Сефер Йецира – Книга Творения
Конечно, существовало много версий этого магического текста, один из которых был известен как Сефер Йецира или Книга Творения (иногда переводится как Книга Порядка), содержащий различные имена, которые Бог использовал для создания как Адама Кадмона, так и Адама. Указанная работа, как утверждается, была показана Богом и возникла около 16-го века и, обычно, приписывается Ицхаку Лурия – вообще считающимся отцом современной Каббалы.
Посредством этого текста раввинский маг мог вдохнуть жизнь в человека, вылепленного из бесформенной глины. Однако существо, созданное таким образом, не будет осознавать себя – в нем не будет Божественной искры или души, потому что это есть особый Божий дар. Эти объекты были известны как големы.
Раввин Элиях из Хелма
Есть множество историй о раввинах – создателях таких существа. Самая известная легенда касается раввина Элияха Хелмского, мистика XVI века. Он, как считают, создал существо из глины, используя Сефер Йецира и вдохнул жизнь в него, надписав имя Бога на его лбу. Хотя оно было живым – двигалось и выполняло несложные задания – существо не имело собственной личности и вело себя, подобно механизму, и не могло говорить. Однако оно росло, как на дрожжах, и приобретало все более разрушительные свойства, что раввин, потрясенный силой своего создания, стер имя над его бровями, после чего оно разрушилось, превратившись снова в пыль. Это – вероятно одна из самых ранних историй о големе, но были и другие.
Раввин Елеазар Бен Джудах из Вормса
Одна из этих историй касается немецкого мага, раввина Елеазара Бен Джудаха из Вормса (1165-1230). Раввина Елеазара считали одним из последних из хасидов-мистиков и автором Сосей Разавиа – “Тайны Тайн” – основанной на Сефер Йецира. Родившийся в Майнце, Германия, Раввин Елеазар извлек сущность большей части бродивших в Европе мистических знаний, возникших в XII веке. Он впервые сумел записать формулы создания големов, занимающие двадцать три фолианта, которые подчеркивают своим объемом масштабностью проекта. Человек должен быть вылеплен из “нетронутой земли”, которая должна была быть взята в отдаленной гористой местности, где прежде ни один человек никогда не рушил землю; над этим изображенным должно быть произнесено нараспев “заклинание 221 проходов”. В свою очередь, определенное заклинание должно было произноситься для каждого конкретного органа.
Эмет
При создании модели использовались разные варианты слов и букв, которые изображались на его лбу – секретное имя Бога или слово эмет[65]. Для уничтожения голема достаточно было удалить первую букву в этом слове, оставив мет[66]. В других случаях произносились заклинания, разрушающее существо, которое некоторые раввины называли – “аннулирование законов творения”.
Иегуда-Леви Бен Бецалель
Но самыми известными из всех раввинских колдунов, упоминаемых в связи с големом, был Иегуда-Леви Бен Бецалель (1525-1609), известный также как Махарал ми-Праг. Так же именуемому “Франкенштейном Праги” приписывали создание голема, который, как говорят, может все еще обитать и сегодня.
В условиях растущей христианизации Европы, евреи пытались удержать свою самобытность и культуру. Все чаще сознание христиан связывает их непосредственно с магией и колдовством – потому-то многие евреи, вероятно, были богаче и успешнее своих христианских предпринимателей. Это, конечно, наводило на мысль, что против них действует зловредная магия, а рассказы многих раввинов о создании жизни (в христианской идеологии только сам Бог может это делать) только подливал масла в огонь. Евреи в те времена рассматривались как черные маги, отравители колодцев, водопроводов и собирателей демонов для уничтожения христианской религии. Эти соображения преподносились как факт рядом священнослужителей раннего христианства. Имели место погромы христианскими элементами еврейских домов и предприятий по всей Праге и за ее пределами. Местные власти одобряли всенародные выступления против евреев, и общины в Праге все более и более чувствовали на себе притеснения. Махарал, раввин Иегуда-Леви, был весьма обеспокоен ситуацией, особенно зажигательными речами определенных христианских лидеров, призывающих к насилию.
Пражский голем
В 1580 году, он, как полагают, испросил у Бога некий путь, который мог бы защитить еврейское сообщество (в особенности евреев Праги) против “кровавой клеветы”, которая обрушилась на них. Бог якобы сообщил ему формулу, с помощью которой он сможет создать мощного голема для защиты евреев. Говорят, что Раввин Йегуда использовал формулу для создания сильного жестокого существа, которое он держал подальше от человеческих глаз на чердаке синагоги Альтнойшуле, главной синагоги Праги. Он быть бессмертным големом, и предположительно был передан Польше в Варшаву во время Второй мировой войны и нацистской оккупации, в связи с преследованием евреев в том городе. Там он, предположительно, напал и убил несколько нацистских солдат прежде, чем снова исчезнуть надолго. Он, по общему мнению, был возвращен в Прагу, где может все еще и находится. Зрелище огромной фигуры, тяжелой поступью шествующей туманными улицами европейского города, кого угодно напугает до смерти.
Возможно стоит отметить, что могила раввина Леви на еврейском кладбище в еврейской части Старой Праги – один из наиболее часто посещаемых туристами районов города. Многие из посетителей хорошо знакомы с легендой о големе, и посещают также Альтнойшуле, чтобы убедится в ее существовании на том же месте. Хотя, может быть, это хорошая работа еврейских деятелей Праги по удовлетворению любопытства, но есть вероятность, что голема по большому счету никогда и не было. И все же, есть еще многие, кто ищет подтверждений, что он все еще существует и спрятан где-нибудь в Европе.
Описания голема различны. Некоторые считают, что он был размером с обычного человека, но немым и с пустым безжизненным взором. Его руки, похоже, были длиннее и мускулистее чем у обычного человека. В других описаниях приводится, что он был намного больше любого из людей, с серой гладкой кожей, узким мягким лицом с узкими щелочками темных глаз. Он, несомненно, источал угрозу своей раскачивающейся громыхающей походкой, нисколько не похожей на походку человека. Он был монстром во многих отношениях – неодушевленное существо, не знающее, ни правды, ни лжи, которым можно управлять для добра или зла.
Было много дискуссий между раввинскими школами о подлинной мотивации поведения голема – был ли он диббук или злой дух, то ли дыхание самого Бога. Единогласия не было. Некоторые раввины утверждали, что это грех – человеку брать на себя роль Создателя – и любое такое создание должно быть злым. Некоторые даже связывали голема с Иблисом, проклятым Богом, и рассматривали его как второстепенного демона. Вообще согласие было в одном – создание могло быть остановлено или уничтожено раввином только использованием специального заклинания, которое могло передаваться только в еврейской религиозной среде. Это должно было происходить как изгнание нечистой силы, которая, по утверждению отдельных раввинов, не обязательно должна нести зло. Другие настаивали на том, что он только исполнитель. И приводили дополнительные аргументы относительно воли голема. Так как существо не обладало своей собственной волей, оно должно было отражать волю своего создателя. В то же время, большинство их, по-видимому, были детищами раввинов и священнослужителей, увлеченных мистикой и алхимией, и, предположительно, “лжераввинами” – злыми колдунами, знающими священные раввинские тексты и которые могли управлять големом для достижения своих целей. Например, голем часто использовался для прекращения вражды или запугивания зажиточных евреев. Некоторые богословы утверждали, что созданием голема, раввин навлекал на себя грех и его путь мог оказаться неправедным, однако другие утверждали, что здесь нет греха потому, что акт творения был проводился с явного одобрения Бога, иначе он был бы безуспешным. Эти дебаты бушевали в основном в европейских школах еврейской мысли, и, хотя голем был известен в демонологии/мифологии Ближнего Востока, там он, в сравнении, играл второстепенную роль в ночных страхах.
Сведения о големах
По иронии судьбы, это была немецкая коллекция еврейских сведений, которые в 1847 году вывели на передний план историю Голема и раввина Леви. Они были подхвачены чешской литературой и тут же были использованы в качестве источника писателем Алоисом Ирасеком (он же Йирасек) в его “Старых Богемских Легендах”. Чешский писатель и поэт Ярослав Врачлик, а также сочинил стихотворение о существе “Голем”, в котором раввин Леви был наказан за его заносчивость перед Богом в деле создания живого существа. Основная литературная работа по Голему был написана в конце 1914 года и опубликована в 1915 году. Это был роман Густава Майринка Голем, который стал как бы классиком второсортной европейской еврейской литературы. В 1982 году ведущий еврейский писатель, лауреат Исаак Башевис Зингер, написал собственную английскую версию легенды о големе, названную также Голем, который все еще существует. Некоторые литературоведы утверждают, что мотивы голема, живого существа, вылепленного из нечистой глины, послужили основой для классического романа Мэри Шелли Франкенштейн, в котором живое существо, изготовленные из безжизненных фрагментов трупов. Неизвестно, на самом ли деле Мэри Шелли знала легенды о Големе, хотя это вполне может быть, учитывая ее собственный кругозор и вкусы ее мужа и товарищей.
Фильмы о големах
Подобно гулям, Голем оставался эпизодическим персонажем в кинематографии ужасов. Аргументом было то, что он слишком непонятен, чтобы, появившись, вытеснить оборотней или вампиров из умов кинозрителей. Но это не говорит о том, что фильмов о нем не существовало. Действительно, вскоре в 1914 году в Германии, был выпущен классический фильм, Дер голем, Пауля Вегенера, и обновленная версия (снова Вегенера), выпущенная в 1920 году. Эти черно-белые фильмы, были главным образом инсценировками романа Майринка и многими считаются известными фильмами немецкого экспрессионизма в кино. Другой фильм о Големе была снят в 1936 под руководством Жюльена Дювивье. Но, глядя на силу монстров Universal, голем, как чудовище, оказался недостаточно страшным и слишком аморфным персонажем. Время от времени голем появлялся второстепенным героем в разных фильмах и телесериалах. Здесь следует выделить эпизоды популярной сверхъестественной научно-фантастической серии – X Files. И все-таки творение не исчезло – оно хранится где-то в глубинах человеческой психики, готовое с приходом ночи вернуться или появиться неуклюжей фигурой в клубах непроглядного тумана – его мрачная фигура по-прежнему властвует над нашими страхами. Часть этих страхов, несомненно, кроется в тайне, по-прежнему окружающей его, даже сегодня.
Големы в комиксах
В комиксах в начале 1960-ых кратко возродились таинственные персонажи големов. Развивающийся жанр комиксов явил миру персонажей, подобных големам в творениях с затейливыми названиями – вот некоторые из них: «Нечисть», «Нападение глиняного человека», «Крадущийся в тумане», «Проводник кошмаров из ада». Изображенные существа были такими же причудливыми и были больше художественной интерпретацией, чем какой либо фольклорной легендой. Многие изображались как нечто среднее между карибским зомби и забинтованной египетской мумией. Предпринимались даже некоторые попытки представить голема как супермена. В малопонятном и потому недолговечном мистическом комиксе (1963/64) был создан персонаж по имени Глиняный Колосс, в характере которого вольно преломлялись знания о големах. В комиксе молодой человек мог переносить свое сознание Голему, и гигантская глиняная фигура, хранящаяся в секретном месте, оживала для борьбы с преступностью. Эта серия, как выяснилось, успехом не пользовалась и комикс, как и компания, выпустившая его, канули в Лету. Другая краткая серия была удачнее и касалась человека, который после удара метеоритом превратился в бездумное и жестокое подобное голему существо – пародию на Невероятного Громилу, прилетевшего из космоса. И этот комикс исчез без следа. Однако, големы (а также гули) продолжали снова появляться как второстепенные персонажи в некоторых более поздних публикациях комиксов, в основном компаний Marvel и DC.
И гули и големы могли появиться из древнейших известных нам преданий – легенд и фольклора Ближнего Востока. Оба персонажа с течением времени подверглись множественным изменениям в восприятии. Голем, например, до XVI столетия не обладал широкой известностью монстра, хотя ранее рассказы о нем, конечно же, существовали. Но основа этих ужасов сохранилась почти неизменной с прежних времен. Рассказы о них часто фрагментарны, но они вплетаются в богатую канву ужасов, которые все еще могут поразить и встревожить как ближневосточные, так и европейские умы. Намеки на древние книги и заклинания, способные вызывать и управлять демонами и монстрами, доходили на протяжении многих лет и, как мы увидим в этой книге, оказали влияние на некоторые из наиболее темных аспектов нашей современной литературы.
Хотя мы зачастую мы их игнорируем или относимся к ним с меньшим трепетом, чем к ужасам в лице вурдалаков и зомби, ночные ужасы, гули и големы, по-прежнему с нами, и, скрываясь в самых отдаленных уголках нашего сознания, готовы выйти по малейшему душевному зову. Мы не вправе сбрасывать их со счетов, ибо они, как считают, намного старше, чем само человечество и представляют собой очень древние силы, которые сопровождают нас со дня сотворения мира!
Эта страница преднамеренно оставлена пустой
¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥¥
Ужасы Г. Ф. Лавкрафта
Не мертво то, что в вечности пребудет,
Со смертью времени и смерть умрет[67]
Г. Ф. Лавкрафт — Некромикон
Вероятно, никакой другой современный автор не имел большего влияния на сегодняшнюю художественную литературу ужасов чем Г. Ф. Лавкрафт (1890-1937). Во всем мире многие авторы этого жанра, от британца Рэмси Кэмпбелл[68]а до американцев Роберта Блоха[69] и Стивена Кинга[70], открыто отдают должное его творчеству. Его произведения неоднократно переиздавалась, как отдельными изданиями, так и в различных антологиях, сборниках и журналах, публиковались от карманных коммерческих форматов до узкоспециализированных журналов. Комментарии по его работам имеются в избытке, как оценивающие различные аспекты его жизни, так и вклад в будущее развитие беллетристики ужасов. Для человека, в значительной степени ведшего затворнический образ жизни, что объяснялось в какой-то мере его характером, это – неординарное достижение. Его произведения, на которых выросло много последующих авторов, является впечатляющим панно древнего дремлющего зла и грозных монстров, черты которых, по-видимому, взяты из преданий прошлого. Его литература переполнена “естественными обрядами”, которые уходят вглубь “незапамятных времен”, “жестокие существа”, “нечестивые тексты” и “потаенные места” описаны настолько скрупулезно, что комментаторы часто задавались вопросом, не было ли некоего фактического материала под ним. Действительно ли Лавкрафт был посвящен в некий клан тайного и ужасающего знания, которое у нас, остальных, предано забвению? Это подозрение наводило на мысль и подтверждалось выводами в работах некоторых авторов, например, валлийца Артура Мэчена (1863-1947) – только Лавкрафт является, вероятно, одним из самых известных. Неужели его работы содержат элементы реальности замаскированные под вымысел? Перед тем, как углубиться в это, естественно будет привести краткую биографию Г. Ф. Лавкрафта.
Детство Лавкрафта
Говард Филлипс Лавкрафт родился 20 января 1890 года в Провиденсе, штат Род-Айленд, в доме 454 (тогда еще 194) на Энджелл Стрит. Он был единственным ребенком Уинфилда Скотта Лавкрафта, коммивояжера, и Сары Сьюзен Филлипс Лавкрафт – старой Род-айлендской семьи. Он оставался в Род-Айленде всю свою жизнь за исключением двух лет, проведенных в Нью-Йорке. Он был болезненным ребенком, подверженным простудам, гриппам и инфекционным болезням, которые вероятно побудили его мать к чрезмерной его защите. Длительное пребывание дома в кровати, страдающего от болезней, реальных или воображаемых, сделали его самоуглубленным мыслителем, зависимым от опеки своей матери.
Когда ему было восемь, отец Говарда, Уинфилд Лавкрафт, умер. Реально, последние пять лет он был заключен в тюремную лечебницу, страдающий от пареза (безумие и паралич – заключительная стадия сифилиса). И Говард остался на попечении своей мнительной матери и двух теть.
Ветвь семьи Филлипсов была известна в Род-Айленде родственными браками между кузенами – двоюродными братьями и сестрами – и, это приводило к вырождению линии. Постоянной темой в произведениях Лавкрафта было обсуждение точки зрения родственных браков в среде “вырождавшихся семей”, и это обстоятельство, может быть, вселяло страх в его семье. Во многих его историях рассказчик начинает с предположения, что он одержим безумием. Мысль о наследственном помешательстве, должно быть, часто посещала Лавкрафта как какое-то подсознательное наваждение. Это подтверждают некоторые из “ненормальных родственных браков”, которыми пестрят его истории и в которых, как правило, рождаются уроды, с именами персонажей, распространенных в его семье, что может навести на размышления о его страхах.
Когда умерла его бабушка, (за два года до смерти его отца), семья претерпела своего рода угасание, которое достигало высшей точки с болезнью матери. Юный Говард конечно же испытывал самые ужасные кошмары. Последующая смерть его дедушки, Уиппла Ван Бурена Филлипса, привела к еще большим проблемам – на сей раз финансовым. Большая часть семейного благосостояния Филлипс растаяла в далеко не рентабельных коммерческих сделках и благодаря недобросовестным деловым партнерам и, на момент смерти, состояние дел было на грани банкротства. Лавкрафты практически были нищими – им пришлось отказаться от своего дома, чтобы поселить в доме другую семью. Саре Лавкрафт – гордого потомка старинного рода из Род-Айленда – это было несносно. Она сосредоточила все свое внимание и полагала все надежды и амбиции на Говарда – с такой ситуацией мальчик в полной мере справиться не мог. Удушливая любовь матери, возможно, легла на его плечи невыносимым бременем и, вероятно, на всю оставшуюся жизнь расстроила его отношения с женщинами, да и со многими мужчинами.
Отъезд из родных мест и стесненные обстоятельства, в которых он оказался, также очень повлияли на разум Говарда. Он уделял много времени поездкам на велосипеде на берега реки Баррингтон, где он просто стоял и созерцал речные водовороты. Считается, что в это время, он серьезно задумывался над самоубийством. Но, так или иначе, здравый рассудок побеждал и он всегда возвращался домой.
Застенчивый начитанный мальчик проводил большую часть своих юных лет в библиотеке его дедушки за чтением классических древнеримских произведений (Овидия, Платона и Горация) о великих древних и исчезнувших цивилизациях. Он немного изучил латынь и был в состоянии перевести, по крайней мере, часть работ Овидия. Это побудило его мать полагать, что он достоин университета Брауна, одного из ведущих образовательных учреждений Род-Айленда. Она говорила всем, что ее сын когда-нибудь будет уважаемым академиком университета. Этому, однако, не суждено было сбыться и, вероятно, всю оставшуюся жизнь Лавкрафт винил себя и считал, что он, так или иначе, подвел свою мать. Во многих его выдуманных историях упоминается “Мискатоникский университет” и отдельные там преподаватели, что, возможно, предает глубинное стремление Лавкрафта к официальному признанию в академических кругах. Его посещаемость, сначала школы на Слейтер-Авеню, а затем Средней школы на Хоуп-Стрит, носила непостоянный характер, и частой причиной этому было, как указывал Лавкрафт, "слабое здоровье". Сомнений не должно быть, что у него действительно было слабое здоровье, это подтверждает серьезный нервный срыв в 1908 году, но быть может, что причина его – мать, у которая уже был непорядок с психикой. Может статься, что, как одинокий болезненный мальчик, он не испытывал желания оказаться перед лицом бурного житейского мира колледжа.
Сара Лавкрафт, его мать, умерла в 1921 году, находясь на лечении в Провиденском санатории. Причина ее смерти послужила, как ни странно, ужасно проведенная операция на желчном пузыре, хотя до этого она была психически больна достаточно долгое время. Ее смерть сильно подействовала на Говарда – пока он рос, она была его самым близким окружением – и он, в который раз, задумался над самоубийством. Потеря обоих родителей, как следствие, вызвала в Говарде непреходящий страх перед наследственным безумием, к которому, как он полагал, был склонен.
Первые публикации
Вместо университетской науки он обратил свое внимание на поэзию и литературное сочинительство. В возрасте семи лет, он уже написал стихотворение, созданное при чтении в библиотеке своего дедушки, и, названное “Стихотворение Улисса” – это его реально первая написанная работа, изданная в 1906 году в Провиденском воскресном журнале (Providence Sunday Journal) по астрономии (предмет, который начинал его интересовать). Однако, продолжения этого опыта он, как начинающий автор, не предпринял. Он становился все большим затворником, уходя все глубже под защиту матери, с друзьями же предпочитал связываться чрезвычайно длинными письмами. Он также писал наивные трактаты, главным образом, для любительских журналов и обычно по астрономии и науке. Большинство из них было просто незрелыми теориями, но, по крайней мере, они положили начало части его будущего творчества
Алхимик и Argosy
В 1908 году он написал рассказ Алхимик, но, по правде говоря, беллетристики много он не писал, а в течение пяти последующих лет оставался своего рода в застое. Все-таки в 1913 году он написал ряд заметок в журнал Argosy (Торговый корабль) с нападками на “безвкусные любовные романы” тогда популярного автора Фреда Джексона. Они были написаны настолько умно, например, пародия на Дунсиаду Александра Поупа, что она вызвала широкий резонанс в литературных кругах, и Объединенное любительское агентство печати (United Amateur Press Association) предложило Лавкрафту вступить в свои ряды.
Рассказы
Эти заметки ознаменовали поворотный момент в его карьере Он начал переписываться с похоже мыслящими авторами, писал рассказы почти непрерывно, некоторые из них, в итоге, оказались в его признанных работах. В 1917 году он написал Дагон и Гробницу, в 1919 – выпустил По ту сторону сна, Проклятие города Сарнат, Показания Рэндольфа Картера и Белый Корабль. В этом же году он открыл для себя лорда Дансейни[71], которого он назвал его «величайшим литературным возбудителем... после По» (предположительно он читал Эдгара Аллана По в библиотеке деда). Как он утверждал, в 1919, 1920 годах творческой запал продолжался, он сочинял и стихи и рассказы.
Соня Грин
Смерть Сары Лавкрафт немного освободила Говарда для поездок, особенно на любительские литературные собрания. Например, 4 июля 1921 года, он смог поехать на первое Собрание журналистов-любителей (Amateur Journalist Convention) в Бостоне, и там он встретил женщину, которая вскоре изменила его последующую жизнь. Ее звали – Соня Хафт Грин.
Соня Грин была прогрессивной и самоуверенной женщиной. Она была из Нью-Йорка и деловой женщиной – имела магазин моды на Пятой авеню. К тому же она была на семь лет старше Лавкрафта и из русско-еврейской семьи. Говард Лавкрафт был впечатлен ее преданностью печатному слову и, на первый взгляд, у них были подобные взгляды на жизнь. Однако это был совсем не ураганный роман, и до того, как они решили пожениться, прошло три года. За все это время, Лавкрафт никогда не рассказывал своим двум теткам – сестрам его матери – об отношениях с Соней, а уведомил их письменно только после свадьбы, которая состоялась в соборе св. Павла в Нью-Йорке. Возможно, он опасался, что происхождение его жены шокирует пожилых людей, и благородных дам Новой Англии. Он решил в первый раз в своей жизни оставить Провиденс и создать семью с Соней в Нью-Йорке. Счастливому будущему, казалось, ничего не мешало.
Однако брак оказался обречен с самого начала. Соня сама была нездорова, и несколько раз была вынуждена покидать семью для лечения в различных курортах. Ее бизнес рухнул вскоре после того, как они поженились, и ей пришлось отказаться от магазина мод, который был их основным источником дохода. К тому же, самому Лавкрафту было невероятно трудно найти работу в Нью-Йорке. Он пришел в ужас от города – в нем, казалось, группы «иностранцев» (отбросов) встречаются на каждом шагу; темп жизни гораздо выше, чем он был в Провиденсе, люди, как ему представлялось, были слишком жадные, оборотистые и, на его взгляд, настроенные на поиск выгоды. В то же время, он продолжал писать и делать наброски новых рассказов в каком-то мифическом ключе, которая позже станет известной, как его Мифы[72]. Супругам в это время приходится бороться с финансовыми трудностями, и их отношения начали давать сбои. Лавкрафт продолжает писать, но денег, вырученных от публикаций, не хватает и для оплаты своих счетов.
Возвращение в Провиденс
С 1 января 1925 года, Лавкрафт переехал в «квартиру холостяка» (несколько совмещенных номеров) в убогом районе Бруклина, в то время, когда Соня отправились на Средний Запад в поисках работы. Теперь она будет возвращаться только на некоторое время, и на данном этапе брак можно вправе считать как формальный. И все же это время у Лавкрафта было самым продуктивным и оказалось лучшей частью его интересных работ. При всем этом он находил Нью-Йорк все более угнетающим, а он сам становится все более и более замкнутым – решаясь появляться однажды за много дней. Он также ведет переговоры со своими тетями о возможности его возвращения в Провиденс. Договор с тетями Лавкрафта был сложным и запутанным, были привлечены Соня и некоторые друзья, как писатель Фрэнк Белнап Лонг[73]. В апреле 1926 года, Говард Лавкрафт, в конце концов, вернулся в Провиденс. Отсюда он уже не уедет никогда.
Как Соня фигурировала в этих договоренностях? Считают, что она была лишь второстепенным участником в большом договоре. Она, как полагают, умоляла Говарда вернуться в Нью-Йорк, но он упорно отказывался. Казалось, решением для нее был бы переезд в Провиденс и открытие там магазина мод, но тети Лавкрафта вмешалась – ни при каких обстоятельствах «торговке», которая настаивает на родстве с ними, не будет позволено работать в городе, где они живут. Хотя они были в «стесненных обстоятельствах» (практически на грани нищеты), но имели достоинство и носили старое и известное всему Род-Айленду имя. Это было последним гвоздем в крышку гроба их брака, и хотя Лавкрафт все еще испытывал чувства к Соне, их отношения катились к неизбежному разрыву в 1929 году.