Иерархичность — свойство системы перевода

Иерархичность как одно из свойств любой системы предпо­лагает, что каждый компонент системы в свою очередь может рассматриваться как система. В то же время исследуемая в дан­ном случае система представляет собой один из компонентов бо­лее широкой системы. Рассматривая перевод как системный про­цесс, обладающий определенной структурой, мы отмечали, что этот целостный процесс может быть представлен в виде системы взаимозависимых операций по проникновению в смыслы, заклю­ченные в определенных последовательностях знаков одного язы­ка, и их толкованию, интерпретации в знаках другого. Каждая из этих операций также может быть представлена в виде неких взаи­мосвязанных подсистем. Если мы обратимся к структуре «порции» перевода, то увидим, что понимание определенного фрагмента текста иерархически подчинено пониманию всего текста в целом. Представим себе, что на каком-то этапе перевода такой «порци­ей» оказывается отдельное слово. Взятое изолированно, вне кон­текста, почти каждое слово в силу своей полисемичной природы предполагает массу толкований. Его реальная жизнь начинается только в речи, в окружении других слов, актуализирующих те из его значений, которые необходимы для формирования смысла. Именно поэтому начинающим переводчикам не рекомендуется слишком часто заглядывать в словарь, да и не всегда словарь мо­жет предоставить нам хоть какой-нибудь выбор. В одном из при­веденных выше примеров (в переводе булгаковского высказыва­ния на французский язык) мы видели, что переводчик подчиняет перевод отдельного слова не только одному высказыванию, опи­сывающему конкретную сцену, но и более общим аспектам по­нимания. Прежде всего он понимает, что слово Абрау-Дюрсо в данном контексте обозначает не поселок, а именно вино. Исходя из понимания смысла фрагмента, он делает вывод о том, что речь идет о достаточно дорогом престижном вине, напоминающем шампанское. Он понимает, что для французского читателя есте­ственным образом существует только шампанское, произведен­ное во Франции, поэтому переводческие решения английского и итальянского коллег оказываются для него неприемлемыми. Он сохраняет главный элемент смысла, заключенный в данном сло-

вe, — престижность и высокая цена — и выбирает определенную форму для его передачи на языке перевода. Понимание и выра­жение составляют две взаимосвязанные фазы перевода, иерархи­чески подчиненные содержанию переводимого текста в целом. Одна и та же форма, встретившаяся в разных текстах, может пе­реводиться различно. Так, словосочетание французского языка char de combat будет переводиться как боевая колесница в тексте о римских войнах и как танк в текстах современной военной тема­тики. Эта иерархическая зависимость конкретного переводческо­го решения от содержания всего текста в целом и его формы, на первый взгляд довольно простая и понятная, является камнем преткновения для многих поколений переводчиков. Одной из та­ких проблем оказывается проблема «историзации» текста перево­да. Как «состарить» текст перевода произведения, написанного в XVI в., как придать ему благородную древность, ведь не перево­дом же его на старославянский язык?

Всякий перевод, являясь речевым действием, подчиняется нормам языка перевода в целом, нормам того речевого жанра, в рамках которого он развертывается, а также индивидуальной сти­листике автора. Выбор конкретной формы в языке перевода иерархически подчинен форме всего текста. Перевод поэтического рифмованного произведения также рифмованной формой пред­полагает, как известно, значительный отход от семантики, заклю­ченной в отдельных словах и даже в произведении в целом. Се­мантика поэтического произведения оказывается иерархически подчиненной эстетическим устремлениям переводчика, его жела­нию создать у читателя переводного текста впечатление, анало­гичное тому, какое вызывает текст оригинала у того читателя, для которого он был создан.

Перевод военно-технического документа также будет осуще­ствляться в соответствии с нормами жанра: переводчик будет стремиться к максимальной точности терминов, он постарается избежать описательных перифраз и слишком длинных и сложных фраз. Таким образом, норма речи каждого конкретного перевода иерархически подчинена нормам речевого жанра и переводящего языка в целом.

Перевод может рассматриваться и как подсистема в общей системе межкультурной коммуникации, а также и как подсистема в общей системе посреднических услуг, входя в ту и другую сис­темы своими разными сторонами. Литературный перевод оказы­вается подсистемой в общей системе литературного творчества, а перевод научной литературы представляет собой подсистему в об­щей системе обмена научной информацией и т.д.

Таким образом, перевод, как и всякая другая система, обла­дает свойством иерархичности.

Множественность описаний

Всилу принципиальной сложности каждой системы ее адек­ватное познание требует построения множества разных моделей, каждая из которых описывает лишь один аспект системы. Пере­вод также является объектом множественных описаний, о чем мы упоминали, говоря о месте теории перевода среди других наук.

Только лингвистическая теория перевода дала множествен­ные его описания, получившие свое лаконичное выражение в так называемых моделях перевода. Теории перевода известны множе­ственные попытки построения моделей переводческого процесса как коммуникативного акта. Более простые модели перевода по мере развития теории получали разнообразные усложнения в за­висимости от того, каким образом представляется исследователю перевода механизм переводческой деятельности.

Немецкий исследователь О. Каде предложил модель процесса перевода, опираясь на общую теорию коммуникации и полагая, что при переводе действуют факторы, познание которых возмож­но исключительно в рамках акта коммуникации в целом¹. В его модели перевод представлен как процесс двуязычной коммуника­ции, начинающийся с восприятия текста ИЯ переводчиком и за­канчивающийся порождением текста ПЯ*. Первая фаза этого процесса представляет собой коммуникацию между отправителем и переводчиком. На следующем этапе происходит мена кода, осу­ществляемая переводчиком, выступающим в качестве перекоди­рующего звена. На третьем, завершающем, этапе осуществляется коммуникация между переводчиком, выступающим в качестве отправителя, и получателем переведенного сообщения. «Важней­шей фазой этого процесса является мена кода ИЯ → ПЯ, подчи­няющаяся определенным условиям в связи со своими специфи­ческими функциями в рамках акта коммуникации. Эту фазу можно назвать переводом в узком смысле слова»², — писал исследователь. Построение коммуникативной модели позволило ему сформули­ровать основную проблему перевода, которая в коммуникативном аспекте заключается в соответствии между воздействием, оказан­ным на переводчика как на получателя оригинального речевого произведения, и его намерением как отправителя по реализации сообщения средствами иного языка. Это соответствие и составля­ет предпосылку эквивалентности между исходным сообщением и переводным.

¹ Каде О. Проблемы перевода в свете теории коммуникации // Вопросы
теории перевода в зарубежной лингвистике. М, 1978. С. 69—90.

² Там же. С. 70.

* Традиционно используемые в теории перевода сокращения: ИЯ — ис­ходный язык; ПЯ — переводящий язык.

Идея анализа перевода как акта коммуникации получила свое развитие в работах Миньяр-Белоручева и других исследователей. Миньяр-Белоручев исходил из того, что перевод является одним из видов коммуникации, а именно коммуникацией с использова­нием двух языков. Поэтому и закономерности перевода могут изучаться на фоне общих закономерностей коммуникации. Его модель перевода, построенная на основе известной модели речево­го (коммуникативного) акта, предложенной Р.Якобсоном¹, пред­ставляет процесс перевода как речевой акт, в котором компоненты коммуникации удваиваются: появляются два отправителя, каж­дый со своими мотивами и целями высказывания, две ситуации, два речевых произведения, два получателя сообщения. «Удвоение компонентов коммуникации и является основной отличительной чертой перевода как вида речевой деятельности»², — утверждал исследователь.

Определение перевода с позиций общей теории коммуника­ции было значительным шагом вперед, так как предполагало бо­лее широкий взгляд на извечные «тупиковые» проблемы теории перевода, в частности на проблему переводимости и переводческо­го инварианта. Взгляд на перевод как на деятельность, необходи­мую для коммуникации, позволял положительно решить проблему переводимости, абстрагируясь от некоторых непереводимых част­ностей. Коммуникативная ситуация подсказывает, какие элементы информации, содержащейся в исходном сообщении, могут опус­каться, а какие должны быть непременно переданы в переводе.

Дальнейшее усложнение моделей перевода, построенных на основе представлений о переводе как об акте межъязыковой ком­муникации, предполагало, как правило, введение новых компо­нентов. Так, Швейцер обращается к модели перевода, предложен­ной американским исследователем перевода Найдой, построенной на сопоставлении двух процессов: порождения и восприятия ис­ходного текста и порождения и восприятия текста перевода. Кон­цептуально эта модель напоминала ту, что предлагал Миньяр-Бе­лоручев. В ней фигурировал отправитель исходного сообщения, порождавший исходное речевое произведение, который воспри­нимался первичным получателем в первичном акте коммуника-

¹ В этой модели коммуникативный акт предстает как система из шести
компонентов: отправителя сообщения, его получателя (адресата), предметной
ситуации, т.е. того, о чем идет речь в сообщении (референта), канала связи,
языкового кода и самого сообщения, каждому из которых может соответство­
вать отдельная речевая функция (эмотивная, конативная, фатическая, референт­
ная, металингвистическая, эстетическая), доминирующая в том или ином рече­
вом произведении (см.: Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм
«за» и «против». M., I975).

² Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный перевод. С. 31.

ции. Переводчик также оказывался в этом коммуникативном акте получателем, который, восприняв исходное сообщение, оказывал­ся далее отправителем вторичного речевого произведения. Вторич­ное речевое произведение воспринималось соответствующим вто­ричным получателем. Швейцер считал необходимым усложнить эту довольно простую модель коммуникации с переводом новыми компонентами. «Мы расширили, — писал он, — схему Ю. Найды, включив в нее, с одной стороны, контактирующие в акте перево­да языки (Я1 и Я2), а с другой — такие внеязыковые компонен­ты, как две культуры (К1 и К2), две предметные ситуации (ПС1 и ПС2) и две коммуникативные ситуации (КС1 и КС2)»¹. Как можно заметить, с этими уточнениями коммуникативная модель процесса перевода еще больше приближается к универсальной модели коммуникативного акта Якобсона.

Коммуникативные модели перевода имеют определенную познавательную ценность, потому что позволяют взглянуть на пе­ревод не только как на языковое явление, но как на процесс, особенности которого обусловлены самыми различными фактора­ми. В этих моделях в известной степени реализуется необходимый для современной науки о переводе синтез подходов к переводу. В то же время в большинстве из этих моделей то самое «перекоди­рующее звено», собственно перевод, т.е. механизм переводческого преобразования, оказывается нераскрытым. Мы видим, что застав­ляет переводчика идти на те или иные преобразования, системы смыслов исходного произведения, но мы не видим в этих моде­лях, как идет сам процесс преобразования. Значительным шагом в познании механизма переводческих преобразований были так называемые лингвистические модели перевода, самыми извест­ными из которых являются денотативная, семантическаяи транс­формационная.Каждая из этих моделей является теоретическим представлением какого-либо одного из аспектов переводческого процесса. Денотативная (или ситуативная) модель показывает, каким образом переводческие преобразования связаны с реальной действительностью, отраженной в тексте оригинала и воссозда­ваемой в тексте перевода. Семантическая модель демонстрирует процесс выбора переводчиком гаммы семантических элементов, необходимых для передачи в финальном речевом произведении системы смыслов исходного текста. Трансформационная модель, основанная на идеях трансформационной грамматики, показыва­ла возможность перехода от оригинального текста к тексту пере­вода, которые рассматривались как поверхностные структуры, пу­тем проникновения на глубинный уровень и отыскания ядерных

¹ Швейцер А.Д. Теория перевода. С. 52. 238

структур, способных составить основу межъязыковой эквивалент­ности. Все эти модели неоднократно и достаточно подробно описы-вались в работах по лингвистической теории перевода 70—80-х гг.

Во всех этих моделях делалась попытка представить, каким образом осуществляется собственно процесс перевода, имеющий конечной целью достижение эквивалентности между оригиналь­ным речевым произведением и его переводом.

Интересную теоретическую концепцию, использующую ком­муникативный подход к переводу как к коммуникативному акту, в котором может доминировать та или иная речевая функция для уточнения понятия переводческой эквивалентности, предложил В.Н. Комиссаров. Исследователь строит свою теорию перевода вокруг категории цели коммуникации. По его мнению, цель ком­муникации «может быть интерпретирована как часть содержания высказывания, выражающая основную или доминантную функ­цию этого высказывания»². Сохранение цели коммуникации яв­ляется, по мнению Комиссарова, не только необходимым, но и достаточным условием эквивалентности перевода, в то время как ее несохранение делает перевод неэквивалентным. Примат цели коммуникации перед другими факторами, в том числе и перед описанием предметной ситуации, дает интересное решение из­вечному вопросу о множественности переводов одного и того же исходного речевого произведения. «Требуется лишь, чтобы перевод сохранял цель коммуникации оригинала, а конкретное решение может быть разным»³, — утверждает исследователь. Он предлага­ет различать несколько типов, точнее, уровней эквивалентности в зависимости от того, какая часть содержания оригинального ре­чевого произведения сохраняется в переводе. Эта теория, полу­чившая название «теории уровней эквивалентности», позволила приблизиться к решению центральной проблемы перевода — про­блемы эквивалентности продукта, создаваемого переводчиком, тому объекту, с которым он производит многообразные и слож­ные трансформационные операции.

В некоторых исследованиях модели переводческой деятель­ности строятся не обобщенно, а сквозь призму какой-либо одной разновидности перевода. Так, А.Ф. Ширяев предложил комплекс­ную модель синхронного перевода, которая представляет деятель­ность переводчика в виде трех параллельно протекающих и тесно связанных между собой процессов: 1) ориентирования в исходном

¹ См. напр.: Комиссаров В.Н. Слово о переводе; Швейцер А.Д. Перевод и
лингвистика; Львовская З.Д. Теоретические проблемы перевода; и др.

² Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. М., 2001. С. 121.

³ Там же. С. 122.

тексте, 2) поиска и принятия переводческих решений и 3) осуще­ствления переводческих действий. Эта модель интересна прежде всего тем, что в ней традиционное представление о переводе как о двухфазном процессе восприятия исходного текста и порожде­ния текста перевода, которое мы обнаруживаем во многих опре­делениях, нарушается. Перевод оказывается трехфазным процес­сом. Ширяев вводит промежуточную фазу — «поиск или выбор переводческих решений», — которая заключается «в определении синтаксической структуры высказывания на языке перевода и возможных вариантов ее развития, определении роли порождае­мого отрезка в этой синтаксической структуре и его лексического наполнения»¹. Закономерно возникает вопрос о том, отличается ли синхронный перевод от других видов перевода столь разитель­но, что сама деятельность переводчика протекает как регулярное чередование не двух, а трех фаз, или же, напротив, любой перевод может быть представлен в виде трехфазного процесса. Скорее, можно предположить второе. В самом деле, введение в модель переводческой деятельности промежуточной, а точнее, централь­ной фазы более точно отражает суть происходящих в переводе процессов. Переводчик формулирует высказывание на языке пе­ревода не сразу после того, как он уяснил смысл исходного сооб­щения или его фрагмента, а после принятия решения, которому предшествует выбор наиболее приемлемой, адекватной формы. Наличие такой промежуточной «межъязыковой» фазы, когда пе­реводчик уже оторвался от языка исходного сообщения, но еще не сформулировал свое речевое произведение на языке перевода, подтверждает практика другого вида устного перевода — последо­вательного. Как известно, процесс последовательного перевода предполагает освоение и запоминание значительных по времен­ной протяженности текстов. Обычно переводчик начинает произ­носить свой текст только после того, как завершилась речь орато­ра. До этого он старается письменно зафиксировать получаемое сообщение. При этом переводчик широко использует символы, т.е. знаки особой системы, не принадлежащие ни исходному язы­ку, ни языку перевода, записывает отдельные слова либо на ис­ходном языке, либо на языке перевода и организует сообщение не в реальной синтаксической форме, а в условной логической последовательности (так называемый принцип «вертикализма»)². Только после этой фиксации он приступает к оформлению сооб-

¹ Ширяев А.Ф. Синхронный перевод. М., 1979. С. 101.

² Об особенностях последовательного перевода и системе записи в устном
переводе см. более подробно: Миньяр-Белоручев Р.К. Последовательный перевод.
М, 1969; Он же. Пособие по устному переводу. M., I969; Записи в последова­
тельном переводе. М., 1997.

щения на языке перевода. Процесс записи протекает одновре­менно с процессом поиска и выбора переводческих решений. Именно поэтому, возможно, переводчик записывает одни слова да исходном языке, т.е. так, как он их воспринимает, а другие — на языке перевода.

Таким образом, модель перевода как трехчастного процесса, разработанная на основе анализа синхронного перевода, оказыва­ется продуктивной и для общей теории перевода, так как позво­ляет иначе взглянуть на механизм переводческой деятельности в целом.

Весьма важной представляется и еще одна модель перевода, предложенная Л.К. Латышевым, в которой переводческая дея­тельность рассматривается в контексте переводящего языка, его норм, а также представлений переводчика о правильной и, воз­можно, красивой речи на языке перевода. Опираясь на гипотезу Швейцера о том, что процесс перевода не является одноразовым актом, исследователь строит теоретическую модель перевода в виде «ряда последовательных операций, каждая из которых на­правлена на преодоление одного из факторов лингвоэтнического барьера: расхождения систем ИЯ и ПЯ, их норм, соответствую­щих узусов и преинформационных запасов»¹. Иначе говоря, в этой концепции перевод принимает вид процесса многократного перебора и отсеивания вариантов. Переводчик в этом случае многократно осуществляет «трансформацию буквального перево­да, который, пусть в неявной форме, но на первоначальном этапе процесса перевода присутствует в сознании переводчика»². Эта теоретическая модель, не претендующая на абсолютную истину и предложенная, скорее, как гипотеза, полезна тем, что дает одно из возможных описаний собственно механизма перевода, а не только тех факторов, которые обусловливают функционирование этого механизма. Более того, она дает возможность вновь заду­маться о единице перевода. Ведь наивно полагать, что перевод­чик неоднократно возвращается к первичному варианту, улучшая его, оперирует всем речевым произведением в целом. Переводчик выбирает наилучший вариант, работая с некой «порцией» текста. Косвенным подтверждением этого является признание М. Лютера о сложности нахождения нужной формы в языке перевода: «Час­то случалось так, что мы на протяжении двух, трех, четырех не­дель подыскивали одно-единственное слово, расспрашивали о нем повсюду, иногда так и не находили»³. Лютер говорит о письмен-

¹ Латышев Л.К. Технология перевода. М., 2001. С. 49.

² Там же. С. 48.

³ Цит. по: Копанев П.И. Вопросы истории и теории художественного пере­
вода. Минск, 1972. С. 149 (выделено мною. — И.Г.).

ном переводе, когда у переводчика есть возможность вернуться к тому или иному фрагменту текста. В устном переводе переводчик имеет право лишь на один вариант. Но и в устном переводе ги­потеза Латышева находит свое интересное подтверждение при сравнении действий опытных и начинающих переводчиков. Осо­бенно отчетливо это проявляется при так называемом переводе «с листа», который можно условно рассматривать как разновид­ность синхронного перевода, когда переводчик должен переводить устно совершенно незнакомый текст, не имея возможности даже пробежать глазами его начало, т.е. читать на одном языке и гово­рить на другом одновременно. Опытные переводчики переводят с листа неспешно, в ровном ритме, не допуская возвращения к уже переведенным фрагментам. Это вполне объяснимо самой сущ­ностью данного вида перевода, который является прежде всего подготовительным упражнением к собственно синхроному пере­воду, когда у переводчика просто физически нет времени для того, чтобы вслух «перебирать варианты». Он делает это молние­носно внутри себя. Начинающие же переводчики регулярно ис­правляют себя, иногда по нескольку раз кряду, иногда начиная сначала целые фразы. Эти порции и являются, видимо, элемента­ми сообщения, требующими особого решения на перевод, т.е. фактически некими единицами перевода.

Понятие единицы перевода возникает и при обращении к более частным моделям перевода, дающим теоретическое пред­ставление о каком-либо одном виде перевода, в частности ма­шинного, а также синхронного перевода.

Множественность описаний перевода, выражающаяся в пост­роении самых различных моделей, свидетельствует о сложности этой деятельности и принципиальной невозможности построить объемную картину перевода на основании изучения какого-либо одного, пусть очень важного, его аспекта. Но, несмотря на все многообразие описаний перевода и различие подходов к его изу­чению, во всех теориях с полной очевидностью просматривается главное свойство перевода как системы, а именно его интерпре­тирующая сущность. В самом деле, с каких бы позиций мы ни смотрели на перевод, мы стремимся обнаружить, как осуществля­ется интерпретация смыслов, заключенных в исходных сообще­ниях, средствами иной знаковой системы.