Причина переселения червленоярцев

После исправления хронологии событий становится понятно, когда и почему покинули Червленый Яр новгородцы и, вероятно, вятчане. Но теперь не ясно, почему с ними вместе отправилась и часть червленоярцев, которым, как показано, никакие московские репрессии не грозили. Однако изложение И. Попко позволяет отве­тить и на этот вопрос. Там сказано, что выселились лишь бедняки, а зажиточные остались. За этой деталью кроется многое.

Давно и хорошо известны общие закономерности социально-экономической эволюции у всех крестьянских и казачьих групп, осуществлявших «вольную колонизацию» малонаселенных окраин России, где вовсе не было феодалов (север Европейской России, Сибирь, юг и восток Украины, Область Войска Донского, Северный Кавказ и т. п.). Везде дело начиналось с ничтожной плотности населения, с практически неограниченного многоземелья, с полной неспособности государства как-либо контролировать исполь­зование неизмеренных и иеобмежеванных земель, с предельно экстенсивных систем хозяйства вообще и земледелия в част-

ности, а потому с так называемого заимочного общинного земле­пользования.

Хотя юридически земля была государственной, но фактическим ее хозяином была крестьянская или казачья община. Каждый член общины имел право занять и эксплуатировать в пределах общин­ной территории столько земли, сколько его семья была физически в состоянии освоить (имеем в виду освоение не только земле­дельческое, но и скотоводческое, и любыми другими способами). Он имел право распоряжаться этой землей как угодно — пере­давать по наследству, продавать, менять, делить и т. д., но только а пределах общины, не передавая землю никакими способами владельцам, не состоявшим в дайной общине, так что при любых сделках происходило лишь перераспределение общинной земли внутри общинной территории, но отнюдь не ее отчуждение за пре­делы общины. Последнее условие составляло практически един­ственное, но принципиальное отличие заимочного землепользова­ния от наследственного посемейного землевладения, не контроли­руемого общиной. Это отличие не все исследователи замечают и правильно понимают, поэтому обе формы поземельных отношений нередко смешивают.

Заимочное землепользование отнюдь не означало полного имущественного равенства всех членов общины хотя бы уже потому, что неравны были и размеры первичных производственных коллективов — семей, и количественные соотношения работников и едоков в семьях, и индивидуальные качества работников, не го­воря уже о влиянии стихийных бедствий, военных разорений и прочих случайных, но в общем весьма многочисленных факторов, выводивших из строя то одну, то другую семью. Но все эти причины неравенства имели преходящий характер, богатые легко станови­лись бедными и наоборот, поэтому неравенство не превращалось в расслоение, не переходило в устойчивое разделение общины на наследственные экономические группы.

Однако это благоденствие очень скоро кончалось, и от него не оставалось ничего кроме фольклорных воспоминаний о золотом веке. Население росло, исчезали последние резервы неосвоенных земель в пределах общинной территории, новым семьям уже не­доставало земли, и именно с этого момента группы богатых и бедных становились постоянными, наследственными. В общине появлялись дне противоположные тенденции: беднота добивалась перехода от заимочного к уравнительно-передельному землеполь­зованию (тому самому, которое к концу XIX в. господствовало в крестьянских общинах всей Европейской России), а богатые стремились к замене заимочного землепользования посемейным наследственным землевладением, вовсе выведенным из-под конт­роля общины, и к выселению избыточной части бедняков на сосед­ние неосвоенные земли, а при отсутствии таковых — ив более далекие местности.

Эти процессы могли идти с разной скоростью и остротой, в одних местах раньше, в других позже в зависимости от многих

причин: от того, росло ли население только за счет естественного прироста или также и за счет иммиграции извне, от наличия количества и качества свободных земель по соседству, от военной ситуации, от вмешательства феодалов и правительства и т. д Различными бывали и результаты: в одних случаях брали верх бедняки, в других богатые, или же тех и других подавляли и закре­пощали феодалы, шедшие по следам «вольной колонизации» У казаков, как правило, офицеры довольно рано выделялись из общей системы общинного землепользования и превращались фактически в наследственных землевладельцев, нередко крупных но у массы рядовых казаков эволюция шла по той же, описанной выше общей схеме, от заимки к переделам (важнейшие общие исследования см.: 97; 98; 261, с. 80—88; об этих же процессах в исследуемом регионе, в том числе у казаков, см.: 53, с. 37—45' 75, с. 26—35; 243, с. 1—66; 274, с. 69—204).

В Червленом Яру община сумела подавить развитие собствен­ных или внедрение посторонних феодалов — бояре, упомянутые в 1350-х гг., исчезли. Но прекратить рост населения община не могла. В прихоперских русских общинах, зажатых в узкой полосе между кочевьями битюгских и агры-хановых татар, резервы неосвоенных земель должны были иссякнуть очень рано, а рассе­ляться на соседние земли было затруднительно. Видимо, в XV в., если не раньше была превышена та критическая плотность населе­ния, которая в данных условиях была максимальной для заимоч-ного землепользования, появилось устойчивое экономическое рас­слоение общинников, а с ним и тенденция к дальней эмиграции бедноты совершенно независимо от новгородских, вятских, рязан­ских и елецких событий тех лет. Эти события могли явиться лишь поводом, определившим время и направление эмиграции данной группы: червленоярцы воспользовались случаем и пристроились к отряду опытных, хорошо оснащенных и вооруженных речных пиратов, возможно, уже знавших дорогу на Северный Кавказ.

Остается заметить, что эмиграция данной группы червлено-ярцев, если мы правильно понимаем ее причину, могла быть не первой и не последней. Нельзя исключать и того, что и на Терек какие-то червленоярцы могли впервые попасть еще раньше той группы, о которой идет речь в рукописи виленского профессора, Не с этим ли связана и упомянутая выше гостеприимная встреча червленоярцев кабардинцами?

Сосуществование русских и татар в Червленом Яру

Оседлостьи неоседлость (основные понятия и термины)

По нашему мнению, во всем изложении И. Попко самая важная деталь, по своему значению выходящая за пределы нашей темы, — это сообщение о старых дружественных отношениях

между червленоярцами и агры-хановыми татарами, основанных _на том, что червленоярцы оказывали этим татарам «добрые услуги», когда «в волжско-донской степи случались бескормицы». Вот тут-то мы наконец подходим к решению уже не раз поставлен­ного вопроса о том, каким образом было возможно мирное сосуще­ствование русских и татар в Червленом Яру, столь невероятное по представлениям большинства славистов-медиевистов.

Но чтобы разобраться в этом достаточно непростом вопросе, _Нам необходимо предварительно отклониться от нашей темы в об­ласть теории, где требуется упорядочить некоторые основные поня­тия и термины и устранить противоречия между взглядами истори­ков различных специальностей и географов.

Выше мы упомянули о том, что слависты-медиевисты именуют половцев, татар, монголов и вообще юго-восточных степных сосе­дей средневековой Руси кочевниками. В дальнейшем мы в нашем изложении избегали употреблять этот термин, но несколько раз говорили о том, что те или иные группы населения кочевали; говорили- как о чем-то само собой разумеющемся о кочевьях

■■ битюгских татар, татар Агры-хана и т. д. Теперь нам предстоит детальнее разобраться в образе жизни этих групп населения.

Как уже сказано, средневековых степных соседей Руси, а также и потомков этих соседей вплоть до современных изучают не только

¹ слависты-медиевисты, но и номадисты. Однако при сопоставлении работ тех и других выясняется, что обе группы ученых говорят об одном и том же предмете на разных языках, называют одни и те же явления разными терминами и, наоборот, одними и теми же терми­нами — разные явления; некоторые термины, употребляемые од­ной группой ученых, вообще не употребляются другой.

В частности, например, если слависты знают вообще только два состояния населения — оседлость и кочевничество, то номадисты

: знают еще и полукочевничество, причем, например, монголов или калмыков считают кочевниками, а половцев и золотоордынских та­тар, так же как и позднейших ногайцев, башкир и многих других — полукочевниками. Слависты считают всех славян искони оседлыми и воспринимают как оскорбление для славян любую попытку усмотреть у них что-либо отличное от оседлости. А номадисты вообще не признают ни искони оседлых, ни искони кочевых или полукочевых групп населения, они разработали серьезно обосно­ванную общую теорию эволюции от первобытной оседлости к полу-кочевничеству или в отдельных случаях к кочевничеству, а затем снова к оседлости. Если применять номадистскую систему понятий и терминов, то получается, что такие славяне, как донские и за­порожские казаки, вплоть до XVIII в. были самыми настоя-

■ щими полукочевниками, хотя слависты не допускают и мысли

■ об этом.

Далее выясняется, что то состояние неоседлости, которое нома­дисты называют либо кочевничеством, либо полукочевничеством, а слависты — только кочевничеством и которое те и другие видят только у степных скотоводов, на самом деле существовало и у групп

; 73

населения с преимущественно охотничье-рыболовным хозяйством в лесной зоне, и у групп населения с большим или меньшим раз­витием оленеводческого хозяйства в лесотундре и тундре.

Специалисты, изучающие эти группы населения, употребляют свои системы понятий и терминов. Если специалисты по оленевод, ческим группам изъясняются на научном языке, близком к языку номадистов, то специалисты по охотникам-рыболовам употреб­ляют понятия и термины, существенно отличные как от номадист-ских, так и от славистских. В частности, по их мнению, существуют кроме кочевников и полукочевников, еще бродячие народы, кото­рые в отличие от прочих разновидностей неоседлых кочуют нерегу­лярно, беспорядочно, т. е. без соблюдения постоянных маршрутов и ритмов движения в пределах своих территорий.

Сопоставление понятий и терминов у славистов, номадистов и специалистов по охотникам-рыболовам показывает, что слависты и номадисты подразумевают под кочевничеством и полукочевни­чеством (по-славистски — только кочевничеством) не одно и то же: номадисты считают характерными для этого состояния строго регулярные, ритмичные переселения, а слависты считают такую регулярность не обязательной, не признают и постоянство территорий у этих групп населения. Иными словами, слависты понимают под кочевничеством состояние, весьма близкое к состоя­нию бродячих народов, только не в лесной, а в лесостепной и степ­ной зонах. Именно так представляют себе слависты и половцев, и золотоордынских татар, и ногайцев, т. е. тех кочевников, кото­рых приходится рассматривать и нам.

Наконец, при более детальном изучении выясняется, что и внутри каждой из названных групп ученых тоже нет полного единства в употреблении понятий и терминов. Например, нома­дисты хотя и признают существование кочевников и полукочевни­ков, но разницу между теми и другими понимают не совсем оди­наково, а в результате одно и то же население именуется у одних авторов кочевниками, у других — полукочевниками. Большинство исследователей считают возможной неоседлость только при охотничье-рыболовном, оленеводческом и скотоводческом хозяй­стве, но решительно исключают неоседлость на основе преиму­щественно земледельческого хозяйства; однако некоторые авторы допускают и такую возможность. В сочинениях разных исследо­вателей время от времени мелькает, кроме терминов «оседлые», «кочевники», «полукочевники» и «бродячие народы», еще термин «полуоседлые», причем в одних случаях — как синоним термина «полукочевники», в других случаях —' в иных значениях, а чаще всего — вообще без объяснений значения.

Таким образом, только в отношении Восточной Европы и сопре­дельных регионов употребляется для описания явлений оседлости и иеоседлости не менее четырех систем понятий и терминов с ва­риантами и подвариантами, причем не менее трех систем прямо касается территории Червленого Яра и соседних районов По-донья. Важно подчеркнуть, что речь идет не только о терминах,

_{н0 и} о понятиях. Для правильного понимания ситуации в Червле­ном Яру. очевидно, совершенно необходимо иметь какое-то опреде­ленное мнение о том, могли ли славяне быть только оседлыми или У них были возможны и иные состояния; могли ли половцы, золотоордынские татары и ногайцы кочевать только регулярно или также и нерегулярно («бродить»); была ли оседлой или неоседлой мордва; как могла совмещаться у всех этих народов неоседлость с земледелием, если таковое имелось, и т. д.

Для описания интересующих нас явлений нам не остается ни­чего иного, кроме как предложить собственную унифицированную систему понятий и терминов (265). За основу принята существую­щая система номадистов как наиболее разработанная и научно обоснованная, с поправками и дополнениями в ряде деталей и с распространением ее на такие группы населения, которыми номадисты не интересуются.

Начнем с определения основных понятий: оседлость, неосед­лость и полуоседлость. Прежде всего, необходимо условиться, что эти понятия имеют смысл применительно только к таким груп­пам населения, которые заняты целиком в сельском хозяйстве в широком смысле слова. Под последним мы понимаем хозяйство, основанное на прямой эксплуатации окружающей среды посред­ством собирательства, охоты, рыболовства, животноводства и зем­леделия. Иными словами, подразделение на оседлых, неоседлых и полуоседлых вообще имеет смысл только для таких обществ, в ко­торых либо еще вовсе отсутствует, либо по крайней мере не завер­шилось общественное разделение труда между сельским населе­нием и горожанами, т. е. нет или мало населения, специализи­ровавшегося на ремесле и торговле. Если же это разделение со­стоялось, то можно говорить лишь об оседлости, неоседлости или полуоседлости отдельных социальных групп или о разных остатках и пережитках этих явлений. Горожане в принципе не могут быть ни оседлыми, ни неоседлыми, ни полуоседлыми. Для современных развитых индустриальных обществ это подразделение непри­менимо.

Группа населения, занятая в сельском хозяйстве в указанном широком смысле, может либо жить постоянно на одном месте и в этом случае называться оседлой, либо она может совершать систематические переселения, обусловленные требованиями сель­ского хозяйства, настолько частые и продолжительные, что они являются характерной чертой культурного облика этой группы; в этом случае она может называться неоседлой или полуоседлои. Переселения, хотя бы и систематические, частые и продолжитель­ные, но не связанные непосредственно с сельским хозяйством данной группы населения, не являются признаком неоседлости или полуоседлости — так, не относятся к числу явлений неоседлости или полуоседлости ни перемещения войск, ни миграции крестьян в порядке отхожих промыслов, ни многие виды современных мигра­ций, хотя бы и значительных.

Из условия обязательной связи систематических переселении

с сельским хозяйством следует, что они могут совершаться только в пределах определенных, постоянных территорий, закрепленных за отдельными производственными коллективами или их объеди-нениями. Переселения, связанные с изменениями границ этих территорий, односторонние, необратимые миграции типа едино­временных «переселений народов» или типа постепенных колониза­ционных движений не относятся ни к неоседлости, ни к полуосед-лости. Здесь важно заметить, что «переселения народов» и коло­низационные миграции нередко длились в течение многих десяти­летий, за это время одно или несколько поколений успевали настолько приспособиться к подвижной, походной жизни пересе­ленцев, что становились внешне похожими на тех, кого называют кочевниками или полукочевниками. Поэтому один лишь факт на­шествия какого-то народа из некоей неведомой страны сам по себе еще не означает, что этот народ — кочевники. Это относится и к средневековым переселенцам из Азии в Европу. На поверку подобная группа населения может оказаться столь же далекой от кочевников, как например первые европейцы в Америке или в Австралии или первые русские в Сибири.

Разница между неоседлостыо и полуоседлостыо состоит в том, что при неоседлости систематически переселяется вся данная группа населения в полном составе, а при полуоседлости пере­селяются лишь некоторые члены каждой семьи (например, все трудоспособные мужчины) при оседлом образе жизни других чле­нов тех же семей. Собственно в интересующем нас регионе полуоседлость неизвестна, но вообще в Восточной Европе и за ее пределами это довольно обычное явление: это и систематический уход всего взрослого мужского населения на зимние охотничьи промыслы у крестьян таежной зоны Европейской России и Сибири (не исключая и русских), и переселения пастухов при отгонном пастушеском скотоводстве в предгорных районах (в том числе опять-таки не исключая и славян, например, гуцулов в Карпатах). Но с полуоседлостыо не следует смешивать одновременное нали­чие в одном обществе семей вполне оседлых и семей, совершаю­щих систематические переселения в полном составе. Это — не полуоседлость, а, как правило, состояние перехода от неоседлости к оседлости, в то время как полуоседлость — не переходное со­стояние, а относительно стабильный, веками существующий образ жизни.

Оседлость, неоседлость и полуоседлость будем называть хо­зяйственно-бытовыми укладами населения, занятого в сельском хозяйстве (не смешивать с понятием «хозяйственно-культурный тип», употребляемым в этнографии). Хозяйственно-бытовой уклад определяется удалением места работы каждого производственного коллектива от его жилища. Если коллектив может в течение рабо­чего дня переместиться от своего жилища к месту работы, выпол­нить работу и вернуться в то же жилище, остающееся постоянным по местоположению и постоямнообитаемым по характеру его ис­пользования, то такая организация хозяйства и быта представляет

собой оседлость. Если же коллектив вследствие большого удаления мест работы от жилища, не может выполнить в течение дня указан­ие перемещения и поэтому вынужден систематически пересе­ляться, используя для этого либо временнообитаемые поселения _и жилища на местах стоянок, либо передвижные, транспортабель­ные жилища, то это — иеоседлость или полуоседлость в зависи­мости от того, все или не все члены коллектива переселяются. Важно подчеркнуть, что граница между оседлостью и неосед­лостыо или полуоседлостыо не зависит ни от дальности переселе­ний, ни от их продолжительности. Переселяется ли коллектив на 10 или на 1000 км и затрачивает ли он на эти переселения 1 или И месяцев в году, в любом случае для таких систематических переселений необходимы и специфические средства транспорта, особые жилища и прочее оборудование, и детально разработанные маршруты движения и подготовленные места стоянок, и специаль­ные бытовые навыки — все то, чем и создается постоянное, харак­терное отличие неоседлого или полуоседлого населения от осед­лого. Иначе говоря, признаком неоседлости или полуоседлости является именно наличие, а не количественная характеристика систематических переселений. Например, если у отдельных групп казахов или киргизов расстояния перекочевок могли превышать 1000 км, а у донских казаков составляли лишь 70—100 км (ниже покажем подробнее, когда и как это происходило), то это еще не значит, что казахов и киргизов надо считать неоседлыми, а донских казаков можно за малостью расстояний перекочевок признать оседлыми, как это делают слависты. Известно, что многие группы населения, которые с точки зрения славистов считаются неосед­лыми, переселялись и менее чем на 70 км, иногда даже менее чем на 10 км, но при этом сохраняли все характерные бытовые и куль­турные особенности неоседлости (башкиры, некоторые группы ногайцев, северных казахов и др.).

Большое удаление мест работы от жилища, вызывающее неоседлость или полуоседлость, может быть обусловлено раз­личными причинами. Могут играть роль и большой процент земель, непригодных для хозяйства, и движение охотников или рыболовов вслед за естественными миграциями диких промысловых живот­ных, и искусственные сезонные перегоны домашних животных из одних климатических условий в другие, и стремление к изоляции полей для страховки их от стихийных бедствий, и разнообразные социальные факторы (захват ближних земель представителями господствующих классов, исторически сложившаяся чересполо­сица и т. п.). Но псе это — частные причины, действующие лишь

в отдельных случаях.

Более общей причиной удаления мест сельскохозяйственной работы от жилища является то, что любое сельскохозяйственное производство, от собирательства до земледелия, истощает эксплуа­тируемое угодье, потому что часть биомассы и необходимых для ее существования неорганических веществ постоянно и безвозвратно изымается из естественного круговорота. Это заметили еще первые

собиратели, охотники и рыболовы, они же выработали и первые простейшие приемы охраны и восстановления истощающихся при­родных ресурсов. Эти приемы сводятся к двум основным и древ­нейшим (и к их комбинациям).

1. Территория или акватория делится на участки, эксплуати­руемые по очереди, причем на истощенных участках, оставленных на несколько лет или десятилетий без эксплуатации, происходит естественное восстановление необходимых ресурсов. В земледелии такое оставление поля без обработки, с развитием на нем дикой растительности называется перелогом. Для других отраслей хозяй­ства нет соответствующих общих терминов, хотя прием везде хорошо известен (прекращение на некоторый срок собиратель­ства, охоты, рыболовства или выпаса скота на определенных площадях). Поэтому считаем возможным употреблять термин «перелог» в расширенном смысле для всех отраслей хозяйства.

2. Территория (акватория) эксплуатируется вся непрерывно, но не до конца, а с ограничениями: соблюдаются определенные нормы собирания растительной продукции или добычи диких животных, стада прогоняются по пастбищам со скоростью, не до­пускающей выедания всей травы и вытаптывания дерна, и т. д., так что постоянно сохраняется необходимый резерв для естествен­ного восстановления ресурсов.

Хозяйство, основанное на этих двух приемах (или на одном из них), требует, конечно, гораздо большей территории (акватории), чем хищническое хозяйство, эксплуатирующее при том же техни­ческом уровне ближайшие к жилищу угодья до полного их исто­щения и без мысли о завтрашнем дне. Это и есть общий для всех отраслей сельского хозяйства основной фактор, вызывающий зна­чительное рассредоточение угодий, удаление мест работы от жи­лища и как следствие неоседлость или полуоседлость. А допол­нительные, местные причины, перечисленные выше, лишь усугуб­ляют необходимость систематических переселений.

Такое объяснение согласуется с современными знаниями о фак­тической эволюции хозяйственно-бытовых укладов. Эта эволюция везде шла в общем от оседлости на основе первобытного много­отраслевого хозяйства к неоседлости на основе более специализи­рованных типов хозяйства, а затем через полуоседлость или минуя таковую к оседлости на основе преимущественно земледельческого хозяйства. Первобытное хозяйство могло быть оседлым, потому что, с одной стороны, истощение природных ресурсов происходило еще очень медленно и незаметно, а с другой стороны, еще не было достаточно развитых средств транспорта для систематических переселений. На том этапе развитие неоседлости было прогрессив­ным явлением, оно было обусловлено как ростом населения, так и техническим прогрессом и означало переход к более осознанным взаимоотношениям между человеком и окружающей средой, к пла­нированию этих взаимоотношений с расчетом не только на текущий момент, но и на будущее. Обратный же переход от неоседлости снова к оседлости, но уже на новом качественном уровне был

_следующим прогрессивным шагом. Он был связан с дальнейшим ростом населения (для перелога в расширенном смысле уже просто физически недоставало места) и с техническим прогрессом. Так, играло роль изобретение новых средств восстановления природных ресурсов, по сравнению с перелогом более эффективных, таких как удобрение в земледелии, культурные пастбища в скотоводстве, пыбоводство, лесоводство и т. д. Большое значение имело и разви­тие средств транспорта (включая и дороги для него), сокращав­ших время перемещения производственных коллективов от жи­лища до мест работы и обратно.

Говоря о многоотраслевом хозяйстве и о специализированных типах хозяйства, мы имеем в виду, что вообще не бывает чисто одноотраслевых хозяйств. Всякое хозяйство в принципе всегда многоотраслевое, но бывают типы хозяйства с резким преоблада­нием одной или нескольких отраслей, и только такие типы хозяй­ства можно условно считать специализированными и называть исключительно ради краткости земледельческим хозяйством, ско­товодческим хозяйством и т. д. Для нашей темы это важно, потому что у славистов-медиевистов имеется тенденция не только считать славян чистыми земледельцами, но и приписывать полное незна­комство с земледелием всем неславянским неоседлым народам, именуемым кочевниками. В действительности земледелия вовсе не -было лишь в заполярных районах по климатическим причинам, а в лесостепной и степной зонах, которые нас в данном случае интересуют, как давно выяснили номадисты, даже у самых ярко выраженных неоседлых скотоводов нигде и никогда полностью не угасало слабое подсобное земледелие, унаследованное, по-види­мому, еще от стадии первобытной оседлости.

Неоседлость и полуоседлость можно классифицировать по раз­личным признакам. Наиболее существенно подразделение неосед­лости на хозяйственно-географические типы. Для каждой физико-географической ландшафтной зоны характерен свой эволюцион­ный ряд хозяйственных типов неоседлости или полуоседлости, сменявших друг друга в определенной последовательности по мере роста плотности населения и развития производства.

Первая стадия этой эволюции — теоретически возможная не­оседлость на основе собирательства — не характерна для Восточ­ной Европы и сопредельных регионов, так как здесь флора и фауна после относительно поздно кончившегося оледенения ни­когда не были достаточно богаты для преимущественно собира­тельского хозяйства (хотя собирательство как подсобная отрасль существует па сей день).

Но следующая стадия — иеоседлость на основе охоты и рыбо­ловства — уже хорошо известна в лесной и лесотундровой зонах. Вероятно, некогда эта стадия существовала и в лесостепной и степ­ной зонах при минимальной плотности населения, но в начале исторически обозримого времени там уже господствовала следую­щая стадия - иеоседлость на основе скотоводства с подсобным земледелием. Отсюда в лесостепной и степной зонах шла эволюция

к неоседлости на основе земледелия и далее к земледельческой оседлости.

Как уже сказано, распространено мнение, что неоседлость на основе земледелия невозможна, поэтому необходимо объяснить почему мы утверждаем обратное. В степной зоне, например' неоседлость на основе еще скотоводства, но уже при весьма разви­том земледелии существовала в XIV—XV вв. у северопричерно­морских ногайцев. В единую систему кочевания с постоянными маршрутами и стоянками вписывались не только пастбища, но и поля, далеко разбросанные одно от другого благодаря применению одной из степных переложных систем земледелия — так называе­мой залежной системы, при которой каждое поле после одного или не более чем 2—3 лет обработки запускалось в многолетний перелог. После посева община уходила кочевать со скотом на лет­ние пастбища, по возвращении убирался урожай. В такой системе хозяйства земледелие могло быть настолько развито, что станови­лось даже товарным — северопричерноморские ногайцы снабжали хлебом Византию, затем Турцию и Крым. Впоследствии в их хозяй­стве доля земледелия продолжала возрастать, хозяйство станови­лось уже преимущественно земледельческим, но неоседлость, уже на основе более земледелия, чем скотоводства, сохранялась, потому что сохранялась залежная система земледелия с далеко разбросанными полями (262, с. 46—52). Хозяйство преимуще­ственно земледельческое, но еще со значительными сезонными переселениями из-за той же залежной системы наблюдалось в XVIII, отчасти и в XIX в. у донских казаков (подробнее см. ниже), у запорожских казаков и их потомков на Кубани (261, с. 84—88). Подобная же неоседлость наблюдалась и у мос­ковских «служилых людей» на «засечных чертах» в XVI—XVII вв., где это было вызвано, с одной стороны, тою же залежной системой' а с другой стороны, напряженной военной обстановкой, вынуждав­шей население концентрироваться в крупных укрепленных селе­ниях и не позволявшей приблизить жилища к полям (150, с. 26 39, 59, 64—290).

Очень характерная земледельческая неоседлость на основе другого варианта переложной системы земледелия — так назы­ваемой залежно-паровой — вплоть до конца XIX в. существовала у русских и татарских крестьян в лесостепной зоне Сибири, где она была подробно изучена и описана (261, с. 80--84). Остатки разных вариантов земледельческой неоседлости, в том числе на основе не только степных, но и лесных переложных систем земледелия, прослеживаются у народов Среднего Поволжья и Прикамья (264, с. 15—16). Можно было бы еще немало сказать о разных ва­риантах земледельческой неоседлости в лесной зоне, в частности и у русских крестьян, но для нашей темы пока достаточно и того, что сказано о лесостепной и степной зонах.

Мы не разбираем здесь все общие схемы эволюции хозяй­ственно-географических типов неоседлости и полуоседлости в лес­ной и более северных ландшафтных зонах. Заметим лишь, что

Но

на южных окраинах лесной зоны, включая и районы с мордовским _и чувашским населением, земледельческим формам неоседлости предшествовали варианты неоседлости на основе охоты и рыболов­ства с более или менее значительными, хотя еще не ведущими скотоводством и земледелием (нечто похожее на хозяйственно-бытовые уклады, например, шведских «лесных» саамов, крайних южных групп манси и хантов, смежных с ними северных групп западносибирских татар и т. п.).

Заметим также, что вообще постепенный переход от преобла­дания пастбищного скотоводства к преобладанию земледелия в хозяйстве был, как правило, обусловлен прежде всего ростом плотности населения, а не какими-либо этническими влияниями (например, влияниями славян на неславян) и не наличием и каче­ством годных для земледелия земель. Пастбищное скотоводство в его примитивных средневековых формах было вообще менее трудоемко, чем земледелие того же средневекового технического уровня, но требовало относительно большей территории и, значит, меньшей плотности населения (было более экстенсивно). Поэтому в малонаселенных местах, где демографическая ситуация допу­скала пастбищное скотоводство, оно было рентабельнее и ему от­давалось предпочтение. Вот почему даже славяне, успевшие стать традиционными земледельцами, попадая в окраинные степ­ные районы, должны были развивать и действительно развивали преимущественно скотоводческое хозяйство, в том числе и на чер­ноземах, казалось бы, самой природой созданных для земледелия. Не приводим многочисленные и достаточно известные примеры такой эволюции в Сибири, на юге Украины, в Нижнем Подонье и в ряде других мест.

Не менее важно подразделение неоседлости на два типа по продолжительности остановок, причем важна не суммарная дли­тельность всех остановок, а длительность самой продолжительной из них:

1) полукочевничество — неоседлость, при которой одна или не­сколько остановок в течение года достаточно длительны, для того чтобы вблизи мест этих остановок могли развиваться земледелие, металлургия, строительство и другие отрасли хозяйства, обеспе­чивающие всестороннее самостоятельное хозяйственное развитие данной группы населения с тенденцией к оседлости;

2) кочевничество •-- неоседлость, при которой все остановки кратковременны, вследствие чего всестороннее самостоятельное развитие хозяйства невозможно выше определенного очень низ­кого уровня, так что вся группа населения может существовать не самостоятельно, а только в составе какой-то более широкой хозяйственной системы, включающей также группы с иными хозяй­ственно-бытовыми укладами.

Кратковременность остановок определяется бедностью природ­ных ресурсов данной местности (бедностью флоры и фауны, недостатком воды и др.). Полукочевничество возможно и действительно известно почти в любых физико-географических

О 1

6 А, Л. Шсшшкои

условиях, а кочевничество — лишь в некоторых, строго опреде-ленных, обычно неудобных для жизни, особенно в полупустыне и в тундре. Кочевников поэтому было вообще всегда меньше чем полукочевников (иное дело, что они занимали огромные территории и в отдельные моменты играли очень видную роль в истории).

Надо считать устаревшим распространенное в прошлом пред­ставление о том, что все неоседлые группы населения проходили одну и ту же эволюцию от кочевничества через полукочевничество к оседлости. На основе первобытной оседлости развивалось, как правило, сначала полукочевничество и лишь после этого, притом не везде и не всегда, отдельные группы полукочевников станови­лись кочевниками главным образом потому, что соседи оттесняли их в упомянутые неудобные местности.

Для нашей темы важно, что в Восточной Европе и сопредель­ных регионах настоящими кочевниками были только ненцы в тундре, одна группа саамов — норвежские «горные», калмыки, пришедшие в XVII в., и, может быть, некоторые предшественники калмыков в тех же нижневолжских и прикаспийских полупусты­нях. Остальные неоседлые группы населения были только полуко­чевниками (ниже покажем, в чем это выражалось в конкретных условиях изучаемого региона).

Заметим, что мы несколько уточнили принятое в настоящее время у большинства номадистов разграничение между полукочев­никами и кочевниками, развивая главным образом идеи С. И. Ру-денко, подошедшего ближе других к созданию именно такой еди­ной системы понятий и терминов (211). Независимо от него к тому же близко подошли и некоторые исследователи неоседлых оленеводов. Среди современных номадистов особое мнение имеет Г. Е. Марков, считающий подразделение неоседлых скотоводов на кочевников и полукочевников несущественным (142, с. 9—10). Но у него такое мнение сложилось потому, что он изучает в основном лишь население полупустынных и пустынных регионов, где среди неоседлых действительно преобладали кочевники и было мало характерных примеров полукочевничества. С включением в поле зрения степной и лесостепной зон, а тем более при распро­странении системы понятий и терминов на нескотоводческие типы иеоседлости картина получается совсем иной.

Остается уточнить вопрос о бродячих народах, у которых неоседлость выражается в нерегулярных, беспорядочных переселе­ниях. На территории СССР современные этнографы считают бро­дячими только эвенков в Восточной Сибири, В общей классифика­ции Б, В. Андрианова и Н. Н. Чебоксарова к этому же типу отнесены и ханты (не ясно, все или лишь некоторые группы) в Западной Сибири (7, с. 8). Как уже сказано, слависты-медие­висты, не употребляя термин «бродячие народы», фактически пони­мают в сходном смысле термин «кочевники», в том числе и приме­нительно к половцам, золотоордынским татарам и ногайцам, вслед­ствие чего вопрос и попадает в наше поле зрения.

В действительности, нерегулярная неоседлость вообще принци­пиально невозможна. Нерегулярность возможна при разного рода бродяжничестве, не связанном ни с каким производством, при ко­лонизационных миграциях или при миграциях типа «переселений народов», при различных современных массовых переселениях, не подходящих под определение неоседлости вообще, но отнюдь не при настоящей неоседлости. Лежащая в основе любой неоседлости прямая, непосредственная эксплуатация окружающей природы обязательно связана с природными ритмами, сезонными или многолетними, в том числе с ритмами, определяемыми скоростью восстановления биоценоза при любом перелоге в расширенном смысле слова. Ритмичность переселений и постоянство маршрутов и мест стоянок необходимы и для избежания столкновений раз­личных производственных коллективов на эксплуатируемых угодьях. Наконец, постоянство маршрутов и мест стоянок опре­деляется просто тем, что двигаться по проторенным путям и останавливаться на подготовленных местах легче, чем идти все время напролом по целине.

Но при наложении друг на друга нескольких ритмов, сезонных или многолетних, возможно образование усложненных форм регу­лярности кочевания. Такие случаи хорошо известны, например, у саамов, у которых явления неоседлости изучены вообще лучше, чем у любого другого народа в мире. Так, у Кольских саамов — полукочевников оленеводческого типа — практиковались наряду с сезонными перекочевками переносы зимних селений через 15— 20 лет в пределах определенных территорий ради естественного восстановления зимних оленьих пастбищ и запасов дровяного _леса — тоже перелог в расширенном смысле (134, с. 85—86). Возможна и некоторая ограниченная аритмичность отдельных процессов в пределах общей ритмичности кочевания. У «горных» саамов-кочевников при строго сезонном ритме кочевания община могла иметь несколько заранее подготовленных маршрутов дви­жения и выбирать из них то один, то другой в зависимости от неравномерного таяния снега на оленьих пастбищах (276, с. 114). Отдельные факты подобной усложненной регулярности известны у многих неоседлых групп населения и в разнообразных природ­ных условиях. В частности, при всех формах земледельческой неоседлости была возможна только такая усложненная регуляр­ность: на сезонный ритм переселений к дальним полям^и обратно накладывался либо многолетний ритм переносов полей, полевых станов и дорог к ним при неподвижном зимнем селении, либо многолетний же ритм переносов самих селений, а нередко то и другое вместе.

Такую усложненную регулярность кочевания при поверхност­ном изучении легко можно принять за полную нерегулярность. Только этим и объясняется существование версий о бродячих народах. .Действительно, многим типичным степным полукочевни­кам и кочевникам, например ногайцам, казахам, калмыкам, монго­лам в прошлом тоже приписывалась нерегулярность кочевания,

но при более детальном изучении номадисты обнаружили у них повсеместно полнейшую регулярность, причем версию о нерегуляр­ности пришлось опровергать, в некоторых случаях даже довольно резко (43, с. 42; 162, с. 177—178; 253, с. 165—166; 278 Bd I S. 414).

Нетрудно опровергнуть и версию о бродячих эвенках. Те самые авторы, которые именуют их бродячими, пишут и о сезонных и бо­лее сложных ритмах переселений, и о постоянных маршрутах и стоянках, т. е. о всех обычных признаках регулярности (33 с. 45—52, 107—109, 112; 173, с. 237—238, 280). Противоречие объясняется тем, что в середине XIX в. в Сибири официально употреблялась особая местная терминология, согласно которой лесостепные и степные неоседлые скотоводы назывались кочую­щими, а таежные и более северные неоседлые охотники, рыболовы и оленеводы — бродячими в зависимости не от степени регуляр­ности кочевания, а от средств транспорта, ибо считалось, что кочевать можно только на лошадях, а на оленях, собаках и пешком можно только бродить (48, с. 97). Пережиток этой забытой терми­нологии уцелел в отношении эвенков, порождая недоразумения. Вероятно, отсюда же идет и версия о бродячих хантах, которые в действительности все были классическими полукочевниками таежного охотничье-рыболовиого типа с совершенно регулярным кочеванием, подробно описанным в огромной литературе.

Позволим себе высказать уверенность, что и упоминаемые изредка в литературе зарубежные бродячие народы, сведения о ко­торых мы лишены возможности проверить по первоисточникам, окажутся на поверку не более бродячими, чем эвенки и ханты,