Глава VII. Магическое заклинание 3 страница

Он был так опустошен, что ему понадобилось некоторое время, чтобы дойти до двери. Наконец он до нее добрался, мирт выполнил свою миссию, дверь открылась, он поспешил спуститься и, вернувшись в монастырь, предался пытке неустанных угрызений совести, все еще возбужденный близкой опасностью.

Глава IX. Призрак

Ответьте, мертвые, неужели вашего сострадания к тем,

кого вы оставили, недостаточно для того,

чтобы приоткрыть тайну? Ах, если бы какой-нибудь

услужливый призрак согласился рассказать нам о том,

кто вы и что ждет нас! Я слышал, что иногда призраки являлись,

чтобы предупредить людей о приближении смерти.

Как это деликатно с их стороны — прийти так издалека,

чтобы пробить тревогу!

Блер

Полный отвращения к себе, обезумев от страха разоблачения, Амбросио на несколько дней затаился. Но время шло, и, поскольку подозрения обходили его стороной, он стал все реже чувствовать укоры совести. Матильда делала все, что могла, чтобы привести его в себя. Узнав о смерти Эльвиры, она, казалось, серьезно огорчилась и вместе с тем стала оплакивать ужасающий исход ночной попытки. Но когда она решила, что его волнение улеглось в достаточной степени и что он уже, видимо, больше расположен прислушиваться к аргументам, она рискнула упомянуть о его преступлении в смягченных тонах и попытаться ему доказать, что в конечном счете его виновность не так велика, как он сам себя убедил. Она представила дело так, что он всего лишь воспользовался правами, которыми снабдила нас природа для самосохранения; что кому-то все равно суждено было погибнуть — или ему, или Эльвире; и что своей непоколебимостью и твердым решением его погубить Эльвира сама обрекла себя. Она добавила, что раз уж Эльвира начала его подозревать, то это просто удача, что смерть заткнула ей рот. И потому, совершив это, он избавился от врага, который мог стать для него опасным, зная его намерения; к тому же он уничтожил самое главное препятствие, стоящее на пути к Антонии. Что же касается его планов, то она вовсе не считала, что он должен от них отказываться. Она объяснила ему, что без бдительного взгляда матери девица станет легкой добычей, и так как она все время старалась напомнить о прелестях Антонии, желания монаха пришли в то состояние, которого она и добивалась, словно злодеяния, в которые вовлекла его страсть, только усилили его пыл, и он еще более нетерпеливо, чем прежде, стал желать овладеть Антонией. То, что ему удалось так успешно скрыть первое преступление, убедило его, что следующее окажется столь же успешным, и он ждал только случая, чтобы возобновить свою попытку. Но на этот раз он не сможет воспользоваться теми же средствами: в первом приступе отчаянья он разломал на кусочки волшебную ветвь. Впрочем, Матильда напомнила ему, что он больше не сможет прибегнуть к помощи адских сил, если не решится наконец подписать все условия, которые они ставят; но этого Амбросио решил не делать. Он себе внушил, что, каким бы большим ни было его преступление, он не должен терять надежды на прощение, пока сохраняет хоть какую-то возможность искупления. Поэтому он решительно отказался подписывать любые контракты и пакты с темными силами, и Матильда, видя, что здесь он уперся, не стала пытаться поколебать его решимость. Ей надо было найти средство (которое показалось бы Амбросио естественным, чтобы он без колебаний мог им воспользоваться) отдать Антонию в его руки, и обстоятельства не замедлили такое средство ей предоставить.

Пока все это происходило, Антония продолжала горевать из-за смерти матери. Каждое утро, проснувшись, она прежде всего бежала в комнату Эльвиры. Наутро после рокового визита Амбросио она проснулась позже, чем обычно, о чем ее известил монастырский колокол, звонивший в этот момент. Она быстро встала с постели, что-то накинула на себя и уже собиралась спросить у матери, как та провела ночь, когда ее нога запнулась обо что-то, лежащее на полу. Она опустила глаза, и каким же был ее ужас, когда она увидела мертвенно-бледное лицо Эльвиры! Она пронзительно вскрикнула и бросилась на пол, она прижала к себе безжизненное тело матери, и ее пронзил холод смерти, с жестом отвращения, которого не смогла сдержать, она в ужасе вскочила. Флора, прибежав на ее голос, присоединилась к воплям, и их крики и рыдания разбудили хозяйку, госпожу Гиацинту; послали за врачом, которому оставалось только констатировать смерть Эльвиры, но ему пришлось срочно заняться Антонией, которой помощь врача была крайне необходима.

Поскольку Эльвира страдала от сильных конвульсий, можно было предположить, что у нее случился неожиданный приступ и что она умерла, пытаясь добраться до комнаты дочери в надежде на помощь. Ее смерть расценили как вещь совершенно естественную, и скоро о ней забыли все, кроме дочери, для которой потеря Эльвиры была непоправимой катастрофой и, сверх всего, оставляла ее в самой крайней нужде.

Госпожа Гиацинта, которая дрожала от страха при мысли о ночи в одном доме с покойницей, взяла на себя расходы по погребению, и, хотя она и не знала точно положения Антонии и имела очень слабую надежду возместить свои расходы, она распорядилась, чтобы церемония была приличной, и сделала что могла, чтобы в меру своих сил помочь несчастной девушке. Действительно, ее положение не могло не быть крайне затруднительным. Одна в городе роскоши и распутства, она очутилась вдруг без средств к существованию, без друзей, к которым могла бы обратиться. Ее тетка Леонелла была далеко, и Антония не знала ее адреса. Кроме того, у нее не было никаких известий от маркиза де Лас Систернас, а что касается Лоренцо, то у нее были все основания полагать, что он ее совершенно забыл. В такой ситуации, не зная, на что решиться, она снова подумала об Амбросио. Какими бы ясными по отношению к нему ни были предупреждения матери, она не могла решиться изменить свое хорошее мнение о нем. Она отказывалась верить в то, что он и вправду хотел ее погубить, и смотрела на его слабости взглядом снисходительным и сочувствующим. Вместе с тем приказания Эльвиры были определенны, а Антония слишком чтила ее память, чтобы взять на себя смелость ослушаться. Она решилась тогда написать маркизу де Лас Систернас и поручила Флоре отнести письмо; но ее несчастливая судьба преследовала ее до конца, и надо сказать, что в очередной раз мрачные предсказания цыганки оправдались. Днем раньше Антонию приняли бы у маркиза как племянницу и сделали бы ее хозяйкой дома; а в этот день Флоре сказали только, что дни маркиза сочтены и совершенно невозможно кому бы то ни было к нему попасть. И она вернулась к своей хозяйке с этим ответом, который, уж конечно, никак не мог облегчить то трудное положение, в котором оказалась Антония.

Тут пришло письмо на имя Эльвиры. Антония узнала руку своей тетки. Та во всех подробностях рассказывала о своих приключениях в Кордове. Она без труда вступила в права на свое наследство, но возвращалась в Мадрид уже в другом качестве: ее сердце — увы! — ей более не принадлежит. В обмен на него она получила сердце любезного аптекаря, которого она будет иметь честь представить в следующую среду лично. Хотя известие об этом браке Антонии совсем не понравилось, она была очень рада близкому возвращению тетки и счастлива, что скоро будет под покровительством родного человека. Поэтому она с большим нетерпением стала ждать вечера среды.

Наконец он наступил. Улица была странно тихой. Когда какие-то музыканты со своими гитарами появились там, разразившаяся вскоре гроза их прогнала. Антония принялась за свое обычное занятие — вышивание, но иголки, словно обретшие свою особую жизнь, убегали из ее пальцев или ломались с сухим треском, будто стеклянные. Внезапно ветер, резко распахнув окно, вихрем ворвался в комнату, опрокинул подсвечник и задул огонь.

Антония стала терять мужество. Да и Леонелла не приезжала. Было уже больше одиннадцати часов, и, кроме долетевшего в какой-то миг топота летевшей во весь опор упряжки, не слышно было ни одного экипажа. Антония ощупью нашла свечу и снова ее зажгла. Комната показалась ей совершенно изменившейся; у пола плавала белесая дымка, такая легкая, что ей подумалось, не кажется ли ей это; она протерла глаза. Всюду падали тени от мебели, но светлая дымка исчезла. Тогда она огляделась вокруг, и ее взгляд упал на дверь в комнату матери. Не зная, как убить время до приезда Леонеллы, она решила пойти туда взять книгу. Взяв свечу, она толкнула дверь, прошла через каморку и вошла в соседнее помещение.

От заброшенного вида комнаты сердце Антонии сжалось. Постель Эльвиры осталась неубранной, ее разбросанная одежда валялась всюду на стульях, мебель была покрыта толстым слоем пыли. На окне, лишенные ухода, засыхали любимые цветы Эльвиры.

Антония поставила подсвечник на стол. Большое кресло, где она еще продолжала видеть тень Эльвиры, раскрыло ей объятья: она упала в него и заплакала. Так прошло много времени. Стыдясь своей слабости, она наконец встала и принялась искать то, за чем пришла в это печальное место. Подойдя к книжному шкафу, она взяла книгу, которая так радовала ее в детстве, обожающем все чудесное. Потом, забившись в кресло, она сняла нагар со свечи и полностью погрузилась в чтение. Погода на улице была ужасной, каждую минуту от раскатов грома дребезжали стекла, а молния одним махом изгоняла тени из комнаты. В перерывах между ударами грома воцарялась абсолютная тишина, и звук дождя, падающего на мостовую, делал уединение комнаты еще более ощутимым.

Свеча уже догорела почти до розетки подсвечника и, казалось, вот-вот испустит дух; ее агония наполняла комнату тревожным мерцанием, напоминающим дальний зов. И мрачные перипетии истории, которую Антония держала в руках, уж конечно, не могли прогнать страх, который ее душил. Ее сердце билось очень быстро, и испуганные глаза перебегали с предмета на предмет, на которые падали отсветы огня. Ей захотелось встать, но ноги у нее дрожали так сильно, что она не могла сделать ни шагу. Она простояла так несколько минут без движения, затем страх стал ослабевать; она успокоилась и даже попыталась шагнуть, чтобы выйти из комнаты. Внезапно ей показалось, что она услыхала совсем рядом с собой что-то похожее на вздох. Это привело ее в безумный ужас. Она уже протянула руку к лампе, но этот странный звук лишил ее сил, и она, дрожа, отдернула руку и облокотилась на спинку кресла. Все чувства ее были настороже, она принялась вглядываться во тьму.

«Боже мой, — сказала она себе, — что это было? Что бы это могло означать? Не ошиблась ли я?»

Но вновь голос, который, казалось, шел от двери, прервал ее размышления. Она снова увидела белесую дымку и почувствовала, что у нее кровь закипела в жилах. Кто-то, как ей казалось, разговаривал в соседней комнате. Она взглянула на дверь, задвижка была на месте, и это ее успокоило.

Но вскоре задвижка зашевелилась сама по себе, дверь приоткрылась и закрылась снова. Ужас Антонии достиг предела, он придал ей новые силы, она сорвалась с места и подбежала к двери каморки, откуда ей было легко добраться до Флоры и госпожи Гиацинты. Но она не дошла и до середины комнаты, как скоба поднялась во второй раз. Машинально она оглянулась и через плечо увидела, как дверь постепенно поворачивается на петлях и на пороге вырисовывается фигура женщины, высокой, худой, завернутой в белый саван, окутывающий ее с головы до ног. В этот момент ужас Антонии перешел все границы: видение медленными шагами подошло к столу и погасило пламя умирающей свечи. Над столом стрелки стенных часов показывали три часа ночи. Женщина остановилась, подняла правую руку и, указывая на время, устремила взгляд на Антонию, которая, застыв от ужаса, была не в состоянии пошевельнуться. Призрак постоял так какое-то время, потом часы пробили, и, как только гул ударов затих, он сделал шаг к Антонии. И тогда прозвучал голос, чрезвычайно невыразительный:

— Еще три дня, — сказал призрак странным тоном, который ни с чем нельзя было сравнить, — еще три дня, и ты снова будешь со мной.

Антония содрогнулась, но так, как можно содрогнуться только во сне, когда кажется, что камни стен вокруг дрожат гораздо больше, чем ты сам, и она услышала, как другой голос, который походил на ее собственный, отвечает на слова призрака.

— Где мы увидимся, — прозвучал вопрос, — кто со мной говорит, с кем я должна встретиться?

Тогда женщина подняла покрывало, которое ее скрывало, и Антония узнала свою мать.

Она вскрикнула и без чувств упала на пол. Госпожа Гиацинта, которая работала в соседней комнате, услышала ее крик; Флора как раз только что ушла, и она была одна. Она побежала на помощь Антонии, и каково же было ее удивление, когда она нашла ее лежащей на полу. Она взяла ее на руки, отнесла в комнату и, все еще бесчувственную, положила на кровать. Она смочила виски, растерла руки — словом, сделала все, что было в ее силах, чтобы привести девушку в чувство. В конце концов ей это удалось. Веки Антонии приподнялись, и она стала вглядываться в темноту как потерянная.

— Где она? — воскликнула девушка голосом, который казался все еще скорее голосом призрака, чем ее собственным. — Она ушла? Я в безопасности? О, успокойте меня, заклинаю вас, поговорите со мной ради всего святого!

— В безопасности? Но кто же вам угрожает, дитя мое? — ответила удивленная Гиацинта. — Чего вы боитесь? Кто вас напугал?

— Через три дня, она мне сказала, я должна прийти к ней… Я слышала, как она это сказала, я ее видела, Гиацинта, видела всего минуту назад!

И в панике она бросилась в объятия Гиацинты.

— Вы ее видели? Но кого?

— Тень моей матери!

— Иисус Христос! — воскликнула Гиацинта. Решив, что Антония околдована, она оставила ее и бросилась вон из комнаты. Выходя, она встретила возвращающуюся Флору.

— Поднимитесь, — сказала она ей, — как можно скорее к вашей хозяйке, она умирает. А вообще-то хорошенькие дела тут происходят! Мой дом полон мертвецов и призраков. Но донье Антонии вы нужны, Флора, идите, а я пойду туда, куда должна.

Сказав это, она вышла на улицу и, даже не тратя времени на то, чтобы надеть вуаль, поспешно направилась к монастырю Капуцинов.

В это время Флора вернулась к своей хозяйке. Чтобы возвратить ее к жизни, она употребила те же средства, что и Гиацинта, но, увидев, что приступы Антонии следуют один за другим, она послала за врачом, раздела Антонию и уложила в постель.

В то время, когда все это происходило, Амбросио как раз обсуждал с Матильдой возможности добраться до Антонии. Он вошел во вкус безнаказанности; тяжелое впечатление, которое произвела на него смерть Эльвиры, изгладилось, и мысль об обладании Антонией приобрела для него прежнюю притягательность. Он уже сделал попытку проникнуть к ней, но Флора его приняла так, что всякое желание прийти еще раз у него пропало. Эльвира поделилась с верной служанкой своими подозрениями, посоветовала ей никогда не оставлять Амбросио наедине с дочерью и, если это возможно, помешать их встречам. Флора во всем последовала этим рекомендациям. Попытка Амбросио была отвергнута, так что Антония об этом даже не узнала, и он вместе с Матильдой провел ночь, составляя план, который мог бы привести к успеху. Они были заняты обсуждением последних деталей, когда служка объявил Амбросио, что какая-то женщина по имени Гиацинта де Цунига просит ее принять. Амбросио готов был уже приказать ее выпроводить, когда Матильда его остановила.

— Примите эту женщину, — тихо сказала она ему. — У меня есть свои соображения на этот счет.

Настоятель повиновался ей и объявил, что тотчас же придет в приемную. Как только они остались одни, Амбросио спросил у Матильды, зачем ей нужно, чтобы он принял Гиацинту.

— Это хозяйка Антонии, — отвечала Матильда, — я считаю, что она нам пригодится. Взглянем на нее и узнаем, что ее сюда привело.

Они вместе прошли в приемную, где Гиацинта ждала настоятеля. Она им чрезвычайно восхищалась и приписывала ему безграничные возможности; она думала, что ему достаточно слово сказать, чтобы душа Эльвиры отправилась прямиком в Красное море (как известно, оно является пристанищем бесплотных теней). Именно с этой надеждой она и пришла в монастырь.

Когда Амбросио оказался перед ней, она бросилась к его ногам, стала бить себя в грудь, выказывая самые пылкие проявления своей преданности и доверия к нему. Ее дом, сказала она, стали осаждать тени умерших, они кишели на стенах, наполняя комнаты своими криками, жалобами, запахами, оставляя следы своего присутствия во всех углах, как животные.

Конечно, она проклята, судьба ополчилась против нее, и если кто-нибудь не вмешается, то через пару дней или крыша дома на нее рухнет, или душа какого-нибудь из этих призраков утащит ее, живую и теплую, в пучину ада. Слезы бороздили ее лицо, она ломала руки и умоляла настоятеля прийти ей на помощь.

— На самом деле, добрая душа, — сказал он ей, — мне трудно помочь вам, не зная точно, что это за души, чего они хотят от вас и нет ли у вас причины упрекнуть себя в отношении к ним?

Она вздрогнула, еще больше смешавшись от этого последнего намека. Она была абсолютно уверена в том, что в этом случае ей не в чем себя упрекнуть. Но она не дала бы руку на отсечение, что у кого-нибудь из призраков со своей стороны нет повода ее упрекнуть. И тут она изложила историю смерти Эльвиры и ее последнего явления. Она описала состояние Антонии в этот момент и стала умолять Амбросио постараться прийти к ней на помощь.

Он поколебался секунду. Он чувствовал, что этот случай попасть к Антонии был слишком неожиданным. Однако правило, которое он себе предписал, — никогда не покидать ограды монастыря — было твердым, и открыто он еще никогда его не нарушал. Его знали в доме Эльвиры только под именем отца Жерома, и он подумал, что, если он согласится на просьбу Гиацинты и пойдет с ней в ее дом, его поступок не останется в тайне, но прикинул, что можно рассчитывать на необычность всей этой истории, чтобы оправдать его в глазах верующих. Многозначительный взгляд Матильды утвердил его в этом намерении.

— Какой бы неправдоподобной мне ни казалась ваша история, — сказал он, поворачиваясь к дуэнье, — я соглашаюсь на то, о чем вы меня просите, и приду к вам завтра после заутрени. Я сделаю все возможное, чтобы прогнать скверного духа. До тех пор пребывайте в мире и возвращайтесь домой; с вами мои молитвы.

— Матерь Божья! — воскликнула она, ломая руки. — Чтобы я вернулась домой! Домой, вы это всерьез? Чтобы по собственной воле я отдалась ИХ делам? Вы думаете, что я так быстро откажусь от своего спасения? Я не еретичка, чтобы мне доставляли удовольствие штучки адских духов. Если Провидение наказывает меня за мое одиночество, посылая все эти испытания, если моя девственность оскорбляет законы природы, ну что ж, слава Богу, претендентов у меня хватает, и если Мельхиор Баско младший уже не свободен, остается Симон Гонзалес, который возьмет меня замуж, как только я захочу, но, досточтимый отец, поспешите. Вы мне нужны не завтра утром, а прямо сейчас. У меня не будет покоя, пока мой дом не будет очищен, а бедная девушка вне опасности; ее не оставляют конвульсии, и я не знаю, что делать, чтобы ее привести в чувство.

Представив Антонию, мечущуюся на постели, Амбросио наконец решился.

— Конвульсии? — прервал он ее. — Добрая душа, ведите меня, я следую за вами, не теряя ни минуты.

— А святая вода?

— Уже беру.

И монах с сосудом в руках, и уже успокоенная старуха отправились на улицу Сант-Яго.

Антонии было лучше, приступы возобновлялись все реже, когда монах пришел к ней. Приход Амбросио немало способствовал тому, чтобы успокоить смятение ее рассудка. Присутствие такого ученого человека, в которого, несмотря ни на что, ей хотелось верить, показалось ей лучшим спасением, какое можно найти, против угрозы Неведомого. Она испытала чудесное успокоение, рассказывая ему в подробностях приключение, которым она была только что так потрясена.

Настоятель представил ей явление ее матери как обман расстроенных перевозбужденных чувств. По его словам, это одиночество, ночь, тревога ожидания, книга, которую она читала, и были причиной ее галлюцинации. Мертвые возвращаются только в расстроенном воображении старух, сказал он ей, и если Библия рассказывает о правдоподобных историях появления призраков, это нужно понимать в очень специфическом смысле, и самые крупные теологи соглашаются в том, что в этом пункте утверждение Библии надо подвергать сомнению.

Длинные рассуждения монаха ее успокоили, хотя и не убедили, и она упорствовала, утверждая, что в самом деле видела свою мать и та ей объявила точную дату ее смерти. Она точно знала, что не встанет живой с этой постели. На этом Амбросио ее покинул, призвав ее сопротивляться, сколько возможно, таким зловещим мыслям. Он обещал прийти снова на следующий день. Выходя, он поймал на себе подозрительный взгляд Флоры. Он почувствовал, что разгадан: она никогда не оставит его наедине с Антонией, — и уже потерял надежду удовлетворить свою темную страсть.

Когда он вернулся в монастырь, его первой заботой было рассказать Матильде обо всем, что произошло. Какими бы гнусными ни были его намерения относительно Антонии, она ему внушала слишком глубокую и истинную страсть, чтобы он мог, не дрогнув, согласиться с мыслью ее погубить, поэтому он с самым искренним волнением сообщил своей наперснице о предсказании призрака, касающемся близкой смерти Антонии.

Но Матильда его успокоила, употребив для его убеждения те самые доводы, которыми он воспользовался, говоря с Антонией: предсказание, как и сам призрак, не существуют в действительности, но он сам должен сделать так, чтобы оно осуществилось. Через три дня Антония должна будет умереть для мира, но для него она останется живой. Ее нынешняя болезнь и уверенность, что она умрет через три дня, благоприятствуют плану, который Матильда давно уже обдумала, но который был бы невыполним, если бы ему не удалось получить к ней доступ.

— Антония, — сказала она ему, — будет вашей, и не на одну ночь, но навсегда, и вся бдительность ее дуэньи не помешает вам наслаждаться ею столько, сколька вьг захотите, но уже сегодня вы должны приняться за дело. Время не ждет, племянник герцога Медина Цели готов просить руки Антонии, через несколько дней ее отправят в особняк ее родственника, маркиза де Лас Систернас, и тогда вы уже ничего не сможете предпринять. Это мне только что сообщили мои невидимые шпионы. Теперь слушайте меня внимательно: есть один напиток, сделанный из некоторых малоизвестных трав. Тем, кто его выпьет, он придает видимость смерти. Устройте так, чтобы Антония его выпила, вы, конечно, найдете способ накапать несколько капель в ее лекарство. Через час или два у нее случатся сильные конвульсии, потом кровь ее мало-помалу начнет останавливаться, а сердце перестанет биться; смертельная бледность разольется по ее лицу. Для всех она будет выглядеть мертвой. Поскольку у нее нет друзей, вы сможете, не вызывая подозрений, заняться ее похоронами и похоронить ее в подземельях монастыря Святой Клары. Трудно найти лучшее место для удовлетворения ваших желаний. Пусть Антония сегодня же выпьет снотворную микстуру. Через два дня после того, как она ее выпьет, жизнь к ней возвратится. Постарайтесь в этот момент быть рядом с ней; чувствуя, что всякое сопротивление бесполезно, она поймет, что судьба предназначает ее быть вашей жертвой, и необходимость заставит ее раскрыть вам свои объятья.

Мысль, что Антония скоро будет принадлежать ему и что он без помех сможет ею располагать, чуть не свела его с ума. Он выказывал самую необузданную и безумную радость и не увидел тот странный взгляд, который устремила на него Матильда, пока он предавался восторгу.

— Я смогу наконец дать волю своим чувствам, удовлетворить все желания, которые я так давно сдерживаю. О Матильда! Как вас благодарить?

— Следуя моим советам, Амбросио. Я живу теперь только для того, чтобы служить вам, и мое единственное наслаждение — помочь вам обрести радость. Но время не терпит. Напиток, о котором я вам говорила, есть только в лаборатории аббатства Святой Клары: идите к аббатисе и под любым предлогом попросите вас туда впустить, она вам не откажет. В глубине большого зала находится кабинет, полный разноцветных жидкостей разнообразного назначения; нужная бутылка стоит одна на третьем столике слева, в ней зеленоватая жидкость, наполните ею маленький пузырек так, чтобы вас не видели, и Антония ваша.

Монах ни на миг не поколебался перед гнусностью сего замысла и сразу же после заутрени пошел в монастырь Святой Клары. Известие о его визите разлетелось с быстротой молнии, ведь в первый раз он покидал свое убежище открыто, и в один миг весь монастырь Святой Клары был взбудоражен, как муравейник. Аббатиса со всей торжественностью и установленным церемониалом оказала ему почести, принятые в ее заведении; его не избавили ни от одной подробности, и он вынужден был приложиться к огромному числу реликвий, человеческой коже, костям святых и другим останкам, более или менее священным. Он попал наконец в лабораторию, где под предлогом того, что он должен произнести заклятия против разных демонических склянок, он попросил оставить его одного. Он нашел бутылку, наполнил свой пузырек и, приняв участие в общей трапезе, ушел из монастыря, оставив монашек, полных восторга оттого, что им довелось принимать его у себя.

Была ночь, когда он пришел к Антонии. Врач суетился около больной, и, так как комната была погружена в темноту, он попросил принести свет. Флоре не хотелось спускаться за ним, но, рассудив, что врач будет свидетелем при монахе и Антонии, она может уйти на несколько минут. Этих минут оказалось достаточно. Не успела она выйти, как Амбросио бросился к столу, где было лекарство Антонии, и, так как врач в этот момент стоял к нему спиной, он смог, никем не замеченный, вытащить свой пузырек и вылить нужное количество в успокоительное питье; затем он быстро отошел от стола, так что когда Флора вошла, ей все показалось таким же, как она оставила.

В это время врач удалился, объявив, что Антония вне опасности и не нуждается больше в его заботах. Уходя, он рекомендовал следовать предписаниям, которые прошлой ночью помогли ей уснуть освежающим сном. Как только он ушел, Флора налила питье в чашку и поднесла его Антонии. Монах ощутил в этот миг удар прямо в сердце: а вдруг Матильда его обманула? Разве не могла ревность толкнуть ее на то, чтобы освободиться от соперницы, заменив наркотик на яд! Это подозрение показалось ему таким убедительным, что он едва не помешал Антонии выпить лекарство, но решился он на это, к сожалению, слишком поздно: все было выпито, Флора уже держала в руках пустую чашку, и все, что ему оставалось делать, — это с понятным нетерпением ждать того мгновения, которое должно решить судьбу его возлюбленной и его собственного счастья или отчаяния.

Боясь, как бы его волнения не заметили, если визит слишком затянется, он попрощался со своей жертвой и вышел из комнаты. Прощание Антонии было холоднее, чем прошлой ночью, Флора ей напомнила, что принимать настоятеля значит нарушать приказ матери. Кроме того, она описала ей то возбуждение, в котором она его нашла, вернувшись в комнату со свечой, тот огонь, который горел в его глазах, когда они устремлялись на Антонию. То ли последствия питья, которые она уже начинала чувствовать, придали ей необычную прозорливость, то ли замечания служанки в конце концов оказали влияние на ее разум, но она стала более рассудочно воспринимать и оценивать назойливость монаха по отношению к себе, и, как бы ни было ей грустно потерять его общество, она решила принимать его более сдержанно и холодно и, когда он уходил, не пригласила его заходить. Не в интересах монаха было настаивать на продолжении визитов, и он попрощался с ней так, как если бы и не собирался возвращаться. Флора была поражена, что он проявил так мало настойчивости, и стала сомневаться в справедливости своих подозрений. Светя ему на лестнице, она поблагодарила его за все, что он сделал, чтобы изгнать из головы Антонии страхи, порожденные появлением призрака, и добавила, что, принимая во внимание интерес, который он, по-видимому, проявляет к состоянию больной, она обязательно сообщит ему обо всех изменениях, которые могут произойти. Монах отвечал громко, надеясь привлечь внимание Гиацинты, и преуспел в этом: не успел он спуститься по лестнице до конца, как хозяйка уже появилась.

— Надеюсь, — воскликнула она, — что вы не уйдете и что у вас нет намерения бросить меня ночью одну в этом подозрительном доме! Несмотря на всю мою настойчивость, этот старый осел Симон Гонзалес отказался на мне жениться прямо сегодня, а я вовсе не хочу попасть в передрягу с невидимыми чудовищами. Поэтому я вас заклинаю исполнить ваше обещание и побыть в эту ночь в комнате призрака. Если он появится, окуните его в Красное море, и Гиацинта будет поминать вас каждый день в своих молитвах до самой смерти!

Она угодила в ловушку, и Амбросио мог наконец позволить себе удовольствие, заставив себя упрашивать. За этим дело не стало; он выдвинул самые серьезные возражения против своего пребывания в подобном доме в такой час; он не побоялся даже дать понять, что он боится. Но Гиацинта настаивала, и, какими бы резкими и правдоподобными ни были его возражения, она стала так его упрашивать не покидать ее, жертву нападения духов, ее врагов, что ему пришлось уступить. Но Флора почуяла обман; она с подозрением относилась к нему и, полагая, что настоятель играет роль, заподозрила госпожу Гиацинту в сообщничестве; и бедная старуха стала ей казаться ужасной сводней. Она поздравила себя за свою проницательность, но поклялась разрушить заговор, который открыла.

— Так, значит, — сказала она настоятелю с хорошо изображенной смесью изумления, страха и иронии, — ваше намерение — провести здесь ночь? Конечно, никто не будет возражать, и у меня неоднократно будет возможность, — добавила она с ясно выраженной иронией, — в течение ночи приветствовать таинственного сторожа, которым вы собираетесь стать. Я проведу ночь в каморке, которая примыкает к спальне Антонии, и пусть будет на это Божья воля, чтобы мне не пришлось сражаться с худшими опасностями, чем потусторонние силы нам посылают. Я вам клянусь, что смертный или бессмертный, призрак, демон или человек — любой, кто осмелится войти в ее спальню, раскается в том, что переступил порог.