Сложные синтаксические конструкции
| Сложными синтаксическими конструкциями называются сложные предложения с различными видами союзной и бессоюзной связи | |||
| К НИМ ОТНОСЯТСЯ: | |||
| СОЧИНЕНИЕ И ПОДЧИНЕНИЕ | СОЧИНЕНИЕ И БЕССОЮЗНАЯ СВЯЗЬ | ПОДЧИНЕНИЕ И БЕССОЮЗНАЯ СВЯЗЬ | СОЧИНЕНИЕ, ПОДЧИНЕНИЕ И БЕССОЮЗНАЯ СВЯЗЬ ОДНОВРЕМЕННО |
| Первый снег, если он выпал тайно, ночью, хорошо торить первому, до пробуждения дворников, но для этого надо, чтобы на тебе были темные ботинки на молнии, легкая зеленая на белом меху шведская куртка, а на голове зимний финский берет с козырьком и помпоном на макушке (К. Воробьев). 1, НО 3 ¯ ¯ 2 4 | Только ход сообщения в церковь вывести не удалось: двухметровой толщины каменный фундамент уходил куда-то в преисподнюю, и помкомвзвода предложил пробить в фундаменте брешь связкой гранат(К. Воробьев). 1 : 2, И 3 | День выдался светлым, с полным открытым небом – один из тех августовских дней, когда вся природа празднует какой-то свой, неведомый человеку праздник (П. Сальников). 1 – 2 ¯ | Смутило солнце людей: не всякий решился идти пешком от станции до деревни, и здешний человек знает, что в такую пору, отлеживаясь в оврагах, выбирает свой час вьюга (П. Сальников). 1 : 2, И 3 ¯ |
ЗАНЯТИЕ № 10
СЛОЖНЫЕ СИНТАКСИЧЕСКИЕ КОНСТРУКЦИИ.
ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ В НИХ.
| Сложные синтаксические конструкции – это сложные предложения с различными видами союзной и бессоюзной связи. | |||||||||||||||||||||
2. Сочинение и подчинение. Дверь я открыл неслышно, и в сенцах на лавке нашел то, что мне было нужно (К. Воробьев).  , и ‚
3. Сочинение и бессоюзная связь. Здесь же внизу, у земли, еще было сумеречно и сонно: густо синела под ногами первая снежная наметь, таинственно проступали опушенные морозной синевой ивняки, и в низинах синели припорошенные кочки (Е. Носов). : ‚, ƒ, и „. 4. Подчинение и бессоюзная связь. Всякий раз, когда только он мысленно встречался с рассветом, сердце просило смутное и несбыточное: дня не нужно было; вместо него могла бы сразу наступать новая ночь (К. Воробьев).
5. Сочинение, подчинение и бессоюзная связь одновременно. За грядой прибрежных сопок высились далекие, золоченные солнцем горы, за неровную верхнюю линию гор опускался смеркшийся круг солнца, и спустя некоторое время после того, как лодка на полном ходу повернула у берега и понеслась к темнеющему на юге мысу, солнце ушло, и в том месте, где оно скрылось, повисла прозрачная нежно-червцовая завесь, к которой жадно тянулись уставшие в сумраке шторма глаза (Б. Агеев).
|
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
ЗАНЯТИЕ № 1
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
Село Воробьевка Золотухинского района широко известно как место, где последние 15 лет своей жизни жил и работал известный русский поэт XIX века Афанасий Афанасьевич Фет. Село расположено в 10 км от железной дороги Москва-Курск. Известно оно с 1650 года. По преданию, его название произошло от Воробьевых гор, откуда при Иване Грозном сослан был в Курск один московский боярин. Позднее Воробьевка переходит в род бояр Ртищевых, которые владеют ею около полутора веков. В 1877 году Воробьевка была куплена А.А. Фетом у одного из отдаленных потомков Ртищева. Переселившись в Воробьевку в 1878 году, А. Фет занимается благоустройством усадьбы, перестройкой каменного одноэтажного дома в двухэтажный, ремонтом теплиц, постройкой конного двора и т.д. Усадьба вытянута вдоль русла реки Тускарь на 550-600 метров. В центральной части усадьбы располагается комплекс зданий. Состояние насаждений Воробьевки в настоящее время неудовлетворительное. В центральной части усадьбы находятся четыре вяза в возрасте 140 лет, имеющие наибольшую историческую ценность, три дуба и два белых тополя в возрасте 100 лет.
Большую зону усадьбы занимают поляны. Они играют существенную роль в формировании ландшафта парка и образуют в северо-западной части усадьбы целую систему. Поляны разделены балками с водотоками. Стороны балок заросли черемухой, выше по склонам – заросли клена татарского. Поляны окаймлены крушиной, бересклетом, бузиной, барбарисом, черемухой. Кое-где встречаются липа и вяз.
В бывшем кабинете А. Фета в 1986 году силами областного краеведческого музея открыта комната-музей, посвященная жизни и деятельности А. Фета в воробьевский период.
(Из газет, 257 слов)
* * *
Трудно представить себе этот высокий дом, флигель, кирпичные постройки без лучистого рассветного солнца, отраженного в зеркальной глади безмолвной Тускари. А в бликах солнечных огней и в «лунном сиянии» встает перед нашим взором мудрый, вдохновенный, переполненный радостью бытия, наш лирический дерзновенный чародей – А.А. Фет.
Давно нет с нами виртуоза-стихотворца, предельно тонко и гибко чувствующего окружающий мир, но по-прежнему манит к себе тенистый угрюмый сад, в который сумел вдохнуть поэт живую силу, волнует трепет жизни в каждой травинке, в каждом дуновении ветерка.
«Воробьевский отшельник» создал свою лебединую песню «Вечерние огни» – гимн легендарному, все испытавшему в своей судьбе соловьиному Курскому краю.
Несмотря на грозный быт и непреходящие утраты, этот замкнутый благородный человек всегда носил в своей груди «огонь сильней и всей вселенной».
Мы обязаны сохранить в своих сердцах, передать из поколения в поколение восторг перед певучими, исполненными тепла и света фетовскими стихами.
В наше время – время сверхскоростей и приближения к другим планетам, честный человек жаждет сберечь непреходящие духовные ценности, сберечь гармонию души, образы красоты и «прозрачного слога». Читайте, друзья, стихи великого Фета, и вы увидите чудо земли, чудо жизни.
(По А. Алферовой, 175 слов)
ЗАНЯТИЕ № 2
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
Камердинер Илья провожал полицейского чиновника до порога. На площадке у лестницы, поравнявшись опять с часами, урядник шаркнул в сторону, как от привидения. Размашистые стрелки замерли в косой растопырке, пробили четверть. Когда за урядником захлопнулась дверь, тот вздохнул с такой жадностью, будто с его шеи только что сняли намыленную веревку. Шумно загребая мороз в квадратный рот, стал прихорашиваться, как побитый в драке петух. Увидев улыбающегося дворника, устыдился и зыристо зашарил глазами по барьеру веранды. Плети его не было видно. То ли сама свалилась в снег, то ли дворник по брезгливости спихнул ее держаком лопаты. Урядник, сердито поджав губы, поднял плеть и дважды секанул ею с полного плеча. Оставив косой след на сугробе, плюнул и живо зашагал по расчищенной тропке к своему коню, что стоял у въездных башен.
В промороженный сквозняками сиренник с малиновым шумом вновь ворвалась нарядная ватажка снегирей – и в саду вдруг зацвело от них спелой красотой. У оттаявшего окна, привалившись седой головой к косяку, стоял Лев Николаевич. Его спокойная рука лежала на плече Татьяны. Отец и дочь согласно любовались птичьей волей в саду и, наверное, мечтали о весне, которая непременно сменит зиму. На дворе морозно и тихо. Хлопотун дворник, сменив лопату на метлу, размашистым шагом пошел по тропке, разметая отметины каблуков урядника.
(По П. Сальникову, 200 слов)
* * *
Домой Матвей Егорович возвращался прежней дорогой. Кованые каблуки его сапог вязли и оскользались в мутном снежном месиве, подол шубы намок и отяжелел. За эти несколько часов, проведенных им в сельсовете, преобразился мир: полдневное солнце растопило туманную хмарь, и небо было теперь иссиня-зеленым, как родниковая глубина. Непрерывными слепящими бликами сверкали в полях ручьи и лужи, и в текучем знойном мареве дрожал неоглядный круг горизонта.
У крутого оврага, протянувшегося от реки до выгона, путь Матвею Егоровичу преградил сизый бурлящий поток. Прикинув его ширину и тоскующе поглядев на соломенный горб своей клуни, видневшейся издали, Матвей Егорович поплевал в свободную от бутыли руку, напружинил колени и прыгнул с непредполагаемой в себе резвостью. Он еще не коснулся ногами противоположного края потока, а уже знал, что упадет на четвереньки, и, выкинув вперед руки, не увидел бутыли с керосином. «Оборвалась, проклятая!» – падая, отметил он, но веревочное колечко на среднем и указательном пальце его левой руки было целым – оно только соскользнуло в рывке с горлышка бутылки.
Засунув руки в карманы шубы, Матвей Егорович зашагал по дороге, стараясь не думать о случившемся, и когда оглянулся назад, то над местом впадения потока в овраг изумленно увидел нарядный полукруг радуги, светившейся непорочно чисто и загадочно, словно сделали ее люди из своего несбывшегося счастья.
(По К. Воробьеву, 206 слов)
ЗАНЯТИЕ № 3
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
Признаюсь, за последнее время чтение книги Виталия Левченко и Тамары Гривы "Музеи и памятники Курской области" было самое захватывающее чтение: я как бы заново совершала открытие своей малой родины, узнавала ее богатейшую историю (помните знаменитое "А мои-то куряне – опытные воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны…" из "Слова о полку Игореве").
И благодарно откликалось во мне предположение курского ученого-филолога Исаака Баскевича, что Карельское поморье и Курщина чудесным образом соединены. Не случайно же в поморской былине об Илье Муромце и Соловье-разбойнике упоминаются исконно курские места, такие как речка Смородина, что протекает в моем родном Золотухинском районе, деревни Черная Грязь и Береза.
Знакомилась я по названному сборнику и с людьми, составившими гордость курской земли, – от преподобного Феодосия Печерского и духовного светоча православной Руси Серафима Саровского до наших современников.
В заслугу авторам следует поставить то, что они впервые в краеведческой литературе назвали имена земляков, известных в научном мире, но малознакомых массовому читателю. Это Б.П. Бабкин – крупнейший филолог, ученик И.П. Павлова, С.Г. Пушкарев – выдающийся историк русского порубежья, И.П. Чистяков – математик, профессор Московского университета, основатель дореволюционного журнала "Математическое образование".
В Курской области зарегистрировано более 500 памятников истории, боевой славы, культуры, архитектуры и природы. С наиболее значительными из них знакомят нас авторы.
Музеи называют хранилищами памяти. Только в одном областном краеведческом музее собрано более 150 тысяч экспонатов. А если к ним прибавить все, что хранится во всех музеях области, то получаются несметные сокровища.
(Из газет, 240 слов)
* * *
Первого августа Русская православная церковь чтит память преподобного чудотворца Серафима Саровского.
Прохор Машнин, будущий святой, родился в Курске в купеческой семье 19 июля 1759 года. Двадцатилетним юношей, сразу после освящения Сергиево-Казанского собора, построенного его родителями, ушел он в Саровский монастырь Нижегородской губернии, слава о котором доходила и до Курска.
С первого дня поступления в обитель Прохор воздерживался в пище, но себя не изнурял. Старцы вскоре благословили его оставить монастырь и удалиться в лес, где он построил себе шалаш и в нем предавался молитве.
Тринадцатого августа 1786 года он был пострижен в монахи, и имя ему нарекли Серафим, что значит "согревающий".
Пустынька, в которой он спасался, была в дремучем лесу на берегу речки Саровки. Здесь он устроил себе огород с пчельником, сам себе добывал пропитание.
Немало подвигов брал на себя преподобный Серафим: 1000 ночей он молился на камне в лесу, а днем – в своей келье. Три года провел в полном безмолвии.
Не прерывая обета молчания, он, вернувшись в монастырь, прибавил и подвиг затворничества, никуда из кельи не выходя и никого к себе не принимая. А после этого открыл двери своей кельи для всех нуждающихся в словах утешения. И потекла к нему вся Россия. И сегодня вновь тысячи паломников едут поклониться святому преподобному, который предсказал судьбу России: "Произойдет гибель множества верных отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей, осквернение церквей Господних, уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются. Но Господь помилует Россию и приведет ее путем страдания к славе…"
(Из газет, 240 слов)
ЗАНЯТИЕ № 4
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
В тот же день я уехал из города. До моего прошлогоднего озера было километров сорок по песчано-лесистому проселку, пустынному и диковатому. Стояла неважная для рыбалки погода, тихая, яркая и засушливая, но проселок был еще по-весеннему плотным и легким, и на опушках сосновых подлесков то и дело попадались колонии анемонов. Я остановился на своем прежнем месте. Тут сохранилось все в целости – обмелевший ровик и колышки для палатки, обуглившиеся рогульки для подвески котелка, голубая развеянная зола кострища, пологий травянистый спуск к озеру, заросший молодой "куриной слепотой", само озеро, кипящее по осокистым закрайкам, – наверно, нерестилась плотва. Я привез с собой для прикорма два целлофановых мешка с пареным горохом и пшеницей, а за наживкой пошел на тот конец озера, – там я знал бабку Звукариху, одиноко жившую в километре от деревни Звукаревки. Изба ее сидела на самом берегу озера под нависью старых ракит, и на ее крылечном конике алели три большие звезды из фанеры, приколоченные одна над другой, – неукорный знак живым о том, что Звукариха не дождалась с войны трех сыновей. Бабка кормила кур возле крыльца. Она успела загореть и обветриться с лица, – огород, где я обычно добывал червей, был вскопан и разделен на грядки, и там уже выметывал третий лист огуречник и щетинился лук. Я стал спиной к фанерным звездам и поцеловал ее трижды – в щеки и в лоб, и она заплакала, а я достал из сумки и положил ей в фартук килограмм дрожжей: сколько раз просила привезти еще в прошлом году.
(По К. Воробьеву, 230 слов)
* * *
Конец апреля в наших местах похож на бабье лето. Ласковой прохладой воздуха похож, лоснящимися дорогами, мотками паутины в полях и на выгонах, розовым светом утренних и вечерних зорь. В апреле и в августе у нас далеко проглядывается мир, километров на пятнадцать проглядывается, а дальше – там начинается тогда слепяще-синяя зыбь марева, таинственная, зубчато-текучая и манящая, как океан.
Вправо и влево от дороги в полях бесшумно елозили крошечные тракторы, а следом за ними рассыпным строем, то и дело кланяясь, ходили маленькие бабы, повязанные белыми платками, в белых чулках и передниках, и это делало их похожими на чибисок.
Я ехал предельно медленно и почти не управлял машиной, а впереди посредине дороги шел высокий старик с желтым, как бублик, отполированным посошком. Он шел степенно, прямо, не глядя по сторонам. На нем были зимняя шапка, рыжий поярковый пиджак с широким хлястиком, усаженным четырьмя золотыми офицерскими пуговицами, белые шерстяные чулки по самые коленки и новые калоши. Они трепетно посверкивали, будто из-под ног старика все время вспархивали и никак не могли улететь два грача. Я не мог объехать его – слева и справа росли зеленя, и ему нельзя было посигналить – он о чем-то думал, а может, просто шел и радовался новой весне. Сигналить тут было нельзя, и я притормозил и отпустил его метров на пятьдесят, потом хлопнул дверкой. Старик оглянулся, сошел с дороги и переложил посошок из левой в правую руку. Он стоял и ждал, пока я проеду.
(По К. Воробьеву, 260 слов)
ЗАНЯТИЕ № 5
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
О произведениях Е.И. Носова написано немало статей и книг, но глубокий интерес и искренняя любовь к повести "Усвятские шлемоносцы" побуждают меня взяться за перо, поразмышлять о том, что, может быть, осталось вне поля зрения моих коллег.
О сборах на войну, о душевном созревании вчерашних хлебопашцев, превращающихся в воинов, сказано много и убедительно, но есть в повести то, что роднит ее с книгами Можаева и Тендрякова о суровой правде 30-х годов. Идя по Усвятам вместе с мужиками, начинаешь чувствовать не только любовь к родной земле, но и боль. Откуда она? От жалости к малым и старым, от понимания, что не всем будет суждено вернуться в отчий дом. Отчего же еще? И тут исподволь понимаешь, что боль идет от ощущения той небогатой, трудной, несправедливой жизни, которой заставили жить усвятцев. Е. Носов не мог в 70-е так открыто, как Тендряков и Овечкин в неопубликованных рассказах, писать о коллективизации, но он дал понять, какой ценой война была выиграна, что все могло быть по-другому.
Вот спорят Касьян и Наталья, в каких сапогах идти на войну. Конечно, можно сделать акцент на любовь жены к мужу, но ведь страшное в другом. Единственной ценностью, которую отец хочет оставить семье на черный день, становятся новые сапоги. А Матюха Лобов и вовсе отправляется в поход в лаптях… Сидит он перед путем-дорогой, наяривает на гармошке, а автор как бы между делом замечает, что в "трудный 33-й год" Лобов вербовался на работу на три года, но "что-то там не то нашкодил, не то еще чего и отбыл за то три года сверх договора". Вполне понятно, что кроется за словами "не то еще чего".
У Касьяна душа болит по-настоящему. Все вокруг напоминает ему о предстоящей трудной жизни: пусты закрома, на конюшне нет овса, лошадей заберут на передовую; много прорех во дворе и в доме, про одежду и говорить нечего. Вот и рассуди: где тяжелей придется – на фронте или в деревне?
(По Т. Летапурс, 320 слов)
* * *
Время шло своим чередом. Каждодневно в нужные часы гудел заводской гудок. Работали казенную работу отец с матерью и мои дядья. Без малого износа своей дюжинной силушки ковал железо и мой дед, пока не грянула "священная". В первый же год войны на дальних и ближних фронтах сложили свои головы сыновья деда – все до единого. Как водилось на Руси, Ксенофонт Кондратович запил с горя, накликая и на себя скорую смертушку. Но не от вина помер дед. Оно его, сколько помню, никогда не брало. Сокрушила его со света злынь-тоска по родным сынам. За неделю до полной остановки сердца дед сходил в свою старую кузню и попросил молодых мастеров отковать ему крест.
…Я не хоронил любимого деда. Как некогда кувалдой был отбит кусок от старого точила, так и меня отшибла от дома война, надолго и лихо закрутив, будто песчинку, в бешенстве людской круговерти. Пройдя фронт и получив все, что отведено уцелевшему солдату, – ранение, контузию, медали, мне долго пришлось блукать по чужбинному белу свету в поиске своей судьбинной доли. Ушли мои лучшие годочки, а я так и не стал "казюком" – казенным рабочим. Но до сей поры, теперь уже со стариковской жизненной отметины, мне горько вспоминается дедовское точило. Все реже и реже, с панихидным чувством я наезжаю на родимый корень. Избы давно нет – снесли коммунальным бульдозером. Причину нашли важную: своей старинушкой она портила "державный" вид российской дороги, по которой в восьмидесятом надо было пронести в столицу олимпийский огонь, зажженный от главного Светила на потеху и диво живущим. Теперь на кровном корню растет лишь горюн-трава да светится лунным отшибком точильный песчаник, словно могильный камень над сгибшим гнездом из века работного рода. Под тем камнем – и совесть, и муки самых дорогих мне людей…
(По Г. Сальникову, 228 слов)
ЗАНЯТИЕ № 6
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
После того как здешние шквалистые ветры разгонят остатки льда и острова оденутся зеленью, сюда начинают частить нарядные многопалубные теплоходы. В распахнутые окна кают вдруг свежо и властно дохнет большой водой, и пассажиры посыплют на палубу любоваться Онегой, смотреть, как утонувшее солнце бежит где-то совсем близко за краем воды, будоража задремавшие облака и самую воду чуткими всполохами. В разгар белых ночей далеко видать окрест: и тихие всплески рыб, и призрачные гривы отдалившихся берегов, и то, как за кормой по огнистой засмиревшей глади тянется вспаханная кораблем фиолетовая дорога. Каютные люстры погашены, оставлены только сигнальные фонари на мачтах, приглушенно урчат мощные дизели, и кажется, будто корабль не просто плывет своим обычным рейсом, а осторожно пробирается в самое сердце чуткой северной ночи. И все парят позади бессонные чайки, летят за теплоходом от самой Вытегры или Петрозаводска, кружат молча, без обычного дневного галдежа, словно и они не решаются нарушить ночное таинство воды и неба.
А утром Онегу уже не узнать: очнулась, зашумела, заходила широкими размашистыми валами. Под засветлевшим ветром порывисто летят тугие грудастые облака. Они рождаются где-то в одной точке горизонта и, растянувшись через весь небосклон лебедиными вереницами, опять слетаются на другую сторону в плотно синеющую стаю. Облака обгоняют теплоход, тенями накрывают встречные острова, и уже различимо, как на одном из них встают нерукотворным дивом седоглавые храмы.
(По Е. Носову, 221 слово)
* * *
История любит повторения, как бы отказывая человечеству в умении извлекать уроки. В строю отряда Урио, насчитывавшем полтора десятка боевых единиц, находился и крейсер "Нанива", который десять лет назад потопил в тех же местах "Гаошан". В то лето тысяча восемьсот девяносто четвертого года в Чемульпо базировался в качестве стационера и "Кореец", который оказался невольным свидетелем расправы японцев с пароходом. Благодаря его докладу, переданному через сеульское посольство в Петербург, весь мир узнал о пиратском, как писали газеты, начале японо-китайской войны.
Похоже, так произошло и на этот раз. Вечером "Кореец" направился в Порт-Артур, но на выходе из гавани был обстрелян отрядом Урио. Таким образом "Кореец" опять первым узнал о начале военных действий Японии, теперь уже против России. Что касается официального уведомления о начале русско-японской войны, которую правильнее было бы назвать японо-русской, то оно было вручено командиру "Варяга" только на следующий день.
В этом уведомлении Урио требовал, чтобы русские корабли покинули Чемульпо до полудня, предупреждая, что в противном случае они будут атакованы прямо в порту. Руднев, обговорив ультиматум японцев с коллегами – командирами военных кораблей США, Франции и Италии, сделал вывод, что ждать от них активной помощи в защите статуса порта не приходится, поэтому стал готовиться к бою.
(По А. Харитановскому, 200 слов)
ЗАНЯТИЕ № 7
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
Может, только в Ракитном звенят потемки в хатах, когда засиневаются окна, когда все, кроме слушающего, спят. Звон похож на ветровое касание балалаечной струны, если знать, что такое балалайка. Но, может, это не во всех хатах так. Может, певучих тут только две – наша да вот дядина… Дядя Мирон спал на спине, умиротворенно покоя руки на груди, и я тихонько перелез через него. Дверь я открыл неслышно, и в сенцах на лавке нашел то, что мне было нужно, – ведра. Колодезь был внизу, под горкой.
Простор, в который я вышел, был устрашающе широк. Раньше от улицы к речке, справа и слева, в конец села, сбегали огороженные сады и конопляники. Теперь тут была целина, степь. В рассветной просини утра степь чуть-чуть розовела, пробивалась молодая трава. Под бугром залегал еще ночной полумрак, и голая речка блестела там сизо и холодно. За речкой, сходясь где-то с небом, полого возвышались черные поля.
Колодезь вековал на прежнем месте, тот же дубовый, позеленевший от времени сруб, то же дубовое корыто для водопоя лошадей, та же окостеневшая орясина журавля. И ни следа от купы темных вязов. При мне их ветви шатром нависали над колодцем, и летом невозможно было пройти мимо, чтобы не ухнуть в студеную преисподнюю.
Мне надо было припомнить тут многое, потом достать воду, поставить ведра на козырек сруба и снова что-либо припомнить. Любое. Мне надо было стоять спиной к селу и оглянуться на него в самый последний момент, когда уже нельзя будет не оглянуться и не увидеть свою хату. Но может, ее давным-давно нет и я зря тут ворожу с собой? И что лучше: чтобы она была цела или чтобы ее не было?
Этого я не знал…
(По К. Воробьеву, 237 слов)
* * *
Всю долгую жизнь тополь тянется к солнцу. Он протягивает ветви на восток, чтобы встретить светило в самые первые мгновения, как только оно окажется над краем земли. На юг простерто ветвей больше, чем в любую другую сторону, потому что в полуденные часы солнце очень щедро. Даже на заходе тополь не упускает момента воспользоваться последним теплом и светом. Но и северная сторона тоже во всеоружии. Дерево и туда простерло свои ветви на всякий случай, если солнце вздумает заглянуть с этого края. Каждый год он наращивает самые тонкие веточки новыми побегами, чтобы еще приблизиться к светилу. Он не выглядывает из-за заборов и сараев, он поднялся над всем этим, чтобы ничто не мешало видеть источник света и первым встречать его на восходе. Каждый год он старательно располагает свои листья так, чтобы ни один луч, упавший на него, не пролетел мимо в какую-нибудь прореху в его кроне. Он раскинул над собой такой шатер, что даже капля дождя не сможет упасть на землю, не задев листа. А чтобы случайная буря не разрушила вековой работы, год от года наращивает мощь ветвей и все глубже уходит корнями в землю. Ему еще многие десятилетия держать на себе свое обширное поднебесное царство.
Джомолунгма дремлет в тепле весенних лучей. Но жрецы Джомолунгмы уже готовятся к майскому обряду пробуждения. Этот день сопровождается большим фейерверком. Сейчас жрецы старательно начиняют взрывчаткой каждую почку для праздничного салюта. Все должно быть готово к условленному сигналу. Сигнал к торжеству пробуждения придет однажды тихой майской ночью, и жрецы подожгут фитили. Это будет большой праздник на вершине Джомолунгмы.
(По Е. Носову, 249 слов)
ЗАНЯТИЕ № 8
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
ТЮТЧЕВСКАЯ СТРАНИЧКА
Нежная и в то же время сочная красота русского Черноземья: степные просторы, пересекаемые неторопливым течением многочисленных рек и речушек, окаймленные лесами и перелесками, яблоневые сады, песни курского соловья – все это очаровывало и манило к себе.
Живописуя курскую землю, И.С. Тургенев и Н.С. Лесков (подобно курянину Н.А. Полевому) прибегали к "высоким" поэтическим словам: "красота", "благодать", "раздолье", "удовольствие", "удивление". Сильные эмоции вызвала встреча с Куском у поэта Федора Ивановича Тютчева. Он посетил город летом 1868 года, возможно, в связи с необходимостью разрешить какие-то вопросы, касавшиеся его детей от Елены Александровны Денисьевой, курянки по происхождению. Трагическая любовь, соединившая ее с поэтом, получила свое отражение в так называемом "денисьевском цикле" стихотворений. Среди них: "О как убийственно мы любим…", "Сияет солнце, воды блещут…", "Я очи знал, – о эти очи!…", "О, не тревожь меня укорой справедливой!…" – стихи, которые знакомы каждому любителю поэзии. Ко времени приезда Ф.И. Тютчева в Курск Елены Александровны уже четыре года как не было в живых (она скончалась в 1864 году). И хотя переживания, терзавшие поэта, не ослабли, они ушли вглубь.
Федор Иванович остановился в городской усадьбе отца Е.А. Денисьевой (на ее территории ныне размещена областная больница №1). В те времена к усадьбе прилегал сад, парк с тенистыми аллеями.
Город детства Денисьевой произвел на Ф.И. Тютчева самое прекрасное, поэтическое впечатление. "Я ничуть не сожалею, – писал он домой, – о своей долгой остановке в Курске: расположение его великолепно". Окрестности города смутно напомнили поэту окрестности Флоренции. "Вот еще одно из тех мест, которое, не будь оно в России, – не без горечи заметил Ф.И. Тютчев, – давно бы служило предметом паломничества для туристов". Его очаровала прогулка по возвышенностям, на которых расположен город, открывающийся с них вид на речку Тускарь, "искрящуюся" на солнце и усеянную "сотнями купальщиков". Эта картина заставила его вообразить себя перенесенным в далекие мифологические времена.
Курские впечатления, видимо, сказались в стихотворении Ф.И. Тютчева "В небе тают облака", написанном в самом начале августа 1868 года:
Чудный день! Пройдут века –
Так же будут, в вечном строе,
Течь и искриться река
И поля дышать на зное.
(По И.З. Баскевичу, 325 слов)
КОРЕННАЯ ПУСТЫНЬ
Путь в коренную пустынь лежит по Московско-Курской железной дороге. За станцией Золотухино поезд пробегает по мосту через реку Тускорь, на берегу которой стоят пустынь и Курск. По обе стороны железнодорожного полотна раскинулись черноземные поля, прекрасно описанные щигровским помещиком, известным писателем-туристом Евгением Марковым. На околицах больших сел и деревень кое-где высятся пирамидальные тополя, правда, еще не столь величественные, как в коренной Малороссии.
Впереди направо среди зелени белеет святая обитель.
На платформе станции Коренная пустынь, называвшейся ранее Будановская, стоит большая каменная часовня, монах которой во время стоянки поезда ходит по платформе со сбором подаяния, звоня в колокольчик.
От станции до пустыни четыре версты по проселочной дороге. Масса извозчиков ждет у вокзала богомольцев. От станции до самого монастыря протянулась огромная деревня Будановка, вдоль которой мы и едем.
На скате горы, на правом берегу Тускори, среди обширных рощ и садов приютилась обитель. Ее белые храмы и здания то живописно скрываются в купе окружающих их деревьев, то выглядывают из-за них, словно головки белых лилий из корзины зелени. Виден величественный соборный храм, позади его высится колокольня. За собором и колокольней стоят обширный двухэтажный дом настоятеля монастыря и другие здания, налево выглядывает скитский храм. Близ собора видно начало крытой галереи, идущей к нижнему колодезю, где явилась чудотворная икона. Сама галерея закрыта ветвями вековых деревьев, но нижняя церковь, построенная над святым колодезем, отлично видна. Удивительно красивы в осеннюю пору года "в багрец и золото одетые" рощи и сады обители.
К югу от монастыря, в сторону Курска высоко на горе стоит большой каменный храм села Долгого, а к северу раскинулись белые хатки деревни Служни, население которой кормится работою на братию монастыря.
У подножья горы красиво вьется река Тускорь, через которую богомольцев перевозят на двух больших лодках.
От монастыря до Курска 27 верст.
(По А.Фирсову, 267 слов)
ЗАНЯТИЕ № 10
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
…Первым живым поэтом, встретившимся в жизни, был мой дед Николай Павлович Пинский. Отец моей матери, фантазер, охотник, говорун на чистейшем орловском говоре, по-старинному оборачивавший синтаксис. Он-то и удивлял меня необычностью применения выражений и словечек. Бабка, его жена, была еще из крепостных взята замуж, выкупленная дедом из неволи. Была у них любовь верная и долгая. Это тоже мне служило примером человеческих отношений. Но я об этом писал в стихах… Фантастические рассказы деда о собственных приключениях должны были бы быть записанными – с рифмами или без рифм, – оставаясь настоящей поэтической выдумкой. Например, о быках, дравшихся у шалаша, в котором дед заночевал. Быки дрались так яростно, что от летевших от ударов их лбов искр загорелся шалаш. Или же о зайце, унесшем дедовы часы. Часы были старинные, с заводом на две недели, и носились на длиннейшей медной цепочке, надевавшейся петлей через голову. Так вот, заяц, сиганувший через куст, на котором дед развесил во время привала часы, унес их. Зайца этого, когда он из русака уже сделался беляком, настиг-таки выстрел деда. Часы оказались в целости, что удивительно – они все еще шли! Вот какой был завод! И попробовали бы вы, будучи слушателем, усомниться в слышанном. Как все самолюбивые авторы, дед критики не терпел! "Живых" поэтов я потом встречал не раз, но никто из них меня не поражал так, как в детстве дед…
(По Н. Асееву, 198 слов)
ПЕРВЫЙ ДЕКАБРИСТ
Владимир Федосеевич Раевский, сын богатого курского помещика, появился на свет как раз в год смерти Шелихова, в 1795 году. А в семнадцать лет он уже отличился в Бородинском сражении и был награжден золотой шашкой с надписью "За храбрость". Он участвовал и в заграничных походах русской армии.
Ожидания обновлений в России после победы над Наполеоном не сбылись. Мрачная власть Аракчеева крепла, людей, которые этому противостояли, ждали опала и ссылка. Раевский, назначенный на службу на юг России, попал в дивизию будущего декабриста Михаила Орлова. Он вступает в "Общество благоденствия" и становится его деятельнейшим членом. В дивизионной школе, где он преподавал, солдаты поразительно много знали о Великой французской революции, об испанских революционерах. Раевский говорил с ними о преимуществах конституционного строя перед деспотическим. Он настолько не умел скрывать свои взгляды, что заслужил репутацию "совершенно необузданного вольнодумца".
Наверное, именно это качество привлекало к нему Пушкина. Известно, как восхищен был поэт стихами Раевского о стране, "где народ, подвластный страху, не смеет шепотом роптать". Когда над Раевским нависла угроза ареста, именно Пушкин первым предупредил его об этом. Раевский успел уничтожить самые опасные бумаги. Но репутация его делала наказание неизбежным. В феврале 1822 года он был арестован. Вот почему его называли "первым декабристом", хотя непосредственно по делу о восстании он не проходил. Раевский был осужден на поселение в Сибирь. Здесь в 1872 году он и умер.
(По М. Шехиреву, 220 слов)
ЗАНЯТИЕ № 10
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
На курской земле, недалеко от старинного города Рыльска находится жемчужина русского дворцово-паркового искусства – имение Барятинских "Марьино". Оно было создано по проекту замечательного русского архитектора Карла Гофмана в конце второго десятилетия девятнадцатого столетия (в тысяча восемьсот двадцатом году) Иваном Ивановичем Барятинским. Известный российский дипломат, человек всесторонне образованный, он не только создал дворцово-парковый ансамбль, достойный лучших образцов дворянских усадеб Москвы и Петербурга, но и собрал в "семейном гнезде" великолепную коллекцию живописных полотен, мраморных скульптур, ценнейших книг, устроил один из лучших в округе театров с собственным симфоническим оркестром.
Унаследовав от отца богатейшее имение, сыновья Александр и Владимир Барятинские продолжали улучшать архитектурную выразительность Дворца, пополнять его картинную галерею и библиотеку новыми живописными полотнами и книгами.
С 1923 года в "Марьино" размещается всероссийская здравница, 75-летие которой было широко отмечено в январе тысяча девятьсот девяносто восьмого года.
"Марьино", входящее в систему медицинского центра управления делами администрации российского Президента, гордо несет имя основателей усадьбы князей Барятинских и славится мягким климатом, поэтичностью здешней природы, историко-культурным наследием, великолепными врачами и, разумеется, современным сервисом. Полноценное лечение и отдых здесь ежегодно получают сотни россиян.
(По В. Кулагину, 198 слов)
* * *
Первый крестный ход состоялся в 1618 году по высочайшему указу царя Михаила Федоровича. Курская Чудотворная икона была торжественно перенесена от Знаменского монастыря, где хранилась, к месту своего обретения – в "пустыньку, что на корню".
С приходом в 1917 году к власти воинствующих атеистов этот благочестивый и радостный обряд православной церкви был запрещен. Но через семь десятилетий неустанными заботами архиепископа Курского и Рыльского Ювеналия, мирян и благотворителей монастырь воскрес. Был возрожден и величественный крестный ход – праздник души, праздник веры, единения православных россиян, событие в их духовной жизни.
Крестный ход начинается ранним утром у Знаменского монастыря города Курска. В шесть утра благовест сзывает паству в главный храм епархии. Верующие и священнослужители, куряне и гости древнего города внимают голосу архипастыря, возглавляющего торжественную службу.
После литургии архиепископ Ювеналий со списком Курской Коренной Чудотворной иконы "Знамение Божией Матери" (оригинал ее хранится в США) выходит из собора. Торжественно звучат колокола. Мощный хор подхватывает слова: "Пресвятая Богородица, просвяти нас светом сына твоего…" И тысячи людей расступаются. И в живом коридоре над их головами, обрамленная багровыми пионами, плывет курская Святыня. И мощный людской поток тянется от Чудотворной по улицам Курска под колокольные звоны всех храмов, встречающих паломников.
Икона крестным ходом доставляется в Коренную пустынь – обитель, возникшую на месте обретения Чудотворной. Торжества завершаются поздним вечером при тысячах свечей, зажженных паломниками.
Возрождение крестного хода в Коренную – это не только восстановление исторической памяти, но и наше очищение перед предками.
(Из газет, 219 слов)
ЗАНЯТИЕ № 11
КЛЮЧИ К ДИКТАНТАМ
* * *
Моква расположена недалеко от города Курска, всего в пяти километрах от западной его окраины. Это место хорошо известно курянам как природная зона отдыха, включающая в себя ряд санаториев, домов отдыха, пионерских лагерей.
Это удивительный природный ландшафт: хвойный и лиственный лес, река Сейм с песчаными пляжами, пруды и, конечно, дворцово-парковый комплекс XIX века – усадьба Нелидовых.
У Моквы Нелидовых была своя предыстория, уходящая в древность, о которой рассказывают документальные источники.
Название деревни происходит от одноименной речки – правого притока реки Сейм, которая со временем обмелела и стала именоваться ручьем. Интересно, что в документальных источниках и литературе прошлых веков встречается написание села через "а" – Маква и через "о" – Моква.
А в течение нашего века все же укоренилось название последнее. Слово это – угро-финского происхождения, и значение его объяснить теперь сложно.
Известно, что "ва" на угро-финском означает "вода", "река", а "мак" или "мок", возможно, – характеристика реки или местности, где она протекает.
Вот короткое упоминание о речке Мокве в описании курских окрестностей 1785 года: "…Вершина ее в селе Касинове, которая выходит из Колодезя, впадает в той же округе в реку Сем (Сейм), в течении простирается на 16 верст…"
Первые упоминания о Мокве встречаются в документах XVII века. В 1617 году: "…Дворяне и дети боярские Курчане с ратными людьми составили отряд и пошли на промысел над Литовскими людьми, появившимися в Курском уезде и даже в окрестностях города Курска, где настигли их на реке Мокве, впадающей в Сейм с правой стороны…"
(По Е. Холодовой, 232 слова)
* * *
Начало строительства усадьбы в Мокве связано с Аркадием Ивановичем Нелидовым (1773–1834), братом фаворитки Павла I – Екатерины Ивановны Нелидовой (1758–1839), который благодаря такому положению сестры за короткое время сделал блестящую карьеру от камер-пажа до генерал-адъютанта.
В 1797–1798 годах ему были пожалованы земли в Воронежской, Орловской, Смоленской, Тамбовской губерниях и "…Курской губернии Рыльской округи сёла Гламаздино и Старшее…"
С удалением Е.И. Нелидовой от двора Аркадий Иванович был отставлен от службы. По воцарении Александра I Нелидову было возвращено звание генерал-адъютанта с производством в генерал-лейтенанты.
После опалы А.И. Нелидов занимал многие высокие посты в Санкт-Петербурге и других городах, а в 1811 году Александр I назначает его губернатором Курской губернии. Эта должность остается за ним до 1818 года. От брака с графиней Софьей Федоровной Буксгевден он имел шесть сыновей и семь дочерей. Умер А.И. Нелидов 3 сентября 1834 года в Ревеле, похоронен в Санкт-Петербурге.
В указах Павла I среди дарованных А.И. Нелидову деревень Курской губернии не говорится о Мокве. Неизвестны документы и о времени строительства усадьбы, но можно предположить по архитектуре дворца, что усадьба создавалась на рубеже XVIII–XIX веков. Возможно, Моква была куплена Аркадием Ивановичем во времена опалы как одно из красивых и близких от города мест, где и было начато строительство усадьбы.
На основе существовавшей дубравы был разбит так называемый английский парк (приближенный к естественной природе). Запруды на реке Мокве образовали систему трех прудов. Дворец, сливаясь с окружающим ландшафтом, создавал неповторимый и загадочный мир русского "рыцарского замка".
(По Е. Холодовой, 228 слов)