Обезземеливание

Одним из главных является, утрата экономической основы существования, земли. Существуют письменные свидетельства, позволяющие ориентироваться в социальной статистике. Благодаря им, известно, что в Спарте времен Ликурга число обладателей земельного надела, способного поставить в строй тяжеловооруженного гоплита, который только и обладал всей полнотой гражданских прав, составляло девять тысяч[242]. Ко времени персидских войн оно сокращается: Геродот говорит уже о восьми тысячах «мужей», подобных тем, что сражались и пали в Фермопильском ущелье[243]. К концу IV в. до н.э. способных носить оружие было менее 5000 человек. В судьбоносном сражении при Левктрах (371 г. до н. э.), после которого звезда Спарты окончательно закатилась, участвовало семьсот спартиатов (разумеется, это не общее их число), из них около четырехсот пали на поле боя[244]. Во времена Аристотеля их осталось лишь около тысячи: «Вышло то, что, хотя государство в состоянии прокормить тысячу пятьсот всадников и тридцать тысяч тяжеловооруженных воинов, их не набралось и тысячи»[245]. По свидетельству же Плутарха, к середине III в. до н. э. выжило не более 700 спартиатов, из коих только 100 имели свои земельные наделы. Остальные превратились в неимущую и бесправную толпу[246]. Словом, тенденция к сокращению числа земельных собственников прслеживается со всей очевидностью.

Аналогичная картина складывается и в других городах-государствах Греции, и надо думать, что эта эволюция не проходит бесследно для греческой семьи; с исчезновением экономической базы стремительно разлагается и она.

В Риме с самого начала формируется слой безземельных плебеев. Их численность с расширением завоеваний растет, борьба между ними и патрициями достигает высшей степени накала. В ходе гражданского противостояния плебеи добиваются равенства прав, включая право сочетаться браком с патрициями. Но так и остаются безземельными. Однако примечательно, что к концу Республики такое положение перестает их беспокоить.

Это можно видеть из следующего. В 63 г. до н. э. Сервилий Рулл разработал законопроект, назначение которого состояло в том, чтобы вернуть разорившимся земледельцам их былое достоинство, наделить их землей (а вместе с тем упрочить политическую и военно-экономическую устойчивость полиса). Трибун предложил основать несколько колоний, использовав под них государственные земли в Кампании; предполагалось также купить по рыночной стоимости землю в Италии и в провинциях у частных владельцев за счет государственной казны, направив на эту цель военную добычу, захваченную на Востоке Помпеем. Однако против законопроекта выступил Сенат Рима. Консул 63 г. до н. э. Цицерон в нескольких своих речах убедительно доказывал неправомочность законодательной инициативы трибуна. Цицерон был поддержан и влиятельным всадническим сословием, который терял на этом какую-то часть своих доходов. Но самое главное заключалось в том, что законопроект не был поддержан теми, ради кого он, собственно, и выносился,— потерявшими все источники независимого существования гражданами Рима. Городской плебс уже навсегда порвал все связи с землей, привык к дармовым государственным раздачам, праздной жизни, городским развлечениям, и уже не хотел возвращаться к тяжелому труду земледельца.

Ясно, что отсутствие экономической базы не может не сказаться на форме плебейской семьи, которая, как уже сказано, большей частью входит в состав патриархальной семьи патрона на клиентских началах. Эталонный образец ее организации, когда мужчина занимает положение семейного божества, здесь недостижим, что только подчеркивает его «второсортность». Для этих безземельных «отцов семейств» (а каждый из них, по закону, с достижением совершеннолетия является именно таковым) семья уже не собственное «государство» со своими подданными, способными обеспечить полную автаркию, но форма простого сожительства, обеспечивающего удовлетворение известных потребностей человеческой природы.

Выше было замечено об изменении статуса женщины. Обезземеливание и связанная с ним десакрализация отца семейства вносят свой вклад в перераспределение ролей и в семейном союзе, и в обществе. Власть домовладыки (а вместе с нею и «собирательного» мужчины вообще) перестает быть абсолютной. И это касается не только его правосостояния, но и гендера. Меняются — пусть незаметно для них самих (это с достаточной очевидностью начнет проступать лишь в Средние века) — поведенческие модели субъектов семейного и общегосударственного строительства.

Наши рекомендации