Часть третья. испытание и торжество 8 страница

кровяными выпуклостями.

Еще через день из кровяных наростов сбоку выступили кончики перьев. Эти

перья с каждым днем высовывались наружу все больше и больше, и через

неделю уже у всех пушистых птенчиков оказались крепкие крылья. Впрочем,

нет, не у всех. Бедный малютка Рунти с самого начала был очень слаб. Он

целый час носил на спинке половину скорлупы, когда вылупился из яйца. Он

бегал тише и пищал больше своих братьев, и когда однажды вечером мать,

увидев хорька, приказала детям: "Квит, квит!", что значит "летите", бедный

Рунти отстал.

А когда она потом собрала свой выводок на холме, он не пришел, и они

уже больше его не видели.

Между тем воспитание птенцов шло своим чередом. Они знали, что самые

лучшие кузнечики водятся в высокой траве у ручья. Они знали, что в кустах

смородины живут жирные, мягкие зеленые червяки. Они знали, что муравейник

у дальнего леса полон вкусных яиц. Они знали, что большие бабочки данаиды

- прекрасная дичь, хотя их не так просто поймать. Они знали, что кусок

древесной коры, свалившийся с гнилого бревна, заключает в себе много

разных хороших вещей. Они знали, что некоторых насекомых, например, ос,

мохнатых гусениц и сороконожек, лучше не трогать.

Наступил июль - "месяц Ягод". Птенцы выросли и удивительно развились за

последний месяц. Они были уже настолько велики, что мать-куропатка, чтобы

укрыть их своими крыльями, должна была простаивать на ногах всю ночь.

Они ежедневно купались в песке на берегу ручья, но потом куропатка

изменила своей привычке, и они стали брать песчаную ванну выше, на холме.

Там купались многие птицы, и сначала куропатка-мать была недовольна этим

обществом. Но песок там был такой мелкий и приятный и дети так радовались

купанью, что она примирилась.

Через две недели малютки начали чахнуть, да и сама куропатка-мать

чувствовала себя не совсем хорошо. Хотя они ели страшно много, но все

больше и больше худели. Мать их заболела позднее, но зато болела тяжелее.

Она страдала от голода, от головной боли и испытывала страшную слабость.

Причины своей болезни она так и не узнала. Она не могла знать, что песок,

в котором купалось столько разных птичек и от которого ее предостерегал

вначале верный инстинкт, действительно был вреден. Он кишел

червями-паразитами, и вся семья куропатки заразилась ими.

Мать-куропатка не знала никаких средств от болезни. Ужасный, неутолимый

голод заставлял ее есть все, что казалось годным для еды, а также искать

самой прохладной тени в лесу. Там она набрела на куст, покрытый ядовитыми

плодами. Месяц назад она прошла бы мимо этого куста, но теперь она

попробовала эти малопривлекательные ягоды. Их едкий, кислый сок как будто

удовлетворял какую-то странную потребность ее организма. Она ела эти ягоды

без конца, и все ее птенцы последовали ее примеру. Никакой доктор не мог

бы ей прописать лучшего лекарства. Едкий сок этих ягод оказался сильным

слабительным, и страшный тайный враг был таким путем удален из ее

внутренностей. Опасность миновала. Однако не все были спасены. Двум

птенцам лекарство не помогло. Мучимые жаждой, они беспрестанно пили воду

из ручья и на следующее утро умерли.

Они страшно отомстили за себя. Хорек, тот самый, который мог бы

рассказать, куда девался их бедный маленький братец Рунти, съел их тела и

тут же околел от действия яда, который они проглотили.

Оказалось, что у каждого птенца свой особый характер. Среди них был

один ленивый и глупый птенец. Мать-куропатка не могла удержаться, чтобы не

баловать одних больше, чем других. Ее любимцем был самый большой птенец -

тот самый, который спрятался на желтой щепке. Он был не только самый

большой, но и самый сильный и самый красивый из всех. Но что лучше всего -

он был самый послушный. Материнское "рррр?" ("опасность!"), которым она

предостерегала своих птенцов, не всегда удерживало их от рискованных шагов

и сомнительной пищи. Он один всегда повиновался. Он никогда не оставлял

без ответа ее нежный зов: "Криит!" ("Иди сюда!")

Наступил август - время линьки. Птенцы уже почти выросли. Они знали

очень много и считали себя чрезвычайно мудрыми. Маленькими они спали на

земле, и мать прикрывала их, но теперь они выросли, и мать стала обучать

их обычаям взрослых птиц. Пора было садиться на ветви деревьев. В лесу уже

начали бегать молодые куницы, хорьки, лисицы и выдры.

Проводить ночи на земле становилось опаснее с каждым днем, поэтому

мать-куропатка на закате всегда кричала: "Криит!" - и летела на густое

низкое дерево.

Маленькие куропатки следовали за ней, за исключением одного глупенького

упрямца, который упорно оставался ночевать на земле, как прежде. Некоторое

время это сходило благополучно, но однажды ночью братья его были разбужены

криками. Затем наступила тишина, прерываемая только ужасным хрустом костей

и чавканьем. Птенцы заглянули вниз, в страшную темноту. Они увидели два

блестящих глаза, почувствовали запах плесени и поняли, что убийцей их

глупого братца была выдра.

Теперь уже только восемь маленьких куропаток сидели с матерью по ночам.

Если у них зябли ножки, они садились на спину матери.

Но их воспитание все же продолжалось. Теперь они учились шумно махать

крыльями. Куропатка может взлететь совершенно бесшумно, если хочет, но

шумный взмах крыльев бывает иногда очень важен. Они должны были научиться

шумно взмахивать крыльями, взлетая вверх. Этим достигается многое:

во-первых, такой шум крыльев предупреждает о близкой опасности других

куропаток, затем он приковывает внимание врага к шумно взлетевшей птице,

отвлекая его от других, которые могут тем временем тихонько ускользнуть

или притаиться.

Поговорка куропаток должна была бы гласить: "На каждый месяц есть своя

пища и свои враги". Наступил сентябрь. Ягоды и муравьиные яйца сменились

семенами и зернами, и вместо хорьков и выдр врагами куропаток сделались

охотники.

Куропатки хорошо знали лисиц, но почти никогда не видели собак. Они

знали, что лисицу легко можно провести, вспорхнув на дерево. Но когда в

"Охотничьем месяце" старик Кэдди пошел на охоту и стал пробираться через

овраг, таща за собой желтую собачонку с обрубленным хвостом,

мать-куропатка, завидев ее, тотчас же закричала: "Квит, квит!" ("Летите,

летите!") Двое из ее птенцов решили, что мать их понапрасну так волнуется

из-за лисицы. Они приняли собаку за лисицу и захотели показать свое

хладнокровие. Услышав крик матери: "Квит, квит!", они взлетели на дерево,

вместо того чтобы бесшумно улететь дальше.

Между тем странная лисица с обрубленным хвостом подошла к дереву и

стала неистово лаять, разглядывая сидящих на ветке куропаток. Куропатки с

любопытством смотрели на нее и не обратили внимания на шорох в кустах.

Раздался громкий звук "паф!", и на землю полетели две окровавленные,

бьющие крыльями куропатки, которые тотчас же были схвачены желтой собакой.

Кэдди жил в жалкой лачуге около реки. Его жизнь, с точки зрения

греческих философов, могла быть названа идеальным существованием. У него

не было богатства, и ему не надо было платить налоги. Он работал очень

мало и всю жизнь развлекался; он любил охотиться. Соседи считали его

просто бродягой. Он стрелял и ставил западни круглый год. Кэдди хвастался,

что может назвать месяц по вкусу мяса убитой куропатки, даже не заглядывая

в календарь. Конечно, это указывает на большой опыт и наблюдательность, но

в то же время и на нечто другое, заслуживающее порицания. Законное время

охоты на куропаток начинается 15 сентября, но Кэдди не дожидался этого

срока. Однако он как-то ухитрялся избегать наказания из года в год и даже

заинтересовал собой репортера одной газеты, напечатавшего интервью с ним и

отозвавшегося о нем как о любопытном типе.

Он редко стрелял в лет, что нелегко в густой листве, и предпочитал

ловить птиц силками. Но он знал о выводке куропаток в овраге, так долго

живших спокойно, и, боясь, что другие охотники найдут их, решил покончить

с ними. Он не слыхал шума крыльев, когда мать-куропатка улетела и увлекла

за собой своих четырех уцелевших птенцов. Поэтому он удовольствовался

двумя убитыми куропатками и вернулся в свою хижину.

Но птенцы узнали теперь, что собака - на лисица и с ней надо вести себя

иначе. Старое правило, что послушание обеспечивает безопасность, еще раз

подтвердилось и навсегда запечатлелось в их памяти.

Весь конец сентября они прятались от охотников и других врагов. Они

садились по ночам на длинные тонкие ветки больших деревьев, среди густой

листвы, защищающей их от воздушных врагов. Вышина деревьев предохраняла их

от врагов, обитающих внизу, на земле, и им оставалось бояться только тех,

кто мог лазить по деревьям. Но хруст нижних сучьев всегда вовремя

предупреждал их.

Листья начали падать, и листва редела с каждым днем. Наступило время

орехов, время сов, ибо каждому месяцу соответствовал не только род пищи,

но и особый враг. Совы прилетали с севера, и спать на деревьях стало

опаснее, чем на земле. Куропатка переменила место ночлега и вместо

древесных ветвей пряталась в густую зелень болиголова.

Только один из птенцов пренебрег ее призывом "Криит, криит!" и остался

на ночь на высокой ветке вяза, почти совершенно лишенной листьев. И утром

его утащила огромная желтоглазая сова.

Теперь остались только мать-куропатка и три птенца. Но птенцы эти уже

настолько выросли, что по величине сравнялись с нею. А самый старший, тот

самый, который притаился когда-то на щепке, был даже больше своей матери.

У юных куропаток уже показались вокруг шеи перышки, будущие воротнички.

Пока еще эти перышки были очень малы и тонки, но уже можно было себе

представить, какие они будут, когда вырастут. И молодые куропатки очень

гордились этим украшением.

Такие воротнички для куропатки то же самое, что хвост для павлина. Это

их главное украшение. Воротничок у самок черного цвета с легким

зеленоватым отливом, у самца нее воротник шире, чернее и с ярко-зеленым

отливом. Случается порой, что какая-нибудь куропатка достигает гораздо

большей величины и силы, чем обыкновенно, - тогда воротник у нее бывает

медно-красного цвета, слегка лиловатый и даже золотистый.

Тот самый птенец, который лежал на щепке и всегда слушался свою мать,

стал взрослым еще до наступления октября - "месяца Желудей" - и теперь

сверкал красотой медно-красного с золотом воротничка. Это и был

Красношейка, прославленный петух-куропатка долины Дона.

Однажды, около половины октября, когда вся семья куропаток, наевшись до

отвала, грелась на солнышке вблизи большого соснового бревна, раздался

отдаленный звук выстрела. Красношейка вскочил на бревно, с важностью

прошелся несколько раз, затем, возбужденный воздухом и светом, громко и

вызывающе захлопал крыльями. Он хлопал в воздухе крыльями, пока весь

ближний лес не наполнился их шумом. Брат и сестра слушали его с удивлением

и восторгом. А мать с этой минуты начала его немного побаиваться.

Ноябрь - это "месяц Безумия". По какому-то странному закону природы все

куропатки, тетерева и другие птицы безумствуют в ноябре в первый год своей

жизни. У них появляется непреодолимое стремление куда-нибудь бежать, все

равно куда! И самые разумные из них делают в это время много глупостей.

Они бесцельно отправляются ночью гулять и так спешат, что часто погибают

либо перерезанные надвое проволокой, либо разбившись о фонари паровоза.

Утро они встречают в самых неожиданных местах: в сараях, на открытых

болотах, или на телеграфных проводах в каком-нибудь большом городе, или

даже на кораблях, стоящих на якоре у берега.

Такое стремление к странствиям, по-видимому, является пережитком

привычки к осенним перелетам.

Мать Красношейки поняла, что наступает именно такой период, когда

заметила, что виноградные кисти темнеют, а клен начинает ронять на землю

красные листья. Но ничего другого не оставалось матери, как только

заботиться о здоровье своих уже взрослых детей и удерживать их в самом

безопасном месте леса.

К югу потянулись стаи диких гусей. Юные куропатки никогда еще не видели

этих птиц с длинными шеями. Они приняли их за ястребов и, конечно,

испугались. Но, увидев, что мать не боится, они тоже осмелели и наблюдали

за полетом гусей с величайшим волнением.

Волновал ли их дикий звонкий крик гусей или возникло внутреннее

побуждение, но только ими овладело странное влечение следовать за гусиной

стаей. Они смотрели на этих трубачей, стрелой летевших к югу и мало-помалу

исчезавших вдали. Куропатки взобрались на самые высокие ветки, чтобы еще

раз увидеть гусей, и с этого часа в них совершилась перемена.

Ноябрьское безумие началось в полнолуние. Оно выразилось всего сильнее

у более хилых. Маленькая семья распалась. Красношейка часто улетал по

ночам в далекие странствия. Его влекло на юг, но там расстилалась перед

ним беспредельная гладь озера Онтарио, и Красношейка возвращался назад.

Конец этого "месяца Безумия" застал его снова на берегу Илистого ручья, но

уже совершенно одного.

Была зима, пищи становилось все меньше. Красношейка продолжал жить в

лесном овраге. Каждый месяц приносит с собой и особую пищу и особых

врагов. Ноябрь принес безумие, одиночество и гроздья винограда; декабрь -

"Снежный месяц" - принес ягоды шиповника, а бурный месяц январь - метели.

Трудно было держаться на ветке и срывать с нее замерзшие почки. Клюв

Красношейки сильно истерся от этой работы и даже не мог плотно

закрываться.

Природа, однако, приспособила Красношейку к хождению по скользкой

земле. На его пальцах, таких тонких и изящных, выступил ряд острых роговых

наростов, и когда выпал снег, он уже оказался вполне снаряженным для зимы:

природа снабдила его лыжами и коньками.

Холод прогнал ястребов и сов и лишил возможности четвероногих врагов

Красношейки приближаться бесшумно. Таким образом, Красношейка был почти в

полной безопасности.

Ежедневные полеты в поисках пищи увлекали Красношейку все дальше и

дальше, пока он не открыл и не исследовал берега Роздэлского ручья,

поросшие серебристой березой, и Честерские леса, где в снегу краснели

ягоды.

Еще не кончилась осень, а лес уже начал распевать свою знаменитую

песенку: "Скоро придет весна!" - и не переставал самым добросовестным

образом повторять этот припев в течение самых суровых зимних бурь, пока

наконец не миновал "Голодный месяц" - наш февраль - и действительно

появились признаки весны. Тогда лес восторженно стал заявлять миру: "Я

говорил вам это!" Солнце стало теплее и растопило снег на южном склоне

холма Кэстл Франка, обнажив множество сочных зеленых кустиков брусники,

ягоды которой служили вкусной пищей для Красношейки. Он бросил обрывать

замерзшие почки с деревьев, которыми питался зимой. Теперь он мог пировать

и снова нагуливать жир.

Очень скоро прилетела первая трясогузка и, пролетая мимо, прощебетала:

"Весна идет!" Солнца с каждым днем становилось ярче, жарче, и однажды в

марте - "месяце Пробуждения весны" - перед самым рассветом послышался

громкий крик: "Карр, карр!" Ворон Серебряное Пятнышко прилетел с юга во

главе своей стаи и возвестил: "Весна пришла!"

Вся природа подтвердила начало весны и птичьего нового года. Кузнечики

стрекотали: "Весна! весна! весна!" Они трещали так настойчиво, так долго,

что невольно приходилось удивляться, как это они находили еще время для

добывания пищи.

И Красношейка ощущал какой-то радостный трепет во всем своем теле. Он

прыгал с особенной живостью на пень и громко хлопал крыльями, пробуждая

отдаленное эхо, как будто тоже выражавшее радость по поводу прихода весны.

Далеко внизу, в долине, стояла хижина Кэдди. Услышав громкое хлопанье

крыльев, разносившееся в утреннем воздухе, Кэдди понял, что это гремит

самец куропатки. Взяв ружье, он подкрался к оврагу. Однако Красношейка

бесшумно улетел и остановился лишь у Илистого ручья. Там он взобрался на

то самое бревно, на котором он в первый раз забарабанил своими крыльями, и

снова захлопал ими, да так громко, что один маленький мальчик, проходивший

через лес, побежал в страшном испуге домой и сказал своей матери, что на

них Собираются напасть индейцы, так как он слышал в роще бой их военных

барабанов.

Почему мальчик радостно кричит? Почему юноша вздыхает? Они сами не

могут объяснить этого и знают об этом не больше, чем знал Красношейка,

когда влезал ежедневно на какое-нибудь свалившееся дерево и громко хлопал

крыльями, наполняя этими барабанными звуками весь лес. Затем он начинал

важно расхаживать, раздувая яркие перья своего воротника. Полюбовавшись,

как переливаются и блестят они в солнечных лучах, словно драгоценные

камни, он снова начинал хлопать крыльями.

Откуда у него вдруг возникло желание, чтобы кто-нибудь любовался им? И

отчего такое желание не появлялось у него раньше, когда на деревьях не

было еще вздувшихся почек?

Красношейка продолжал хлопать и греметь крыльями...

Каждый день он приходил к своему любимому бревну. Он стал еще красивее.

Над его ясными, блестящими глазками появилось новое украшение - пунцовые,

перышки. Неуклюжие снеговые лыжи на ногах совершенно исчезли. Его

воротничок стал еще лучше, блеск глаз еще усилился, и вид у него был

великолепный, когда он важно разгуливал, сверкая на солнце своими

разноцветными перьями.

Но он был теперь ужасно одинок!

Он по-прежнему гулял и хлопал крыльями. Наконец, в самом начале мая,

когда кругом все зазеленело, его чуткий слух вдруг уловил в кустах

какой-то легкий шорох. Он замер и ждал, зная, что и за ним наблюдают.

Возможно ли? Да! Там, в кустах, показалась маленькая, робкая самка

куропатки, стыдливо прячущаяся. Он кинулся к ней. Он весь пылал. И как он

гордо выступал, как распускал свои перья, красуясь перед нею! Но откуда он

знал, что это может ей понравиться? Он раздувал свой разноцветный

воротничок и старался, чтобы солнце освещало его. Важно выступая, он тихо

и нежно кудахтал. И сердце куропатки было побеждено. Он давно уже победил

ее сердце. В течение целых трех дней она приходила сюда, услышав его

громкое хлопанье, и застенчиво издали любовалась им, несколько обиженная

тем, что он так долго не может ее заметить, хотя она находится от него

совсем близко. И не случайно наконец топот ее ножек долетел до его ушей.

Она скромно потупила головку и с нежной, покорной грацией подошла к нему.

Томительная пустота была пройдена, и бедный странник нашел свою весну.

Одиночество кончилось.

О, какие радостные дни провели они в прелестной долине! Солнце никогда

еще прежде не светило так ярко и смолистый воздух не был так ароматен!

Большая благородная птица ежедневно приходила к своему бревну, иногда

вместе со своей подругой, иногда без нее, и хлопала крыльями просто от

прилива радости, наполнявшей все ее существо.

Но отчего Красношейка не всегда был с нею, со своей подругой? Отчего

она играла с ним часами, а затем вдруг украдкой исчезала, и он не видел ее

в течение нескольких часов, а иногда и целого дня, пока наконец громкое

хлопанье крыльев не указывало ей на его беспокойство и не заставляло ее

вернуться к нему? Тут была какая-то лесная тайна, которую он не мог

разгадать.

С каждым днем она все меньше и меньше оставалась с ним и наконец совсем

исчезла. Она не появлялась, и он в отчаянии хлопал крыльями на своем

старом бревне, летел вверх по течению потока и снова барабанил крыльями на

другом бревне или перелетал через холм, к другому оврагу, и там опять

барабанил крыльями. Но призыв его не находил отклика. Наконец, на

четвертый день, он пришел и снова стал громко звать ее, как в былое время,

и вдруг, как и тогда, услыхал в кустах шорох, и из кустов вышла его

подруга, но не одна! Ее сопровождали десять маленьких пищавших птенцов.

Красношейка порхнул к ней и страшно напугал крошечных пушистых птенцов

с блестящими глазами. Его несколько озадачило то, что они заявляли права

на его подругу и пользовались ее вниманием даже больше, чем он. Впрочем,

он вскоре примирился с такой переменой и стал делить с ней заботы о

птенцах, чего никогда не делал его собственный отец.

Среди куропаток и тетеревов хорошие отцы встречаются редко. Обычно

самка строит гнездо и воспитывает своих птенцов без помощи отца. Она даже

часто скрывает от него, где находится ее гнездо, и встречается с ним лишь

в определенных местах, у бревна, где он барабанит крыльями, или там, где

птенцы ищут пищу, а иногда на том месте, где они купаются в песке.

Подругу Красношейки звали Бурка. Когда ее малютки вылупились из яйца,

она была так поглощена заботами о них, что часто забывала об их

великолепном отце и не шла к нему на зов. Но на четвертый день, когда

малютки несколько окрепли, она взяла их с собой и пошла познакомить детей

с отцом.

Некоторые отцы не интересуются своими детьми, но Красношейка был не

таков: он сразу начал помогать своей подруге воспитывать малюток. Они

научились пить и есть совершенно так же, как некогда научился их отец, и

могли, переваливаясь, следовать за своей матерью, а отец охранял их сзади.

Они отправились к ручью и, вытянувшись в ряд друг за дружкой, словно

нитка бус, стали спускаться по склону холма. Красная белка, выглянув из-за

соснового ствола, смотрела на эту процессию пушистых птенцов. Рунти, самый

слабый, далеко отстал от других. Красношейка, вскочив на высокую ветку,

занялся чисткой своих перьев. Белка не заметила его и подошла к Рунти. Она

испытывала странное влечение попробовать птичьей крови, и при виде

отставшего птенчика, показавшегося ей легкой добычей, эта жажда крови у

нее усилилась. С этим жестоким намерением она бросилась к отставшему

птенцу. Бурка заметила это слишком поздно, но белку увидел Красношейка и

бросился на рыжего убийцу. У него не было другого оружия, кроме кулаков,

то есть выпуклых суставов крыльев, но какие удары он мог наносить ими! При

первой же атаке он с силой ударил белку в самое чувствительное место - в

кончик ее носа, и белка завертелась и свалилась на землю. Поднявшись, она

с трудом заковыляла к куче хвороста. Там она лежала задыхаясь. Из носа у

нее текли крупные капли крови. Красношейка предоставил ей лежать там. Что

с нею сталось, он не узнал никогда, да и не интересовался ее дальнейшей

судьбой.

Семья куропаток направилась к воде, но на песке какая-то корова

оставила глубокие следы своих копыт, и в одну из этих ямок упал маленький

птенчик. Он жалобно пищал, потому что не мог вылезти оттуда.

Положение было трудное. Родители не знали, что им делать, так как не

могли достать птенца из ямки. Но пока они растерянно топтались вокруг,

песчаные края ямы обсыпались и образовался пологий склон. По этому склону

малютка выбрался из ямы и весело побежал к своим братьям, укрывавшимся под

широким веером материнского хвоста.

Бурка была веселая маленькая мать, очень живая, находчивая и разумная.

Она и днем и ночью не переставала заботиться о своих детках. Как гордо

выступала она, кудахтая, когда вместе со своим выводком прогуливалась в

лесу! Как старательно распускала она свой хвост во всю ширину, чтобы

доставить им возможно больше тени, и никогда не терялась при виде врага.

Еще до того как птенцы научились летать, они уже повстречались со

старым Кэдди. Хотя был только июнь и охота была еще запрещена, но он шел с

ружьем по склону оврага, и его собака Так, бежавшая впереди, так близко

подошла к Бурке и ее выводку, что Красношейка тотчас же устремился ей

навстречу. Он употребил старую, но всегда удающуюся хитрость: увлек собаку

за собой вниз, к реке.

Однако Кэдди случайно пошел в ту сторону, где находился выводок, и

Бурка, дав сигнал птенцам, чтобы они спрятались ("Крр, крр!"), постаралась

увлечь охотника за собой таким же способом, каким Красношейка отвлек

собаку.

Преисполненная самоотверженной материнской любви и прекрасно зная лес,

она летела бесшумно, пока не приблизилась к охотнику, и тогда, громко

захлопав крыльями перед самым его лицом, свалилась на листья и так

превосходно представилась раненой, что на минуту обманула старого пьяницу.

Но когда она потащила одно крыло и запищала, поднимаясь, а затем медленно

заковыляла дальше, он уже понял, в чем дело. Это был просто обман. Его

хотели удалить от выводка.

Он свирепо бросил в нее палку. Но Бурка была очень ловка и проворна.

Она уклонилась от удара и, ковыляя, спряталась за молодым деревцем. Там

она снова стала биться, упав на листья с жалобным писком, и, казалось, так

сильно ударила себе крыло, что едва могла двигаться. Это заставило Кэдди

опять запустить в нее палкой, но она опять ускользнула. Желая во что бы то

ни стало отвлечь его от беспомощных малюток, она смело полетела перед ним

и затем упала, ударившись своей нежной грудью о землю, с тихим стоном,

точно моля о пощаде. Кэдди снова не попал в нее палкой. Тогда он поднял

ружье и, выпустив заряд такой силы, который мог бы убить медведя,

превратил бедную мужественную Бурку в трепещущие окровавленные клочья.

Жестокий, грубый охотник знал, что выводок должен скрываться где-нибудь

поблизости, и потому отправился его искать. Но никто не шевелился, и

ниоткуда не было слышно писка. Он не увидел птенцов. Он несколько раз

проходил по тому месту, где прятались малютки, и многие из этих безмолвных

маленьких страдальцев были раздавлены им насмерть.

Красношейка увел желтую собаку подальше и вернулся к тому месту, где

оставалась его подруга. Убийца уже ушел, подобрав ее останки, чтобы

бросить их своему псу. Красношейка стал искать Бурку, но нашел только

кровь и перья. Это были ее перья, и Красношейка понял, что означал

слышанный им выстрел...

Кто может рассказать, какой ужас он испытал и как он горевал! Несколько

минут стоял он неподвижно, точно ошеломленный, опустив голову и глядя на

окровавленное место. Затем вдруг с ним произошла перемена. Он вспомнил о

беспомощных птенцах.

Он вернулся туда, где они спрятались, и прокричал хорошо знакомое им

"Криит, криит!". Но многих птенцов уже не было в живых. Шесть пушистых

шариков на ножках открыли свои блестящие глазки и побежали к отцу, а

четыре маленьких пушистых тельца лежали неподвижно.

Красношейка продолжал сзывать своих птенцов, пока не убедился, что все,

кто мог отозваться на его зов, пришли к нему. Тогда он увел их подальше от

этого ужасного места, туда, где изгородь из колючей проволоки и чаща

шиповника могли служить более надежной, хотя и менее приятной защитой.

Там он воспитывал своих детей так же, как раньше его самого воспитывала

мать. Но он был опытнее и знал гораздо больше, чем она, и это давало ему

много преимуществ. Он очень хорошо знал всю окружающую местность, все

места, где можно было найти пищу, и знал, как предупреждать разные

несчастные случаи, которые так часто угрожают здоровью и жизни куропаток.

Благодаря его опытности и бдительному надзору за все лето ни один

птенчик не погиб. Они росли, развивались и благоденствовали, а когда

наступил "Охотничий месяц", они уже представляли прекрасную семью из шести

взрослых куропаток с Красношейкой во главе, по-прежнему гордившимся своим