Своим же, что толпою жадной Дошли до банков и трибун, Напомним: «Страшен русский бунт, Бессмысленный и беспощадный!» Мысль Пушкина! Добавим к ней, Что бунт осмысленный — страшней!

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

Перечитав последний лист, Не сделать бы нам вывод ложный, Что это всё писал безбожный Упрямый материалист. Но что есть Бог — не нам судить! Нам лишь известно из преданий, Кого впрягли переводить Стихи египетских сказаний. И тот, кто древний текст добыл Евангелий, осмыслит много: Ведь вера в Бога, то — не вера Богу, А БЕ — не синоним «был». Попы в догматике своей От торы долго не отстанут. И Моисей у них — еврей, Да и Христа в евреи тянут. Но если поразмыслить строго, (Хоть Библия — не наш предмет) Поймём, что истина — от Бога, А ложь — от правивших Завет. “Нормально” думающий ахнет, Читая эти письмена, Где диалектикой не пахнет, Но фактология — страшна. И как уныло утверждает В «Неве» проклюнувшийся прыщ[73]: «По горло фактов мне хватает, В методологии я нищ!» Вот та черта, где в этой стае Обороняются, как львы, Патрон последний сберегая Всегда для личной головы! Не видя выхода из круга, В истерике забились все: И Меттер, строя «Пятый угол», И «белка» в «Пятом колесе»[74]. Но почему всю жизнь был падок Бродить Бердяев, например, С «волшебным фонарём химер»[75],— Из области ба-а-альших загадок... Загадки, впрочем, лишь игра. Одну вам разгадать под силу: Зачем поэт сравнил Людмилу С Дельфирой. Что за Дельф и Ра?

А то, что знал он без сомненья, Что есть сокрытые от глаз Два мощных центра управленья Сознанием народных масс. Египетско-эллинский мост, Где из-за плотности солидной Формировался «глупый рост», То есть финансово-кредитный. И центр — славянский. Этот был Рассредоточенно-свободным И с направлением природным В конфликт, как первый, не входил; Чем был, конечно, повод дан Певцам чужого идеала Твердить, что вечно отставала Россия от «цивильных» стран. Любвеобилием пронизан, Славянский жрец был «простоват», А потому был частью вписан В «евангельский» конгломерат; А частью стал, как в страшном сне, Подпольем в собственной стране. Вот что поэт имел в виду, Сравнив Людмилы дар свободный С Дельфирою мужеподобной.

А я к Руслану перейду. Он, окрылённый от побед, Своей невесты ищет след. Но где Людмила? Где Народ? Не загнан ли плутом коварным И он в «синайский турпоход», Чтоб выйти однополушарным? От этой мысли сгоряча В неодолимой жажде мести Руслан размахами МЕЧА Пошёл в куски кромсать поместье. Всё, что попалось на пути Под гневную десницу князя, Крушилось, Бог его прости! Мосты — «хозяйственные связи», «Беседки» местного ЦеКа — Сносила всё его рука! Руслан! Руслан! Ну как ты мог?! Методология — не шашка! Но, благо, случай тут помог, Была с Людмилы сбита шапка. Его невесты милый лик В сетях яснеет, проявляясь. Князь сети рвёт, но... грустный миг: Княжна лежит, не просыпаясь. И даже перекройки шум Не разбудил девичий ум.

Устал Руслан, он удручён, Обратно едет тихим ходом. Что ж он теперь? Хоть и с МЕЧОМ И вроде бы уже с народом, Но крепко спящим... Кто гипноз С Людмилы снимет? Вот вопрос! Кому его не задавали — В ответах — голубой туман.

У тихой речки на привале Однажды отдыхал Руслан. Вдруг видит: молодой рыбак Челнок свой к берегу причалил, Красавица его встречает... Но что за юноша? никак?.. Тут был не в шутку огорошен, Узнавши рыбака, Руслан. Да это же хазарский хан, Соперник безусловно в прошлом! Опять вопрос? Его могли бы Решить вы сами без труда: Иудо-христианство «рыбой» Обозначается всегда. Напомним, тем кто позабыл, Как юный хан попался в сети. Двенадцать дев в пути он встретил, Тринадцатую — полюбил. Но сложный путь прошёл, пока Не превратился в «рыбака». Сначала был он «окружён», (О базах вспомним мы едва ли!) Тихонечко коня лишён, (Так от народа оторвали!) «Та меч берёт, та — пыльный щит» (Вот вам «конверсия» в натуре!), Плюс «баня». В этой процедуре Людмилы образ был забыт. Но эти девы не пленили Ратмира. Он покинул их, Женился на «другой» Людмиле, Стал незаметен, скромен, тих. «Рыбачил»... исподволь масоня. Но, благо, хоть его жена — Не пошлая рыбачка Соня — «Пастушка милая»... Она Детьми хоть и была богата, Да их судьба, как тёмный лес; Так из истории исчез Хазарский каганат когда-то. (Не то ли ждёт и наш народ, Коль за хазарами пойдёт?) Предполагаем, что Гайдар Потомок ветреный хазар.

Грешно бы было крюк не дать И с Головой не повстречаться. Чтоб та могла урода-братца Обрезанного увидать! Усвоив, что отомщена, Уснула вечным сном она, Но на прощанье наделила Злодея термином таким, Что тот, наверно, до могилы Молился демонам своим! Эх, головы! Предполагать, Кто недруг, следует при теле, А уж поскольку отлетели, Удел ваш — дуться и моргать.

На фоне лунного пятна Тревожно проносились тучи. Уставший на зелёной круче Лежал Руслан в объятьях сна. Нам сновидения знакомы, Плод подсознания они! Меж тем как проявленье дремы — Галлюцинациям сродни; А потому Руслана сон — Не хитрая дремота Лиды. Сон — вещий! И какие виды Он проявляет, есть резон Прочесть в поэме между строк, Глядишь, и извлечёшь урок... Сейчас в пророчествах сильны У нас и физик, и политик; Но горе, ежели за сны Возьмётся психоаналитик; Знаток от пупа до колен, Он сон любой немедля вскроет, Эдипов комплекс вам откроет И гомосексуальный крен. Но нас интересуют сны Совсем не с этой стороны...

Не забывайте, кто «живёт» В котомке за седлом в неволе. Он, напрягая биополе, Свой декларирует «подход», Подбрасывая князю темы В неконтролируемый сон, Ему навязывает он Своё решение проблемы. Уже, поди, успел забыть, Что клялся князю не вредить. Ведь мог Руслан, имея власть, Его убить одним ударом, Но можно ли позволить даром Такому опыту пропасть? Руслан уже махался раз МЕЧОМ направо и налево; И, как мы помним, нашу деву Тогда, считайте, случай спас... То дело прошлое, а сон Сейчас тревожит мысли наши. Руслан, княжну не удержавши, Стоит над бездной наклонён, Там стонет в пропасти народ... Руслан к нему, как бы с крылами, Летит, вдруг видит за столами Какой-то мрачный пир идёт. Там старый князь со всею свитой, Там и хазарский дезертир, Там и Рогдай, как не убитый. И тут Фарлаф на этот пир Людмилу (спящую?) приводит. Владимир этому не рад, «Князья, бояре — все молчат», И сновидение уходит.

Весь сон — переплетенье лжи.
В сознание Руслана прямо
Закладывается программа,
Что больше нет надежды жить;
Князь «льёт мучительные слёзы»,
Свой сон не в силах перервать,
Но понимает, что прогнозы
Народу тяжкие давать
Какой-то проходимец рад.
(Нет, карла — ты не демократ!)
Победу просчитав заране,
Мнил карла, что Руслан один,
И не учёл, что вещий Финн
В энерго-информационном плане
Его сильней. Но до поры
Не мог он начинать игры.

Два человека в трудном споре Найдут развязку у узла, Но в тройке — двое могут вскоре Объединиться в пользу зла. Христос апостолов затем По двое посылал когда-то, Поскольку видел, что тандем — Надёжней связка, чем триада. Вся управленческая часть Должна идти по этой схеме, Концептуальная же власть Всегда работает в тандеме: «Предиктор» — задаёт прогноз И формирует вектор цели, Причём, — надолго и всерьёз. «Корректор» — на конкретном деле Процесс подправит в нужный час, Короче, всё , как не у нас... Где век блефует у руля Международная ватага, Не зная курса корабля И не предвидя «оверштага»[76] Команде, правящей на мель, С такой не справиться нагрузкой. Руслан и Финн — вот вам модель Концептуальной власти русской.

Ну, а пока при злой луне Руслан забылся в тяжком сне. Вот тут-то и подобралась К нему «слюбившаяся» пара — Фарлаф с Наиной. Три удара Смертельных получает князь: И красно-белый геноцид, И спровоцированный голод, И зверский гитлеровский молот Вложил в удары... паразит.

Но здесь ещё не вскрытый слой,
Где у жука-пушкиноведа
И мысли нет рассудок свой
Поднять до уровня Поэта.
Зато поэта самого
Подтаскивают со стараньем
До пониманья своего,
Вернее, до непониманья.
Но вот дотошный гражданин
Воскликнет: «Раз выводит сказка
И лже-Русланов, и Наин,
То где же к времени привязка
К суровым КУЛЬТА временам...
Мы не нашли, как не листали.
Показан ли в “Руслане” Сталин»?
Что ж, если кто раскрыть не смог
Эзопа слог замысловатый,
То нас обязывает долг
Короткой пушкинской цитатой
Проверить времени спираль:
«Изменник, ведьмой ободренный,
Герою в грудь рукой презренной
Вонзает трижды ХЛАДНУ СТАЛЬ!»
Проверим? Спящая Отчизна,
Фашизм разбившая страна
И впрямь была поражена
Трёхкратно «трупом» сталинизма.
Два съезда — первых два удара:
Двадцатый и двадцать второй —
Нанёс, как с пьяного угара,
Троцкизмом посланный «герой».
А ближе к завершенью века
Удар шумливый, но пустой
Направил съезд двадцать шестой
Рукой последнего Генсека...
Но чем орудовал «Фарлаф»?
Ведь от Рогдая он в испуге
Бежал, доспехи растеряв,
Оставшись при одной кольчуге!
Наина чётко изучила:
МЕЧА Руслана — не поднять!
(Что в нашем смысле — не понять)
И свой клинок ему вручила
С программой действия. Причём
Приказ был жёстким раввината:
Руслана надвое мечом
Рассечь, как подлый карла брата.
Но конь Руслана вдруг заржал,
Да так, что «покачнулось» поле.
Программа сломана! Фарлаф
Был выведен из-под контроля.
(Плох биоробот, а поди,
«Смекнул», что главное — в груди!)

Да! Русь кололи столько лет, Но всю её не перетычешь! Казалось всё... России нет, И вдруг — высвечивает Китеж! Людмилу спящую забрав, Пылая бесполезной страстью, Умчался «доблестный» Фарлаф. Из щелки сцену увидав, Колдун решил: «Ура, свобода!» Но, как Борис, он был не прав. Сиди в котомке, квазимодо! Наина, в кошку обратясь, (Ну шельмы же, масоны эти!) Забыв, что карла есть на свете, Скорей удрала, веселясь. Да ей грустить и не пристало, Пока до настоящих дней Все телерадиоканалы И все газеты служат ей. Тут даже наш «народник» влип, Охаяв русскую цензуру, Вписал в славянскую культуру Утесовско-высоцкий хрип.

Да, русский центр управленья, Что говорить, почти убит. Конь тщетно князя теребит — Толпа на грани просветленья; К тому же что-то происходит В технократическом «верху», Там тоже мысль шальная бродит Подразобраться, «кто есть ху». (Надеюсь, знатоки цитат Простят нам скромный плагиат?) И пусть Фарлаф украл Людмилу, Но поспешили «мудрецы» Списать всё русское в могилу — Есть святорусские жрецы, Потомки Всеясветной Речи, Они крепили тайный фронт, Хранили русский генофонд, Прицельно отбивая нечисть. Дрожи, Фарлаф! Уже готова У Финна «Мёртвая вода», Её концепция тверда И для предателей сурова! Да и кувшин с «Живой водой» Уже к Руслану на подходе... Ты думаешь, читатель мой, Мы завершим на грустной ноте? Как бы не так, нам с давних пор Врачами запрещён минор.

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

Любой пират из банды Флинта В сравненьи с нынешним — джентльмен. Мой друг! Пора вставать с колен, Из топких дебрей «лабиринта» Искать пути к живым ключам, Чтобы Фарлафам-палачам И прочему шальному сброду, И надмасонскому уроду Кафтан наш был не по плечам. Чтоб, каково ни наряжались Они то в женщин, то в мужчин, Исход предвиделся один: «Фу!» — и ребята растерялись.

* * *

Меж песней пятой и шестой Был перерыв почти полгода; Теперь сказали бы «застой», Возможно... Но иного рода. Ведь время, что течёт сейчас, Для Пушкина грядущим было. Песнь пятая звучит для нас, В ней наша спящая Людмила И наш Руслан. Но вот в шестой, Где безвозвратно канул в Лету Наш век жестокий и пустой, Должно быть собранным поэту, Чтоб проявить сквозь тьму веков Значение событий главных. И как «живой орган богов»[77] Он здесь себе не знает равных. В прогнозах жрец попу не брат; Владея целостной картиной, Он не скуёт свободный взгляд Догматами, как паутиной. Не зря его «заклятый друг» Тургенев, явно с толку сбитый, Писал: «Явился Пушкин вдруг С шестою песней и ...обритый». Так, строя образ до конца, У Пушкина был смысл, конечно, «Войти» в дельфийского жреца Не только мыслью, но и внешне. Отсюда странное начало «Ты мне велишь»... за рядом строк Уже вторично прозвучало «Но ты велишь»... Да кто же мог, Кто так бесцеремонно смеет Певцу свободному велеть? Особа твёрдая, заметь; Тут пушкинист иной сумеет Вести исследований гон Годами... жертвуя карьерой, Стоял ли Пушкин за портьерой В покоях Долли Фикельмон. А лучше б сердце берегли Тот день холодный и короткий, В который за перегородкой Стенала в горе Натали. Так кто велит? Кому мольба? Судьба, читатель мой, судьба! Она велит определённо, Презрев иронию хлыщей, Помочь потомкам удивлённым Увидеть «общий ход вещей». В игривом стиле монолога Увидит каждый, кто не слеп, Взаимовложенность судеб России и её пророка. Atande! Мы через века Забрались в самый заповедник. Между эпохами посредник — Лишь стихотворная строка.

Продолжим. Финн остановился В хранимом Богом уголке. Зелёной змейкой плющ завился На худосочном стебельке, Гранита треснувшие плитки, Платан, обугленный грозой, Рябые, тусклые улитки, С упругой слитые лозой. Здесь за скалистою грядою Текут волшебные ручьи С живой и мёртвою водою. Два духа к ним хранят ключи, За много верст не допуская Ни экстрасенсов, ни Наин, — Совсем другое — вещий Финн. Кувшины в воды опуская Спокойно наполняет он. И мы не будем волноваться, Нам ясно, что Руслан спасён. С ключами надо разобраться. Вот «льётся», как скульптуры льют, Источник с «мёртвою водою»; Лишь он способен русский люд Скрепить концепцией одною. «Живой волною» ключ «течёт» По диалектике закону — Он призван вопреки Сиону Вдохнуть уверенность в народ. Но любознательный при этом Здесь новый уровень найдёт; Ключи ещё с одним секретом: Течёт «ОДИН», а льётся «ТОТ», ОДИН — Бог Мира Триединый, Его начало и венец, А ТОТ — Гермес — считай отец Эзотерической доктрины, Подхваченной жрецами Ра И для непосвящённых — скрытной. Теперь читатель любопытный Тут может думать до утра; Пусть разбирается один, Мы за Фарлафом последим.

Да! Где Фарлаф? — обеспокоясь, Уже тревожится народ. А он , как в неком фильме НОИС (Читайте задом наперед), Из века в век, как заводной, Ползёт со спящею княжной. Чуть карла потерял контроль Над иерархией кагала, Вмиг отсебятину погнала Наина, навязавши роль Освободителя — мессии Фарлафу. Ну а тот и рад: Въезжает важно в стольный град, Триумф вкушая на России. Но что за встреча? Почему Владимир нервно-беспокоен, Тем более — не рад ему; Вдруг стал он «неизвестный» воин. Неужто князю в седину Вошло бесовское коварство? Не он ли обещал полцарства Любому, кто спасёт княжну. У князя, сникнувшего в горе, Немой вопрос встаёт во взоре: Откуда этот идиот? И тут Фарлаф понёс такое, Что вяли уши у бояр, Решивших, что жених в запое: Как он, не устрашившись чар, В жестокой битве с лешим, чудом Сумел Людмилу отобрать. Тут не захочешь — станешь врать, Коль школу проходил с Талмудом, Который, насадив кругом Антисемитскую идею, На все века вменил еврею Сражаться с призрачным врагом. Отсюда ложь, хоть вдохновенье Фарлафа кинуло уже. Князь молча внемлет, но в душе Имеет сильное сомненье, Что почивающий народ Разбудит «избранный» урод.

Не зря мы князя не узнали, Он ведь действительно не тот; Да и поэт его в финале Не «солнце» — «солнышко» зовёт. Пока витал смертельный сон Над обескровленным Русланом, Века промчались над курганом И изменился «ЭТАЛОН». Похоронив под грудой «глыб» Свой хвост кусающего змея, Окончилась эпоха РЫБ, Сменившись эрой ВОДОЛЕЯ. Да, да, читатель дорогой, Владимир-князь уже другой. У Пушкина в последней части Мы видим двадцать первый век, Когда впервые встал у власти В России — русский человек. «Мой сын, — ожившему Руслану Сказал волшебник, — с этих пор Фарлафа гнусному обману Уже подписан приговор. К концу подходит век бездарный Возьми кольцо, коснись княжны — И сгинут вековые сны, И день наступит лучезарный. Ну а пока — не дремлет враг, Беда над Русью. Как шакалы, Предчувствуя свой близкий крах, Восстали межнационалы. Вот конь, вот меч. Спеши, Руслан, И помни: волей Провиденья Тебе высокий жребий дан Спасти славян от разоренья. Будь в этом непреклонен, сын». И в воздухе растаял Финн.

«Но между тем какой позор»
Держава русская являет.
Конечно, витязь ждал беду,
Финн просветил его немало;
Но то, что перед ним предстало,
Увидеть сложно и в бреду.
Сначала вариант такой:
«шатры белеют над рекой».
Здесь был у Пушкина «сигнал»,
Да Томашевский «не заметил»
И многоточие — согнал,
Проведав, что поэт секретил.
«Костры пылают на холмах»,
А месяц август — это «ПЫЛКИЙ» —
Так пишет Даль в своих томах.
Вот и чеши теперь в затылке,
А девяносто первый год
Домысли сопоставив даты, —
И печенеги-демократы,
Свершившие переворот,
Уже ясны, как на ладони.

Вернёмся в поле. Толпы-кони Там бьются на смерть кто кого: Схватились с русским молдаване, С азербайджанцами — армяне, Не понимая, для чего Сцепились. Там грузин грузина Без видимой причины бьёт; Там раздирает общий флот Зазнавшаяся Украина. И плохо всем от свалки той, Никто не видит, в чём причина; Лишь улыбается Наина С её суровой красотой. Но это к слову. С этих пор Костры на кручах вносят ясность: «Крес» — суть пылающий костёр, «Крес-Т» — грозящая опасность. Через века оповещенье Святоотеческих жрецов Воспринял Николая Рубцов, За что и получил «крещенье» По ритуалу — топором, А исполнитель — лишь завеса, Как тень белесого Дантеса, Сработанного «за бугром». Там на Россию включена Вся психотронная машина; В основе принципа — лавина, Толчок — и катится до дна. Пример недавний: после путча Сгубила многих мысль одна, Что на бульвар проникнуть лучше Не через дверь, а из окна. Что их вело? Смятенье? Страх? Закончим о крестах-кострах. Не искажая — слово в слово

Цитируем стихи Рубцова: «Они несут на флагах чёрный крест, Они крестами небо закрестили, И не леса мне видятся окрест, А лес крестов в окрестностях России. Кресты, кресты... Я больше не могу! Я резко отниму от глаз ладони И вдруг увижу: смирно на лугу Траву жуют стреноженные кони».

Конец цитаты. Мы с тобой, Читатель, различим в тумане: Поныне связанной толпой Пасутся кони-россияне. Вот и испытывают зуд Миссионеры всей Европы, Сгоняя православный люд На католические тропы. Они не ведают ещё, Что рассечёт Руслан стреножье И Русь укроет Матерь Божья Своим серебряным плащом.

Итак, поля кипят войной, А что за городской стеной? Мужчин пленит стаканов звон, И к жёнам нет у них стремлений — Зловещий действует закон Трёх алкогольных поколений. Не замечая грязь и тлен В конец оглушены «металлом», С дебилом пьёт олигофрен И даун пляшет с маргиналом. В какой притвор не загляни, Повсюду страшные виденья: Кругом свирепствуют “они”, Во всех системах управленья. В селениях и городах, В церквах и университетах, В театрах, банях и судах, В парламентах (читай в кнессетах) Глубокомысленно решают, Научно выпучив зрачки, И, как древесные жучки, Славянский терем разрушают.

В Кремле, заламывая руки, От бед хиреет старый князь; Вокруг, визжа и веселясь, Пришельцы празднуют Хануки. Дворец, как ярмарка открыт, Бояре мирятся с позором, Людмила, как и прежде спит, Но у Фарлафа под надзором. Весь этот мерзкий балаган , От нетерпения сгорая, Мечом, как пёрышком играя, С кургана наблюдал Руслан. Смущённый карла за седлом Не удержался от совета, Припомня, видно, о былом: «Круши!» — Но витязь ждал рассвета. И с первым солнечным лучом Он путь прокладывал МЕЧОМ: Всё то, что с видом деловым Взрастила правящая скверна, Назвавши «трестом мозговым», Летит, как голова Олоферна. И рушится за строем строй...

Нам дальше критика знакома, Предвидим крик: «Вот ваш герой И докатился до погрома!» Но вы ошиблись! Свет МЕЧА — Свет знаний — головы не сломит; Не зря в котомке карла стонет, Свои заклятия шепча. Он понял: на вооруженье Руслан взял тактику врагов «Культурного проникновенья» И вымывания мозгов Без правого ингредиента, Из всех общественных систем, Толпа молчит. Но вместе с тем Как будто и ждала момента, Когда прихлопнет грязный пир Вновь объявившийся кумир. Но кто владеет Различеньем, Тот понял: князь — не новый Туз — Предиктор с высшим назначеньем Нести ответственности груз И за народ, и за дворец, И за Россию, наконец.

Пока смакует перемены Толпа, Руслан летит скорей К дворцу. И видит у дверей Финал неповторимой сцены: Одетый, как заморский граф, Читает проповедь Фарлаф О том, что неугоден Богу Весьма ленивый русский люд, Что нужно вызвать на подмогу Международный фонд валют, Что в бедах русская душа Всегда сама и виновата — Ей не понять, как хороша Купель заморского сената; Что золотой польётся душ, Когда пойдём клониться к Бушу, Что нет греха продать и душу, Коль за неё отвалят куш. Произнося всю эту гнусь, Он головой кивает странно И говорит не «Русь», а «Гусь» И тут встречает взгляд Руслана, И в нём читает приговор...

Как пал предатель на колени И каялся — на этой сцене Задерживать не будем взор. Что тут поделаешь, всегда Плевки в историю опасны; Закону времени подвластны И биосфера, и звезда, И толпы пьяных мужиков, И ордена часовщиков. Как не росло бы самомненье У избранного шельмеца, С Железной Волей Провиденья, С Законом Высшего Творца Ему тягаться не дано; Играть в великое — смешно.

Пора теперь будить народ, Руслан с кольцом к нему идёт, Душа не сгинет в долгих снах, Кольцо России — круг нетленный, Кольцо — любви нетленный знак И символ вечности Вселенной. Кольцо Руслана на пути Этнического всплеска росса; Здесь нам никак не обойти Национального вопроса.

По нациям нигде сейчас Не сыщешь сведений в канонах, Но два определенья оных Звучат, как классика для нас, Одно — (не вышел бы конфуз С демократической натурой!) Дал Сталин: Нация — союз Народа с общею культурой, Круг общих радостей и бед На территории единой, И на дороге жизни длинной Одних традиций давний след. От Пушкина добавку дам: «Любовь к отеческим гробам». В классификации такой Себя любой найти сумеет, Кроме бандита и еврея. «Историк» Герцль — изрядный плут Сионистического толка Издал небезызвестный труд, Где нации дана трактовка: «Те, кто в рассеянии века Идею пестуют до гроба, Те, против общего врага Кого объединяет злоба, Имеют полные права Быть нацией!» — Ну, голова! Желающий, поди, проверь! В такую схему на серьёзе Никто не впишется теперь, Кроме S-ида и мафиози!

Оставлен меч! Добра и зла Уже он разграничил силы. Кольцо касается Людмилы. С вопросом: «Долго я спала?» Красавица глаза открыла, Затем вздыхает и встаёт. Сбылось: С Предиктором народ История соединила.

Тем завершаем наш рассказ, Да и столетье на исходе. Раз ожила душа в народе, Зажили дружно. В добрый час! Владимир больше не страдал, Причём Руслану, словно сыну, Всё царство, а не половину По акту строго передал. И даже карлу оправдали, Учитывая дряхлость лет, Его пристроили в Совет, Но права голоса не дали. Наину видели не раз В каком-то кооперативе, Но не в Москве, а в Тель-Авиве, Бог в помощь! Лишь бы не у нас, У наших аллергия к ней ...