Исковая давность в начале XVII века и по Уложению
Независимо от мнения о несоблюдении установленных Судебниками кратких сроков давности, Морошкин[124] полагает, что впоследствии времени иски о земле подчинялись давности сорокалетней, наравне с правом выкупа из продажи и залога. Свое мнение он основывает на правой грамоте, данной патриархом Филаретом 1627 года февраля 20 Боголюбовскому монастырю[125].
По этой правой грамоте 1619 года марта в 27-й день В.Г. Патриарх Филарет Никитич сего дела слушав, и указал вотчину, что купил Ондрей Щелкалов у Сурвоцких, отдати в Боголюбовский монастырь и владети им тою вотчиною в монастыре по прежним крепостям, как они владели наперед сего: потому что одну треть: дал в монастырь дед истца: тому уже ныне 53 годы. А другую треть дали его отец и дядя, тому уже ныне 44 годы. А по государству цареву и Великого Князя Михаила Федоровича указу и по судебнику указано: родственных вотчин искать, хто у кого завладел насильством, за сорок лет, а больше сорока лет родственных вотчин искати и отдавать вотчичем не велено. И до тех двух третий: Ивану Сурвоцкому ни в чем дела нет, потому что по одной крепости те две трети за Боголюбовским монастырем 53 годы, а по другой - 44 годы. Да на те же две трети положил Боголюбовского монастыря игумен купчую Ондрея Щелкалова 1585 года: тому 34 годы; а третью треть села, Сурвоцкого, дали в монастырь Григорий да Владимир Сурвоцкие, да крепость утерялась и владели по отписи Ондрея Щелкалова 1597 года: тому 22 года: и в ту треть села Сурвоцкого указал В.Г. Св. Патриарх отдати вотчину Ивану Сурвоцкому на выкуп: потому что та вотчина по крепостям, каковы положил Боголюбовский игумен, Сурвоцких родовая, а на ту третью треть игумен старые крепости никакие не положил и в книгах за ними не сыскано, а положил отпись Ондрея Щелкалова тому 22 года; и той отписи указных 40 лет нет. А Ивану Сурвоцкому указал на ту треть дати в Боголюбов монастырь выкупу за чет по полтине: для того что уж и та треть, как дана в монастырь, 22 года.
Из приведенной правой грамоты видно, что истец ищет поворота родовой вотчины, которою монастырь владеет будто по вынужденной Андреем Щелкаловым безденежной купчей. Монастырь же представляет, кроме заподозренной купчей, на две трети вотчины вкладные истцовых деда и дядей, выданных 53 и 44 года тому назад. Поэтому две трети присуждаются монастырю на основании бесспорных актов, совершенно независимо от заподозренной купчей. Выкуп же сих двух третей не допускается за истечением 40-летнего срока давности. На остальную треть монастырь имеет лишь заподозренную купчую, выданную 34 года тому назад, и вкладную, выданную на основании ее тому назад 22 года. По этой трети иск о выкупе не пресечен давностью и истцу предоставляется право выкупа. Остается еще одно сомнение: из правой грамоты не видно, чтоб истец искал о выкупе, по всему вероятию, он искал о безденежном повороте. Право выкупа присуждается ему, очевидно, потому, что оспаривание правильности купчей, выданной его истцом, есть совершенно голословное, он даже не ссылается на свидетелей и не требует следствия. Так как подлинность купчей несомненна и самим истцом не оспорена, а выдача ее по насилию им не доказана, то эти акты в решении должны были быть признаны действительными, и за истцом могло быть признано лишь право выкупа на эту треть вотчины[126].
Таким образом, из приведенной правой грамоты видно, что действительно царем Михаилом Федоровичем издан указ, что по насильственному завладению родовыми вотчинами допускается иск до истечения сорока лет. Кроме того, мы видели выше[127], что и прежде по делам о насильственном завладении не обращали внимания на давность[128].
К.Л. Неволин[129] говорит, что весьма вероятно, что еще до Уложения царя Алексея Михайловича 40 лет сделались общим сроком для отыскивания вотчин. Кажется, назначенные Судебником Ивана IV сорок лет для выкупа вотчин были потом отчасти указом Михаила Феодоровича, отчасти судебной практикой применены вообще ко всем искам о вотчинах, тем более что Судебник неопределенностью своих выражений благоприятствовал такому применению. Это мнение Неволина подтверждается тем, что в одном указе 1622 года[130] говорится, что вотчины застарели в монастырях многими леты и что на основании этой давности многими летами исключается право выкупа, несмотря на то, что эти вотчины поступили в монастыри в противность запретительному указу царя Ивана Васильевича от 1554 года. Эта давность распространяется на все приобретения монастырей до начала царствования царя Михаила Феодоровича. Со времени приобретения большей части вотчин не прошло даже 40 лет. Мера эта, впрочем, объясняется исключительными обстоятельствами того времени, где надлежало привести в порядок весьма запутанные дела, оставшиеся вследствие перелома общественного строя, всеобщих перемен в правах и владениях в начале XVII века. В то время встречается много подобных исключительных мер. Так, указ 1614 или 1615 года определяет: Что изменничьи вотчины, которые при царе Василье даваны в поместья, а те помещики, чьи поместья даваны, бьют челом о своих поместьях о повороте. Бояре приговорили: против их челобитья сыскивать московскими сидельцы на крепко, да по сыску те вотчины отдавать по 123 году, а которые учнут бить челом впредь и тем отказывать, потому что застарелось[131]. Хотя здесь употреблено слово, указывающее как будто на давность, но о давности во всем указе речи нет. Сыск, о котором говорится, не был сыском о праве собственности - такие прошения принимались лишь от людей, прежнее право собственности коих доказано было несомненными актами, - но о политическом их поведении. Именно допрашиваются московские сидельцы, т.е. лица, которые были в Москве во время войны и осады. Выражение <застарелось> означает только, что после 1615 года не должны быть принимаемы челобитни подобного рода. В подобном же смысле употребляется выражение <что уж задавнело>, для означения, что известное происшествие произошло еще до воцарения Михаила Феодоровича и поэтому не может быть принимаемо во внимание, так как в противном случае <в том меж людей будет многая ссора и рознь>[132]. Подобный указ издан в 1623 году[133]; в других указах постановлено, что дела, решенные до московского пожара 1626 года и до смерти патриарха Филарета, не могут быть возобновляемы[134].
Доводы, на которых основаны эти чрезвычайные меры, суть те же самые, на которых основывается давность: твердость и ненарушимость прав и устранение споров и исков. Эти меры доказывают, что тогдашняя давность иска была недостаточна и не имела столь широкого значения, какое приписывается ей ныне. Наконец, даже весьма вероятно, что в делах, в которых замешан был интерес казны, давность не имела применения. Это делается почти несомненным из следующего: при перевороте в начале XVII века множество вотчинников и помещиков, потеряв вотчинные и поместные крепости, ходатайствовали о выдаче им новых крепостей. В целом ряде указов, начиная с 1625 года, постановляется[135]: про то сыскать вправду и прямых вотчин ни у кого отнимать не велено и они бы, видя к себе государское жалованье, государям бы служили: а у которых грамоты утеряны и те бо имати по сыску новые грамоты на прямыя свои вотчины.
Итак, в каждом отдельном случае производится исследование о праве и выдаются каждому крепости лишь на то, что ему принадлежало. В чем же состояло жалованье? В том, что на несомненно принадлежавшие им вотчины и поместья выдавались крепости. По понятиям тогдашней приказной бюрократии действительно только то право, какое могло быть доказано крепостями: кто потерял крепость, потерял собственно и право на землю. Может быть, впрочем, что вышеприведенное выражение объясняется также московским обычаем основывать каждое право на царской милости, даже если оно возникло совершенно независимо от оной. Если бы даже предполагать, что упомянутое начало не проводилось приказами до крайней последовательности, то во всяком случае право собственности на землю и, в частности, на границы поземельных владений могло быть доказываемо лишь письменными актами. Земли, находящиеся у владельца сверх означенных в крепостях, отписывались на государя[136], как в случае, если владельцы утаили прежние книги (владение подложное), так и в случае простого завладения. Во всех этих случаях о давности не упоминается, и по всему видно, что земли отбирались, сколько бы лет ни прошло со времени завладения.
Напротив того, где завладение землей со стороны вотчинника и помещика произошло таким образом, что он к земле, бесспорно ему принадлежащей, припахал пустопорожнюю, там земля записывается ему в поместье. Очевидно, дело идет только о частном правиле: в пользу известных лиц, помещиков и вотчинников, по отношению к граничивающей к имению пустопорожней казенной земле, которой они завладели не неправдой, т.е. не утаивая противоречащие их праву документы и не утаивая самовольности завладения. Требуется, чтобы они сами заявили о завладении и просили о справке за ними лишних земель в поместье. О сроке времени, в течение которого владение должно было продолжаться, не говорится. Все это учреждение носит более характер приращения, занятия, нежели давности владения. Такое приращение допускается лишь по отношению прежнего времени: где имения снова размежеваны, там подобное приобретение не допускается более. Оно допускается как мера чрезвычайная для прекращения прежних неясных отношений между землевладельцами. В случае спора между ними, однако, дело решается единственно на основании актов. Из всех относящихся сюда постановлений самое важное то, по которому лицам, за которыми в дозорных книгах написано более земли, чем им следовало по прежним переписным книгам, вся земля оставляется, если она заселена была ими[137]. В объяснение этого постановления приводится, что этой мерой устраняются споры и тяжбы; там же, где дошло до тяжбы, хотя бы о межах, там примерная земля отписывается на царя[138]. Наконец, встречается что-то в роде давности исковой по отношению к поземельным искам. В 1636 году постановляется[139], что служилые люди, которые были в плену 10 лет и больше, если поместья их отцов розданы челобитчиком и они бьют челом о повороте отцовских поместьев до истечения 10 лет со дня раздачи их, тем отцовские поместья поворачивать за 10 лет, а далее 10 лет не поворачивать, а изпомещивать их вновь наперед всех челобитчиков.
Из всего изложенного видно, что давность исковая, существовавшая в Московском государстве, носила чрезвычайно шаткий характер. Она не имела безусловного значения: ее применение зависело в каждом отдельном случае от приговора судьи. В делах, в которых дело шло об интересе казны, она большей частью не применялась: в таких делах обращалось внимание на интерес казны и на административные соображения. В иных случаях, когда тому не противоречил интерес казны, она применялась, в других она применялась в виде жалованья, а в большей части случаев, кажется, не имела применения. Как вообще, так и по отношению к давности Уложение 1649 года дает более определенные, более точные правила, нежели все предшествовавшие законоположения. Постановления о сроке давности исков о праве собственности помещены в XIII главе, в ст. 13 и 30. В начале 13-й ст. говорится, что если по смерти вотчинника остаются сыновья и они владеют вотчиной сообща, то продажа и залог могут быть совершаемы лишь сообща, для предупреждения присвоения имения со стороны старшего брата, управляющего имением. Затем продолжается:
А будет большой брат ту вотчину кому продаст, или заложить, с меньшими братьями не поговоря, хотя быти один корыстен, а не для платежу отцова долгу, а братья у него в те поры будут малы; а как они будут в возрасте, и они о той отцовской вотчине на того своего большого брата и на купца, кто у него ту отца их вотчину купит, или в заклад возмет, учнут государю бити челом в указные в сорок лет, и с суда про то сыщется допряма, что тот их брат ту их вотчину продал, без их ведома, для своего пожитку, а не для платежу отцова долга: и тое вотчины их жеребьи взяв у того, кому та их вотчина будет продана, или заложена, отдать им; а на большом их брате велети за те вотчинные жеребьи по купчей, или по закладной тому, кому те вотчинные жеребьи проданы, или заложены, доправить деньги сполна; а большего их брата вотчинному жеребью быти в продаже по-прежнему. А будет тот вотчинной жеребей похотят меньшие братья выкупити: и им тот жеребей выкупити по государеву указу, как о том писано выше сего.
Статья 30. А судити о вотчине за сорок лет, а которые вотчины будут в купле, или в закладе болши сорока лет, а вотчинники о таких вотчинах учнут после сорока лет бити челом на выкуп: и таких вотчин после указных сорока лет на выкуп ни кому не давать.
Последняя, 30-я, статья говорит только о давности иска о выкупе; это видно не только из ее содержания, но и из того, что в предшествующей и последующей статьях говорится только о выкупе[140]. О давности иска в делах о праве собственности на земли говорится только в ст. 13. Эта статья есть первый по времени закон, в котором упоминается о сорокалетнем сроке давности для исков о праве собственности на землю. Неволин справедливо говорит, что из выражения этой статьи видно, что сорокалетний срок не введен Уложением, но приводится в нем как учреждение, уже прежде существовавшее. В приведенной статье говорится: учнут бити челом в указные в сорок лет, т.е. в законные сорок лет, введенные законом (указом). Если бы этот срок был введен лишь Уложением, то это выражение не могло бы быть употребляемо, нельзя было бы указывать на узаконенный сорокалетний срок. Это значение слова указный видно из самого Уложения; так, в нем сказано: что прежде иск о беглых прекращался истечением указных лет, т.е. сначала пятилетнего, затем десятилетнего срока; оба срока в свое время были введены указами.
По отношению к иску о праве выкупа в первое время после Уложения допускалось прерывание сорокалетнего срока, что отменяется только в 1679 году[141], где постановлено, что в течение сорокалетнего срока должен быть не только воспоследовать приговор о праве выкупа, но производиться и самый выкуп, иначе право выкупа прекращалось, несмотря на признание в приговоре. Срок считался со времени первой продажи имения. Постановлению этому, впрочем, не было дано обратной силы на дела прежнего времени. Этим доказывается неправильность мнения г. Дмитриева[142], который видит в допущении прерывания срока предъявлением иска только уловку, предлог для нарушения закона. Если бы действительно это была только уловка, то указу 1679 года дали бы обратную силу.
Кроме общего сорокалетнего срока существовали или устанавлялись еще частные сроки по разным случаям. Прежде всего упомянем о тех, которые установлены по разным случаям споров о поместьях. Так, в случае раздела наследства после помещика иск о переделе допускается лишь в течение года. Хотя г. Дмитриев полагает, что годичный срок давности по подобным делам введен лишь Уложением, но из указа 1636 года[143] видно, что в переделе велено давать, общим правилом, до году, а как год минет, и переделу давать не велено. Этим же указом допускается иск о переделе в том случае, когда одни из наследников управляли и распоряжались общим имением и были, кажется, опекунами других, - хотя бы первоначальный раздел имел место более, нежели за десять лет. В основание этого постановления приводится: что они де вотчимы и дядья их не только что поместьями их владели и они де и ими владели: а за них было вступиться и побить челом некому, и в деле они изобижены, и тех ставить с очей на очи и, разыскивая, давать передел. Из этого определения ясно виден взгляд тогдашнего времени на давность, в особенности на значение краткосрочной: где она противоречила положительно доказанному праву, там иск допускался, несмотря на истечение срока. В Уложении для подобных случаев допускается пятилетний срок, а иной раз и более, именно: несовершеннолетний получает право, по достижении 15 лет и раньше, до достижения 20-лет-него возраста, искать о переделе[144]. Кроме того, предписываются разные меры с тем, чтобы предупредить нарушение прав малолетних при разделе поместьев. Г. Дмитриев[145] видит в этом постановлении общее правило о давности по искам малолетних, но образ выражения статьи не допускает такого распространительного толкования; притом было бы довольно странно, что ограничивается право иска несовершеннолетних в сравнении с совершеннолетними. Хотя пятилетний срок не считается со времени открытия наследства, а со времени достижения совершеннолетия, однако, при существовании сорокалетнего срока для несовершеннолетних, применение последнего было бы гораздо выгоднее. В статье о малолетних говорится лишь о разделе наследственных поместий, и по отношению к таким искам им действительно дано более пространное право иска, нежели какое принадлежало совершеннолетним, для которых право иска о переделе существует, на основании Уложения, лишь в течение года[146].
При исках о возвращении животных иск на приплод уничтожается истечением годичного срока: для чего он того всего на нем не искал в том году как у него кто чем завладел[147]. Какой срок применялся к искам о возвращении животных - из Уложения не видно[148].
Прежде, нежели обратиться к исследованию о дальнейшей судьбе установившегося сорокалетнего срока давности по искам о праве собственности, займемся участью других учреждений, именно: 1) приобретения примерной земли помещиками и вотчинниками владением; 2) пятнадцатилетнего срока давности исков по обязательствам; 3) иска о возвращении беглых крестьян.
Примечания:
[124] О владении, стр. 106-107.
[125] Федотов-Чеховский. Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России. Киев, 1860. I, N 96.
[126] Непонятно, с какой стати профессор Владимирский-Буданов (Обзор ист. русского пр. Киев, 1900, стр. 533 и в примеч.) возбуждает вопрос о <контрафакции> закона и тут же устраняет это ненужное и неосновательное предположение ненаучным образом чрез argumentum ad hominem. Если в указной книге поместного указа нет того указа, на который ссылается решение, то это вовсе не доказывает несуществования указа, а лишь неполноту указной книги. Мало ли разве сборников законов неполных? Правая грамота, как официальный акт, достоверна, пока не доказано будет противное. Неправильно также предположение, что в решении насилие, совершенное над отцом истца, считается покрытым 10-летней давностью: правильное объяснение изложено в тексте.
[127] Стр. 47, п. 1.
[128] Ср. также правую грамоту 1619 г. Акты, отн. до гражд. расправы, изд. Федотовым-Чеховским. I, N 98.
[129] Ист. росс. гр. зак. II, стр. 186.
[130] Указная книга царя Михаила Феодоровича, отпечатанная в <Русском Вестнике> (<Р. В.>), 1842, N 11 и 12, стр. 9 и 10.
[131] Указная книга царя Михаила Феодоровича. <Р. В.>. 1842, N 11 и 12, стр. 35, 36.
[132] Указная книга царя Михаила Феодоровича. <Р. В.>, 1842, N 11 и 12, стр. 30.
[133] Там же, стр. 37-39.
[134] Там же, стр. 120-122.
[135] Там же, стр. 37-39.
[136] Указная книга царя Михаила Феодоровича. <Р. В.>, 1842, N 11 и 12, стр. 15, 39, 40, 44-46. Да буде которые люди завладели сторонними землями сверх своих дач, и те земли отписывати на государя: Потому что они те земли имали неправдою - многия земли за малыя чети, утая прежние писцовые книги: также доп. указ к Судебнику. Ср.: А. И. III. N 92, XIII.
[137] Указная книга, стр. 37. Указ 1620 г. повторяется на стр. 44, подтверждается в 1635 г., стр. 115.
[138] Там же, стр. 143, указ 1647 г.
[139] Указная книга царя Михаила Феодоровича, стр. 122 и 123. В этом указе впервые является десятилетний срок. В 1641 г. является такой же срок по искам о беглых крестьянах.
[140] Неволин. Ист. рос. гражд. зак. II, стр. 185-186, примеч. 299. Г. Беляев, впрочем, не стесняясь содержанием статьи, объявляет, что этой статьей введена общая исковая давность. Ср.: Как понимали давность, стр. 29.
[141] Полное Собрание Законов Российской Империи (П. С. З.). Т. II. N 752.
[142] История суд. инстанций, стр. 357.
[143] Указная книга, стр. 141.
[144] Уложения гл. XVI, ст. 54.
[145] История суд. инст., стр. 358.
[146] Уложения гл. XVI, ст. 55.
[147] Уложения гл. Х, ст. 285.
[148] В первом издании моего сочинения я выразил догадку, что в таких случаях, может быть, применялся пятилетний срок. Критик первого издания моего сочинения справедливо указал, что этого из выражения упомянутой статьи вывести нельзя. Ср.: <Ж. М. Ю.>. 1867, т. XXXIII, стр. 488, 489.