее героиней [6]. Однако дальнейшие похождения Куркиной — например, как казаки посылали ее с ходатайством к императрице, очевидно, относятся к области легенд, и оставляю этот вопрос тем, кто сумеет исследовать его более детально.
Кстати, жизнь казачек в XVII—XVIII вв. (а отчасти и в XIX) вообще исследована очень слабо. Конечно, их быт во многом отличался от картин «Тихого Дона», от того, что нам известно по предреволюционным воспоминаниям. Точно так же, как и казаки Первой Мировой во многом отличались от своих предков времен Суворова. Так, примеры с обороной Наурской и Куркиной показывают, что казачки хорошо умели стрелять (в том числе из пушек), владели холодным оружием. Когда они этому учились? Где? Допускали ли их в юности к тренировкам наряду с казачатами? Или учили матери, отцы, мужья — на всякий случай? Ответа мне ни в одном источнике найти не удалось. Но известно, допустим, что на Тереке казачки еще и в ХХ в. были отличными наездницами, умели стрелять. Вообще либеральные авторы склонны были описывать жизнь казачек в самых черных тонах. Дескать, несчастные женщины — вся жизнь только до свадьбы, а дальше «домострой», забитое «закрепощенное» существование. Вот уж нет! Тут все зависит от точки зрения. Ведь с либеральных позиций и судьба казаков выглядела ох какой безрадостной — надо ж, обязательная служебная лямка, и на всю жизнь! Но казакам такая жизнь нравилась, и другой они не желали. Так же и казачки гордились своей участью.
Внешне отношение казака к женщине и впрямь могло показаться грубоватым, с демонстрацией собственного превосходства, но на самом деле оно было рыцарским. Атаман Платов в 1816 г. в приказе по Войску Донскому писал о казачках: «Пускай верность и усердие их, а наша за то к ним признательность, взаимное уважение и любовь, послужат в позднейшем потомстве правилом для поведения жен донских». По обычаям, казачка пользовалась таким уважением и почтением, что в наделении ее дополнительно еще и мужскими правами не нуждалась. И наоборот, казак и даже станичный атаман не имел права вмешиваться в женские дела. Казачка не участвовала в кругах, не имела голоса на сходах, ее интересы представляли отец, муж, брат. Но одинокая женщина могла выбрать себе любого ходатая из числа станичников. А вдова или сирота находилась под личной защитой атамана и совета стариков, а если этого недостаточно, могла и сама обратиться к сходу. Разговаривая с женщиной на кругу или сходе, казак обязан был встать, а если она пожилых лет — снять шапку.
На станичных праздниках казачка, пусть и замужняя, могла плясать с любым казаком. С любым могла чесать языки на улице, невинно пококетничать. И чтобы опровергнуть мифы о «домострое», достаточно открыть повесть Л.Н. Толстого «Казаки». Описывается не какая-нибудь станица, а старообрядческая. Но поведение казачек очень даже свободное (уж по крайней мере по сравнению с Центральной Россией). Девушки, вводя в немалый соблазн офицеров, крутятся по двору в одних рубашках на голое тело. И от вина не отказываются, вечеринки устраивают с мужчинами и поцелуями. Словом, ведут себя «на грани». Но вот чтобы перейти эту грань — тут уж ни-ни! Тут вступало в силу понятие чести. А свою честь казачки ставили очень высоко.
Какими-либо комплексами в сфере взаимоотношения полов казачки не страдали, никаких «секретов» для них эта сфера не представляла. Да и как иначе, если занимались скотоводством, с детских лет видели, что как происходит? Во многих местностях и в баню ходили целыми семьями. В Сибири и Забайкалье баня часто вообще строилась одна на станицу, совместное мытье мужчин и женщин считалось делом вполне естественным. Но это, опять же, совершенно не подразумевало чего-то большего. Одно дело — знать. А другое — понимать, что допустимо, а что нет. Степень того, что может себе позволить казачка, зависела от ее семейного положения. Вольность в общении с мужчинами, откровенность разговоров, шуток, допустимый флирт были разными для девиц, замужних, вдов. Но и для казака было позором преступить дозволенное. И чтобы не ошибиться, существовала система «опознания» по женским кольцам. Серебряное на левой руке — девушка на выданье, на правой — уже просватана. Кольцо с бирюзой — жених служит. Золотое на правой руке — замужняя. На левой — разведенная или вдова.
Впрочем, при общей высокой нравственности казачек допускались и некоторые отклонения. Так, если вдова строго соблюдала себя, это ценилось. Но и в тех случаях, если она, особенно бездетная, привечала мужчин, это общественной моралью не осуждалось. И когда в станице жили одна-две «веселых вдовушки», на такое смотрели сквозь пальцы (примеры можно также найти у Толстого). А Пушкин записал разговор казаков, возвращавшихся с кавказской службы — стало известно, что у одного из них женушка погуливала, и обсуждалось, как лучше поступить, проучить ее или простить? И казаки пришли к выводу: лучше простить [154]. И часто прощали, даже прижитых «нахалят» своими признавали — тут уж речь шла о сохранении чести семьи, благополучии хозяйства. Но у казаков существовал и развод, даже когда его юридически в России не было. Для этого, например, старообрядцы переходили в официальное православие или наоборот — и брак, заключенный в «другой вере» считался недействительным [23]. Тем не менее, к разводу казачья мораль относилась весьма отрицательно.
Казачками становились не только от рождения. Когда казак женился на крестьянке, отбитой полонянке, захваченной черкеске или турчанке, она автоматически приобретала статус полноправной казачки. Станичницы, как правило, относились к такой женщине доброжелательно (если она сама не вела себя вызывающе). Ей прощали незнание обычаев, не характерные для казачки поступки. Женская община негласно брала ее под свое покровительмство и учила, «вживала» в свою среду. Ну а если еще раз вернуться к утверждениям о «закрепощении» казачек, то не лишне задаться вопросом, а кто же их «закрепощал»? Мужчины? Но как же они могли «закрепостить», если годами отсутствовали? И их собственное благосостояние зависело от жены? Нет, быт и труды казачки определяло осознание ею самой своего особого долга. Точно так же, как казак считал своим долгом службу, так и казачка видела высший долг в том, чтобы обеспечить службу мужа, братьев, сыновей. Кстати, а ведь деятельность армейских органов тыла и снабжения тоже всегда считалась воинской службой, пусть и не боевой. Поэтому, если уж разобраться, то и труды казачек являлись некой разновидностью казачьей службы. Не строевой, не полковой, но в понимании службы воинов Христовых.
41. ТО В ИТАЛИЮ, ТО В ИНДИЮ…
Павел I был личностью весьма сумбурной. Искренне желал навести в стране порядок и справедливость. Но вряд ли представлял, что это такое, обладал деспотизмом Петра I и к тому же был склонен метаться от одной крайности к другой. Принялся перестраивать Россию на прусский манер, в армию возвращались уродливые мундиры, парики, косы, каторжная муштра. Катились отставки, опалы, ссылки. А для казачества перемены стали неоднозначными. Одним махом было сметено все внедренное Потемкиным и Зубовым. В 1797 г. Павел упразднил Бугское Войско — 6 тыс. казаков превратились в государственных крестьян. Было разрушено и единое Астраханское Войско — терцы, гребенцы, Моздокский, Волгский, Хоперский, Кубанский полки из него исключались и получили название «казаков, поселенных на Кавказской линии» — или «линейцев».
Но были и полезные нововведения. В 1797 г. царь учредил казачью войсковую артиллерию, что было очень важно. В современной войне для усиления конницы пушки были нужны, и они, в общем-то, у казаков имелись. Но артиллерия существовала неофициально, явочным порядком. Павел ее узаконил. В 1798 г. он учредил новое, Башкирско-мещерякское Казачье Войско [155]. И вот что любопытно — с этого момента раз и навсегда кончились бесконечные бунты башкир! Возможность стать казаками — вот что им требовалось! Не отдавать лошадей в качестве налога, а сражаться на них, совершать подвиги, привозить добычу. Павел обласкал и уральских казаков, проштрафившихся при Екатерине — Лейб-Гвардии Казачий полк был дополнен уральской сотней. А по указу от 22 сентября 1798 г. казачьи чины наконец-то четко уравнялись с армейскими: казачий полковник и войсковой старшина стали соответствовать майору, есаул — ротмистру (капитану), сотник — поручику, хорунжий — корнету [35, 63].
Павел пресек самодеятельность в земельном вопросе, установив единые нормы — 300 десятин для атаманов, 60 — для старшин, 30 — для рядовых казаков. И провел реформы по унификации управления Войсками. На Дону царь упразднил гражданское правительство, введенное его матерью, восстановил единовластие Войсковой канцелярии. Но она получала двойное подчинение, по военным вопросам — Военной коллегии, а по гражданским — Сенату. В Черноморском Войске царь похерил существовавшее Войсковое правительство и тоже учредил Войсковую канцелярию по образцу донской. Была восстановлена Войсковая канцелярия и на Урале. А для наблюдения за законностью во все Казачьи Войска были направлены прокуроры с правами губернских.
Как уже отмечалось, император отменил закавказский поход. Отменил и готовившуюся экспедицию на Запад для борьбы в союзе с Австрией и Англией против революционной Франции. Заявил, что для России важнее мир. Но французы-то миролюбия отнюдь не проявляли. Под их знаменами формировались польские части, заведомо настроенные драться с русскими. А австрийцы и англичане перехитрили царя очень просто: после захвата Наполеоном Мальты под покровительство Павла отдался Мальтийский орден, провозгласив его гроссмейстером. И государь ради защиты прав ордена вступил в антифранцузскую коалицию. По настоянию австрийцев объединенные силы в Италии возглавил Суворов, ради такого случая возвращенный из ссылки. В составе выделенных ему войск было 8 донских полков под общим руководством походного атамана Адриана Карповича Денисова и 2 уральских полка Лициноваи Бородина. И в этой войне, под командованием полководца, хорошо умеющего использовать казаков, они проявили себя в полной мере.
В Северной Италии австрийская армия Меласа бесцельно маневрировала, не решаясь задевать французов. Суворов придал войне иной характер. Сразу по прибытии в Италию, потребовал «два полчка пехоты и два полчка казаков». Отряд возглавил Багратион, получив инструкцию: «Голова хвоста не ждет; внезапно, как снег на голову!» 9 апреля 1799 г. части Багратиона стремительным броском овладели г. Брешиа. 12 апреля казачьи полки Денисова и Грекова, вырвавшись вперед, с ходу взяли г. Бергамо. И захватили переправы на р. Адде. Французы растянули войска в линию, и, пользуясь этим, Багратион с полком егерей, батальоном гренадер и тремя казачьими полками 15 апреля прорвал фронт у Лекко. Противник бросил сюда подкрепления, стал окружать отряд. Но подоспел с подмогой Милорадович и врага разгромили, части французской конницы «были сколоты до последнего человека». Пользуясь тем, что противник оттянул силы на фланг, к Лекко, Суворов начал главную переправу через Адду в центре, у Треццо. Перебросил сюда казачьи полки, они совершили глубокий обходной маневр, добрались до вражеской ставки, и французский командующий Моро едва не попал в плен. Битва при Адде была выиграна. В донесении Суворов отмечал: «Казаки кололи везде с свойственной россиянам храбростью, побуждаемы будучи мудрым и мужественным воином их походным атаманом Денисовым, как и его сотоварищем полковником Грековым».
Русско-австрийская армия подошла к Милану. И здесь первыми оказались казаки. Внезапно вышли к городу, выломали ворота и разметали защитников. Наступала Пасха, и Суворов остановился возле Милана. Всенощная была общей — в крестном ходе участвовали сам фельдмаршал, офицеры, солдаты, казаки, из австрийского лагеря пришли сербы, словаки, валахи. А в Светлое Воскресенье войска вступили в Милан. Итальянцы после французских насилий и грабежей устроили пышную встречу. Бородатые казаки в просторных одеждах, не похожих на европейскую форму, вызвали особое любопытство, их почему-то сочли военизированными священниками и называли «русскими капуцинами». Поражало итальянцев и то, что пришельцы то и дело целуются друг с другом. Впрочем, по случаю Пасхи казаки и местных учили христосоваться, особенно хорошеньких дамочек, «и те исполняли этот обряд с немым удивлением» [123].
Казачьи отряды расчищали от неприятеля окрестности, занимали города. Адриан Денисов пользовался особым уважением Суворова, который ласково называл его «Карпыч». Он кстати, был единственным, кто мог и осмеливался силой удерживать старого фельдмаршала, когда тот стремился попасть в опасные места. И специально приставил для этого к Суворову урядника Селезнева. А французское командование на помощь Моро двинуло из Южной Италии свежую армию Макдональда. Она атаковала австрийцев на р. Требии. Моро выступил навстречу. Вот-вот неприятели должны были соединиться, и казалось, помешать этому невозможно. Но для Суворова невозможного не было. Он совершил молниеносный марш на юг. По страшной жаре, без привалов. 6 июня, на заключительном этапе пути, фельдмаршал взял казачьи полки Грекова, Молчанова, Поздеева и Семерникова и сам полетел с ними вперед. Австрийцы уже терпели поражение, отступили на р. Тидоне, потеряв пушки. Макдональд готовился добить их, когда последовал казачий удар. Опрокинули польских легионеров, внесли замешательство. Вскоре французы разобрались, что русских пришло мало, перегруппировались для новых атак. Но время было выиграно. Уже подтягивались основные силы Суворова. В трехдневном сражении на Тидоне и Требии Макдональд был разгромлен.
А 4 августа в кровопролитной битве у Нови покончили и с армией Моро. Суворов предлагал вторжение во Францию. Но… вмешалась «большая политика». Павел был единственным из союзников, воевавшим «за идею». Англия рассчитывала с помощью русских подмять Голландию, Австрия — утвердиться в Италии и Германии. А раз Италию очистили, следовало удалить из нее русских. И Павлу сумели навязать неуклюжий план: англо-русский десант высаживался в Голландии. Корпус Римского-Корсакова был направлен в помощь австрийскому эрцгерцогу Карлу в Швейцарию. Туда же требовалось переместиться Суворову, а армия эрцгерцога уйдет на Рейн.
В Голландию царь послал 17-тысячный корпус Германа, в него был включен Лейб-гвардии Казачий полк. В Плимут он прибыл в июле, однако 3 месяца просидел на кораблях. Англичане, взявшие на себя снабжение, продукты поставляли с перебоями, обещанных лошадей не дали вообще. А тем временем французы изготовились к обороне. 19 сентября десант под командованием герцога Йоркского высадился, начал наступление на Берген. В жестоком бою русские овладели городом. Совершали чудеса храбрости. Поручик лейб-казаков Давыдовс горстью донцов, сражаясь пешими, отбили знамя пехотной части, захваченное французами. Но англичане атаку не поддержали. Корпус был выбит из Бергена, потеряв 4 тыс. человек, попал в плен и генерал Герман. Второе и третье наступление тоже обернулись только потерями. Два месяца части сидели на побережье под дождями. После чего англичане заключили с французами сепаратное перемирие и эвакуировали плацдарм. Остатки русского корпуса вывезли на о. Джерси, где они терпели всяческие лишения, мерзли без теплой одежды и голодали [77].
А Суворов в августе начал переход через Альпы. Австрийцы обязались выделить вьючных мулов, проводников. Ничего этого не дали. Мало того, австрийская армия ушла из Швейцарии, не дожидаясь Суворова. И когда его части пробивались через Сен-Готард, Урзерн-Лох и Чертов мост, вчетверо превосходящие силы французов генерала Массена навалились на брошенный союзниками корпус Римского-Корсакова. Русские солдаты и казачьи полки Астаховаи Кумшацкова отбили 5 атак. Оставшись без пороха, дрались холодным оружием. Но корпус был разгромлен и отступил. А армия Суворова оказалась заперта в Альпах. Спас ее лишь беспримерный героизм и мудрое руководство фельдмаршала. Отбились от Массены, нанеся ему ряд поражений. И двинулись через неприступный Паникс, через снега и вьюги обледенелыми козьими тропами. По распоряжению Денисова, больного Суворова и его лошадь вели два дюжих казака, а когда он хотел вырваться, удерживали, хладнокровно повторяя «Сиди!»
В октябре армия спустилась в долину Дуная. Вся Европа была потрясена таким подвигом. Император возвел Суворова в чин генералиссимуса, готовил невиданные почести. Однако даже и любовь неуравновешенного Павла была опасной. При нем многие офицеры быстро взлетали в чинах, а потом за пустяковую оплошность при маршировке отправлялись в Сибирь. И среди знати созрел заговор по свержению царя. Его участники сочли, что возвысившийся Суворов будет препятствием их планам. И постарались настроить Павла против него. Пока полководец доехал до столицы, он уже снова очутился в опале. Силы Александра Васильевича были подорваны тяжелым походом, а душевная травма от незаслуженной и необъяснимой немилости усугубила состояние. 6 марта 1800 г. Суворова не стало.
Загремел в опалу и М.И. Платов. Сперва, как выдвиженец Потемкина, был сослан в Кострому. А когда написал прошение отпустить его на Дон, дело представили так, будто он хочет взбунтовать казаков. «Доброжелатели» постарались навесить на него всех собак, и его заточили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Но куда печальнее была судьба офицеров Лейб-гвардии Казачьего полка Евграфа и Петра Грузиновых. Полковник Евграф Грузинов стал любимцем Павла, его персональным телохранителем. И заговорщики во главе с Паленом, готовя переворот, решили, что его необходимо устранить. Пошли доносы о «якобинских» настроениях. Царя уговорили выслать братьев на Дон — дескать, проверить, как отреагируют. А потом представили обвинение, что Грузинов «поносил государя браными словами» и грозился пойти по стопам Разина и Пугачева. Павел приказал арестовать братьев. В Черкасске над ними был состряпан суд. Войсковой прокурор опротестовал смертный приговор, отправил апелляцию императору. Но 5 октября 1800 г. братьев Грузиновых на площади забили кнутом, они и умерли в страшных мучениях. Их дядю Афанасия и нескольких казаков Луганской станицы за недоношение о «браных словах» обезглавили [35].
Во внешней политике Павел проявил такие же шатания, как в отношениях с подданными. Из Закавказья он войска вывел. Но Грузию раздирали междоусобицы. На нее набросились чеченцы, лезгины, аварцы. Грабили, резали, угоняли полон. Готовили вторжение персы. И царь Картли и Кахетии Георгий XI запросился к России а полное подданство. В Грузию были направлены войска, уже не для разовой экспедиции, а для постоянной дислокации. А для связи с Грузией была основана крепость Владикавказ и стала строиться Военно-Грузинская дорога. Георгий XI принес присягу за все области своего царства «на вечные времена», и в 1800 г. был оглашен манифест о присоединении Восточной Грузии к России.
А после того, как Австрия и Англия по-хамски обошлись с русскими союзниками, Павел рассорился с ними. И метнулся к французам, заключив с ними не только мир, но и союз против Англии. Наполеон предложил ему план совместного удара на Индию. Дескать, армия Моро пойдет к Черному морю, соединится с русскими и выступит с ними в грандиозный поход. Проект был чисто провокационный. Бонапарт бывал на Востоке, хорошо знал, как тяжело воевать в условиях зноя, пустынь, недостатка воды. Вот и хотел перенацелить туда русских, а присылку своих войск под разными предлогами спускал на тормозах. Своей цели он достиг вполне — недалекий Павел загорелся идеей. Дескать, ну и ладно, мы и сами, без французов справимся! На завоевание Индии он решил послать Донское, Уральское и Оренбургское Войска.
Представления царя о географии и вообще о реальной действительности были, мягко говоря, смутными. Он писал донскому атаману В.П. Орлову: «От нас ходу до Индии: от Оренбурга — месяца три, да от нас туда месяц, а всего четыре месяца… Все богатства Индии будут наградой за вашу экспедицию». Войску Донскому предписывалось за Волгой соединиться с уральцами и оренбургцами и маршировать на юг, а «попутно» завоевать Бухару и Хиву. В Черкасск был направлен указ — немедленно, в 6 дней всем наличным казакам выступить «о двух конях с полуторамесячным провиантом». Исключения не делалось ни для кого. Ни для тех, кто только что вернулся из походов, ни для единственных кормильцев в семье. «Посадить на коня всех, кто только сидеть сможет». Выгребли писарей из правлений, пономарей из церквей, престарелых, увечных. Насчитали в Войске 800 больных, но и им поблажки не досталось. Оспаривать решения Павла было слишком опасно [63].
Ради похода выпустили из тюрьмы и Платова. Вдруг помыли, побрили, накормили, нарядили в генеральский мундир с другого арестованного и представили Павлу. Который возложил на него орден св. Иоанна Иерусалимского и развернул карту: «Пойдешь с казаками по этой дороге в Индию, Матвей Иванович?» Ну а что оставалось отвечать ошеломленному казаку? На Дону собрался 41 полк, 22507 казаков. 27—28 февраля 1801 г. выступили четырьмя эшелонами. А в начале марта грянула оттепель, все развезло, шли по колено в грязи и талом снегу. Когда достигли Волги, лед уже вздулся и начал вскрываться. Лошади и люди проваливались, тонули, их вытаскивали. 18 марта завершили переправу и двинулись дальше. Грязь распутицы чередовалась с заморозками, дожди с метелями. Заготовить в столь сжатые сроки склады фуража и провианта на такое количество людей и лошадей местные власти, конечно, не сумели. Стали падать кони. Люди выбивались из сил, болели. А впереди лежали Оренбургские степи, пустыни Средней Азии, горы Афганистана… Шли фактически в никуда. Выхода не было, вот и шли, уповая только на Господню волю.
И Он не дал казакам сгинуть ни за грош. 23 марта, когда первый эшелон добрался до верховий р. Иргиз, казаков догнал гонец из Петербурга. С сообщением, что скончался Павел I. Точнее, он был убит заговорщиками. И новый император Александр I отменил поход. Был как раз канун Светлого Воскресенья. Построив донцов в селе Мечетном, атаман Орлов сказал: «Жалует вас, ребята, Бог и государь, родительскими домами!». В конце апреля полки вернулись на Дон. Орлов доложил, что выбыло из строя 886 лошадей, «потерь в людях не было». Конечно, эта «красивая» реляция к истине отношения не имеет. Но сколько безымянных казачьих могил прибавилось в волго-донских степях, история умалчивает. Да и у самого Орлов тяготы похода подорвали здоровье. Вскоре он умер, донским атаманом Александр назначил Платова.