Милый Лy, пес‑разрушитель 7 страница

Нэнси Баер взяла меня под свое крыло. Она была таким же опытным тренером, как Колин, но в остальном между ними не было ничего общего. Нэнси была рослой, с волнистыми темными волосами и всегда улыбалась. Даже когда дела шли не лучшим образом, ее глаза лучились весельем, в голосе звучал смех, и всегда находились слова ободрения. Колин была воплощением суровости, а Нэнси – оптимизма и доброты.

Но даже с ее помощью мне предстояло нелегкое крещение огнем. При этом, как заправский армейский капитан, Колин следила, чтобы Нэнси не вздумала облегчить мне жизнь. Если бы оказалось, что я не гожусь для такой работы, она хотела узнать об этом как можно скорее.

– Открой загон и берись за короткий синий поводок, который прицеплен у него к ошейнику, – велела мне Нэнси, с трудом удерживаясь от смеха. – Потом надень через голову тренировочный ошейник, прицепи свой поводок и заставь сперва сесть, прежде чем выводить наружу.

– А он знает команду «сидеть»?

– Вот и выясним.

Дубина был классическим примером пса, привыкшего запугивать и контролировать всех вокруг благодаря своей силе и габаритам. В академию он попал за то, что терроризировал всю округу своей необузданной дикостью и пугал подругу владельца. Стоило ей приоткрыть дверь в комнату, где сидел Дубина, он кидался напролом, набычившись, точно буйвол, и старался повалить ее на пол.

На передержку Дубину привезли накануне днем, и с ним никто еще не занимался. У него была здоровенная башка размером с индюшку и тело как у осла. Вообразите, что у вас в гостиной поселился маленький косматый буйвол – вот это и будет Дубина во всей красе.

– Почему он здесь? – спросил я. Ньюф всей тушей налегал на ворота загона, которые я как раз пытался открыть.

– Потому что это совершенно невоспитанный пес, привыкший добиваться всего, чего хочет, благодаря своей мощи и размерам, – ответила Нэнси. – Он валял людей по земле, никого не слушался и не желал ходить на поводке. А еще у него есть пасть. Это важно.

– В смысле, он кусается?

– Не только. Он ею действует. Как рукой. Мокрой, крепкой рукой с зубами.

Дубина смотрел на меня, истекая слюной, почти с жалостью, словно бы говоря: «Прости, приятель, но так уж вышло, что тебе достался именно я». И стоило мне открыть загон, как он рванул вперед, точно танк. Я едва успел ухватиться за короткий синий поводок, и он потащил меня за собой по коридору точно куклу. Хохочущая Нэнси подбежала сзади и ловко накинула на мерзавца ошейник, после чего прикрепила свой поволок.

– Добро пожаловать в мой мир, – сказала она. Дубина поставил передние лапы мне на плечи, посмотрел в глаза, а затем прошелся по лицу языком размером с ракетку для настольного тенниса.

Нэнси принялась водить пса туда‑сюда по узкому коридору, ловко и без предупреждения меняя темп и направление движения. Наблюдая за ней, я подумал, что это чем‑то напоминает боевые искусства: здесь тоже одинаково важны и физическое совершенство, и образ мыслей, и осознанность, и ментальная дисциплина. Ей очень быстро удалось добиться того, чтобы Дубина обратил внимание на то, что она делает, и принялся отвечать на ее посылы, вместо того чтобы навязывать собственную волю.

– Не позволяй им предугадывать твои движения, держи их в неизвестности, – сказала она, делая резкий разворот всем корпусом влево, прямо перед собакой. – Чем больше ты меняешь скорость и направление, тем больше они будут за тобой следить. Для них становится важно поспевать за тобой, чтобы не остаться позади.

Примерно так же в свое время я учил Лу ходить рядом. Но у Нэнси это получалось гораздо лучше.

– А подкормку мы использовать не будем? – спросил я.

– С ним – пока нет. Лакомством мы закрепляем желательное поведение у послушных собак, которые хотят учиться. А в его случае подкормка будет лишь средством маскировки проблемы, а не ее лечения.

– Какой проблемы?

– Он дикарь.

Стоило Нэнси вывести его наружу, и начался кошмар. Не успели мы закрыть за собой дверь, как Дубина совершил мощный прыжок и попытался вырваться. У Нэнси был вид человека, объезжающего дикую лошадь.

– Он меня сейчас укусит, – сказала она. И точно, ньюфаундленд вцепился ей в запястье, правда, не прокусив кожу.

Это чудовище, совершающее дикие кульбиты и брызжущее слюной во все стороны, внушало ужас, но отступать было нельзя.

– Накинь на него свой поводок, – скомандовала мне Нэнси. Это был единственный способ взять чудовище под контроль.

Я закрутил поводок петлей и исхитрился набросить его Дубине на шею, как лассо, когда он совершал очередной бросок. Теперь он оказался зажат между нами, и деваться ему было больше некуда. Надежно удерживая пса с двух сторон, мы повели его на прогулку по территории. Возможно, мы были первыми двуногими, кому удалось призвать это вздорное создание к порядку.

Очень быстро мы обнаружили еще один его талант: Дубина был мастером подсечек. Он обхватывал твою ногу передними лапами и, не давая опомниться, стремительно дергал назад, чтобы повалить человека на землю. Со мной он это проделал дважды, прежде чем мы поумнели и стали держаться от этого собачьего каратиста на достаточном расстоянии. Это было комично и поразительно: как, когда и у кого он мог такому научиться? и как вообще кто‑то мог уживаться с таким сумасшедшим псом?

Уже на следующий день Нэнси полностью предоставила нас с Дубиной самим себе. Он все еще пытался напрыгивать и устраивать мне подсечки, но я не поддавался. Я водил его на поводке, меняя направление, делая резкие повороты, меняя скорость, как будто вел его в танце. Впрочем, чаще всего это напоминало не танец, а какой‑то нелепый поединок с гигантом.

Я кормил его каждый день, ухаживал за ним, отрабатывал команды и вознаграждал за послушание. Мы понемногу сдружились. Это были мои первые шаги к тому, чтобы сделаться собачьим тренером и научиться смотреть на вещи с точки зрения четвероногих.

Большинство собачьих тренеров, кого я знал, сами тоже – будем откровенны – чем‑то напоминали собак. Они умели хорошо сосредотачиваться, слушать, использовать все свои органы чувств, обладали врожденным чувством справедливости. Но в то же время они отличались некоторой стайностью, им было трудно сходиться с новыми людьми. И, практически без единого исключения, они говорили то, что думают, без уверток и намека на какую‑либо политкорректность. В общем, в точности как собаки. И академия в этом смысле ничем не отличалась.

– Это кто такой? – спросила Трейси, завидев меня в тренерской комнате. Она была молодой, хорошенькой, спортивного телосложения. К работе с животными у нее имелся врожденный талант, и чтобы она признала в вас равного, следовало сперва доказать, что вы этого достойны. Зато после того, как она и ее муж Нил (заведовавший содержанием собак в академии) начинали вам доверять, – это делалось от всего сердца и безоговорочно, – они готовы были отдать последнюю рубаху. Другое дело, что за пару дней у трепла с восточного побережья, непонятно каким чудом устроившегося на эту работу, не было никаких шансов такое доверие завоевать.

– Трейси, это Стив, – представила меня Нэнси. – Наш новый показной самец. Не кусайся и не позволяй собачкам его сожрать.

– Да он и сам справится, я думаю. – Она наградила меня лукавой улыбкой.

– Главное, берегись кокер‑спаниелей, – с усмешкой предупредила Джулия, отрываясь от бумажек. Она была элегантна, остра на язык и с одинаковой легкостью могла говорить о ротвейлерах, о Диккенсе или о космической программе НАСА, в зависимости от окружения. У нее было отменное чувство юмора, но, подобно остальным, она не спешила принимать новичка в свой круг.

– Говорят, с кокерами бывает непросто, – сказал я.

– Они не от мира сего, – отозвалась она без улыбки.

– Как в фильме Роджера Кормана, – бросил я. В 50‑х годах вышел научно‑фантастический фильм под таким названием.

– Не люблю Кормана, – заявила она. Нэнси и Трейси переглянулись.

– Я в Лос‑Анджелесе знал парня, который у него работал звукорежиссером. У нас день рождения был в один день.

– А, ну‑ну, – сказала она. – Ладно, мне пора с собакой работать.

Разница между занятиями с Лу и тем, что мне приходилось делать в академии, была как между школьным бейсболом и высшей лигой. В школьной команде ты видишь, как в тебя летит мяч, и у тебя есть секунда, чтобы решить, что делать; в высшей лиге мяч несется на тебя, как комета, проносится мимо со свистом и исчезает, прежде чем ты успеваешь вскинуть руку и сделать замах.

Никогда прежде мне не доводилось видеть столько непослушных, асоциальных собак. Если Лу можно было сравнить с отличником, то здесь были сплошные второгодники и хулиганы, дети с расстройством внимания, жулики, бандиты, истерики, убийцы и жертвы. Но я попал в высшую лигу и должен был не просто их обучать, но и сдерживать, успокаивать, приводить в чувство, убеждать, контролировать и воспитывать. Им нужно было прививать хорошие манеры, уверенность в себе, дисциплину и сдержанность, одновременно убеждая владельцев, что это не они (или не только они) во всем виноваты и всегда остается проблеск надежды. Каждый раз проблемы возникали с неожиданной стороны, и нужно было находить уникальные решения – и выживать. Мне предстояло многому научиться.

Каждый лень я работал с шестью, а то и больше собаками разных пород, возраста и темперамента. Крупные, мелкие, хитрые, опасные, возбудимые, глупые, сердитые – все они были разными, и с каждой были свои сложности. У большинства проблемы выходили за рамки обычного непослушания. Многие вели себя агрессивно, все ощущали себя беспокойно вдали от дома. Я переходил от одной собаки к другой, отрабатывая социальные навыки, послушание, правильное отношение к людям, уверенность в себе – в зависимости от того, что требовалось в каждом конкретном случае. Боязливо‑агрессивный спаниель, гиперактивный лабрадор, подозрительный салюки, глухой далматинец – невозможно было предугадать, с кем доведется столкнуться на следующий лень.

Эта работа изматывала не только физически, но и эмоционально. Чаще всего собаки попадали к нам в состоянии стресса, и в зависимости от той эмоциональной волны, что от них ощущалась, надо было рассчитывать каждый свой шаг.

Главным плюсом работы в академии было то, что сюда я мог привозить Лу хоть каждый лень. До тех пор пока пес, принадлежащий тренеру, не создавал проблем или не занимал место, которое должно принадлежать другой собаке, никто не возражал против его присутствия. Мы вновь были одной командой.

Вскоре для всех стало очевидно, что у Лу имеется особый дар завоевывать сердца собак, которые обычно враждебны к себе подобным. Его специализацией стало лечить агрессивных и асоциальных, запуганных и нервных животных. Лу, сильный и по‑собачьи умный, воспитанный среди дикой природы, был неунывающим и неутомимым, что помогало ему завоевывать доверие и уважение даже у самых опасных псов. Быстрый и крепкий, он изматывал их, не поддаваясь на провокации, и со временем они приучались его терпеть и даже любить.

Для таких проблемных собак было праздником найти наконец пса, на которого они могли положиться. Он сносил все их выходки с безграничным добродушием, не выходя из себя и не тая на них злобы. «Что за чокнутый пес такой?» – наверное думали они, но никакой лай и рычание не могли его запугать.

И видно было, как смягчается их взгляд, когда Лу входит в комнату. Еще недавно они бесились или пугались при виде других собак, а теперь они начинали вилять хвостом при виде Лу, радостно бегущего навстречу или скачущего по снарядам для аджилити. В этом отношении Лу был настоящий гений, он раскрыл передо мной сердца множества собак, для которых я был последним шансом на реабилитацию, иначе их ожидало бы усыпление. Да, я был хорошим тренером, но бок о бок со мной работал необычайный пес.

Лу помог сотням собак обрести мир в душе. Он учил их избавляться от страхов, показывал, какой прекрасной может быть жизнь. Их хозяева, благодарные за дар новой жизни, который мы вручали их питомцам, особенно благодарили нас за то, что им не придется теперь принимать роковое решение, память о котором грозила омрачить им многие годы, и это не я приносил им такой дар, это Лу.

Соло выглядел как собака, бегал как собака, лаял как собака. Но другие псы приводили его в ужас, заставляли шерсть подниматься дыбом. Он ощущал родство с ними, но не понимал их языка. Он боялся себе подобных.

Такое имя он получил, потому что был единственным щенком в помете. Помесь ретривера с питбулем, он никогда не играл, не возился, не воевал за первенство с однопометниками. Став взрослым, он по‑прежнему не знал, как вести себя с другими собаками. Соло был несчастен и очень опасен.

В раннем детстве щенки играют друг с другом и обучаются общению. Это и язык тела, и установление иерархии, и запрет на укусы, и навыки обучения – в возрасте от трех до десяти недель все это происходит естественным образом. Именно так собаки учатся понимать друг друга и правильно вести себя в стае. Без этого собака становится изгоем среди своих.

Соло был доброжелательным и вдумчивым псом, но у него напрочь отсутствовали социальные навыки, которые позволили бы ему находить язык с другими собаками. Когда возникала ситуация взаимодействия, он перевозбуждался и практически тут же впадал в панику. Он просто не умел «говорить по‑собачьи». Оказаться рядом с другими собаками было для него все равно что человеку – в толпе, где все орут на него на десяти языках и толкают во все стороны. Соло этого не выдерживал.

Меган, его хозяйка, привела к нам Соло в надежде на помощь. Если мы не справимся, ей ничего другого не останется, как отдать его в приют. Но в приютах некому возиться с чересчур агрессивным псом, так что на самом деле Соло ожидало усыпление.

Он стал моим основным «подзащитным», и я привел к нему единственного пса, способного вытерпеть его ярость, успокоить страхи, помочь найти общий язык с другими собаками. Я привел к нему Лу.

Меган с мужем были начинающими собачниками, поэтому Соло не знал почти никаких команд. С людьми он тоже не умел общаться, не мог сосредоточиться, не понимал, что такое контроль. Именно это и стало нашей первой задачей.

Первое, что я делал с пугливыми собаками вроде Соло, часто вызывало смех у других тренеров. Я заходил в собачий загончик с книжкой, садился и читал вслух. Ничего больше. Я в первые недели часто так делал с Лу, чтобы он успокоился перед сном. Теперь тот же прием я использовал в академии. Это повеление не было угрожающим, оно успокаивало даже самых тревожных псов. Если я начинал работу с очень агрессивной собакой, то поначалу я даже не заходил в вольер, а просто усаживался спиной к животному и читал, время от времени просовывая лакомства через решетку, которая нас разделяла. Пару минут пес обычно рычал и принимал агрессивные позы, но затем успокаивался, ложился и начинал слушать.

Соло я читал «Хоббита». Кажется, ему это нравилось, особенно про Беорна, медведя‑оборотня. Каждый лень, прежде чем выводить его из загона, я прочитывал четыре‑пять страниц вслух. Ко второй странице Соло подходил ближе, к третьей лизал меня в шею и салился рядом, как ребенок.

Мне нравился Соло. У него был уживчивый и веселый нрав. Он был крепким, мужественным, привязчивым, почти как Лу, и если оставаться с ним наедине, без других собак, с ним легко было подружиться.

Но он мог быть очень упрямым. Сильные активные собаки, не получившие надлежащего воспитания, могут быть подобны горной лавине, они сметают все на своем пути, ломают вещи, не могут контролировать свои действия, и я начал обучать Соло собачьей азбуке.

Для обучения начального курса дрессировки я выбрал пустой класс. Но даже там Соло нервничал, ощущая запахи других собак и слыша далекий лай и шум.

Для начала мы стали отрабатывать команды «сидеть», «лежать» и «рядом», используя подкормку и похвалу. Я старался использовать язык тела, подобно собаке: быстро разворачиваться, наклоняться, задерживаться в определенных позах, смотреть ему в глаза. Я был справедливым, но строгим учителем, и через пару занятий он научился это ценить.

Ему нравилась ореховая паста. Очень нравилась. Поэтому, чтобы приучить его ходить рядом, я стал смазывать ореховой пастой кончик деревянного стека и держал его у Соло перед носом при ходьбе. Это давало мне возможность менять направление движения и сразу награждать его, когда он все делал правильно. Прием «морковка на палке» оказался очень действенным.

На третий день я привел Соло в класс как обычно для отработки базовых команд. Он с удовольствием их выполнял и жадно накидывался на ореховую пасту. Но через пару минут внезапно уселся, замер неподвижно и принялся встревоженно нюхать воздух и озираться по сторонам.

У собак отличная реакция на движущиеся предметы, но они не всегда могут заметить то, что остается неподвижным. Соло понял, что рядом есть кто‑то посторонний, только по запаху.

Лу лежал неподвижно наверху мостика для аджилити, в дальнем конце комнаты, и его шкура по окрасу почти сливалась со стеной. Морда слега свешивалась вниз, золотистые глаза отслеживали каждое наше движение. Я оставил его там несколько минут назад, и теперь, при виде этого крупного нервного пса, с которым я работал, Лу сразу догадался, что мне от него нужно. Он не испытывал никакого страха.

Соло принялся лаять, поскуливать. Он отказывался от ореховой пасты. Когда собака ощущает угрозу, ей нужна не еда, а ощущение безопасности. Те, кто утверждают, будто пища побеждает страх, никогда не работали с собаками типа Соло.

Я продолжал отрабатывать команды как ни в чем не бывало. Минуту спустя я жестом подал Лу команду «сидеть», которую он тут же исполнил, не сходя с мостика, в четырех футах над уровнем пола.

Соло зарычал. Я это проигнорировал и повел его в обход комнаты. Лу завилял хвостом.

– Сейчас я к тебе приду, приятель, – сказал я ему.

– Р‑р.

Я спустил Соло с поводка, и он тут же метнулся к мостику и принялся расхаживать туда‑сюда, прямо под Лу. Тот взирал на него невозмутимо, склонив голову набок, здоровенный незнакомый пес его явно заинтересовал. Потом Соло зарычал и залаял на Лу, который принялся прыгать по доске то в одну сторону, то в другую, словно приглашая поиграть. Каждый раз, когда Соло на него рявкал, Лу прыгал то влево, то вправо и замирал в ожидании, что Соло сделает дальше.

Я взял Соло на поводок, подвел к дальней стене, где были стойки для привязи, и там оставил. Потом вернулся к Лу и принялся его гладить и почесывать, так, чтобы Соло это видел. Тот озадаченно взирал на нас обоих.

– Хороший мальчик, Лу, – сказал я. – Ты тоже, Соло. Хороший мальчик!

Я пошел обратно к Соло, а Лу соскочил с мостика и перепрыгнул к следующему снаряду для аджилити, с перекладиной на уровне шести футов. Он без труда забрался на самый верх и теперь обозревал оттуда всю комнату.

Я отпустил Соло, который тут же устремился к Лу и уселся под перекладиной, не сводя с него взгляда. И он не рычал. Лу немного погарцевал и опять завилял хвостом.

– Ар‑ру‑а.

– Хорошие мальчики, – сказал я.

На этом занятие закончилось. Пусть и недолго, но Соло был готов терпеть рядом другую крупную собаку. Возможно, впервые в жизни любопытство оказалось сильнее страха, и помогли ему не лакомства, а несколько минут в правильной компании.

Прошла неделя, и мы с Соло вновь зашли в комнату, где нас ожидал Лу, разгуливавший по мостику Он вновь был готов играть с Соло в свои странные игры. Соло тут же его заметил, но не стал ни рычать, ни скулить. Я дал ему особое угощение – кусочек вяленого мяса. Он тут же его проглотил. Потом я пошел к Лу, продолжая скармливать Соло угощение. Кусочек я кинул Лу, он с удовольствием его слопал.

Я отошел на другой конец комнаты. Соло не мог решить, что делать, и смотрел попеременно то на Лу, то на меня.

Я присел на корточки:

– Лу, ко мне!

Лу соскочил с мостика, перепрыгнув через Соло, и устремился ко мне. Я бросил ему еще лакомство. Он поймал его на лету, и тут начала разворачиваться драма.

Соло, как золотая рыбка, оказавшаяся на коврике в ванной, не знал, что делать. Лу с независимым видом гарцевал по комнате, и Соло наконец решил напасть на наглого полукровку. Шерсть на загривке встала дыбом, хвост трубой. Соло был настроен серьезно.

Лу носился, срезал углы, прыгал, без труда уходя от разъяренного пса. Так мог бы альбатрос гоняться за мотыльком. По наклонной доске на мостик, вниз, на соседнюю горку, на пол… Лу использовал маты у стены для резких поворотов, тогда как Соло шел юзом на скользком голом полу.

Я дал им порезвиться минут десять. У меня не было сомнений, что Лу следует какому‑то собственному плану.

Наконец он остановился и замер, виляя хвостом, в расслабленной позе. Он приглашал Соло закончить дело миром. Напряженный, как натянутая тетива, тот приблизился носом к морде Лу. Тот сразу развернулся, чтобы понюхать Соло под хвостом. Соло зарычал и клацнул зубами, Лу уклонился от укуса и, совершив полный разворот, вновь оказался мордой к Соло. Тот бросился на Лу, и тут…

Лу, очевидно, решил, что с него довольно. Ему было уже два года. Это в восемь месяцев он радостно дразнил других собак, не доводя дело до драки, но теперь‑то он повзрослел, и если другой пес по‑прежнему лезет в бой после всего, что было, – тем хуже для него. Я не вмешивался, хотя это был довольно большой риск. Но я верил, что Лу будет сдержан и осторожен.

Лу повалил Соло на маты с низким глухим рыком, какого я не слышал от него со дня ограбления магазина. Это было как приближающееся землетрясение, звук шел откуда‑то из самой глубины. Встав над Соло, Лу взял его зубами за загривок и слегка встряхнул, а потом отпустил и отошел в сторону. Соло тут же подскочил и принялся нарезать круги, совершенно ошеломленный. До сих пор ни у одного пса не хватало духу проделать с ним такое. Лу какое‑то время понаблюдал за ним, затем подошел ко мне.

– Молодец, Лу, – сказал я и дал ему кусочек мяса. Каково же было мое удивление, когда Соло тоже приблизился и сел рядом с Лу. – Хорошие мальчики, – и я потрепал их обоих по макушке.

Вот и все. Никаких особых приемов. Никаких щелчков, колокольчиков, свистков или человеческой психологии. Дворовая справедливость, как она есть. И для Соло этого было довольно.

На протяжении следующих недель я занимался с ними вместе и давал возможность поиграть и повозиться вволю. Они много времени проводили вместе. Лу еще пару раз пришлось наставлять Соло на путь истинный, и в итоге тот осознал, что все его страхи были беспочвенными, он научился доверять Лу и теперь тоже стал вилять хвостом и улыбаться.

Я оставлял их рядом по команде «лежать, место» в самых разных местах, даже в основном офисе, куда то и дело приходили разные люди и собаки. Соло учился слушаться, и доверие, которое он испытывал к Лу, помогало ему сохранять спокойствие. Он не взрывался от неконтролируемого ужаса и не терял контроль над собой, а лишь смотрел на Лу и на меня. Соло учился расслабляться и быть настоящей собакой.

Я работал с ними в загончике под открытым небом, а затем на большой огорожденной площадке, где они могли резвиться, как щенята. На просторе Соло почувствовал себя совсем хорошо, здесь не было напряжения, он мог просто отойти в сторону и отдохнуть немного, пока мы с Лу играли в салочки или в «принеси игрушку».

Соло позволил Лу познакомить его с другими псами, но, конечно, я отбирал только тех, в ком был уверен: мне нужны были спокойные, уверенные в себе, не задиристые животные. Сперва я разрешал им играть на большой территории, но постепенно мы стали переносить эти игры на тесную площадку, и наконец Соло стал нормально реагировать на любых других собак. Команды «лежать, место», прогулки рядом, упражнения на ходу – все это он исполнял беспрекословно. За две недели он достиг очень многого, мы вместе пересекли Рубикон.

Но это ничего не значило само по себе, если бы я не смог передать все эти навыки Меган, его хозяйке. Эта замечательная девушка, серьезная и с добрым сердцем, отлично понимала, насколько сложная ситуация у них с Соло, и была готова сделать все, чтобы ему помочь.

Две недели спустя владельцы обычно наносили первый визит собаке, чтобы посмотреть, чего она добилась за это время, и немного побыть с ней. Эти посещения всегда проходили очень эмоционально, и зачастую собаки возвращались к прежним привычкам при виде хорошо знакомых людей.

Чтобы предупредить такой исход, мы просили хозяев посидеть в уголке в приемной. Потом мы приводили собаку и начинали работать с ней точно так же, как все дни перед этим. Чаще всего собака сперва даже не замечала, что здесь ее семья, и охотно показывала все, чему научилась. Исключением были охотничьи псы и немецкие овчарки – они могли унюхать владельца издалека, и нам даже приходилось ненадолго приглушать им обоняние специальными пахучими мазями.

Меган и ее муж Курт тихонько сидели на диване, когда я привел Соло. В помещении уже находились Лу и еще один пес, оба выполняли команду «лежать, место». Я провел Соло по периметру на поводке, не в натяг, то подводя ближе к собакам, то отводя подальше. Потом я уложил его на место рядом с Лу, спиной к дивану. Соло лизнул Лу. Меган едва удержалась от изумленного возгласа.

Я подозвал Лу и немного прошелся с ним без поводка. Соло хотел было вскочить следом, но спохватился, когда я на него посмотрел и указал пальцем на место. Когда я вернул Лу к нему рядом, я несколько раз даже переступил через Соло, но он все равно остался лежать.

На лице у Меган были написаны радость и удивление. В ее глазах робко забрезжила надежда.

И тут Соло начал принюхиваться и явно забеспокоился. Он учуял Меган и Курта. Прежде чем он сорвался с места сам, я отпустил его, провел по комнате, дал кусочек мяса и дал знак Меган с Куртом подняться с дивана, чтобы Соло не запрыгивал им на колени. Лу остался на месте, внимательно наблюдая за происходящим.

– Соло, сидеть! – скомандовала ему Меган, как я ее научил. Он сел, но тут же не выдержал пол напором эмоций и принялся крутиться, прыгать и повизгивать, как ребенок. Я позволил им пообниматься вволю. Меган расчувствовалась, Курт тоже явно такого не ожидал.

Теперь надо было показать им, чему мы научили Соло. Я попросил Меган с Куртом снова сесть на диван, а сам вернулся вместе с Соло к Лу. После нескольких неуверенных попыток он вновь согласился выполнять команду «лежать, место». Часто на этом этапе у собак ломается самоконтроль, и они начинают вымещать недовольство на тех, кто рядом. Однако Соло и не думал бросаться на Лу, он только хныкал и вполголоса жаловался на жизнь своему новому другу.

– Вы уверены, что это наш Соло? – спросила Меган. – Как он может лежать рядом с другой собакой?

– Это мой пес, его зовут Лу. И это он помог Соло.

– Они друг другу нравятся.

– Теперь да.

– Просто чудо. – Она с трудом удерживалась от слез.

– Это только начало, – сказал я. – Самое сложное будет научить вас.

Меган и Курт приезжали к нам еще два раза, и я преподал им основы курса дрессировки и научил работать с собакой на поводке. Меган пришлось обучаться с азов, но она училась очень быстро и была преисполнена энтузиазма. К концу месяца Соло слушался и Меган, и Курта так же хорошо, как меня.

Но это еще не означало, что проблема решена полностью. Хозяева понимали, что для Соло очень важным будет продолжать социализацию и обучение и они должны стать его наставниками, а не просто товарищами по играм или безвольной прислугой. Им нужно было постоянно держать ситуацию под контролем.

Постепенно Меган, работая с Соло, стала настолько уверена в своих силах, что взяла в дом еще одну собаку. Мы с Лу помогли Соло, и он очень быстро привык. Тогда Меган взяла из приюта беспородного щенка по кличке Ява; ее выбросили в возрасте пяти недель, она не получала нужного внимания от матери и однопометников. Но теперь Яву ждала новая прекрасная жизнь – Соло и Меган брали это на себя.

Соло дожил до тринадцати лет. Он не только запомнил все, чему научился у Лу, но и передал это дальше. Он помог Яве освоиться в новом доме, без его помощи она стала бы такой же запуганной и необщительной, каким был прежде сам Соло. И все это дал им Лу.

А теперь немного мистики. Когда я сел писать эту главу, я подумал о том, что было бы неплохо связаться с Меган и Куртом. Я хотел рассказать историю Соло во всех подробностях, но боялся, что память может меня подвести. Однако я не нашел ни их адреса, ни телефона. И тут (клянусь, я вас не разыгрываю), ровно когда я пересматривал старые фотографии Лу, мне пришло письмо от Меган по электронной почте. Вот оно, в точности как есть:

Привет, Стив!

Хотела сказать привет моему первому собачьему наставнику! Помните, у нас с Куртом, моим мужем, был пес Соло, помесь питбуля и ретривера – ваш Луи научил его играть с другими собаками, после чего мы смогли взять Сэйшу (помесь австралийской овчарки и колли), которую вы познакомили с Соло в Академии. Спасибо, что всему научили нас с Куртом, за то, что вы обучали Соло и что подобрали для него подружку, которая тоже стала членом нашей семьи.

Сэйша и Соло оба дожили до тринадцати лет. Теперь у нас живут Ява, Текс и Томми, они все на фотографии, посмотрите (Ява – черненькая с серой мордой, на переднем плане, Текс – это спаниель, которого гладит Курт, а Томми – помесь добермана с немецкой овчаркой, рядом со мной; он чем‑то напоминает мне Луи).

Сейчас я занимаюсь сооружением плавательного комплекса для собак. Я работаю собачьим массажистом (и увлеклась водными процедурами, когда у Сэйши разыгрался артрит, так что теперь хочу соединить все это воедино). Работа понемногу продвигается, я дам вам знать, когда у нас все будет готово.