Часть 2 Откуси Большое Яблоко 10 страница

– Да.

– Я уверена, что Уолт будет очень рад услышать тебя, – добавляет она, вставляя другой нож в рану. – Уолт! – она зовет. – Это Кэрри.

Я слышу, что Уолт идет на кухню. Я представляю красный стол Формика обставленный стульями.

Миска собаки наполнена водой. Тостер-духовка, где мама Уолта хранит сахар, чтобы муравьи не достали его. И без сомнения, выражение лица Уолта полное замешательства. Интересуясь, почему я решила позвонить ему сейчас, когда я забыла его на недели.

– Привет? – спрашивает он.

– Уолт! – я кричу.

– Это Кэрри Брэдшоу?

– Видимо да.

– Какой сюрприз. Я думал, ты мертва.

– Ох, Уолт, – я нервно хихикаю, зная, что заслужила это. Уолт кажется, готов простить меня, потому что следующее, что он спрашивает на испанском это:

– Ну, как ты? Что нового?

– Хорошо. Очень хорошо, – я отвечаю. – Как ты? – я понижаю голос. – Ты все еще встречаешься в Рэнди?

– Да конечно! – он восклицает. – На самом деле, мой отец решил искать другой путь. Спасибо Рэнди за его интерес в футболе.

– Это отлично. У тебя настоящие отношения.

– Видимо так. К моему великому удивлению.

– Ты счастливчик, Уолт.

– Как на счет тебя? Есть кто-то особенный? – спрашивает он, делая саркастический уклон на слово "особенный".

– Я не знаю. Я встречалась с этим парнем. Но он старше. Мэгги познакомилась с ним, – я говорю, приступая к моей основной причине звонка. – Мэгги ненавидит его.

Уолт смеется.

– Я не удивлен. Мэгги ненавидит всех в последние дни.

– Почему?

– Потому, что она не знает, что ей делать со своей жизнью. И она не переносит тех, кто знает.

Тридцать минут спустя, я рассказала Уолту весь рассказ о визите Мэгги, который он находит чрезвычайно занимательным. "

– Почему бы тебе не приехать ко мне в гости? – я спрашиваю, чувствуя себя лучше. – Ты и Рэнди. Вы можешь спать в кровать.

– Кровать – это слишком хорошо для Рэнди, – говорит Уолт шутливо. – Он может спать на полу. Фактически, он может спать где угодно. Если ты возьмешь его в универмаг, он может уснуть стоя.

Я улыбаюсь.

– Серьезно.

– Когда ты едешь домой? – он спрашивает.

– Я не знаю.

– Ты, конечно же, не знаешь о своем отце, – он говорит спокойно.

– Нет.

– Упс.

– Почему? – я спрашиваю. – Что происходит?

– Тебе разве никто не сказал? У твоего отца есть подружка.

Я хватаюсь за телефон, не веря этому. Но это имеет смысл. Неудивительно, что он ведет себя так странно в последнее время.

– Прости. Я думал, ты знаешь, – Уолт продолжает. – Я знаю только, потому, что моя мама сказала мне. Она будет новый библиотекарем в старшей школе. Ей двадцать пять или где-то так.

– Мой отец встречается в двадцати пяти летней? – выкрикиваю.

– Я подумал, ты хотела бы знать.

– Черт возьми, – говорю я, взбешенная. – Думаю, я приеду домой в эти выходные, в конце концов.

– Отлично, – говорит Уолт. – Мы могли бы устроить какой-то ажиотаж здесь вокруг.

Глава 20

– Никогда этого не делай– сказала Саманта, качая головой.

– Это багаж. – Мне тоже бросается в глаза неисправный чемодан.

Это отвратительно, но все же, вид того чемодана делает меня безумно ревнивой. Я собираюсь вернуться, в скучный старый Каслберри, в то время, как Саманта, направляется в Лос-Анджелес. Лос-Анджелес! Это очень важное событие, она только вчера узнала. Она будет давать рекламные объявления, и проживать в отеле Беверли-Хиллс, в котором тусуются все кинозвезды.

Она купила огромные солнцезащитные очки и большую соломенную шляпу и купальник от Нормы Камали, который ты носишь под белой футболкой.

В честь этого события, я пытался найти пальмы на вечеринке, но у них всех были какие– то зеленые листы покрытые листьями, которые я обернула вокруг своей головы.

Там одежда и обувь повсюду. Огромный зеленый чемодан Саманты от Самсонит лежит открытый на полу в комнате.

– Это уже не ручная кладь, а багаж, – констатирует она.

– Это кто-нибудь заметит?

– Каждый. Мы летим первым классом. Там будут носильщики и посыльные.

Что посыльные подумают, когда узнают, что Саманта Джонс путешествует с чемоданом от Самсонит?

Я люблю, когда Саманта делает что-то смешное и говорит о себе в третьем лице. Я однажды попробовала сама, но мне это не удалось. – Ты правда думаешь, что посыльные будут заинтересованы Самсонит, а не Самантой Джонс?

– Вот именно. Они ожидают, что мой багаж тоже будет эффектным.

– Бьюсь об заклад, что Гарри Миллс едет с Американ туристер. Эй, – я говорю, качай мои ноги на спинке дивана. – Ты когда-нибудь задумывалась, что путешествуешь с человеком, которого едва знаешь? Это немного странно, не правда ли? Что делать, если твой чемодан случайно открылся, и он увидел твое нижнее белье?

– Я не беспокоюсь о своем белье. Я беспокоюсь о своей репутации. Я никогда не думала, что у меня будет такая жизнь, когда я куплю его. – Она хмурится на чемодан.

– Что ты думала? – я ничего не знаю о прошлом Саманты, кроме того, что она приехала из Нью-Джерси, и, кажется, я ненавижу ее мать.

Она никогда не упоминает о своем отец, так что эти любопытные факты о ее прошлой жизни всегда увлекательны.

– Только бы убежать. Далеко, далеко.

– Но Нью-Джерси на том берегу реки.

– Физически, да. Метафорически, нет. И Нью-Йорк был не первой моей остановкой.

– Не был? – теперь я по– настоящему заинтригована. Я не могу себе представить Саманту, живущую где угодно, кроме Нью-Йорка.

– Я путешествовала по всему миру, когда мне было восемнадцать лет.

Я чуть не свалилась с дивана.

– Как?–

Она улыбнулась.

– Я была поклонницей парня из очень знаменитой рок-н-ролл группы. Я была на концерте, и он выбрал меня из толпы. Он попросил меня поехать с ним, и я была настолько глупа, что подумала, что я его девушка. Потом я узнала, что у него была жена, она жила в сельской местности Англии. Этот чемодан ездил со мной по всему миру.

Мне интересно, если Саманта ненавидит свой багаж, потому что он напоминает ей о прошлом.

– И что случилось потом?

Она пожимала плечами, выбирая нижнее белье из кучи и складывая его мелкими квадратами.

– Он меня бросил. В Москве. Его жена вдруг решила присоединиться к нему. Он проснулся в тот день и сказал:

– Дорогая, я боюсь, что все кончено. Ты пройденный этап.

– Только и всего?

– Он был англичанином, – говорит она, складывая квадраты из белья на дно чемодана. – Это то, что англичане делают. Когда все кончено, все кончено. Никаких телефонных звонков, никаких писем, и особенно слез.

– Ты плакала? – Я не могу этого представить.

– Что ты думаешь? Я была в Москве совсем одна ни с чем и этот дурацкий чемодан. И билеты на самолет в Нью-Йорк. Я прыгала от радости.

Я не могу сказать, шутила она или нет.

– Иными словами, это чемодан твоего бегства, – я указала на него. – А теперь, тебе больше не нужно бежать, тебе нужно что-то получше. Что-то постоянное.

– Хм, – сказала она загадочно.

– Что ты чувствуешь? – спросила я. – Когда ты проходишь, музыкальный магазин и видишь парень из рок-н-ролл на плакате? Чувствуешь ли ты себя странно, когда думаешь, что ты провела все это время с ним?

– Я благодарна ему, – она схватила одну туфлю и огляделась вокруг себя в поиске второй. – Иногда я думаю, что если бы не он, я бы не была в Нью-Йорке.

– Ты разве не всегда хотела приехать сюда?

Она пожала плечами.

– Я была испорченным ребёнком. Я не знала, что хотела. Я только знала, что я не хочу быть официанткой или беременной в девятнадцать лет. Как Ширли.

– Ох.

– Моя мама. – пояснила она.

Я не удивлена. Это и расположило решительность Саманты в таком направлении.

– Тебе повезло. – Она нашла вторую туфлю и кладет ее в угол чемодана. – По крайней мере, у тебя есть родители, которые будут платить за колледж.

– Да, – говорю я неопределенно. Несмотря на ее признания, о своем прошлом, я не готова рассказать ей. – Но я думала, ты ходила в колледж.

– О, Воробушек. – она вздохнула. – Я взяла пару вечерних курсов, когда я приехала в Нью-Йорк. Я нашла работу через агентство. Первое куда они меня отправили был Словей, Динал. Я была секретарем. Они даже не называют их 'помощники'. В любом случае, это скучно. Не для меня. – Но то, что она поднялась так высоко из ничего, мне становится стыдно.

– Это должно было быть непросто.

– Это было. – Она надавила на крышку чемодана.

В нем был практически весь гардероб, поэтому естественно она не смогла его закрыть. Я встала на крышку коленом, и она защелкнула замок.

В то время, когда мы волочем чемодан к двери, звонит телефон. Саманта игнорирует настойчивые звонки, а я тянусь к трубке, чтобы взять ее.

– Не отвечай, – предупреждает она.

Но уже поздно, я снимаю трубку.

– Алло?

– Саманта еще здесь?

Саманта отчаянно затрясла головой.

– Чарли? – спросила я.

– Да, – его голос был не очень дружественный. Интересно, он узнал, что это я готовила в конце концов.

Я протягиваю трубку.

Саманта закатывает глаза и с недовольством берет трубку.

– Привет, дорогой. Я уже в дверях, – В ее голосе чувствуется небольшое раздражение.

– Да, я знаю, – продолжает она, – но я не могу сделать это. – Она делает паузу и понижает голос. – Я говорила тебе. Я должна идти. У меня нет выбора, – добавляет она, говоря покорно. – Ну, жизнь заставляет беспокоиться, Чарли. – И она вешает трубку.

Она ненадолго закрывает глаза, вдыхает, и заставляет себя улыбнуться.

– Мужчины.

– Чарли? – спрашиваю я в недоумении. – Я думала, что вы, ребята, были так счастливы.

– Слишком счастливы. Когда я сказала ему, что мне внезапно пришлось ехать в Лос-Анджелес, он взбесился. Сказал, что он планировал ужин с его матерью сегодня вечером. О котором он почему-то не счел нужным сказать мне. Как-будто у меня нет собственной жизни.

– Может быть, у вас может быть и то, и другое. Его жизнь и твоя жизнь. В любом случае, как вы жили вместе?

Она бросает на меня взгляд и берет свой чемодан.

– Пожелай мне удачи в Голливуде, Воробушек. Возможно, я буду разоблачена.

– А как же Чарли? – Я держала дверь, она стучала чемоданом, спускаясь по лестнице. Хорошо, что это Самсонит. Другой чемодан, наверное, не выдержал такого.

– Что насчет него? – спросила она.

Она должна по-настоящему сердиться.

Я подбежала к окну и высунулась за парапет, чтобы взглянуть на улицу.

Огромный лимузин стоял у обочины. Водитель в униформе стоял рядом с пассажирской дверью.

Саманта выходит из здания, и водитель спешит взять у нее чемодан. Пассажирская дверца открывается, и Гарри Миллс выходит из лимузина. Они с Самантой здороваются, и он закуривает сигару. Саманта проходит мимо него и садится в автомобиль. Гарри делает глубокою затяжку, смотрит вверх и вниз по улице.

Дверь закрывается, и лимузин отъезжает, сигарный дым появляется из открытого окна.

Сзади меня зазвонил телефон. Я подхожу к нему с опаской, но любопытство побеждает, и я беру трубку.

– Саманта там еще? – Это Чарли. Снова.

– Она уже ушла, – вежливо говорю я.

– Черт, – кричит он и бросает трубку.

Тьфу ты, подумала я, и спокойно положила трубку. Я беру свой чемодан от Хартман из-под кровати Саманты.

Звонит телефон снова, но я знаю лучше, потом ответить. Я жду некоторое время, звонивший сдается. Затем гудок выключается.

– Да? – грубо говорю я, через интерком.

– Это Райан, – возвращается искаженный ответ.

Я нажимаю, чтобы открыть дверь. Райан. Я собиралась дать взбучку за Мэгги, в то время когда он показался в верхней части лестницы, держа в руках одинокую розу. Стебель был слабый, наверное, он нашел ее на улице.

– Ты опоздал, – осуждающе говорю я. – Мэгги уехала вчера ночью.

– Черт. Я знал, что облажался.

Наверное, мне следовало сказать ему, чтобы он уходил, но я еще не закончила.

– Кто сбегает из ресторана, в то время как его спутница в дамской комнате?

– Я устал, – виновато говорит он, как будто это является правдоподобной отговоркой.

– Ты шутишь. Верно?

Он виновато смотрит на меня.

– Я не знал, как попрощаться. Я был обессилен. И я не Супермен. Я стараюсь быть, но где-то вдоль линии, я, кажется, столкнулся с криптонитом.

Я улыбнулась назло себе. Райан один из тех парней, которые всегда могу пошутить над собой. Я знаю, что он это знает, и я знаю, что он предатель, но я не могу обижаться на него. В конце концов, он подвел не меня.

– Мэгги, действительно, было неприятно, – ругалась я.

– Я понял. И поэтому пришел. Чтобы сделать что-то для нее.

– С этой розой?

– Это очень грустно, не правда ли?

– Это трогательно. Особенно с тех пор, как она выместила свой гнев на мне.

Он удивился.

– Почему бы ей не принять его? Это же не твоя вина.

– Нет. Но у меня как-то получилось это. Мы поссорились.

– Было выдергивание волос?

– Нет, не было, – говорю я, негодуя. – Господи, Райан.

– Я сожалею, – он усмехнулся. – Ребята, любят боевых девушек. Что я могу сказать?

– Почему бы тебе просто не признать, что ты козел?

– Потому что это было бы слишком легко. Капоте козел. Я просто придурок.

– Хороший способ поговорить о своих лучших друзьях.

– Только из-за того, что мы друзья, не значит, что я должен лгать о нем, – сказал он.

– Полагаю, что так, – я невольно согласилась, интересно, почему женщины будут осуждать друг друга. Почему мы не можем сказать, – Эй, она ошиблась, но я же все равно люблю ее?

– Я пришел, чтобы сказать Мэгги, что художественная галерея отца открываться. Это будет сегодня вечером.

После будет ужин. Это будет круто.

– Я приду, – я вызываюсь, удивляюсь, почему никто не приглашает меня на эти гламурные вечеринки.

– Ты? – сказал Райан неуверенно.

– Почему бы и нет? Я рубленая печенка или что?

– Вовсе нет, – говорит он медленно. – Но Мэгги сказала, что ты была одержима Бернардом Сингером.

– Я не вижусь с Бернардом каждую ночь. – Я не могу признать, что с Бернардом скорее всего, уже все позади.

– Хорошо, тогда. Я встречу тебя в галереи в восемь.

Ура, я думаю, когда он уходит.

Я слышала об открытии галереи неделями, интересно, если бы Рэйнбоу позвала меня, а если нет, то каким образом я получила приглашение.

Я твердила себе, что это только глупая вечеринка, хотя втайне зная, что это событие, которое я не хочу пропустить.

И поскольку Бернард не позвонил, почему бы и нет? Я, конечно, не буду удерживать его в своей жизни.

Глава 21

Галерея находится в Сохо, пустынном участке захудалых блоков с мощёными улицами и огромными зданиями, которые были когда то фабриками. Трудно вообразить Манхэттен как центр индустриализма, но очевидно они раньше делали все здесь от одежды до лампочек и инструментов. Металлический скат приводит к входу галереи, рельсы, украшенные в шикарной манере, в центре люди, курят сигареты и обсуждают, что они сделали пред идущей ночью.

Я проталкиваюсь через толпу. Внутри все забито, масса клиентов, образующих узкое место у входа, как кажется, уже запустили всех кого они знают.

Воздух заполнен дымом и влажным запахом пота, но есть знакомый гул волнения, который указывает, что в этом месте стоит побывать.

Я нахожу убежище вдоль стены, избегая круга поклонников, собранных вокруг полного человека с козлиной бородкой и закрытыми глазами. Он одет в черную блузу и вышитые шлепанцы, таким образом, я предполагаю, что это – сам великий Барри Джессен, самый важный художник в Нью – Йорке и отец Рэйнбоу. Действительно, Рэйнбоу поддерживает его, её взгляд впервые потерянный и довольно незначащий, несмотря на то, что она одета в ярко – зеленое окаймленное платье. Следующей за Барри и выше него, по крайней мере, на голову, модель Пикан. У нее есть сознательно не застенчивый вид женщины, которая знает, что она исключительно красива и знает, что ты тоже это знаешь, но полна решимости не сделать ее красоту главной достопримечательностью.

Она держит голову, наклоненной к мужу, как бы говоря "Я знаю, я красивая, но сегодня его ночь." Я полагаю, это проявление настоящей любви.

Либо так, либо это очень хорошая игра актеров.

Я не вижу Райана или Капоте, так что я притворяюсь, что заинтересованная в искусстве. Вы тоже подумали, что люди с таким же успехом в этом заинтересованы, но пространства напротив картин в основном пусты, как будто главная тема открытия – это социализация.

И, может быть, по хорошей причине. Я не могу решить, что я думаю по поводу картин. Они черные и серые, с тощими фигурами, которые кажутся жертвами жестокого насилия или распространителями травмы. Адские капли крови капают со всех сторон.

Тощие фигуры, словно пронизаны ножами и иголками, в то время как когти рвут их лодыжки. Все это очень тревожно и совершенно незабываемо.

– Что ты думаешь? – спрашивает Рэйнбоу, подходя сзади.

Я удивлена, что она опустила тебя к тому, чтобы спросить мое мнение, но до сих пор я единственный человек здесь, который почти ее возраста.

– Сильно, – я говорю.

– Я думаю они жуткие.

– Правда? – я удивлена, что она так честна.

– Только не говори моему отцу.

– Не скажу.

– Райан сказал, что он приглашает тебя на ужин, – говорит он, крутя кусок бахромы.

– Я рада. Я хотела сама тебя пригласить, но у меня не было твоего номера.

– Ничего. Я рада быть здесь.

Она улыбается и исчезает. Я возвращаюсь к разглядыванию картин.

Возможно, Нью – Йорк не такой уж и сложный.

Возможно, принадлежность – это просто вопрос проявления себя.

Если люди видят тебя достаточно часто, то они начинают считать тебя частью их группы.

Вообще – то, Райян и Капоте появляются, уже с бокалами в руках.

Райан слегка покачивается и Капоте навеселе, здоровая с каждым, как со старым другом.

– Кэрри! – говорит он, и целует меня в обе щеки, словно нет ничего радостней, чем видеть меня.

Секретные позывные знаки сквозь толпу. и вот, несколько человек скользит к выходу.

Это, вероятно, избранные – те, у которых есть приглашение на ужин.

– Давай, – говорит Райан, кивая головой на дверь.

Мы следуем за группкой по улице, и тут Райан проводит рукой по свои волосам.

– Чувак, это было отвратительно, – возмутился он.

– Вы должно быть удивитесь, узнав, что мир идет к тому, кто называет его "искусством"!

– Ты – филистер, – говорит Капоте.

– Ты не можешь сказать мне, что тебе на самом деле нравится эта дрянь.

– Я так и думаю, – говорю я. – Должно быть это будоражит.

– Будоражит, но не в хорошем смысле, – говорит Райан.

Капоте засмеялся. – Мальчик может уехать из пригорода, но пригород из мальчика никогда!

Ты серьезно оскорбляешь своим комментарием, – еле сдерживается Райан.

– Я из пригорода, – говорю я.

– Конечно, так и есть, – сказал Капоте, с долей презрения.

– А ты из места получше? – приняв его вызов, сказала я.

– Капоте. принадлежит к одному древнему Южному роду, милочка, – сказал Райан, имитируя акцент Капоте.

Его бабушка отбилась от Янкис. Что делает ее почти сто пятидесяти летней.

– Я никогда не говорил. что моя бабушка воевала с Янки. Я говорил, что она мне сказала никогда не жениться на ком – то из них.

– Я полагаю, это впускает меня, – комментирую я, пока Райан посмеивался, оценивая.

Ужин проходил на чердаке лофта Джессенса. Помнится около 10 лет назад, Эл смеялась надо мной, что Джессенс живет в доме без воды, что ж, мои ранние предположения были не за горами.

Здание в самом деле было чуток устрашающим.

В будке лифта, есть дверь, которая закрывается вручную, и все это сопровождается лязгом проволоки о ворота. А внутри находится рукоятка для перемещения лифта вверх и вниз.

Все эти действия над лифтом, вызывают ужас.

Когда мы вошли в лифт, все пять человек оживленно обсуждали альтернативные способы найти лестницу.

– Как же ужасно, когда люди живут в столь отвратительном месте, – сказал мужчина с желтыми волосами.

– Зато дешево, – высказала свою точку зрения Райан.

– Дешевое, не должно быть опасным.

Подумаешь маленькая опасность, когда ты являешься самым важным артистом Нью-Йорка, – сказал Капоте в своей обычной манере.

– О мой бог…Ты просто мачо! – ответил мужчина.

Освещение в лифте было тусклым, и когда я обернулась на голос, я обнаружила, что это был никто иной, как Бобби.

Бобби с показа мод. Который приглашал меня послушать его чтение.

– Бобби! – чуть ли не срываясь на крик, говорю я.

Сначала он меня не узнал.

– Привет, рад вас нова увидеть, – сказал он на автомате.

– Это я, – настойчиво сказала я. – Кэрри Бредшоу.

И внезапно он вспомнил.

– Ах, да! Кэрри Бредшоу. Драматург.

Капоте фыркает, не видя заинтересованных лиц в управлении рукояткой лифта, и берет все на себя. Он тянет рукоять на себя, лифт пошатываясь едет вверх с омерзительным толчком, который бросает нескольких человек к стене.

– Я так рада, что ничего не ела сегодня, – отметила про себя женщина в серебряном пальто.

Капоте удается остановить лифт близко к третьему этажу, это означает, что двери открылись на несколько футов выше пола. Как обычно по-джентельменски, он прыгает и протягивает свою руку леди в серебряном пальто.

Райан выходит самостоятельно, сопровождаемый Бобби, который подскакивает и падает на колени. Когда моя очередь, Капоте колеблется, его рука балансирует в воздушном пространстве.

– Все хорошо, – говорю я, отклоняя его предложение.

– Давай же, Кэрри. Не будь дурой.

– Другими словами, попытайся быть леди, – я бормочу, беря его руку.

– Хоть один раз в твоей жизни.

Я собираюсь продолжить этот спор, когда Бобби вводит себя и связывает его руку через мою.

– Давайте возьмём выпить, и вы можете рассказать мне все о своей новой пьесе, – он нахлынул.

Огромное открытое пространство было торопливо реконструировано во что-то напоминающее квартиру добавлением стен гаража.

Область около окон такая же большая как каток; вдоль одной стороны стол, покрытый белой тканью, которая, вероятно, на шестьдесят мест.

Перед потолком на уровне окна группировка кушеток и кресел, драпированных парусиной

Деревянный пол изношен, от трения ног сотни рабочих. Вообще-то в некоторых местах он черный, как будто кто-то решил устроить маленький пожар, но затем передумал и потушил его.

– Вот, держи, – говорит Бобби, протягивая мне пластиковый стаканчик. наполненный, как оказывается, дешевым шампанским. Он берет меня за руку. – С кем ты хочешь познакомиться? Я знаю всех.

Я хочу убрать свою руку, но это выглядело бы грубо. И, к тому же, я уверена, Бобби просто дружелюбный.

– Барри Джессен? – спрашиваю я смело.

– Ты его знаешь? – спрашивает Бобби, так искренне удивляясь, что это меня рассмешило.

Я и представить не могу, почему Бобби подумал, что я знаю великого Барри Джессена, но, очевидно, он предполагает, что я распространена достаточно.

Что только подтверждает мою теорию: если люди видят тебя достаточно, они думают, что ты одна из них.

Бобби подводит меня прямо к самому Барри Джессену, который вовлечен в разговор с несколькими людьми одновременно, и подталкивает меня в круг.

Мой здравый смысл рассеялся как туман, но Бобби казался неуязвимым к неприятельским взглядам.

– Это Кэрри Брэдшоу, – представляет он Барри.

– Она до смерти рада Вас увидеть. Вы – её любимый художник.

Ни единое слово не является правдой, но я не имею права противоречить ему.

Особенно, если выражение лица Барри Джессена изменяется с раздражённого на спокойно – заинтересованное. Он не устойчив к лести – абсолютно наоборот.

Он ожидает этого.

– Действительно? – его черные глаза закрепляются на мне, и я внезапно почувствовала жуткое ощущение взгляда в лицо Дьявола.

– Мне понравилось ваше шоу, – говорю я неловко.

– Думаете, другим оно так же понравилось? – он требователен.

Его напряжённость нервирует меня.

– Оно такое сильное, как оно может кому – то не понравится? – выпаливаю я, надеясь, что он больше не будет задавать мне вопросы.

Он не задаёт. Принимая свою престижность, он внезапно разворачивается, обращаясь к леди в серебристом пальто.

К несчастью, Бобби не понимает намёк.

– Сейчас, Барри, – начинает он настойчиво.

– Нам нужно поговорить о Базиле, – в этом месте я хватаюсь за возможность сбежать. Смысл знаменитостей в том, что просто потому что ты их встречаешь, это не делает из тебя такого же известного человека.

Я несусь вниз мимо закрытых дверей, за которыми я слышу смех и приглушенные голоса, мимо другой двери, которая, по всей видимости, является ванной, потому что около нее выстроилась очередь из нескольких человек и наконец, через открытую дверь в конце коридора.

Я резко останавливаюсь, пораженная декором.

Комната полностью отличается от остального лофта. Восточные ковры разбросаны по полу, а декоративные антикварные индийские кровати, обитые шелком расположены с подушками посередине.

Я осознаю, что нечаянно оказалась в комнате Джисин, но Рейнбой тот, кто развалился на кровати и разговаривает с мальчиком с вязанной ямайской шапкой, с дредами под ними.

– Извините. – пробормотала я быстро, в то время когда парень удивленно на меня смотрел. Он был на удивление красивым, с точеными чертами лица и красивыми черными глазами.

Рэйнбой обернулась, пораженная, что была поймана, но увидев меня, расслабилась.

– Это только Кэрри, – она говорит. – Она классная. "Просто Кэрри" подошла на шаг ближе.

– Что вы ребята тут делаете?

– Это мой брат, Колин, – говорит Рейнбоу, указывая на парня с дредами.

– Ты балдеешь? – спрашивает Колин, держа маленькую трубку с марихуаной.

– Конечно. Почему – то мне не кажется проблемой, если я немного накурюсь на этой вечеринке.

Половина людей здесь уже выглядят так, будто они под чем – то.

Рейнбоу освобождает мне место на кровати.

– Мне нравится твоя комната, – говорю я, восхищаясь роскошной обстановкой.

– Правда? – она берет трубку от Колина, наклоняясь вперед, в то время как он подносит золотую зажигалку.

– Она не типична для Бэрри, – говорит Колин с акцентом. – В этом и есть ее особенность.

Я взяла прикурила от трубки и передала ее Колину.

– Ты англичанин? – спросила я, удивленная как он может быть англичанином, в то время как Рейнбой выглядит американкой на сто процентов.

Рейнбоу хихикает.

– Он амхарец, как моя мама.

– Так Барри не твой отец?

– Господи, нет! – воскликнул Колин. Они с Рейнбоу обменялись скрытным взглядом.

– Кому-нибудь вообще действительно нравится их отец? – спрашивает Рейнбоу.

– Мне, – шепчу я. Может быть это наркотики, но я внезапно ощутила сентиментальные чувства к своему старику.

– Он действительно хороший парень.

– Везёт тебе, – говорит Колин, – я не видел своего настоящего отца с десяти.

Я киваю, как будто поняла, хотя на самом деле нет.

Возможно мой отец не идеален, но я знаю он любит меня.

Если произойдёт что – то плохое, он будет со мной, или попытается быть, неважно.

– Что напомнило мне, – сказал Колин, шаря в кармане и доставая оттуда маленькую баночку аспирина, которую он взболтал у Рейнбоу перед лицом, – Я нашёл это в тайнике Барри.

– О, Колин, ты не сделал этого, – взвизгивает Рейнбоу.

Колин открывает крышку и вытряхивает три круглые таблетки.

– Сделал.

– Что если он заметит пропажу?

– Не заметит. К концу ночи он будет слишком под кайфом, чтобы что – либо заметить.

Рейнбой вырывает одну из таблеток у Колина и запивает ее глотком шампанского.

– Хочешь одну, Кэрри? – Колин предлагает мне таблетку.

Я не спрашиваю, что это. Я не хочу знать. Я уже чувствую, что узнала больше, чем следовало. Я потрясла головой.

– Они действительно веселят, – убеждает меня Колин, закидывая таблетку в рот.

– Я в порядке, – говорю я.

– Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти. Просто попроси аспирин, – говорит он и они с Рейнбоу откидываются на подушки, смеясь.

Возвращаюсь в комнату, где царит необычная энергетика человеческой болтовни и перекрикивания друг друга сквозь гул. Дым сигарет и марихуаны витает в воздухе, в то время как Пикан и его подружки-модели лениво развалились на диванах с полу-закрытыми глазами. Я прохожу мимо них к открытому окну за глотком свежего воздуха.

Я напоминаю себе, что хорошо провожу время.

Бобби замечает меня и отчаянно начинает махать руками. Он разговаривает с женщиной среднего возраста в обтягивающем белом платье, которое выглядит, как будто сделано из бинтов.

Я тоже машу и показываю на бокал, давая понять, что иду в бар, но он не отстает.

– Кэрри, – кричит он. – Подойди и познакомься с Тенси Драйер.

Я надеваю лучшую "маску" на лицо и иду обратно.