Часть третья. испытание и торжество 13 страница

происшествием. Отныне маленький Джим бежал к логовищу волка при малейшей

опасности, и иногда только тогда и догадывались, что он провинился, когда

видели, как он прячется за спину сурового узника.

Трактирщик был скуп, поэтому конторщиком у него служил китаец. Это было

безобидное, робкое существо, с которым скрипач Поль позволял себе не

стесняться. Однажды, застав китайца одного в трактире, Поль, уже

подвыпивший, захотел угоститься в кредит. Но Тунг-Линг, послушный

полученному приказанию хозяина, отказал ему. Поль кинулся к прилавку,

желая отомстить за оскорбление. Китаец мог бы серьезно пострадать, если бы

не подвернулся Джим, ловко подставивший длинную палку под ноги скрипачу.

Скрипач растянулся на полу, потом он поднялся на ноги, клянясь, что

мальчик поплатится за это жизнью. Но Джим воспользовался близостью двери и

мгновенно очутился в волчьей конуре.

Увидев, что у ребенка есть покровитель, Поль схватил длинную палку и,

став, на почтительном расстоянии, принялся избивать волка. Серый зверь

рвался на цепи, отражая бесчисленные удары и хватая палку зубами. Однако

ему приходилось плохо. Вдруг Поль заметил, что Джим, язык которого ни на

миг не переставал работать, возится с ошейником волка и что волк вскоре

очутится на свободе.

Мысль, что он окажется во дворе один на один с разъяренным чудовищем,

заставила содрогнуться храброго Поля.

Тут послышался умильный голос Джима:

- Потерпи немного, волчок, еще чуточку подожди, и ты получишь его на

обед. Держи его, славный волчок!

Этого было достаточно: скрипач бежал, старательно закрывая за собой все

двери.

Дружба между Джимом и его любимцем росла. Чем старше становился волк,

тем яростнее он ненавидел собак и пахнущих водкой людей. Зато его любовь к

Джиму и всем прочим детям росла с каждым днем.

В это время, осенью 1881 года, фермеры сильно жаловались на то, что

волки очень размножились и истребляли стада. Отрава и капканы оказались

бессильными, и понятно, что, когда в виннипегском клубе появился знатный

немецкий путешественник, сообщивший, что у него есть собаки, способные в

короткое время избавить страну от волков, его речи возбудили всеобщее

любопытство. Ведь скотоводы - большие любители охоты, и мысль освободить

округ от волков с помощью своры волкодавов казалась им очень заманчивой.

Немец вскоре привел двух великолепных датских догов; один был белый,

другой - палевый с черными крапинками. Каждый из этих огромных псов весил

около двухсот фунтов. Мускулы у них были как у тигров, и все охотно

поверили словам немца, что одной этой пары достаточно, чтобы одолеть

самого крупного волка. Немец так описывал их обыкновение охотиться:

- Нужно показать им след, и будь он хоть суточный, они тотчас же

побегут искать волка. Их ничем не собьешь. Как бы волк ни прятался и ни

кружил, они живо отыщут его. Чуть только он кинется бежать, палевый пес

хватает его за бедро и подкидывает вот так, - и немец подбросил кверху

ломтик хлеба, - и не успеет он спуститься на землю, как белый вцепится ему

в голову, палевый - в хвост, и он будет разорван пополам.

Все это казалось весьма правдоподобным. Всякому хотелось проверить

собак на деле. Многие из местных жителей считали возможным встретить

волков на Асинибуане, и охотники не замедлили снарядить туда экспедицию.

Но, напрасно проискав волков в течение трех дней, они готовы уже были

отказаться от охоты, когда кто-то вспомнил, что у трактирщика есть цепной

волк, которого можно дешево купить и который, хотя ему только год, вполне

пригоден для испытания собачьих способностей.

Стоимость волка сразу повысилась, когда трактирщик узнал, для чего он

нужен охотникам. Кроме того, ему "совесть не позволяла" продать волка.

Однако "совесть" сразу перестала мешать ему, едва охотники сошлись с ним в

цене.

Теперь нужно было удалить маленького Джима. Его отослали к бабушке.

Затем волка загнали в ящик, ящик заколотили гвоздями, поставили на фургон

и отвезли в открытую прерию.

Собак с трудом могли удержать - так они рвались на ловлю, едва почуяв

волка. Но несколько сильных мужчин держали их на привязи, пока фургон не

был отвезен на полмили дальше.

Волка не без труда выгнали из ящика. Сперва он казался оробевшим и

угрюмым. Он не пытался кусаться, а только искал, где бы спрятаться.

Тревожимый криками и свистом и поняв наконец, что находится на свободе,

волк пустился крадущейся рысцой к югу.

В тот же миг собаки были спущены и с яростным лаем ринулись вслед за

ним.

Люди с радостными криками поспешили за собаками. С самого начала стало

ясно, что волку несдобровать. Доги были несравненно проворнее его. Белый

мог бежать не хуже любой борзой. Немец громко восторгался, видя, как его

любимый пес несется по прерии, приближаясь к волку с каждой минутой.

Многие предлагали держать пари, что победят собаки, но это было

настолько ясно, что пари никто не принимал - соглашались только ставить на

одну собаку против другой. Молодой волк бежал теперь во всю прыть, но

скоро белый пес настиг его и подступил к нему вплотную.

- Смотрите теперь, - крикнул немец, - как этот волк взлетит на воздух!

Минуту спустя волк и собака сошлись на мгновение, но оба тотчас же

отпрянули друг от друга. Ни один из них не взлетел на воздух, а белый пес

упал на землю с ужасной раной на плече, выведенный из строя, если не

убитый. Десять секунд спустя налетел, разинув пасть, второй пес - палевый.

Схватка была так же мимолетна и почти так же непонятна, как и первая.

Животные едва соприкоснулись. Серый зверь метнулся в сторону. Палевый пес

отшатнулся, показав окровавленный бок.

Понукаемый людьми, он снова бросился, но получил вторую рану,

окончательно научившую его уму-разуму.

В это время подоспел сторож с еще четырьмя большими собаками. Их

спустили на волка, и люди с дубинами и арканами уже спешили вслед, чтобы

прикончить его, когда через равнину примчался верхом на пони маленький

мальчик. Он соскочил на землю и, протолкавшись сквозь оцепившее волка

кольцо, обхватил его шею руками. Он называл его "милым волчком", "дорогим

волчишкой"; волк лизал ему лицо и махал хвостом. Затем мальчик обратил к

толпе мокрое от слез лицо и сказал... Ну, да лучше не печатать того, что

он сказал. Ему было всего девять лет, но он был очень груб, так как вырос

в низкопробном трактире и успешно усвоил все постоянно слышанное там

сквернословие.

Он ругал их всех и каждого, не исключая и родного отца.

Взрослый человек, позволивший себе такие оскорбительные и неприличные

выражения, не миновал бы жестокой расправы. Но что делать с ребенком? И в

конце концов охотники сделали самое лучшее: они громко рассмеялись - не

над собой, конечно, смеяться над собой никто не любит, - нет, все до

одного они смеялись над немцем, знаменитые собаки которого спасовали перед

молоденьким волком.

Тогда Джим засунул грязный, мокрый от слез кулачок в свой мальчишеский

карман и, порывшись там среди стеклянных шариков и леденцов, смешанных с

табаком, спичками, пистолетными пистонами и другой контрабандой, выудил из

всего этого обрывок тонкого шнурка и привязал его на шею волку. Затем, все

еще всхлипывая, поскакал домой, уводя волка на шнурке и бросив немецкому

дворянину прощальную угрозу:

- Я бы за два цента натравил его на вас, чтобы вы сдохли!

В начале зимы Джим заболел.

Волк жалобно выл на дворе, не видя своего дружка, и наконец, по просьбе

больного, был допущен в его комнату. И здесь большой дикий пес - ведь волк

просто дикий пес - верно дежурил у постели приятеля.

Болезнь казалась сперва несерьезной, и все были поражены, когда

наступил внезапный поворот к худшему, и за три дня до рождества Джим

скончался.

Волк оплакивал его искреннее всех. Большой серый зверь откликался

жалобным воем на колокольный звон, бредя в сочельник за погребальным

шествием. Вскоре он возвратился на задворки трактира, но при первой же

попытке снова посадить его на цепь перескочил через забор и был таков.

Той же зимой в бревенчатой хижине у реки поселился старый капканщик

Рено с хорошенькой девочкой Нинеттой.

Он не имел представления о Джиме Гогане и немало удивился, увидев

волчьи следы на обоих берегах реки у самого городка.

Старик с любопытством и сомнением прислушивался к рассказам служащих

Гудзоновского общества о поселившемся по соседству волке, который иногда

проникает даже в самый город и особенно любит лес, находящийся по

соседству с церковью св.Бонифация.

В сочельник, едва зазвонили колокола, по лесу пронесся одинокий

печальный вой, убедивший Рено в правдивости рассказов. Он хорошо знал все

волчьи песни: призыв о помощи, любовную песнь, одинокий вой и резкий

вызов. Это был одинокий вой.

Старик спустился к реке и ответил таким же воем. От дальнего леса

отделилась неясная тень и переправилась по льду к тому месту, где сидел на

бревне человек, неподвижный, как бревно. Тень приблизилась к нему, обошла

его кругом и потянула носом. Тогда глаза ее разгорелись, она зарычала, как

рассерженная собака, и скользнула обратно во мрак.

Таким образом Рено, а вслед за ним и многие из горожан узнали, что по

городским улицам бродит огромный серый волк, "втрое больше того, что

когда-то сидел на цепи у питейного заведения Гогана". Он был грозой для

собак, умерщвлял их при каждом удобном случае, и говорили даже, хотя это

осталось недоказанным, что он сожрал не одну собаку, загулявшую на

окраинах.

Вот кто был Виннипегский волк, которого я увидел в занесенных снегом

лесах. Я хотел ему помочь, воображая, что его дело очень плохо. Но то, что

я узнал позднее, изменило мое первое впечатление. Не знаю, как окончился

виденный мною бой, но знаю, что волка не раз видели с тех пор, а некоторые

собаки исчезли бесследно.

Итак, ни один волк никогда еще не жил такой странной жизнью. Имея

возможность жить в лесах и степях, он предпочел вести полное превратностей

существование в городе - каждый день на волосок от смерти, каждый день

совершая отважные подвиги. Ненавидя людей и презирая собак, он каждый день

разгонял собачьи стаи и убивал попадавшихся ему в одиночку псов. Он пугал

пьяниц, избегал людей с ружьями, изучил капканы, изучил и отраву - как

именно, невозможно сказать, но изучил несомненно, так как много раз с

презрением проходил мимо отравленных кусков.

Не было в Виннипеге ни одной улицы, в которой бы он не побывал; не было

полицейского, который не видел бы его быстро мелькающей, неясной тени в

сером рассвете; не было собаки, которая не дрожала бы от ужаса, когда

предательский ветер доносил весть о близости старого Колдуна. Он жаждал

войны, и врагом его был весь мир. Но не было случая, чтобы волк обидел

ребенка.

Нинетта родилась в пустыне. Мать ее была индианка. Серые глаза она

унаследовала от нормандца-отца и была теперь прелестной девушкой

шестнадцати лет, первой красавицей во всем округе. Она могла бы выйти

замуж за любого из богатых и степенных женихов в околотке, но избранником

ее сердца стал Поль Дерош. Видный малый, лихой танцор и недурной скрипач,

Поль нарасхват получал приглашения на все пирушки и был неисправимым

пьяницей. Рено поступил правильно, прогнав его, когда он пришел свататься.

Однако это ни к чему не привело.

Покорная во всем остальном, Нинетта не хотела отказаться от своего

избранника. На другой же день после того, как отец ее отказал ему, она

обещала Полю встретиться с ним в лесу за рекой. Пробираясь по глубокому

снегу к назначенному месту, Нинетта заметила, что следом за ней идет

большая серая собака. Животное показалось ей вполне дружелюбным, и девочка

(так как она была еще просто девочкой) не испытывала никакого страха. Но

когда она приблизилась к месту, где ее дожидался Поль, большая собака

вышла вперед, злобно ворча. Поль взглянул, узнал в звере большого волка и

бросился бежать, как последний трус. Позднее он говорил, что побежал за

ружьем. Должно быть, он забыл, где оно может находиться, так как влез за

ним на дерево. Между тем Нинетта побежала по льду домой, чтобы

предупредить знакомых о грозящей Полю опасности. Не найдя на дереве

огнестрельного оружия, отважный рыцарь смастерил копье, прикрепив свой нож

к сучку, и ухитрился нанести волку мучительную рану в голову. Зверь грозно

зарычал, но отошел на некоторое расстояние, выказывая, впрочем, твердое

намерение дождаться, пока человек спустится на землю. Но приближение толпы

изменило его решение, и он ушел.

Скрипачу Полю легче было объяснить свое поведение Нинетте, нежели

другим: она по-прежнему любила его. Но отец ее относился к нему с таким

безнадежным презрением, что они решили обвенчаться тайно, как только Поль

возвратится из форта Александра, куда он отправлялся в качестве погонщика

собак. Он считался опытным собачьим погонщиком, так как был беспощадно

жесток.

Рано утром, выпив на дорогу, Поль бодро двинулся вниз по реке. Быстро

неслась по льду упряжка из трех лаек, рослых и сильных, как телята, и

свирепых, как разбойники. Они проехали на полном скаку мимо жилища Рено на

берегу, и Поль, щелкая бичом и следуя бегом за санями, махнул рукой

стоявшей на пороге Нинетте.

Вскоре сани со свирепыми собаками и пьяным погонщиком исчезли за

поворотом реки, и никто с тех пор никогда не видал скрипача Поля.

В тот же вечер лайки одни возвратились в форт Гарри. Они были обрызганы

запекшейся кровью и ранены в нескольких местах, но, как это ни странно,

совсем не голодны.

По следу отправились разведчики. Они разыскали на льду пакеты, которые

вез Поль; на берегу реки валялись обломки саней; недалеко от пакетов нашли

обрывки принадлежавшей скрипачу одежды.

Ясно было, что собаки загрызли и съели своего погонщика.

Владелец собак был очень расстроен этим происшествием - он мог за него

поплатиться своими псами. Отказываясь верить слухам, он решил лично

проверить дело, Рено был послан сопровождать его, и не прошли они и трех

миль до рокового места, как старик указал на очень крупные следы,

переходившие с восточного берега реки на западный, позади саней. Он

повернулся к владельцу собак и сказал на ломаном английском языке:

- Большой волк шел за санями.

Тогда они по следу переправились на западный берег. За Гилдонанским

лесом волк сменил галоп на шаг, перестал гнаться за санями и направился

было к лесу. Но Поль что-то уронил здесь - быть может, пакет. Обнюхав

оброненную вещь, волк узнал, что в санях едет пьяный Поль, который рассек

ему когда-то голову.

Через милю след бегущего волка уже тянулся по льду за самыми санями.

Человеческие следы теперь исчезли, так как человек вскочил в сани и погнал

собак. Чтоб облегчить сани, он срезал поклажу. Вот почему свертки были

разбросаны по снегу.

Как скачут собаки под взмахами бича! Вот валяется на снегу нож Поля.

Должно быть, он уронил его, пытаясь защищаться от волка. А здесь волчий

след исчезает, но сани стрелой несутся дальше: волк вскочил в сани. Собаки

в ужасе прибавляют шагу, но в санях сзади летит волк. Через минуту все

кончено. Человек и волк скатываются с саней. Волчий след снова появляется

на восточном берегу и вскоре исчезает в лесу. Сани несутся к левому

берегу, где задевают за корень дерева и разбиваются.

Снег рассказал старику Рено о том, как собаки, запутавшись в упряжке,

стали драться между собой, пока не порвали постромки, затем - как они

нашли труп своего бывшего мучителя и устроили пир.

Хорошего здесь было мало, но все же с собак было снято обвинение в

убийстве. Ответственность, несомненно, падала на волка, и Рено, когда

прошел первый страх, сказал со вздохом облегчения:

- Это Виннипегский волк. Он спас мою девочку от Поля. Он всегда был

добр к детям.

Гибель Поля послужила предлогом для большой заключительной охоты,

назначенной на рождество, ровно два года спустя после смерти маленького

Джима. На эту охоту, казалось, согнали собак со всей страны. Были здесь

три лайки из упряжки Поля - владелец считал их присутствие необходимым, -

были и доги, и ищейки, и целая свора дворняжек, не помнящих родства. Все

утро прошло в безуспешных поисках в лесах, лежащих на восток от лесов

св.Бонифация. Но по телефону пришло известие, что волчий след замечен в

Асинибуанских лесах, на запад от города, и час спустя охотники уже мчались

по горячим следам Виннипегского волка.

Вот они несутся - стая собак, отряд всадников, толпа пеших мужчин и

мальчиков. Волк не боялся собак, но он знал, что у людей есть опасные

ружья. Он направился к темной линии Асинибуанских лесов, но всадникам было

раздолье на равнине, и они скоро, обогнав волка, заставили его повернуть

обратно. Он помчался вдоль оврага Колони-Крик и тем избежал свистевших уже

над ним пуль. Дальше он повернул к забору с колючей проволокой и,

перескочив через него, на время избавился от всадников. Он по-прежнему

держался лощины, недоступной для пуль. Собаки уже приближались к нему.

Вероятно, он только и мечтал о том, как бы остаться с ними наедине, хотя

их было сорок или пятьдесят против одного. Теперь они уже окружили его, но

ни одна не решалась подступиться. Сухопарая борзая, понадеявшись на свою

прыть, придвинулась было сбоку, но удар волчьей морды сбил ее с ног.

Всадникам пришлось проехать кружным путем, и теперь охота приблизилась к

городу. Навстречу выбежало много людей и собак, чтобы принять участие в

потехе.

Волк повернул к городской бойне, хорошо знакомому ему месту, и стрельба

на время прекратилась, так как охотники боялись попасть в собак. Собаки

действительно так тесно сомкнулись вокруг волка, что дальше он бежать не

мог. Он огляделся, ища прикрытия с тыла для последней схватки, и, увидев

деревянный мостик через уличную канаву, спрятался под ним. Тогда люди

достали лом и разрушили мостик. Он выскочил наружу, зная, что пришло время

умереть, готовый к смерти, но желая достойно постоять за себя напоследок.

И здесь впервые при свете белого дня люди могли хорошенько разглядеть его.

Вот он, загадочный собачий палач, бесплотный голос лесов св.Бонифация,

чудесный Виннипегский волк!

Наконец, после трех долгих лет борьбы, он стоял один лицом к лицу

против четырех десятков собак, которым помогали вооруженные ружьями люди.

Но он встречал врагов не менее отважно, чем в тот день, когда я увидел его

впервые в зимних лесах. Тот же презрительный изгиб кривил его губы, впалые

бока чуть-чуть вздымались, изжелта-зеленые глаза светились прежним

блеском. Собаки сомкнулись. Их вели не косматые малоопытные лайки, а

бульдог. Послышался топот многих ног. Тявканье своры на время сменилось

глухим ропотом. Седовато-багровые челюсти волка ощерились. Собаки

шарахнулись во все стороны, и снова волк стоял один. Он был готов к

нападению, угрюмый и сильный старый бандит. Трижды собаки нападали на него

- и трижды были отражены. Смелейшие из бойцов валялись уже вокруг. Первым

погиб бульдог. Умудренные опытом, собаки теперь отступили, оробев, а волк

еще не выказывал никаких признаков усталости. После минутного

нетерпеливого ожидания он ступил на несколько шагов вперед - увы,

предоставив стрелкам долгожданный удобный случай! Грянуло три выстрела, и

волк наконец улегся на покой, свершив свой боевой путь.

Кто может заглянуть в душу волка? Кто скажет нам, о чем он думал?

Почему он оставался жить возле города, в котором испытывал столько

страданий? Ведь кругом тянулись густые леса и пищи повсюду было вдоволь.

Вряд ли он был одержим жаждой мести: никакое животное не потратит целую

жизнь на месть - это злобное чувство свойственно одному лишь человеку.

Животные жаждут покоя.

Итак, остается всего одна цепь, которая могла приковать его к городу, и

эта цепь есть величайшая в мире власть, могущественнейшая сила на земле -

любовь.

Волка не стало. С тех пор прошло много лет, но и до сего дня сторож

церкви св.Бонифация утверждает, что в сочельник, едва зазвонят колокола, в

ответ несется жуткий и скорбный волчий вой с соседнего лесистого кладбища,

где лежит маленький Джим - единственное существо на свете, научившее волка

любви.

КОРОЛЕВСКАЯ АНАЛОСТАНКА

ЖИЗНЬ ПЕРВАЯ

- Мя-я-со! Мя-я-со! - пронзительно разносилось по Скримперскому

переулку.

Все кошки околотка сбегались на этот призыв. А собаки отворачивались с

презрительным равнодушием.

- Мя-я-со! Мя-я-со! - раздавалось все громче и громче.

Наконец появился грязный, всклокоченный человек с тачкой. Со всех

сторон к нему спешили кошки. Через каждые пятьдесят шагов, как только

кошек собиралось достаточно, тачка останавливалась. Человек доставал из

ящика вертел, унизанный кусочками сильно пахнущей вареной печенки. Длинной

палкой он поочередно спихивал эти кусочки с вертела. Каждая кошка хватала

по куску, прижав уши, и, метнув злобный взгляд, с урчаньем бросалась

прочь, чтобы насладиться добычей в надежном убежище.

- Мя-я-со! Мя-я-со!

Все новые и новые пенсионерки прибывали за своими порциями. Все они

были хорошо известны продавцу печенки. Вот Тигровая - Касильоне, вот

Черная - Джонса, вот Черепаховая - Пралицкого, вот Белая, принадлежащая

мадам Дантон. Там вон крадется Ангорская - Бленкинсгофа. А тот, что залез

на тачку, старый Оранжевый Билли - кот Сойера, наглый плут, хозяин его

очень плохо платит. Каждого надо помнить. Вот бежит кошка, хозяин которой

аккуратно вносит свои десять центов в неделю. Зато вот та, другая,

ненадежна. А вот кот Джона Уаши: этот получает кусочек поменьше, потому

что Джон задерживает платеж. Разукрашенный ошейником и бантами крысолов

трактирщика получает добавочную порцию в награду за щедрость хозяина. Не

менее счастлива и кошка сборщика податей, хотя сборщик не дает, а требует

деньги. Вот доверчиво прибегает черная кошечка с белым носиком, но - увы!

- ее беспощадно отталкивают. Бедняжка не понимает, что случилось. Она

получала печенку в течение долгих месяцев. Почему такая жестокая перемена?

Но продавец печенки хорошо знает, в чем дело: ее хозяйка перестала ему

платить. У него нет никаких книг, он руководствуется только памятью, и

память его никогда не обманывает.

Кошки, не числившиеся, так сказать, в списках аристократии, дожидались

на почтительном расстоянии, надеясь на счастливую случайность. В числе

этих прихлебателей находилась одна серая жительница трущоб, бездомная

кошка, пробавлявшаяся чем бог послал, тощая и грязная. Одним глазом она

следила за тачкой, а другим поглядывала, не подстерегает ли ее собака.

Десятки кошек удалились, получив свою долю печенки, а у нее все еще не

было никакой надежды на завтрак. Но вот большой кот, такой же бездомный,

как и она, напал на одну из пенсионерок, чтобы отнять у нее добычу. Жертва

выронила мясо, готовясь к обороне. Пока они дрались, серая трущобница

схватила кусок и была такова.

Она проскользнула в боковую калитку, перескочила через заднюю стену,

затем уселась, проглотила кусок печенки, облизнулась и, блаженствуя,

отправилась окольными путями к свалке, где на дне старого ящика от

бисквитов дожидалось ее семейство. Вдруг она услышала жалобное мяуканье.

Она помчалась к своим детенышам и увидела большого черного кота,

преспокойно пожиравшего ее котят. Кот был вдвое больше ее, но она

набросилась на него с такой яростью, что он, застигнутый на месте

преступления, повернулся и бросился бежать. Из котят уцелел всего один -

маленький серый котенок, похожий на мать, но с черными полосками на спинке

и белыми отметинами на носу, ушах и кончике хвоста.

Первые дни мать горевала безмерно. Но потом горе ее утихло, и вся

любовь и забота сосредоточились на оставшемся в живых малыше. Черный кот,

пожирая котят, конечно, не собирался сделать доброе дело, а между тем он

оказался невольным благодетелем и матери и ее детеныша: легче выкормить

одного котенка, чем многих. Ежедневные поиски пищи продолжались. Продавец

печенки редко приносил ей счастье, но в мусорных ящиках всегда бывала

картофельная шелуха, которой можно было заглушить голод.

Однажды ночью мать-кошка почуяла чудесный запах. Он доносился с реки.

Этот запах привел кошку в док, а оттуда - на набережную. Услыхав внезапное

рычанье, она поняла, что путь к бегству отрезан ее давнишним врагом,

собакой с верфи. Выбора не было: она перескочила на судно, с которого

доносился чудесный рыбный запах. Собака осталась на берегу, и когда утром

рыбачье судно отправилось в плавание, кошка поневоле отчалила на нем, и

больше ее никто никогда не видел.

Напрасно дожидался матери трущобный котенок. Утро пришло и прошло.

Котенок сильно проголодался. Перед вечером он пустился в поиски за пищей.

Он вылез из ящика и стал ползать по мусорным кучам, обнюхивая все, что

казалось съедобным, но не находил ничего. Наконец он достиг деревянных

ступенек, спускавшихся в подвальную лавку продавца птиц, Японца Мали.

Дверь была приоткрыта. Котенок вступил в целый мир едких и странных

запахов. Он увидел множество заключенных в клетки живых существ.

На ящике в углу сидел негр. Негр заметил маленького незнакомца и стал с

любопытством следить за ним. Котенок миновал несколько клеток с кроликами,

не обратившими на него внимания. Но вот он подошел к клетке с широкой

решеткой, в которой сидела лисица. Знатная дама с пушистым хвостом

находилась в самом дальнем углу клетки. Она приникла к земле. Глаза ее

загорелись. Котенок приблизился, принюхиваясь, к решетке, просунул голову

внутрь, еще раз понюхал, затем двинулся к миске с едой - и в тот же миг

был схвачен караулившей его лисицей. Послышалось испуганное "мяу!", и

сразу кончилась бы кошачья жизнь, если бы не вмешался негр. Оружия у него

не было, войти в клетку он не мог, но он запустил в морду лисицы такой

решительный плевок, что та мгновенно выронила котенка и забилась в угол,

мигая глазами от страха.

Негр вытащил котенка из клетки. Сотрясение ошеломило его. Малютка был

невредим, но словно одурманен. Он, шатаясь, сделал несколько шагов и стал

понемножку приходить в себя. Несколько минут спустя он мурлыкал на коленях

у негра. Тут в лавку вернулся продавец птиц, Японец Мали. Японец Мали

родился вовсе не в Японии, а в лондонском предместье. Но у него на месте

глаз были такие крошечные прорезы, косо расставленные на плоском круглом

лице, что настоящее его имя было забыто, и все называли его Японцем. Он не

был жесток к птицам и животным, которыми торговал. Он только соблюдал свою

выгоду и знал, что ему нужно. Ему не был нужен трущобный котенок. Негр

накормил малыша всласть, затем отнес его в отдаленный квартал и покинул

там на дворе железного склада.

Одного обильного обеда вполне достаточно на два-три дня. Наевшийся

котенок был очень оживлен и весел. Он обрыскал груды мусора, любопытно

поглядывал на висевшие за окнами далекие клетки с канарейками, заглянул

через забор, увидел большую собаку, потихоньку спустился обратно, разыскал

защищенное местечко на самом припеке и проспал там целый час.

Его разбудило легкое фырканье. Перед ним стоял большой черный кот со

сверкающими зелеными глазами. На одной щеке его белел рубец, и левое ухо