Милый Лy, пес‑разрушитель 6 страница

Все эти действия в описании Билли казались верхом рационализма и необходимости. Его бруклинская логика была неумолима, как асфальтовый каток.

Сопротивляться было бессмысленно, и я дал согласие ехать в Сиэтл. До свидания, детишки богатых родителей из Бель‑Эйра, и да здравствуют двустворчатые моллюски! Впрочем, у меня уже начал зарождать свой собственный план. Я не собирался надолго оставаться рыботорговцем.

То, что говорил Дин насчет обучения Лу, застряло у меня в памяти. Я хорошо умел дрессировать собак (по крайней мере, одну), так почему бы не зарабатывать этим на жизнь? Только не так, как блаженная Чандра или сибирский жулик Юрий. Я хотел делать все правильно и учиться у мастеров своего дела. Так почему бы не заняться этим в Сиэтле, если Лу будет не против и если мне повезет?

– Ого! – Нэнси была удивлена, что я согласился на переезд. – Что, правда? Мы это сделаем?

– Он готов оплатить дорогу и шесть месяцев работы. Но хочет, чтобы я выезжал уже через месяц, как только пройду обучение у Анхеля и Джеффа.

– Нет, так быстро я не успею, у меня еще уйма дел.

– Тогда я отправлюсь первый, с вещами, а ты доберешься, когда все закончишь здесь. Думаю, в один грузовичок мы все наше барахло уместим.

– А твоя машина?

– Поедет на прицепе за грузовиком.

– А Лу?

– Он наконец‑то станет псом дальнобойщика.

– И где мы будем жить?

– Я связался с компанией по недвижимости, у них застройка в северном районе Сиэтла. Маленькая собака для них не проблема. Я уже внес залог.

– Он не очень маленькая собака.

– Я им докажу.

– Что докажешь?

– В таких объявлениях всегда пишут «маленькие собаки», потому что они не такие опасные, и с ними меньше проблем. Но как только они увидят, какой Лу воспитанный и хороший, они не смогут нам отказать.

– Ты не слишком самоуверен?

– Я говорил с менеджером, она сама собачница. Я предупредил ее, что Лу чуть больше, чем «маленький», но что он дрессированный для телевидения.

– Боже.

– Не волнуйся. В крайнем случае, я научу его уменьшаться. Ты же знаешь, как он меняется в размерах.

– Тогда я напишу заявление об увольнении и сяду составлять резюме. Там есть несколько крупных страховых компаний.

– Знаю, Билли мне говорил.

– Я смотрела дома на продажу. Все так дешево!

– Мне придется подписать договор аренды на год. У тебя будет уйма времени, чтобы выбрать жилье.

– Я еще даже машину ни разу напрокат не брала!

– Значит, это будет новый для тебя опыт.

Я никогда не был приверженцем распространенного мнения, будто Лос‑Анджелес – холодный и бессердечный город. У меня в друзьях были и знаменитости, и начинающие актеры, и, хотя у многих из них были свои сложности и порой их охватывало отчаяние, я уважал их характер и их мечты. Встречается, конечно, всякое – нарциссизм, инфантильность, обман… но Лос‑Анджелес из тех городов, что притягивают к себе людей на грани поражения или победы, и, если хочешь здесь жить, это надо принимать как факт.

Я знал, что буду скучать по холмам и горам, по пустыне, жаре, по здешней богатой истории и аромату надежд, которым здесь пропитан воздух. В Лос‑Анджелесе в самом неожиданном месте можно было наткнуться на звезду и поболтать о чем‑то совершенно бытовом и интересном. С Робом Лоу мы как‑то обсуждали старые автомобили, с Майклом Китоном – собак, с Шер говорили о ее семье, а с Эдди Мерфи – о Стиви Уандере. Все это было здесь, и я никогда этого не забуду. Сидни Пуатье наливал мне холодного сока, Алиссу Милано я учил вычислять площадь равнобедренного треугольника, с Дэррил Ханной мы пили кофе, Карл Уэззерс чесал Лу за ухом, а Майлз Дэвис сурово хмурил брови, пока я помогал делать прививку его шарпеям. Я вляпывался в навозную кучу, оставленную миниатюрным пони в доме кинозвезды, забирал заряженный пистолет у сына африканского дипломата, меня пинал в зад кенгуру в зоопарке Палос‑Вердес. Мы с Кристи Боно пытались перепить друг друга у мраморной барной стойки, в ресторане ее отца, я гонял наглых койотов на парковках и видел, как доктор Смит из «Затерянных в космосе» сюсюкает с моей собакой. Я знал, что буду скучать даже по Хозяевам Калвер‑сити и землетрясениями. Мне очень нравилось тут жить.

Еще я знал, что буду скучать по Лос‑Анджелесу как по городу где Лу впервые отрекся от дикой жизни. Нам нелегко приходилось первые несколько месяцев, но теперь я бережно хранил в памяти эти воспоминания. Он никогда бы не стал таким, как сейчас, если бы не весь полученный опыт: изучение окрестностей, новые люди, занятия с учениками, прогулки по пляжу. Мальчик и его пес в Городе Ангелов… Больше всего, я знал, мне будет недоставать поездок в горы, где мы бродили, как братья, ответственные друг за друга.

Дорога на север до Сиэтла заняла у нас три дня, на ночь мы с Лу останавливались в мотелях, куда пускали с собаками. В грузовик удалось уместить все мои вещи, часть багажа Нэнси и даже мой мотоцикл. «Хонда» путешествовала на специальном прицепе за рефрижератором. На сиденье рядом со мной ехал Лу, как заправский путешественник, и радостно улыбался всем, кого видел вокруг. Такой могла бы стать его жизнь, если бы в тот памятный день его забрали не мы с Нэнси, а тот чокнутый дальнобойщик.

Я в пятнадцатый раз принялся горланить свою любимую дорожную песню. Лу сурово покосился на меня и издал долгое предупреждающее рычание. После чего уставился долгим тяжелым взглядом.

– Да ладно тебе! – возмутился я.

– Р‑р‑рау! Р‑р‑р!

– Твоя взяла.

Он высунул нос в окно, принюхался, потом открыл пасть и вывалил язык, чтобы еще лучше ловить ветер. Лу любил ощущать дорожный воздух, перенасыщенный самыми разными запахами, которые на скорости шестьдесят миль в час поглощались им, как пьянящий коктейль.

Мы миновали Фресно, здесь повсюду виднелись колосящиеся поля, густо и сладко пахло удобрениями и травой. Лу наверняка ощущал также запахи коров, овец, свиней и прочих животных, которых выращивали в этих краях. Возможно, он также мог уловить аромат гигантских секвой, что росли к востоку от нас, Тихого океана, оставшегося на пару сотен миль западнее, или дизельного топлива, сжигаемого двигателями комбайнов. Чем бы ему ни пахло, Лу, очевидно, находился на вершине блаженства.

Севернее Сакраменто у меня возникло искушение забрать западнее, в сторону Мендосино, чтобы навестить родные места Лу. Но Билли рассчитывал, что через два дня я окажусь в Сиэтле, а нарушать планы Билли я не хотел: проще было бы самому сунуть голову в муравейник. Хотя я до сих пор сожалею, что мы не свернули: нам с Лу до самой его смерти так и не довелось больше оказаться в Уиллитсе.

На ночь мы остановились в дешевом мотеле недалеко от городка Ред Блафф, знаменитого своими родео. Я поначалу хотел провести ночь под открытым небом, но в грузовике не было кондиционера, и стояла изнурительная жара. Я мечтал добраться до душа и чистой постели.

Вечером мы посмотрели телевизор, взяли китайской еды на вынос (Лу обожал лапшу и жареные рулеты) и отработали еще пару команд. Я старался увязать воедино разные трюки, которые Лу умел исполнять, чтобы произвести впечатление на менеджера в агентстве по аренде квартир, и он справился с задачей на отлично. По неприметным сигналам, которые я подавал рукой, Лу салился, ложился, перекатывался, вновь салился, поворачивался налево, направо, лаял, давал лапу, изображал мертвого, потом возвращался ко мне. Также я был готов демонстрировать, как он идет на зов издалека и выполняет команду «ждать» на расстоянии. Уверен, это повышало наши шансы заполучить хорошую квартиру.

– И не забывай строить глазки, Ромео, – велел я ему, любуясь длинными темными ресницами и «подведенными» глазами.

– Уф‑уф, – откликнулся Лу, неотрывно глядя на последний оставшийся рулетик. Я откусил половину и дал команду: «Проси!»

Лу сел на задние лапы, поднял и поджал к груди передние и принялся облизываться. Он был похож на молящегося монаха.

– И кому же вы молитесь, собаки? – спросил я, бросая ему остаток рулета. Он щелкнул челюстями и схватил лакомство на лету – Поварам, наверное, да? – Лу подошел к двери и тронул ее лапой, чтобы показать мне, что хочет выйти. – Ладно, пойдем.

На другой лень мы въехали в Орегон. Здесь воздух стал более густым и влажным, не таким горячим.

– Деревья, Лу. – Я указал ему на зеленые ели, росшие вдоль дороги. Лу принюхался и облизнулся. Затем, глядя куда‑то поверх крон, тихонько заскулил, как он это обычно делал, завидев кошку.

Над деревьями кружили огромные птицы, медленно взмывая все выше по спирали и почти не взмахивая крыльями.

– Это орлы. – Я и сам залюбовался парящими красавцами, похожими на корабли, бороздящие морской простор. Широкие крылья, каждое размером с журнальный столик, позволяли им целыми днями витать в небесах, на воздушных потоках, высматривая добычу.

– Белоголовые орланы, – уточнил я. На таком расстоянии оперение с трудом можно было разглядеть. Птицы взмыли слишком высоко, и Лу утратил к ним интерес. Он улегся, пристроив голову мне на колени, ему надоело быть псом дальнобойщика и вновь хотелось ощущать под лапами твердую землю. Я погладил его по морде, почесал ухо изнутри, он зевнул и положил лапу мне на колено, словно предлагая сильнее втопить педаль газа.

– Потерпи еще денек, приятель.

На подъездах к жилому комплексу в пригороде Ботел, где я надеялся поселиться, красовалась табличка: «На один день или на всю жизнь». Я глубоко задумался. Зачем, интересно, кто‑то стал бы приезжать сюда всего на день? А что касается пожизненного срока – это для заключенных? И что, если я хочу пожить тут всего два года, а потом переехать?

– Приехали, приятель. – Я припарковал грузовик у обочины. Светило яркое солнце, сады, окружавшие дома, были все в цвету. Здания на вид казались новыми и ухоженными, расположение меня тоже устраивало.

Мимо прошли двое старичков с внуком и той‑пуделем с красивой летней стрижкой. Лу заскулил.

– Тебе нужна подружка покрупнее, Ромео, – засмеялся я, провожая их взглядом.

Мы выбрались на траву, и Лу первым делом выпустил струю мочи, конца и краю которой не было видно.

– Господи, приятель, где же ты все это копишь?

Прошла целая вечность, пока он наконец не закончил, потом Лу поскребся задними лапами по земле, чтобы заявить права на новое место жительства. Я прицепил к ошейнику поводок (он посмотрел на меня недовольно), и мы направились в офис менеджера.

– В общем так, приятель. Решающий момент. Все зависит от тебя, – заявил я, – пора отрабатывать содержание. Показывай фокусы, радуйся жизни и, главное, смотри оленьими глазами.

Я усадил его под окном, дал команду «сидеть и ждать» и пригнул ему голову.

– Веди себя хорошо, Лу. – Я посмотрел ему прямо в глаза. Потом пошел к двери, которую удерживал в открытом положении приставленный кирпич.

За столом сидела симпатичная молодая блондинка в летнем костюме. У нее были ярко‑голубые глаза, в зубах она сжимала карандаш.

– Привет, я Стив Дьюно из Лос‑Анджелеса, а вы Кейти?

Она посмотрела на меня секунду‑другую, потом вынула изо рта карандаш.

– Парень с собакой?

– Да, это я.

– Не ждали вас так скоро. Добро пожаловать в Ботел.

– На день или на всю жизнь.

– А, видели рекламу. – Она вышла из‑за стола пожать мне руку.

– Точно.

– Ужас, правда?

– Я бы даже сказал – экзистенциально.

Повисла неловкая пауза. Она посмотрела на меня неуверенно, как будто я заговорил по‑арамейски. Никогда не следует употреблять слово «экзистенциально» на таких встречах, даже если оно кажется уместным.

– А где собака?

– Вон там. – Я указал на окно. Она выглянула наружу и обнаружила там улыбающегося Лу, восседающего неподвижно, как египетский сфинкс.

– Это он? – Блондинка была зачарована, она не могла отвести взгляд от Лу. – А почему он так сидит?

– Я его попросил.

Мимо Лу по траве проскакала толстая трясогузка, он даже не шелохнулся. Умница, Лу, молодец.

– Он что, такой послушный?

– Самый умный пес из всех, кого я знаю.

– Такой большой, – протянула она, явно пытаясь понять, почему собака не бросается в погоню за мальчишками, прокатившими мимо на велосипедах.

– Он спокойный, ласковый и всех любит.

– А можно с ним познакомиться?

Я два раза хлопнул в ладоши. Лу вбежал внутрь, сел перед ней, поднял лапу и помахал.

– Ой, какой он красавчик! – Она наклонилась пожать ему лапу. Лу в ответ заулыбался и состроил ей самые умильные глазки, на какие только был способен. Такой взгляд растопил бы сердце самого дьявола.

– Он старается.

– Такой же симпатяга, как тот актер из «Лица со шрамом».

– Аль Пачино?

– Нет, другой.

– Да, наверное, похож.

Я заставил Лу продемонстрировать все его трюки, только знаками, без единого слова. Когда он закончил, то подошел не ко мне, а к ней, уселся и мягко поставил лапу ей на туфлю.

Она погладила его по затылку и улыбнулась:

– Хотите заселиться прямо сегодня?

Карьера дальнобойщика для Лу завершилась, толком не успев начаться. Я не мог брать его с собой на работу: в аэропорту на сей счет были жесткие правила. Приходилось оставлять его дома и уезжать в одиночку чтобы заниматься погрузкой устриц и мидий для компании Маринелли. Впервые в жизни Лу предстояло оставаться в одиночестве целые дни напролет.

Я должен был заниматься отгрузкой ящиков со свежими моллюсками поставщику который затем рассылал их в магазины и рестораны по всему миру. Моим напарником оказался Большой Боб, самый огромный парень, какого я когда‑либо видел.

Ростом он был шесть футов восемь дюймов и весил 380 фунтов, его руки напоминали клюв пеликана. Боб был таким здоровенным, что сиденье в машине ему пришлось изготавливать на заказ и сдвигать назад дальше, чем принято, и даже эта конструкция кряхтела и стонала, когда он забирался на свое место. Боб тяжело дышал, много потел, много ел и занимал много места. Все время, пока мы работали вместе, у меня было ощущение, что поблизости крутится небольшая планета. Что бы ты ни делал, его невозможно было не замечать.

По счастью, Боб был добродушным и дружелюбным великаном, не хватавшим звезд с неба. Он переехал в Сиэтл из Сан‑Франциско, поработав там в компании Маринелли и поднабравшись опыта.

Следующие несколько месяцев мы работали с Бобом бок о бок. Мой рост – пять футов пять дюймов, вес – 135 фунтов, так что Боб был крупнее меня примерно втрое. Со стороны мы являли собой довольно комичное зрелище, и какими только прозвищами нас не награждали. Я и сам, завидев наше отражение в каком‑нибудь окне или витрине, не мог удержаться от смеха.

Начал я с того, что помог Билли найти помещение и организовать работу офиса, после чего мой рабочий день вошел в наезженную колею: с утра мы паковали моллюсков, затем ехали с Бобом в аэропорт и отправляли свой бесценный груз нужными рейсами. Закончив первый утренний маршрут, мы, как правило, заезжали в одну и ту же закусочную, где Боб поглощал три завтрака, а я всего один.

– Зачем ты так много ешь, Боб?

– Видал когда‑нибудь, как слон ошкуривает дерево до корней?

– Нет.

– Большому человеку надо много еды.

Боб вечно все забывал. Расписания полетов, накладные, бумаги для таможни – он мог забыть все, что угодно. Последствия были трагикомическими, когда этот здоровяк развивал бешеную активность, чтобы не опоздать на рейс. Он закидывал огромные ящики с моллюсками на поддоны с такой легкостью, будто они ничего не весили. Я пытался помогать, чем мог, но тягаться с Бобом было небезопасно. Я проработал три месяца, когда последствия наконец настигли меня.

Груз манильских клемов должен был попасть на рейс двадцать минут назад. Мы подъехали на погрузочную площадку, Боб выскочил из машины, открыл рефрижератор и принялся закидывать ящики на поддон.

– Живее, Дьюно, у нас пять минут!

Я забрался в кузов, чтобы подтаскивать груз поближе, чтобы Бобу было удобнее их забирать. На третьем ящике я нагнулся, поднял его – и заорал.

– Что такое?

– Спина!

– Осторожно! – Он подхватил оставшиеся два ящика и переставил их на поддон, который тут же был подхвачен на «вилку» оператором погрузочной машины и отправлен в дожидавшийся рядом контейнер.

Когда я поднял ящик, у меня по спине как будто прошел электрический разряд, в пояснице что‑то взорвалось, а потом боль охватила весь низ спины и ноги. Я свалился в углу, прямо в рефрижераторе, не в силах пошевелиться.

Расписавшись за отгрузку, Боб подошел ко мне.

– Ты как?

– Плохо.

Он поднял меня, как ребенка, усалил в машину, принес из грузовика пакет со льдом.

– До конца дня досидишь?

– Отвези меня обратно на склад, Боб.

Медицинской страховки у меня не было. Я добрался до дома, сходя с ума от боли, и несколько дней провел, не вставая с постели и занимаясь самолечением. У меня был лед, ибупрофен и бутылка «самбуки» – единственное спиртное, которое случайно завалялось в доме.

Лу не отходил от кровати, нюхал меня и пытался понять, когда же я наконец встану. К счастью, Сабрина, наша соседка, любезно согласилась его выгуливать утром и днем.

– Прости, Лу, но пару дней мне придется полежать.

Лу всегда отлично улавливал мое физическое и эмоциональное состояние. Сейчас он точно знал, что со мной что‑то неладно, и надеялся, что если понюхать, полизать меня как следует и посидеть у постели, сверля меня взглядом, все непременно наладится.

– Хватит играть в сиделку, приятель. Иди поспи.

Пару дней я ничего не делал, только лежал, прикладывал лед к спине, пил болеутоляющее, читал и смотрел телевизор.

– Дневные программы – тоска зеленая, – сообщил я Лу. Тот рыкнул и тронул лапой мой лоб, словно проверяя температуру.

Позвонил Билли и велел срочно выходить на работу: Большой Боб опять все перепутал, и если я не наведу порядок, ему будет грозить немедленная смерть или депортация.

– Он же родом из Сан‑Франциско, Билл.

– Плевать. Куплю ему гражданство Камбоджи, а потом депортирую к черту.

– Его задницу еще поди с места сдвинь!

– Представляешь, сколько из него дерьма выходит?

– Мне надо лечиться.

– Ладно, отдыхай до понедельника. Но потом – на работу!

Днем позже я сумел добраться до ближайшей больницы. Они решили, что это просто растяжение, и прописали мне викодин.

– Это лучше, чем ибупрофен и самбука, – заплетающимся языком сообщил я вечером Лу и отрубился.

Ночью, хотя прежде он никогда со мной не спал, Лу тихонько забрался на постель и свернулся калачиком рядом. Проснувшись, я обнаружил у себя на плече его лапу, а морду – у своего носа. Стоило открыть глаза, и он принялся меня вылизывать.

– Фу! – Я попытался утереться, но покрывало было мокрым и все в шерсти. Но в последний момент я все же передумал его прогонять и разрешил остаться. Он улегся обратно со вздохом. Мне кажется, он впервые за свою жизнь осознал, что я не какое‑то мифическое божество, а простой смертный, из плоти и крови.

Много лет спустя выяснилось, что на этой разгрузке я заработал себе смещение двух поясничных дисков. Боль в спине отныне стала моей постоянной спутницей, но именно благодаря ей я и решился воплотить в жизнь план, который вынашивал уже какое‑то время.

Через неделю после приезда Нэнси устроилась на работу в крупную страховую контору в Сиэтле, на более высокую зарплату, чем была у нее в Лос‑Анджелесе. Задерживаться в компании Маринелли мне больше не было никакого смысла.

– Как думаешь, ты сможешь жить со мной и с Лу постоянно и чтобы никого из нас не убить? – спросил я у нее. Квартира с каждым днем приобретала все более обжитой вид.

– Я никогда не смогу убить Лу, – ответила она.

Деньги мне, конечно, были нужны, но я точно знал, что если задержусь в конторе Билли еще хоть на неделю, то закончу свои дни либо в инвалидной коляске, либо в сумасшедшем ломе. Я любил его как брата, но работать на него было хуже, чем учиться водить машину у своего деда.

И тогда пришел черед Большого Плана. Еще в Лос‑Анджелесе я выяснил все что мог о лицензированных школах обучения собак по стране, и оказалось, что одна из них расположена как раз в Ботеле. Она называлась «Академией собаководства» и считалась довольно престижной. Ее основателями были Джек и Колин Макдэниелы, они же там и преподавали. Если сулить по отзывам, академия бралась за самых сложных собак, от которых отказывались все остальные: агрессивных, запуганных, стремящихся доминировать, невротичных, больных – они не отказывали никому и брались за задачи самой высокой сложности. Владельцы привозили сюда проблемных собак отовсюду. Для многих академия становилась последним шансом на спасение: если и здесь с собакой ничего не удалось бы сделать, хозяева были готовы на эвтаназию.

Основным «тайным оружием» академии был интенсивный месячный курс обучения с проживанием, благодаря которому во все аспекты жизни и поведения собаки вносились нужные коррективы. В самых сложных случаях собаку на этот срок полностью разлучали с хозяевами и домашним окружением, где сформировалось и закреплялось неправильное поведение. Если можно так выразиться, собаки проходили полную «перезагрузку»: их заново обучали хорошим манерам, общительности, послушанию и положительному взаимодействию с людьми.

Пройдя первичную диагностику и оценку, каждая собака получала личного тренера, который осуществлял за ней постоянный присмотр. Несколько дней такой тренер работал с собакой в одиночку, на постоянной основе, а затем вносил ее в общий график, чтобы собака каждый день работала с другим человеком. Таким образом собаке внушалось, что хорошие манеры должны относиться не только к избранным двуногим, но ко всем людям без исключения.

Однако это был не просто собачий тренировочный лагерь. Даже самые хорошо обученные псы на свете могут быть непоправимо испорчены владельцем, у которого недостает знаний или желания заниматься с питомцем. Поэтому хозяев тоже следовало обучать. Они приезжали раз в неделю и изучали основы дрессировки и анализа поведения животных. Им объясняли, как поддерживать и закреплять те навыки, которые получит в академии их пес. Месяц спустя и собака, и ее хозяева были готовы начать новую жизнь.

– Но ты же не можешь просто так туда прийти и попроситься на работу, – сказала Нэнси.

– Почему?

– А опыт? А резюме?

– Вот. – И я потрепал Лу за ушами.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты когда‑нибудь видела более умного и воспитанного пса?

– Нет.

– А кто его учил?

– Ты и моя мама.

– Вот тебе и доказательство, что у меня есть потенциал. Если бы ты хотела нанять фотографа, ты бы первым делом смотрела его портфолио, верно?

– И это Лу? – спросила она.

– Да. Он доказывает, что я могу обучать собак. Если ребенка привели в класс в наручниках, а выходит он оттуда с дипломом, значит, учитель чего‑то стоит, так?

– Как в тюрьме?

– Я серьезно.

– Если серьезно, то ты, конечно, умница. Но и он тоже. Так сколько в этом твоей заслуги, а сколько его?

– Вот это я и хочу выяснить.

На подъездах к Академии собаководства создавалось впечатление, что ты попал на территорию монастыря. За высокой кирпичной стеной и пустующей будкой охранника раскинулась территория площадью в добрых двенадцать акров, с зелеными лужайками, обсаженными кипарисами и лиственницами. Я разглядел огороженные площадки для занятий, для выгула, домики для проживания. Здесь было очень тихо и спокойно.

Мы с Лу заехали в ворота и добрались до главного здания. Я не просил о встрече, только позвонил, не представляясь, и уточнил, будет ли сегодня в офисе Колин Макдэниел. Она оказалась на месте, и потому волей‑неволей ей пришлось знакомиться с незваными гостями: умной и хитрой калифорнийской дворнягой и самонадеянным ньюйоркцем, решившим начать новую карьеру.

– Слушай меня, – сказал я Лу, – в прошлый раз ты отлично выступил, и нам дали жилье. Теперь ты должен найти нам работу.

– Р‑р.

– Вот именно, р‑р. Я серьезно, веди себя хорошо и старайся изо всех сил. Ты же у меня молодчина, да?

– Ар‑ру‑а.

– Аруа? Это что‑то новенькое. Мне нравится. Надо будет включить в список трюков.

Я взял Лу за ошейник. Он, конечно, насупился, но я был неумолим:

– Сперва ты должен показаться на поводке, дружище. К тому же тут полно сумасшедших собак, кто знает, что им в голову взбредет.

Мы отрабатывали наши фокусы всю неделю, он знал их назубок. Я лишь надеялся, что рядом не окажется других собак, и никто не станет его отвлекать. У нас был один‑единственный шанс.

Я замер перед входом. Я столько сил и энергии вложил в обучение Лу, и теперь все мои надежды должны были оправдаться – или пойти прахом в один момент. Если мы провалимся, я до конца жизни буду торговать в Сиэтле мидиями или обучать второгодников.

Лу поднял на меня взгляд и улыбнулся. Я потрепал его за ухом:

– Спасибо, друг.

До чего же я любил этого пса. В офис мы вошли вместе.

Посреди помещения я велел Лу сидеть и ждать. В углу лежала сука ирландского водяного спаниеля и косилась на Лу. Глаза у нее были обведенные кругами, как у панды. Лу явно был не прочь пофлиртовать, но с места не сдвинулся.

– Молодец. – Я посмотрел на него в упор, чтобы дать понять, насколько все серьезно. Потом обратился к секретарше: – Привет. Я могу увидеть Колин?

В приемную вышла невысокая женщина с копной каштановых волос.

– Я Колин. Чем могу помочь?

У Колин был прямой немигающий оценивающий взгляд, она внимательно слушала все, что ей говорят, анализировала, запоминала, а затем обычно выдавала совершенно неожиданный комментарий. В ней было что‑то от армейского полковника, от мистического пророка и от школьного учителя одновременно. Ей суждено было стать одним из самых важных людей в моей жизни.

– Меня зовут Стив Дьюно. Я хочу у вас работать.

– Вот как? – произнесла она тоном, который подразумевал: «О, да, а в свободное время ты космонавт».

– Да. Чтобы показать вам. На что я способен, я сегодня привел с собой Лу.

– Это он так терпеливо сидит?

– Да.

– Симпатяга. Но надолго его так не хватит, он уже теряет терпение. Так что начинайте, пока он не сунулся к моей Дьюси, а то она ему быстро покажет, кто тут хозяин.

Они с секретаршей переглянулись, улыбаясь с таким видом, точно подобные спектакли происходили тут каждый день и заканчивались позором для исполнителей. Они явно ожидали, что мы опозоримся и ничего толкового не сумеем им показать.

Я вышел на середину комнаты. Лу действительно уже начал отвлекаться, но, завидев меня, тут же выпрямился, как солдатик, не сводя с меня глаз.

– Мы ждем.

Итак, наш час настал.

Я подал Лу незаметный сигнал, и он начал представление. Сидеть, лежать, снова сидеть – все быстро и четко, отлично, приятель. Налево, направо, полный оборот вокруг своей оси, качнуться туда‑сюда, застыть в одной позе… Вот так!

Лу исполнял свой номер, как заправский гимнаст. Подавал голос, перекатывался, поднимался, пятился, обходил меня кругом, шел на место, задерживался по команде на полпути, ложился, вставал, ловил угощение.

Все.

Аплодисментов не последовало. Колин переглянулась с секретаршей, поджав губы. Я подошел к Лу, он не сдвинулся с места, но отчаянно завилял хвостом. Дьюси подошла, чтобы его понюхать. Колин велела ей отойти, затем сама почесала Лу шею, негромко что‑то ему говоря. Он поднял на нее свой фирменный умильный взгляд.

Она подошла ко мне с ничего не выражающим лицом, как сержант на параде. Я не мог понять, меня сейчас похвалят или отчитают.

– Мило.

– Так… Вам нужен тренер? – спросил я.

Мое нахальство ее явно позабавило.

– Обучить умную и послушную собаку паре трюков – для этого не надо быть тренером.

– Но здесь у вас я же научусь.

Она вновь улыбнулась, взглянула на секретаршу, покачала головой:

– Если не считать Джека, моего мужа, все наши тренеры – женщины. Правда, мы как раз говорили о том, чтобы добавить в график мужчину: плохо, когда собаки видят людей только одного пола. Странно, что как раз после этого явились вы.

– Это судьба.

– Будете нашим первым учеником, вашим наставником будет Нэнси Баер. Зарплата невысокая, работа тяжелая, и большинство наших псов совсем на него не похожи. – Она кивнула на Лу, который подошел обнюхать ее штаны, пахнущие десятками разных собак.

– То есть вы меня берете?

– Зря вы так радуетесь, вы еще не знаете, во что ввязались.

Это был решающий момент в моей жизни, и я должен был сказать спасибо беспородной собаке.

Он помогал мне обучать детей, прогнал двух похитителей, спас мне жизнь при ограблении магазина, помог получить квартиру, а теперь и работу. Ему было два года. Я нашел его в лесу.

– Куплю тебе новый коврик, приятель.

Лy‑учитель

Милый Лy, пес‑разрушитель 6 страница - student2.ru

Первым псом, который достался мне на обучение в академии, был здоровенный ньюфаундленд‑террорист, которого иначе как Дубиной никто не звал. У него были все признаки доминантного самца: когда его пытались вывести из загона, он кидался наружу, поднимался на задние лапы, вцеплялся человеку в плечо и принимался трепать, как тряпичную куклу. Чем‑то он напоминал мне кинговского Куджо.

Наши рекомендации