О божестве рунического знания

На камне из Нолебю в Швеции (около 600 г.) написано: «Руны окрасил я, происходящий от от­гадывающих сил». Этими словами рунам приписы­вается божественное происхождение. Спустя не­сколько столетий любимый бог викингов Один, господин мудрости и поэзии, становится также и богом рун. Каким образом он приобрел знание рун, продемонстрировано в песни Эдды, которая со­гласно Густаву Неккелю фон Зимроку снабжена об­щим названием «Руническая песнь Одина», хотя только в строфах 2 - 5 Один говорит сам.

Андреас Хойслер заметил по этому поводу: «Уже первая строфа пленяет нас настроением полумрака и тайны. В источнике норн, ниже границы света, создатель текста хочет найти слово, и то, что он молча подслушал, исходит из дома Одина; Один, Высокий, есть тот, чьи речи он передает».

Один рассказывает, как он однажды в юности — вероятно, враждебным великаном — был повешен на границе света и пронзен копьем. А потом, в глубочайшем бедствии, узрел он под собой рассыпан­ные руны, и брат его матери Мимир, сведущий ве­ликан, научил его волшебным песням и одарил его волшебным медом. Тут Один окреп и вырос в мас­тера волшебного слова и дела. Мы достаточно ос­торожны в интерпретации этого пророческого зна­ния. Говорящий у источника норн передает лишь то, что донеслось до него из дома Высокого:

Пора мне с престола

тула поведать

у источника Урд;

смотрел я в молчанье,

смотрел я в раздумье,

слушал слова я;

говорили о рунах,

давали советы

у дома Высокого,

в доме Высокого

так толковали.

(111)

Знаю, висел я

в ветвях на ветру

девять долгих ночей,

пронзенный копьем,

посвященный Одину,

в жертву себе же,

на дереве том,

чьи корни сокрыты

в недрах неведомых.

(138)

Никто не питал,

никто не поил меня,

взирал я на землю,

поднял я руны,

стеная их поднял —

и с древа рухнул.

(139)

Девять песен узнал я

от сына Бельторна,

Бестлы отца,

меду отведал

великолепного,

что в Одрерир*

налит.

(140)

Стал созревать я

и знанья множить,

расти, процветая;

слово от слова

слово рождало,

дело от дела

дело рождало.

(141)

Руны найдешь

и постигнешь знаки,

сильнейшие знаки,

крепчайшие знаки,

Хрофт их окрасил,

а создали боги

и Один их вырезал.

(142)

Вот что отвечу,

когда вопрошаешь

о рунах божественных,

что создали сильные,

а вырезал Вещий:

благо в молчанье.

(80)

РУНЫ И ДОМАШНЕЕ КЛЕЙМО

То, что руны из первоначально священных знаков постепенно обмирщались, было идентично процес­су, шедшему с категорией подобных рунам знаков. Согласно К. Г. Хомайеру, они применялись еще в ту эпоху Средневековья, когда становятся доступ­ны нашему пониманию: во-первых, как «персо­нальный знак» и, кроме того, как «знак рода», так что тот же самый знак частично выступал в роли личной подписи, частично служил признаком соб­ственности.

Эти клейма владельцев назывались «домашни­ми» и «дворовыми клеймами». Область их употреб­ления охватывала всю германскую Европу и прак­тически все профессии и сословия. Таким образом, они были неотделимы от правовой жизни германских народов. Так как сфера употребления этих знаков была не чисто светской, а находящейся под контролем высших сил, то эти клейма, вероятно, изначально имели священный характер.

Хомайер указывает на большое сходство, даже соответствие домашних клейм и рун. «Едва ли найдется форма из многократно менявшихся на про­тяжении веков в разных странах рунических алфа­витов, которая не выступала бы в качестве домаш­него клейма. Поэтому часто обсуждался вопрос о внутренней связи обоих явлений». Эту связь иска­ли в одинаковом способе изготовления путем насе­кания или вырезания на дереве, желая объяснить ее, таким образом, чисто производственными при­чинами, подвергая это, однако, довольно серьез­ным сомнениям. Хомайер, во всяком случае, при­нял во внимание то, что отдельный человек свое «домашнее клеймо» не выбирал по чистому произ­волу, но охотно опирался на существующий обра­зец. Он предположил, вместе с Лильегреном, что многие домашние клейма следует объяснять скорее подражанием рунам, чем соответствием, обуслов­ленным внешней техникой.

В языковом отношении выводы Хомайера под­крепляются связью между скандинавским словом «kefli» и нижненемецким «Kável»; первое обознача­ло «деревянная палка» или «деревянный валик» для нарезания рун и, таким образом, принадлежало к рунической терминологии, последнее обозначало деревянную палочку с родовым знаком, которая ис­пользовалась для выкупа общинных прав или обя­занностей.

Вслед за Хомайером следует привести рисунок каменного судебного кресла из Зольтервиша (к югу от Бад-Ойенхаузена), на котором наряду с рядом «домашних меток» имеются также клейма судебных заседателей. Знаки на нем датируются XVI в.

Домашние и дворовые клейма найдены на ста­рых домах ремесленников, крестьянских домах и амбарах, на надгробных камнях, на движимом иму­ществе всякого рода, на алтарях и церковных ок­нах. На постройках различнейших видов в городах и деревнях находятся наряду с этим также еще некоторые руны, как, например, руны Odals, Ing, Mann и Yr, которые должны были наноситься в ка­честве священных знаков для защиты дома и его обитателей.

Связь между рунами и домашними клеймами проясняют, кажется, строчки из песни Сигрдривы:

...что руны украсили

щит бога света,

копыто Альсвинна

и Арвака уши

и колесницу

убийцы Хрунгнира,

Слейпнира зубы и санный подрез.

(15)