Старая династия дом таргариенов 13 страница
– Сегодня нет. – «Загляделся на голую женщину», – добавил про себя Тирион.
– Жалко. – Лемора натянула через голову рясу. – Ты ведь затем и встаешь так рано, чтобы на черепах поглядеть.
– Я люблю смотреть, как встает солнце. – Как будто нагая девушка выходит из ванны. Одни девушки красивее других, но каждая полна обещаний. – Но и черепахи, конечно, по-своему интересны. Ничто так не радует глаз, как пара красивых… панцирей.
Септа вновь засмеялась. У нее, как у всех на «Деве», есть свои тайны, и на здоровье. Он хочет ее, но знать о ней что-то вовсе не обязательно. Его желания для нее не секрет: вешая на шею свой священный кристалл и пряча его на груди, она дразнила Тириона улыбкой.
Яндри поднял якорь, залез на крышу, оттолкнулся длинным шестом. Две цапли подняли головы, следя, как «Робкая дева» выходит на стрежень. Лодка медленно двинулась вниз по течению, Яндри стал у руля. Изилла поставила на жаровню сковороду, накрошила сала, начала печь лепешки. Лепешки с салом да сало с лепешками, вот и вся ее стряпня. Раз в две недели бывает рыба.
Когда она отвернулась, Тирион стащил лепешку прямо со сковородки, ловко увернувшись от деревянного черпака. Их хорошо есть горячими, сочащимися медом и маслом. На запах жареного вылез из трюма Утка. Получив от Изиллы половником, он пошел справить малую нужду на корме.
Тирион присоединился к нему.
– Что за зрелище, – опорожняясь, промолвил он. – Карлик и утка добавляют могущества могучему Ройну.
– Ройну твоя водица ни к чему, Йолло, – бросил Яндри. – Это самая великая на свете река.
Тирион стряхнул последние капли.
– Карлик в нем утонуть может, тут ты прав. Но Мандер и Трезубец близ устья не уступают ему шириной, а Черноводная глубже.
– Ты еще не знаешь его. Погоди, сам увидишь.
Сало превратилось в шкварки, лепешки подрумянились. Явился, зевая, молодой Грифф.
– Доброе утро всем. – Он ниже Утки и по-юношески хлипок – скорей всего не достиг еще своего полного роста. Глаза этого парня покорили бы любую девушку Семи Королевств, несмотря на синие волосы. Они у него голубые, как у отца, но гораздо темнее – при искусственном свете кажутся черными, на ранней заре лиловыми. И ресницы длинные, женщине впору.
– Чую сало, – сказал он, натягивая сапоги.
– Славное сальце, – отозвалась Изилла. – Садитесь завтракать.
Еду она раздавала на юте – пихала медовые лепешки мальчику и била по рукам Утку, норовящего заграбастать побольше шкварок. Тирион взял себе две лепешки, прослоив их салом, отнес одну Яндри и помог Утке поставить большой треугольный парус. Яндри вел лодку по середине реки, где течение было сильнее всего. Плоскодонное суденышко могло пробраться по самому мелкому из притоков, а под парусом и в хорошей струе делалось быстроходным. В верхнем течении Ройна это может спасти им жизнь, говаривал Яндри.
– Выше Горестей вот уже тысячу лет нет закона.
– И людей тоже, насколько я вижу. – Единственным признаком присутствия человека были заросшие мхом и плющом руины на берегу.
– Не знаешь ты этой реки, Йолло. Пиратская лодка может затаиться в любом ручье, а в руинах беглые рабы прячутся. Охотники редко заходят так далеко на север.
– Всё разнообразие какое-то, черепахи уже надоели. – Тирион, не будучи беглым, не боялся охотников, а пираты вряд ли станут нападать на лодку, идущую вниз по реке. Все ценные товары привозятся как раз снизу, из Волантиса.
Утка, поев, двинул молодого Гриффа в плечо.
– Пора украситься парочкой синяков. Сегодня мечи, я думаю.
– Мечи? – ухмыльнулся парень. – Отлично.
Тирион помог ему одеться для учебного боя: плотные бриджи, стеганый дублет, помятый стальной панцирь. Сир Ройли напялил свою кольчугу и вареную кожу. Оба надели шлемы, достали из оружейного сундука затупленные мечи и начали молотить друг дружку на юте.
При сражении на палицах или боевых топорах более высокий и сильный сир Ройли имел преимущество, при битве на мечах силы были примерно равны. Щитов бойцы этим утром не взяли и скакали по палубе как ошпаренные, нанося удары и парируя их. Над водой стоял звон. Молодой Грифф чаще попадал в цель, Утка бил сильнее, но вскоре начал уставать, метил ниже и двигался медленнее. Парень, отразив все его выпады, предпринял свирепую атаку и оттеснил сира Ройли назад. На корме они сцепились клинками, и мальчик, ударив Утку плечом, спихнул его в воду.
Тот вынырнул, отплевываясь, ругаясь и требуя вытащить его, пока ему причиндалы не откусили.
– Утки должны лучше плавать. – Тирион бросил рыцарю конец и вместе с Яндри вытянул его обратно на палубу.
– Сейчас поглядим, как плавают карлики. – Сир Ройли сгреб Тириона за шиворот и отправил прямиком в Ройн.
Карлик плавал неплохо и продержался бы на воде долго, если бы ноги не начало сводить судорогой. Молодой Грифф протянул ему шест.
– Ты не первый, кто пытается меня утопить, – сказал Тирион Утке, выливая воду из сапога. – Отец, когда я родился, бросил меня в колодец, но я был до того безобразен, что водяная ведьма, обитавшая там, выплюнула меня обратно. – Он снял второй сапог и прошелся по палубе колесом, обдав всех брызгами.
– Где ты этому научился? – засмеялся молодой Грифф.
– У скоморохов, – соврал Тирион. – Мать любила меня больше других детей, потому что я был таким крохотулькой. До семи лет нянчила меня на руках. Братья возревновали, посадили меня в мешок и продали скоморохам. Когда я хотел убежать, их главный мне оттяпал полноса – поневоле пришлось остаться и научиться смешить народ.
На самом деле кувыркаться и проделывать прочие штуки Тириона в возрасте шести-семи лет научил дядя. Мальчику это ужасно нравилось: он с полгода ходил колесом по отцовскому замку, веселя септонов, оруженосцев и слуг. Даже Серсея пару раз рассмеялась.
Закончилось это в тот день, когда отец приехал из Королевской Гавани. За ужином Тирион удивил своего родителя, пройдясь по высокому столу на руках. Лорду Тайвину это пришлось не по вкусу. «Боги создали тебя карликом, а ты еще и шутом хочешь стать? Ты все-таки лев, а не обезьяна».
«Теперь ты труп, батюшка, и твой сын может выламываться, сколько ему угодно».
– У тебя настоящий дар потешать людей, – сказала септа разутому Тириону. – Благодари Отца Всевышнего – он всех своих детей одаряет.
– Всех, – признал Тирион. «А когда я умру, похороните меня с арбалетом, чтобы я отблагодарил Отца Всевышнего тем же манером, что и земного отца».
Пока Лемора наставляла молодого Гриффа в вопросах веры, он снял мокрое и переоделся в сухое. Утка заржал при виде него – оно и неудивительно. Левая сторона дублета из пурпурного бархата с бронзовыми заклепками, правая из желтой шерсти с вышивкой в мелкий зеленый цветочек. Правая штанина зеленая, левая в полоску, белую с красным. Один из сундуков Иллирио был набит детской одеждой – богатой, но залежалой. Лемора разрезала каждую вещь пополам и сшила разные половинки на манер шутовского наряда. Грифф велел Тириону помогать ей – желая унизить карлика, несомненно, но Тирион любил работать иглой, и общество Леморы было ему приятно, хотя она и одергивала его, когда он кощунствовал. Если Грифф хочет, чтобы он изображал дурака, Тирион с удовольствием ему подыграет. Вот уж, верно, ужаснется лорд Тайвин в своей загробной обители.
Другое дело, назначенное Тириону Гриффом, было далеко не шутовское: изложить на пергаменте все, что известно ему о драконах. Карлик трудился над этим каждый день, сидя с поджатыми ногами на крыше каюты.
Он много чего прочел в этой области. В основном это были пустые басни, на которые нельзя положиться; книги, которыми снабдил Тириона Иллирио, тоже оставляли желать много лучшего. Хорошо бы иметь валирийскую историю Галендро «Огни великой Республики», но в Вестеросе ни одной полной копии нет. Даже в той, что хранится в Цитадели, недостает двадцати семи свитков – надо будет поискать этот труд в библиотеках Волантиса. Может, он и найдется, если проникнуть за Черные Стены в центре старого города.
А вот «Противоестественная история драконов, змеев и вивернов» септона Барта вряд ли отыщется. Барт был сын кузнеца, ставший королевским десницей при Джейехерисе Умиротворителе, и враги его утверждали, что он больше колдун, чем септон. Бейелор Благословенный, вступив на Железный Трон, повелел уничтожить все писания Барта. Лет десять назад Тириону попал в руки чудом уцелевший отрывок «Истории», но могла ли книга пересечь Узкое море? Еще меньше возможностей заполучить анонимный, страшного содержания том под названием «Кровь и огонь, или Гибель драконов», единственный экземпляр которого будто бы хранится в склепе под Цитаделью.
Когда наверх выполз зевающий Полумейстер, Тирион писал о брачных повадках драконов, на предмет коих взгляды Барта, Манкена и Томакса значительно расходились. Хелдон помочился с кормы в воду, где дробилось яркое солнце, и сообщил:
– Вечером мы должны прийти к устью Нойны, Йолло.
Тирион поднял глаза от пергамента.
– Меня зовут Хутор. Йолло живет у меня в штанах – выпустить его поиграть?
– Лучше не надо, черепах распугаешь. – Улыбка Хелдона остротой не уступала ножу. – Как, бишь, называется улица в Ланниспорте, где ты родился?
– Это переулок, у него нет названия. – Тирион с ехидным удовольствием изобретал подробности пестрой жизни ланниспортского бастарда Хутора Хилла, известного также как Йолло. В хорошей лжи всегда содержится доля правды. Тирион знал, что выговор у него как у западного жителя, притом не простолюдина – значит, Хутор должен быть побочным отпрыском какого-то лорда. Родился он в Ланниспорте, поскольку Тирион знал этот город лучше Староместа и Королевской Гавани; все карлики, даже рожденные на грядке с репой, рано или поздно оказываются в больших городах. В деревне нет скоморохов, зато много колодцев, где очень удобно топить котят, трехголовых телят и таких вот младенцев.
– Все бы тебе, Йолло, пергамент портить, – сказал Полумейстер, завязывая штаны.
– Не всем выпадает счастье быть полумейстерами. – Тирион, отложив перо, размял затекшие пальцы. – Сыграем еще в кайвассу? – Хелдон каждый раз его побивал, зато время пройдет быстрее.
– Вечером. Пойдешь учиться с молодым Гриффом?
– Что ж, кому-то ведь надо тебя поправлять.
На «Робкой деве» было четыре каюты. Изилла и Яндри занимали одну, Грифф с сыном другую, септа Лемора третью, Хелдон четвертую, больше всех. По одной ее стенке тянулись полки с книгами, свитками и пергаментами, вдоль другой помещались зелья, мази, целебные травы. В круглое окошко с волнистым желтым стеклом струился солнечный свет. Мебель состояла из койки, письменного стола, стула, табуретки и столика с деревянными фигурами для кайвассы.
Для начала занялись языками. Молодой Грифф говорил на общем как на родном, бегло владея при этом классическим валирийским, диалектами Пентоса, Тироша, Мира, Лисса и моряцким жаргоном. Волантинский для него, как и для Тириона, был внове; каждый день оба заучивали несколько новых слов, а Хелдон исправлял их ошибки. Миэринский был потруднее – его при тех же валирийских корнях привили к каркающему наречию Старого Гиса.
– Надо пчелу в нос затолкать, чтоб правильно говорить по-гискарски, – пожаловался Тирион.
Молодой Грифф посмеялся, а Хелдон сказал кратко:
– Еще раз.
– Ззззззз, – затянул парень, подняв глаза к потолку. «Слух у него лучше, – признал Тирион, – хотя язык у меня, бьюсь об заклад, все же проворнее».
За языками настала очередь геометрии. Здесь парень не слишком блистал, но Хелдон был терпеливым учителем, а Тирион ему помогал. Когда-то он постигал тайны кругов, квадратов и треугольников с отцовскими мейстерами – и, к собственному удивлению, неплохо помнил эту науку.
Когда перешли к истории, молодой Грифф стал подавать признаки беспокойства.
– Не расскажешь ли Йолло, в чем разница между слоном и тигром? – спросил его Хелдон.
– Волантис – самый древний из Девяти Вольных Городов, старшая дочь Валирии, – затараторил парень. – Полагая себя после Рокового Дня наследниками Республики и полноправными господами мира, волантинцы разошлись в том, каким способом должно быть достигнуто это господство. Старая Кровь стояла за меч, купцы и ростовщики – за торговлю. Впоследствии одни стали называться тиграми, а другие слонами.
Тигры держали первенство около века, считая от Рокового Дня. Им сопутствовала удача: волантинский флот взял Лисс, волантинская армия – Мир. На протяжении двух поколений всеми тремя городами управляли из Черных Стен, но затем тигры попытались захватить Тирош и потерпели крах. Пентос и вестеросский штормовой король поддержали тирошийцев, Браавос дал лиссенийскому изгнаннику сто боевых кораблей, Эйегон Таргариен вылетел с Драконьего Камня на Черном Ужасе, Мир и Лисс подняли восстание. В результате они вернули себе свободу, но Спорные Земли обратились в пустыню. Поражение тигров этим не ограничилось. Посланный в Валирию флот погиб в Дымном море, Квохор и Норвос одержали победу в битве огненных галей на Кинжальном озере, лишив Волантис власти на Ройне. С востока, выметая простолюдинов из хижин и знать из поместий, хлынули дотракийцы; вскоре от Квохорского леса до верховьев Селхору простерлась заросшая, усеянная руинами пустошь. Столетняя война разорила Волантис – густонаселенный прежде город почти обезлюдел. Именно тогда к власти пришли слоны, продолжающие править городом до сего времени. Иногда тиграм удается избрать одного триарха, иногда нет. Слоны остаются в большинстве вот уже три столетия.
– Совершенно верно, – одобрил Хелдон. – Как обстоит дело с нынешними триархами?
– Малакуо – тигр, Ниэссос и Донифос – слоны.
– И какой же урок можем мы извлечь из волантинской истории?
– Если хочешь завоевать мир, надо иметь драконов.
Тирион не удержался от смеха.
После уроков, когда молодой Грифф отправился помогать Яндри, они с Хелдоном сели играть в кайвассу.
– Молодец парень, – сказал Тирион. – Ты хорошо поработал с ним. Он превзошел ученостью половину вестеросских лордов. Языки, история, поэзия, математика – пьянящая смесь для сына простого наемника.
– Книга в верных руках опасна не меньше меча. Постарайся на этот раз продержаться подольше, Йолло. Играешь ты столь же плохо, как кувыркаешься.
– Я пытаюсь усыпить твою бдительность, – сказал Тирион, расставляя фигуры за перегораживающей доску небольшой ширмой. – Ты думаешь, что учишь меня играть, но не все обстоит так, как нам думается. Что, если я уже выучился у торговца сырами?
– Иллирио не играет в кайвассу.
«Верно. Он играет в престолы. Ты, Грифф и Утка – всего лишь фигуры, которые он двигает по своему усмотрению. И жертвует ими, как пожертвовал Визерисом».
– Значит, это целиком твоя вина, что я плохо играю.
– Йолло, я буду скучать, когда пираты тебя зарежут, – хмыкнул Полумейстер.
– Где ж они, твои пираты? Я начинаю думать, что вы с Иллирио их попросту выдумали.
– Больше всего их между Ар Ной и Горестями. Руинами Ар Ной владеют квохорцы, ниже Горестей реку стерегут галеи Волантиса, но между этими городами никакой власти нет, вот пираты и пользуются. На Кинжальном озере полно островов, где они прячутся в гротах и тайных фортах. Ну что, готов?
– Сразиться с тобой – безусловно, с пиратами – вряд ли.
Хелдон убрал ширму, и оба игрока изучили позицию неприятеля.
– Кое-чему ты все-таки научился, – сказал Полумейстер.
Тирион взялся было за дракона, но передумал. В прошлый раз он ввел его в игру слишком скоро, и требушет его съел.
– Если мы все же встретим этих знаменитых пиратов, я к ним, пожалуй, примкну. Назовусь Хутором Полумейстером. – С этими словами карлик двинул своего легкого коня к горам Хелдона.
Тот сделал ход слоном.
– Хутор Полоумный подойдет тебе лучше.
– Мне и половины ума хватит, чтоб с тобой справиться. – Тирион послал тяжелого коня поддержать легкого. – Не хочешь поспорить, кто выиграет?
– Смотря на сколько, – выгнул бровь Полумейстер.
– Денег у меня нет, но на секреты спорить могу.
– Грифф мне язык отрежет.
– Струсил, да? Я бы тоже трусил на твоем месте.
– Скорей черепаха вылезет из моей задницы, чем ты меня победишь. – Хелдон пошел копьями. – Будь по-твоему: спорим.
Тирион протянул руку к дракону.
Три часа спустя он наконец вышел на палубу за малой нуждой. Утка помогал Яндри спустить парус, Изилла правила. Солнце стояло над самыми тростниками у западного берега, ветер набирал силу. Тирион чувствовал, что ему будет плохо, если он не выпьет вина, желательно целый мех. Ноги совсем отнялись от долгого сидения на табуретке, в голове стоял звон – как бы за борт не рухнуть.
– А Хелдон где, Йолло? – спросил его Утка.
– В постель слег. Неможется ему, черепахи из задницы лезут. – Оставив рыцаря размышлять над этой загадкой, Тирион взобрался на крышу. На востоке за скалистым островком густел мрак.
– Чуешь бурю, Хутор Хилл? – окликнула его септа Лемора. – Впереди Кинжальное озеро, где пираты так и кишат, а еще дальше – Горести.
«Только не мои, – заметил про себя Тирион. – Свои я ношу с собой. Куда все-таки отправляются шлюхи – может, в Волантис?» Он может найти Тишу там: человек должен на что-то надеяться. Что он ей скажет при встрече? «Прости, что позволил надругаться над тобой, милая. Я думал, ты шлюха. Найдешь ли ты в себе силы простить меня? Я так хочу снова вернуться в наш домик, где мы с тобой жили как муж и жена».
Островок исчезал вдали. На восточном берегу стояли руины: покосившиеся стены, рухнувшие башни, проломленные купола, ряды гнилых деревянных колонн. Улицы, забитые илом, поросли лиловым мхом. Еще один мертвый город, раз в десять больше Гойан Дроэ. Теперь здесь живут черепахи, громадные костохрясты – вон они, греются на вечернем солнце, бурые и черные бугорки с зубчатыми хребтами посередине панциря. Некоторые при виде лодки плюхались в воду, поднимая волну. В этом месте купаться не стоило.
За полузатопленными деревьями и протоками былых улиц искрилось живое серебро. Еще одна река, приток Ройна. Разрушенные стены становились все выше: город сужался к мысу, где стоял колоссальный дворец из розового и зеленого мрамора, с куполами, обвалившимися шпилями и крытыми галереями. Черепахи спали на пристани, у которой могло поместиться с пятьдесят кораблей. Дворец Нимерии, догадался Тирион. Эти руины были когда-то Най Сар, ее городом.
– Йолло! – крикнул Яндри. – Ты говорил, что в Вестеросе есть такие же широкие реки?
– Я ошибался, – признал Тирион. – Все реки там наполовину уже, чем эта. – Новый приток почти не уступал шириной Ройну и вполне мог сравниться с Мандером и Трезубцем.
– Это Най Сар, где великий отец принимает свою буйную дочь Нойну, – стал объяснять Яндри, – но после встречи с другими дочками Ройн станет еще шире. У Кинжального озера к нему придет Квойна, смуглая дочь: из Акса она несет золото и янтарь, из Квохорского леса сосновые шишки. Чуть дальше к югу отец встречает Лорулу, веселую дочь с Золотых Полей. В том месте некогда стоял Кройян, праздничный город с водяными улицами и домами из золота. Потом, много лиг спустя, прокрадывается с юго-востока Селхору, робкая дочь, извилистая и скрытная. После этого Ройн разливается так, что с середины его берегов не видно. Сам убедишься, дружок.
Не сомневаясь в этом, Тирион заметил крупную зыбь ярдах в шести от лодки. Он хотел уже показать на нее Леморе, и тут «Деву» начало валять с борта на борт.
На поверхность всплыла рогатая черепаха невероятной величины. Зеленый панцирь с бурыми пятнами оброс водяным мхом и черными раковинами. Рептилия подняла голову и взревела громче всех боевых рогов, когда-либо слышанных Тирионом.
– Он благословил нас! – вскричала, заливаясь слезами, Изилла. – Благословил!
Утка вопил во всю мочь, молодой Грифф тоже. Хелдон опоздал: когда он вышел, гигантское создание опять скрылось в речных глубинах.
– Что за шум? – спросил Полумейстер.
– Черепаха, – сказал Тирион. – Больше, чем наша лодка.
– Это был он! – вмешался взволнованный Яндри. – Речной Старец!
«Почему бы и нет, – мысленно улыбнулся карлик. – Какие только чудеса не сопутствуют рождению королей».
ДАВОС
«Веселая повитуха» вошла в Белую Гавань тихо, с вечерним приливом. Залатанный парус колыхался при каждом порыве ветра. Старый когг даже в молодости не блистал красотой. На носу у него смеющаяся женщина держала за ножку младенца, но черви сильно источили ее щеки и ребячий задок. Корпус покрывали бесчисленные слои унылой коричневой краски, серые паруса истрепались. Взглядов «Повитуха» не привлекала – разве что кто-то полюбопытствовал бы, как это судно держится на воде, – но в порту хорошо ее знали: уже много лет она ходила между Систертоном и Белой Гаванью.
Не так представлял Давос Сиворт свое прибытие, отправляясь сюда с флотом Саллы. Тогда все казалось проще. Белая Гавань не прислала ворона с присягой на верность, поэтому король Станнис отправляет посла для личных переговоров с Мандерли, лордом этого города. Сам посол идет на галее «Валирийка», следом – полосатые корабли лиссенийского флота: черные с желтым, розовые с голубым, зеленые с белым, пурпурные с золотом. Лиссенийцы любят яркие краски, а Салладор Саан пуще всех. Так было, но затяжной шторм все поменял.
В теперешнем своем положении Давос прокрадывается в город на манер контрабандиста, как двадцать лет назад. Пока он не разберется, что здесь к чему, лучше выдавать себя за простого матроса и не говорить, что ты лорд.
На восточном берегу, где входит в залив Белый Нож, вздымались городские стены из белого камня. За те шесть лет, что Давос здесь не бывал, в городе кое-что изменилось. На молу, отделяющем внутреннюю гавань от внешней, воздвигли стену тридцатифутовой вышины чуть ли не в милю длиной, с башнями через каждые сотню ярдов. С Тюленьей Скалы, где раньше были одни развалины, поднимался дымок. К добру это или к худу? Зависит от того, чью сторону примет лорд Виман.
Давос полюбил этот город с тех пор, как впервые пришел сюда юнгой на «Бродячей кошке». По сравнению с Королевской Гаванью и Староместом он невелик, зато всюду чистота и порядок. Вымощенные булыжником улицы широкие и прямые, никто не заблудится. Дома белые, с крутыми крышами из темно-серого грифеля. Роро Угорис, старый шкипер «Кошки», говорил, что может отличить один порт от другого по одному только запаху. Города как женщины, уверял он, каждая пахнет по-своему. Старомест благоухает, как надушенная вдова, Ланниспорт пахнет землей, свежестью и дымком, как молодая крестьянка, Королевская Гавань воняет, как немытая шлюха, но Белая… она пахнет только морем, как подобает русалке. Солью и рыбой.
Она и теперь так пахла, но к запаху моря примешивался торфяной дым с Тюленьей Скалы. Серо-зеленый утес, вставая на пятьдесят футов над водами, сторожит внешнюю гавань. Его вершину венчает каменный круг, укрепление Первых Людей; много веков там не было ни души, но сейчас Давос видел между камнями скорпионы, огнеметы и арбалетчиков. Холодно там, не иначе, сыро. Раньше на камнях внизу всегда грелись тюлени. Слепой Бастард каждый раз заставлял считать их, когда «Кошка» покидала Белую Гавань: чем больше тюленей, тем удачнее путь. Теперь тюленей нет – дым и солдаты их распугали. Умный человек сразу замечает такие знаки. Будь у Давоса ума хоть на грош, он бы остался с Саллой. Вернулся бы на юг, к Марии и сыновьям. Четверо старших погибли на королевской службе, пятый в оруженосцах у короля. Он вправе вырастить хотя бы тех двоих, которых ему оставили. Давно уж он их не видел.
Черные братья в Восточном Дозоре говорили ему, что Мандерли из Белой Гавани и Болтоны из Дредфорта недолюбливают друг друга. Железный Трон сделал Русе Болтона Хранителем Севера, поэтому лорд Виман вполне способен перейти к Станнису. В одиночку город не выстоит: ему требуются союзники. Лорд Мандерли нуждается в Станнисе не меньше, чем Станнис в нем – так по крайней мере полагали в Восточном Дозоре.
В Систертоне эта надежда сошла на нет. Мандерли, если верить лорду Боррелу, намерены объединиться с Болтонами и Фреями. Об этом лучше не думать. Скоро он и так узнает всю правду – лишь бы не слишком поздно.
На «Повитухе» спустили парус. Новый мол полностью скрывал внутреннюю гавань. Внешняя больше, но стоять предпочтительнее внутри: с одной стороны там защищает городская стена, с другой – Волчье Логово, а теперь и мол с третьей. Коттер Пайк в Восточном Дозоре говорил Давосу, что лорд Виман строит боевые галеи. За стеной на молу можно спрятать не меньше двадцати кораблей; как только будет отдан приказ, они выйдут в море.
За белыми стенами гордо высится на холме Новый Замок, а вон там купол Снежной Септы, окруженный изваяниями Семерых. Мандерли, когда их изгнали с Простора, принесли свою веру на Север. Есть в Белой Гавани и богороща, чащоба, замкнутая черными стенами Волчьего Логова – эта древняя крепость теперь служит только тюрьмой, – но власть септонов намного больше.
Водяной дома Мандерли реет повсюду – на башнях замка, над Тюленьими воротами, на городских стенах. В Восточном Дозоре уверяли, что Белая Гавань Винтерфеллу никогда не изменит, но Давос нигде не видел ни лютоволка Старков, ни льва. Лорд Виман еще не присягнул Томмену, иначе непременно поднял бы королевский штандарт.
У причалов не протолкнуться. Мелкие лодки разгружают улов около рыбного рынка; чуть дальше видны три длинные речные ладьи, доблестно одолевающие пороги и стремнины на Белом Ноже. Давоса, впрочем, больше занимали морские суда: пара каррак, столь же невидных и потрепанных, как «Повитуха», торговая галея «Дитя бури», когги «Храбрый магистр» и «Рог изобилия», приметный галеон из Браавоса с пурпурным корпусом и такими же парусами… и стоящий за ними военный корабль.
Давоса точно ножом пронзили. Корпус черный с золотом, на носу лев с поднятой лапой. На корме значится «Львиная звезда», на мачте развевается флаг с гербом малолетнего короля. Год назад Давос не сумел бы прочесть эту надпись, но мейстер Пилос с Драконьего Камня обучил его азбуке. Чтение в кои веки доставило Давосу толику удовольствия. На пути сюда он молился, чтобы эта галея тоже попала в шторм, разметавший форт Саллы, но боги распорядились иначе. Фреи здесь, и ему придется с ними столкнуться.
«Веселая повитуха» встала у деревянной пристани во внешней гавани, далеко от «Львиной звезды». Пока матросы закрепляли концы и опускали сходни, к Давосу подошел капитан Кассо Могат, метис Узкого моря, рожденный систертонской шлюхой от иббенийского китобоя. Волосатый, всего пяти футов ростом, он красил шевелюру и баки в цвет зеленого мха и потому смахивал на пенек, обутый в желтые сапоги. Моряк он вопреки внешности был хороший, но с командой обращался сурово.
– Как долго вы намерены задержаться на берегу? – спросил он.
– Не меньше суток. Возможно, и дольше. – Лорды, как известно, любят хорошенько потомить человека, чтобы власть свою показать.
– «Повитуха» здесь пробудет три дня, никак не больше. Нас ждут в Систертоне.
– Если все сложится хорошо, к утру буду тут.
– А если плохо?
В таком разе он может вообще не вернуться.
– Тогда не ждите меня.
Двое таможенников, всходивших по сходням навстречу Давосу, на него даже и не взглянули. Им нужен был капитан и то, что лежало в трюме; простые матросы их не касались, а Давос выглядел проще некуда. Обветренное мужицкое лицо, борода с проседью, волосы как соль с перцем и одежда под стать: старые сапоги, бриджи бурые, камзол синий, накидка из некрашеной шерсти застегнута деревянной пряжкой. Просоленные кожаные перчатки прятали когда-то укороченные Станнисом пальцы. Никто не скажет, что Давос – лорд, тем более королевский десница. Оно и к лучшему. Сперва надо разведать, как тут у них дела.
Он прошел через рыбный торг. На «Храброго магистра» грузили мед: бочки по четыре в вышину громоздились на пристани, трое матросов, укрывшись за ними, метали кости. Торговки кричали, предлагая свежий улов, старый медведь плясал в кругу речников под барабан, в который бил мальчик. Тюленьи ворота охраняли двое копейщиков с эмблемой дома Мандерли на груди; они любезничали с портовой шлюхой и не обратили на Давоса никакого внимания. Ворота были открыты, решетка поднята; он влился в толпу и скоро вышел на мощеную площадь с фонтаном.
Из воды вставал каменный водяной двадцати футов ростом от хвоста до короны. Его курчавая борода позеленела и обросла лишайником, один из зубцов трезубца сломали еще до рождения Давоса, однако морской царь умудрялся сохранять грозный вид. Местные жители прозвали его Стариной Хвостоногом, а площадь, официально носившая имя какого-то покойного лорда, именовалась в народе не иначе как Хвостоноговой.
Сегодня здесь было людно. Женщина стирала в фонтане бельишко и развешивала его на трезубце. Под крытой колоннадой разместились писцы, менялы, маг, травница и очень неважный жонглер. Тут же рядом продавались яблоки и селедка с луком. Куры и дети путались под ногами. Огромные, окованные железом дубовые двери монетного двора, всегда закрытые прежде, были открыты. Внутри виднелись сотни женщин, стариков и детей. Они сидели на полу, подстелив меховые шкуры, и готовили еду на кострах.
Купив за полушку яблоко, Давос спросил у торговца:
– Что это за люди на монетном дворе?
– Большей частью крестьяне с верховьев Ножа. Люди Хорнвуда тоже. Прибежали сюда от бастарда этого, Болтона. Не знаю уж, куда его милость их денет. У многих только и добра, что на них.
Давос ощутил укол совести. Они ищут укрытия здесь, в мирном городе, а он хочет снова втянуть их в войну. Он надкусил яблоко, и совесть снова подала голос.