Белая стая

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так, что сделался каждый день

Поминальным днем,

Начали песни слагать

О великой щедрости Божией

Да о нашем бывшем богатстве

Часто Батюшка выносил из внутренней келлии ка­кую-нибудь книгу или рукопись и говорил: «Давайте, почитаем»... Он очень любил стихи. Тонко чувствуя слово, ценил Богом данный человеку дар облекать мыс­ли в поэтическую совершенную форму. Батюшка мало говорил, любил простоту и четкость, ясность, потому и близки ему были русские поэты и духовная поэзия. Он просил читать чаще детям хорошие стихи, ибо они «умягчают сердце». «Некоторые стихи, — говорил он, — как молитва, и человек, читая их, беседует с Гос­подом, а потом он полюбит саму молитву, его будет тя­нуть к ней, чтобы покаяться перед Творцом». С детст­ва он собирал и переписывал духовные стихотворения, поэмы и сказания. (Сборник духовных песнопений Ба­тюшки Николая «Слово Жизни» сейчас есть почти в каждом Храме.) Даже в ссылке Батюшка переписывал духовное слово. В последние годы своей жизни, к Батюшке Нико­лаю обращалась за духовными советами Анна Андре­евна Ахматова (1889^ 1966), ее можно было назвать духовной дочерью Батюшки, так он сам говорил. (У Ба­тюшки долгое время хранились письма Анны Андре­евны, он многим показывал их и читал. Кому-то они понадобились: однажды, вернувшись после Всенощной в келлию, Старец обнаружил замок сорванным, а мно­гие бумаги и рукописи из его келлии исчезли, как был украден из Храма, из Святого Алтаря, Крест — благо­словение Митрополита Вениамина, который Старец хранил на Престоле.)

«Мы с ней много раз встречались, с Анной Андре­евной, были друзьями, — говорил Старец. — Она была чудный, верующий человек, много перенесла и страда­ла сильно, а ушла ко Господу монахиней». Мы не спро­сили Батюшку, была ли Анна Андреевна пострижена в монашество перед уходом в Вечность или нет, потому что это — тайна ее сердца. Для нас важно духовное слово Старца, определяющее итог земной жизни чело­веческой души: душа рабы Божией Анны отошла в Веч­ность, облеченная в белые монашеские ризы, и мы светло радуемся об этой милости Спасителя к ней.

В Батюшке Николае все видели и чувствовали не­обыкновенную, сострадательную любовь ко всякому созданию: он никого не судил. Сострадание — было ос­новой его пастырского служения; оно сияло в Батюшке и научало и нас видеть и чувствовать чужую боль и не­мощь, помогало не ожесточаться во время искушений, но учиться прощать и молиться за причиняющих зло.

«Все одинаково боримы врагом, — вздыхал Ба­тюшка, — только один сопротивляется ему, другой и не думает, а иному — некому помочь в этой борьбе ду­ха». Незабвенный Батюшка, думается мне, уже рожден был в наш грешный мир с сострадающим и ми­лующим сердцем, потому Господь и посылал ему в «друга искренние» молитвенников-отцов, которые ук­репляли его на благословенном пути сострадания. Вос­принял Старец эту бережность к душе и от Митропо­лита Вениамина, и Валаамских пустынников...

Божественные отцы учат нас смирению и терпе­нию, венец коих — тихая и никогда не престающая Любовь Христова.

В свой сборник «Слово Жизни», он включил стихо­творение Ярослава Смелякова, посвященное Анне Ах­матовой. Батюшка поместил его перед своей «Авто­биографией»... пятым от конца... Завершающим, ито­говым, венчающим путь странника на земле...

Не позабылося покуда,

И, надо думать, навсегда,

Как мы встречали Вас оттуда

14 провожали Вас туда.

Ведь с Вами связаны жестоко

Людей ушедших имена,

От Императора до Блока,

От Пушкина до Кузьмина.

Мы ровно в полдень были в сборе.

Совсем не в клубе городском,

А в том Большом Морском Соборе,

Построенном еще Петром.

И все стояли виновато

Среди хоругвей, вдоль

Икон — Без полномочий делегаты,

От старых питерских сторон.

По завещанью, как по визе,

Гудя на весь лампадный зал,

Сам протодиакон в светлой ризе

Вам отпущенъе возглашал.

Он отпускал Вам перед Богом,

Все прегрешенъя и грехи,

А было их не так уж много

— Одни поэмы да стихи.

«Мне вспоминается ночь с 23 на 24 июня 1989 го­да, — пишет исследователь творчества Анны Андреев­ны. — Поздно вечером мы с друзьями пришли к моги­ле Ахматовой. Она пламенела лепестками тюльпанов, тускло освещаемых десятками свечей. Я поставил в из­ножий креста свечу в лампадке, привезенной из слеп-невского дома [...] Веяло прохладцей, туман плыл низко над озерными водами. По береговой тропинке к нам вышел старик в поношенных кедах, с рюкзаком за пле­чами, с ножом за поясом. «Откуда вы, дедушка?» — спросили мы его. «Издалека, — ответил он, — из Си­бири. Да нас тут много — поглядите, вон костерки жгут, греются». Мы поглядели по берегам озера — тут и там дымились невысокие костры. «А зачем вы прие­хали сюда?» — спросил я. «Как зачем? — удивился ста­рик, — надо Аннушку ведь помянуть. Ведь она всю жизнь за правду стояла, как же не приехать, не помя­нуть...» Я понял, что это съехались, сошлись, чтобы по­мянуть Ахматову в ее столетнюю годовщину. [...] Мне показалось тогда, что времена Анны Ахматовой имеют и еще одно измерение — они тайно живут в неистре­бимой душе народа, с которым она связала себя наве­ки великим русским словом»⁴².

«Она всю жизнь за правду стояла», — так оценил ее труды верующий русский народ, именно за это глу­боко уважал Анну Андреевну Батюшка Николай, ибо все минет — одна Правда Божия останется.

Батюшка учил нас любить Слово, Слово Божие, и всегда хранить сердце, очи и уста. Каждое наше слово записывает Ангел, говорил он, и о нем будет спроше­но в день Суда. Просил не судить друг друга, ибо это — не наша мера, судить нас всех будет Господь и наша совесть. «А совесть каждого человека уже видна в его словах и делах, — говорил Батюшка. — Мы ведь чув­ствуем, как каждый человек хочет спастись и упоко­иться в Царствии Небесном, со Христом. Не надо его отталкивать, надо помочь ему». Вот звуки души, про­стирающейся вослед Христу и облеченной в бело­снежные, благоухающие монашеские ризы, которые видел духовным оком в человеке незабвенный Батюш­ка Николай:

Великую зиму я долго ждала,

Как белую схиму

Ее приняла.

И в легкие сани

Спокойно сажусь...

Я к вам, китежане,

ао ночи вернусь.

За древней стоянкой —

Один переход...

Теперь с китежанкой

Никто не пойдет,

Ни брат, ни соседка,

Ни первый жених, —

Лишь хвойная ветка,

Дя солнечный стих,

Оброненный нищим,

И поднятый мной...

В последнем жилище

Меня упокой^43..

Благодатный Старец видел ясно душу каждого чело­века. Он полностию прозревал сокровенное сердца, ви­дел не только мысли и чувства, но и движения помысла, прилоги. Однажды, у одной матушки, некоторое время не было известий от сына, она часто звонила ему, но с Острова не могла дозвониться. Встревоженная, глубо­ким вечером, уже к ночи, она обратилась к Старцу: «От­че, я переживаю, где мой сын, все ли спокойно у него?» «Не волнуйтесь, матушка, — сказал Старец, — у него все хорошо, Ваш сын в Питере»... Матушка встревожилась еще больше: они живут в Москве, идут занятия в инсти­туте, о каком Питере может идти речь? На следующий день, по молитвам Батюшки, она прозвонилась домой и спросила: «Где ты был?» «Дома, — ответил сын. — Но Батюшка сказал, что ты в Питере!» После некоторого молчания, она услышала слова: «Господи! Как удивитель­но прозорлив Батюшка! Мама, сегодня во сне я ходил по Питеру, по его святыням и памятным местам, там, где мы были еще в десятом классе с гимназией...»

Обращавшиеся к нему, часто даже без слов со сто­роны Старца, ощущали, что он видит все, что происхо­дило в душе, — и общались с ним молитвенно. В таком отношении между духовником и чадами приоткрыва­лась благодатная сила молчания. Авва учил молчанию духовному: даже не сказав ни слова, лишь побывав в келлии отца-наставника, подле него, человек получал утешение и облегчение, а также наставление и вразум­ление. Праведный Старец имел дивный дар прозрения сердца и благодать врачевания его. Этот обильный дар позволял ему «обильно» спасать недугуюших. Рядом с Батюшкой отступало от души все поверхностное и на­носное, греховное, душа очищалась и могла видеть се­бя такой, какая она есть: без искажений. Открывался «внутренний» человек, сокровенное сердца.

Батюшка очень любил молчание. Это было одной из его высочайших добродетелей. Он всегда скрывал свои подвиги и не желал рассказывать о своей подвиж­нической жизни. Очень редко он приоткрывал завесу, скрывавшую его ослепительно белую душу от этого мира, который он не видел и не воспринимал.

Он молился о душе пришедшего человека, чтобы она открылась, покаялась, очистилась и наполнилась благодатным светом...

Преподобный Гавриил Спасо-Елеазаровский гово­рил: «В этом познается, насколько высока и ценна чис­тота души. Тогда только, когда душа отрешена от всего суетного и греховного, как бы завеса спадает с ее ду­шевного ока, и вот она прозрела и видит то, что не бы­ло для нее ясным, и чего не видит занявшийся суетной жизнию мир»...

Подле Батюшки, каждый ясно видел свои грехи и немощи, понимал, в чем корень его греха и приходил к истинному раскаянию и искреннему желанию испра­вить свою жизнь... И только тогда, когда душа человека очищалась и желала услышать слово спасения, Старец говорил с кротостию несколько слов на пользу душе. Как драгоценное сокровище, уносил человек в сердце своем эти слова, и хранил... Слова Батюшки были про­стые, но преисполненные благодатною силою, которая и укрепляла человека. Прозорливость и пророческий дар он прикрывал вскользь высказанными серьезными замечаниями, произнесенными иногда «вдруг» и «не к месту»... Многое из сказанного становилось понятным, или же сбывалось, спустя какое-то время. Иногда про­ходили годы...

Он никогда не ранил душу человека... называл ее «самым дорогим сокровищем вселенной»... «Надо беречь человеческие души для Царствия Небесного!» —говорил Батюшка, Он имел чистое сердце, чистую ду­шу. Думается, он сохранил ее чистоту, дарованную от рождения Господом, и выбелил, возвысил, соделал бли­стающей... Белоснежная душа Старца, отражающая Небесный Свет и щедро освещающая каждого, кто к нему приходил с открытым сердцем!

Святого Исаака Сирина вопросили: «Что есть чис­тота сердца?» Он ответил: «Сердце милующее, сердце любящее... Это сердце тоскует о сломанной былинке, о покалеченном дереве, а не только о страдающем чело­веке». И Сам Христос Спаситель называл блаженны­ми — счастливыми людьми — людей с чистым серд­цем... И они Бога узрят... А иные, как незабвенный Ав­ва Николай, зрели даже в детские годы, при земной жизни, и ныне зрят и радуются в Блаженной Вечности.

Душа человека — это птица, сокровенная и рани­мая, это — дуновение и дыхание Божие. При береж­ном отношении к ней самого человека и близких, она просыпается, пробуждается и расцветает, превраща­ясь в большую и сильную белую птицу. Крепнут и рас­тут крылья духовные — молитва и покаяние, а когда она возрастет в меру Христову, отделяется от бренного тела, глины... И воспаряет в сияющую синюю высь све­тозарных Небес... И летит на крыльях Душа человека, хранимая Ангелами, ко Сладчайшему Спасителю мира Христу...

Человек! Чело вечное! Остановись, помолись, при­мирись со всеми и прости всех, осени себя крестом и посмотри ввысь: над тобою постоянно пролетают пти­цы... Души людей, драгоценнее которых нет ничего на этом белом свете!.. Ты видишь? Тихо летит по Божиему Небу чья-то душа...

Белая стая...

Не стреляйте белых лебедей!..